Текст книги "Сто один день"

Сила Луны

Звезды бесшумно падали на Землю, сгорая в туманном саване. Волк боялся, что звезда упадет на лагерь манков, начнется пожар, и в нем погибнет бельмастый. И он не сумеет насладиться местью.

Просто убить бельмастого недостаточно. Он мог сделать это неоднократно – подкрасться к храпящей жертве, и вспороть синюю жилку на шее. Манки должны страдать! А какие страдания выпадут на долю бельмастого, он не мог придумать, и это приводило его в ярость.

Уже вторую неделю шел он по следу. Шел убивая нерасторопных зайцев, не испытывая голода, и делая это лишь для того, чтобы оставаться сильным. Он проглатывал горячее мясо, пил терпкую кровь, не получая удовольствия. Он превратился в сгусток мышц, шерсти и зубов, а воспаленный мозг жаждал мести.

Он вспоминал Латону, и каждую ночь она приходила к нему. У нее не было запаха, волк видел серебристый силуэт. Он не испытывал страха, в глазах подруги он читал призыв к мщению. Слепая ненависть захлестнула все эмоции, не поддающаяся осмыслению злоба вела его по следу манков. И эта ненависть сделала его неуязвимым.

При переходе через горный кряж на пути объявился медведь. Совсем молодой, он вышел на первую охоту. Медведь встал на задние лапы, и угрожающе заревел. Люто завыл волк, и в глазах светилось такое отчаяние, что медведь отступил…

В эту ночь опять пришла Латона. Впервые она заговорила, но делала это бесшумно – у пса появились в голове чужие мысли. Она предостерегала. Она предупреждала об опасности много большей, чем горные медведи, или гадюка в высокой траве. Латона упоминала о некоем «сером манке», и призывала собрата отказываться от борьбы, а довериться Луне.

Бурбуль хорошо знал, что значит доверяться Луне.

Волк может рассчитывать только на себя. На свою силу, обоняние, хитрость и быстроту. При помощи этих качеств он охотиться, и сражается с противниками. Но у каждого волка есть в запасе Сила Луны. Это своего рода интуиция, которая позволяет принять безошибочное решение в затруднительных ситуациях. Сила Луны сообщает о приближающемся землетрясении или лесном пожаре. Благодаря Силе Луны он знает, когда выпадет первый снег. Это – великая Сила! Но используя ее, следует отказаться от своих личных возможностей.

В борьбе с манками пес не мог полагаться на Силу Луны. В отличие от фантазера Косого, он не любил размышлять и принимал эту силу как данность. Тем более было непонятно, как можно ее использовать против «серого манка». И почему «серого»? Манки и так все серые! И тем не менее он встревожился. А испытав тревогу, он принялся нюхать ночной воздух.

Воздух пах как всегда. Манки, огонь, выжженная трава, аромат свежей воды – неподалеку река. Волчата… Плакса, и Ушастый – рычание волка стало не сдержанным.

Волк раздраженно помотал головой. Уже не в первый раз он ловит этот ускользающий запах, и не может его разобрать.

И вдруг резкий порыв ветра принес ему знакомый аромат. Бурбуль заскулил от нетерпения. Запах Косого! Пес вышел из тени – Луна очернила прижавшийся к земле силуэт. Так его сразу заметят! Он тотчас нырнул за камни. Волк решил положиться на слух, закрыл глаза, и постарался отключить обоняние – все усилия были направлены на то, чтобы слушать. Тихо шуршал еж, прошмыгнула змея, удирая от колючего охотника.

Издалека донеслись мягкие шаги. Некто шел по ночной земле. Манки шаркают подошвами, идущий ступал твердо и уверенно. По хозяйски. Вот он пошел легко и беззвучно, так крадутся пятнистые кошки. Волк заскулил от нетерпения. Он потянул носом, и острый запах ожег ноздри. Задрожала земля – неизвестный бежал. Волк оскалился. Из темноты надвигался серый силуэт. От него исходила ненависть и злоба, и собственная злость показалась вожаку смешной и нелепой. Маленький волчонок – победитель мышат, и ненависть захлебнулась в мутной волне неземной ярости. Бурбуль хотел бежать, но сильные ноги будто приросли к земле. Сила Луны! Он хотел обратиться за помощью, но не знал, как это сделать. Он вжался в землю, и закрыл морду лапами. Бесстрашный вожак больше не помышлял о мести…

Неожиданно шаги стихли. «Серый манк» остановился. Воцарилась мертвая тишина, запах горькой травы и запекшейся крови. Волк лежал с закрытыми глазами. Это хуже чем смерть!

Гасли яркие звезды. Небо на востоке порозовело. Робко запели первые птицы. Шаги становились тише, вскоре исчезли совсем. Пес неподвижно лежал на земле. Из становища донеслись громкие крики. Это хуже чем смерть…

Волк поднялся на ноги – его шатало, налитые кровью глаза были затянуты мутной пеленой. Он подошел к маленькой грязной луже, и долго жадно пил. Потом забился в тесную щель под скалой и заснул.

* * *

Солнце стояло высоко в зените, тени лежали почти вертикально на желтой земле. На Зеленой горе климат был прохладнее. Косой тяжело дышал, с розового языка стекали тягучие слюни. Пора искать место для ночлега. Удобная яма среди нависающих над рекой скал, была им отвергнута. Прошлой ночью здесь прошло страшное существо, которому нет названия, и острый запах горько пахнущей травы впитался в листву.

Он пробежал вниз по реке, спугнул греющихся на солнце ящериц. Возле тихой заводи прохладнее, вдоль берега росла высокая осока. На краю оврага, вцепившись корнями в твердую землю, росли могучие деревья. Быстро работая мощными лапами, он выкопал нору.

Здесь свежо и тихо. Пахнет деревьями и рекой. Высоко над головой громко сплетничали птицы, оповещая весь белый свет о появлении страшного зверя. Косой удобно свернулся клубком и закрыл глаза.

И пересекая невидимую грань, за которой черно-белый мир превращается в цветную палитру, он опять увидел странное существо. Оно таращило чудные глаза – хищник предостерегающе поднял губу и негромко зарычал. Но существо не испугалось. Оно протянуло руку. Запаха не было. В его понимании то что не пахнет – того нет! Но существо было реальным, голые губы шевелились – оно пыталось издавать звуки! И вдруг Косой понял. Он во сне стоит на берегу прозрачного озера, и в зеркальном отражении видит незнакомца. Волк тронул изображение, лапа провалилась в черную холодную пустоту. Он зарычал, пытаясь нагнать страху на эту пустоту и проснулся…

Пауза

Солнце щедро раскидало лучи по комнате, бесцеремонно припечатало зайчика на миловидном женском лице. Из черноты всплыл белый потолок, тени легли не шероховатую поверхность. Оскар зажмурился, и лежал неподвижно, слыша частые удары сердца. Тень сползла к стене, дурашливо кривляясь, как шаловливый щенок. Справа лежала девушка. Он прикоснулся губами к ее спине – мягкое, горячее со сна женское тепло.

Его комната. Кривой коврик с узорами. За стеной у соседей тихо играет музыка. Creedence Clearwater Revival. Джон Фогерти посылает к небесам вечный вопрос. Кто остановит дождь? Оскару нравился Фогерти. Он – алкоголик.

Тихо ступая по полу, он подошел к окну. В стеклянной банке стояли желтые осенние цветы. Высохшие листья, с пергаментной кожей, и тонкими сухожилиями зеленых нитей. Он достал лист из банки, сухая умершая плоть. Хитросплетения опустошенных артерий, у человека возникло ощущение, что он трогает кожу трупа. Пальцы дрогнули, в руках остался сухой порошок, без вкуса и запаха. Солнце скрылось за тучами, порыв ветра заставил дрожать оконные стекла, по жестяному карнизу ударили капли. Кто остановит дождь?!

На тарелках застыли кусочки яичницы, янтарный желток вытек на гладкий фаянс, тут же валялись черные огрызки сухого хлеба, горкой кровавых сгустков красовалось лечо. Пустые пивные бутылки выстроились под столом как демобилизованные солдаты. Подле них скромно, как мусульманская невеста, стояла бутылка водки. Ее горлышко уверенно обнимала нераспечатанная пробка. Слава небесам!

Оскар обезглавил бутылку, и в стакан потекла влага.

– С добрым утром!. – промурлыкал женский голос.

– Привет…

– По утрам пьют только алкоголики! – девушка укоризненно покачала головой.

– Такие как Фогерти…

– Какой Фогерти? – она села, собрала распущенные волосы, остро поднялись небольшие груди.

– Джон Фогерти. Алкоголик и музыкант…

– Не знаю такого! – радостно объявила девушка. Она сладко потянулась, на боках выступили тонкие ребрышки. – Что же нам с тобой делать?

Оскар тронул губами тонкую шею, девушка рассмеялась.

– Мурашки! – выдохнула она, ткнув пальчиком в колкие капельки озноба на шее. – Всегда так, когда в шею целуют…

Он вдохнул ее теплый неразбуженный аромат и разрыдался.

– Что с тобой? Что такое?! – она гладила его по голове, пытаясь заглянуть в лицо, и ончувствовал как вместе со слезами нарастает возбуждение. И он целовал ее грудь, лицо, губы, и девушка целовала его в ответ, и во рту у них было солоно.

– Это свобода? – шептал он, задыхаясь от дурной радости, – ведь все кончилось?! Правда? Ну скажи мне… Все кончилось?!

– Тихо! Молчи глупый…

Потом они лежали на кровати и курили. И слушали тишину, смотрели друг на друга и улыбались. Свобода…

Он умоляюще посмотрел на нее, она скорчила гримаску, но кивнула. Он налил себе водки и быстро выпил. Девушка поднялась с кровати, шлепнула его по голой попе.

– Что-же нам с тобой теперь делать? – шутливо повторила она.

Оскар стоял с помертвелым лицом.

– Что с тобой?!

– Шлепни меня еще раз…

Она пожала плечами и ударила его ладошкой по заднице. Чудной парень… Мужчина сел на кровать, обхватил голову руками и закрыл глаза.

– Ты странный… – неуверенно произнесла она. – Я не знаю, что с тобой делать…

– Спасать. – глухо произнес Оскар. – Он не отпускает…

– Что?!

– Не отпускает…

– Кто не отпускает?!

– Серый манк…

– Кто?!

– Неважно…

Оскар оскалил зубы и тихонько зарычал.

За спиной поспешно одевалась девушка. Человек-пес не оборачивался. Он пил водку и одну за другой курил сигареты. Солнце скрылось за черными тучами. Воздух стал тяжелым, спертым, давил на грудь, мешал дышать. Прогремел гром. Он лег в кровать, его бил сильный озноб. Кто остановит дождь?

Хлопнула входная дверь, по лестничным ступеням дробно цокали острые каблучки. Каменные ступени вскрикнули от боли, стук удалялся, любая боль проходит и наступает тихая благодать.

Он накрылся одеялом, свернулся в калачик, сунул руку под подушку, и нащупал кожаный ошейник. Оскар отдернул руку, будто коснулся змеи, затем медленно, стараясь не дышать, вытащил ошейник, нацепил его на шею, защелкнул блестящий карабин, и тотчас заснул.

Дневник Оскара. Продолжение

«Я держу в руках пухлую тетрадь. Это – мой дневник. Собачья память уникальна. Я помню каждую минуту своей жизни, я храню в памяти запахи и впечатления от встреченных мною людей. Моя голова – это сокровищница бесценных сведений, ибо она сочетает в себе восприимчивость собаки, со способностью анализировать и записывать, которые присущи человеку. И мои сны…

Что-то в них изменилось с тех пор, как я стал обретать в себе личность пса. Сны были яркими и насыщенными, по силе впечатления они превосходили реальность.

Дежа вю. Кажется, это состояние «ложной» памяти. Якобы события и место, выглядят для человека, как нечто хорошо знакомое, но давно забытое. Рабская зависимость от обстоятельств вынуждает людей выдумывать такую науку как психология, вместо того, чтобы признать свое бессилие перед жизнью. Я – тень. Я – пес. Я вне обстоятельств, я не признаю их влияние, и это состояние осеняет мое существо божественным ореолом.

К сожалению, то многое, что во мне сохранилось от человека, заставляет память вытаскивать из своего багажа искаженные страхами картинки. Но я убежден – это временно. Сила моя крепнет, серые контуры тени наполняются густыми красками безлунной зимней ночи…

Как-то раз мне приснилось, что я лежу на кровати, и вокруг полыхает огонь. Он подбирается все ближе, одежда начинает тлеть, вспыхивают как сухая солома волосы. Я проснулся среди ночи, весь в поту, и долго лежал на кровати с открытыми глазами. Весь день я следил за электроприборами, и боялся подходить к кухонной плите. А ближе к ночи у меня поднялась высокая температура, и под утро я метался в бреду, и чудилось мне, что я сгораю в пламени. Таких историй было множество. Отчаявшись находить смысл в увиденных снах, я начал использовать их как объект для удовольствий. И постепенно пророческий смысл моих сновидений исчез. Отпал за ненадобностью. Я мстил обидчикам, завоевывал страны, покорял континенты. В моей жизни была такая отдушина, которой не обладали богачи, ее было ни купить не за какие деньги. Это был вселенский дар, и награжден им был я один на всей планете. И я возгордился…

Все заказанные сновидения выполнялись четко, без малейших отклонений от сценария. У меня неплохие литературные способности и богатая фантазия. Я начал писать проекты своих снов, и получал заказанное в полном объеме. И мне стало скучно.

Вереницы голых женщин, безумные оргии, кровавые драки, из которых я выходил победителем, далекие космические путешествия, в конце концов апокалипсис, и конец всему живому – лишь я один на вершине Гималаев. Все одинаково.

Во время запоев структура сна менялась. Не имея возможности конкретно сформулировать желаемое, я начинал капризничать, и цветовой сумбур из звуков, и пульсирующих салютов мелькал перед закрытыми глазами во время недолгого забытья алкоголика. Много позже, после прекращении пьянства, я погружался в свои галлюцинации со страстью наркомана после воздержания.

Однажды я решил, что мне подвластно многое. К тому моменту в своих снах я обрел бессмертие, и решил пообщаться с равными мне по силе персонажами. Побеждать обычных земных и инопланетных героев скучно – сценарий был написан мной, в нем нет места для проигрыша. Я решил, что если для моих сценариев нет запретных тем, все позволено. Да и кто мог мне что-либо позволять или запрещать, если в своих снах надо мной не было господ?! Единственным господином был пока еще Бог…

Одним словом, после долгих раздумий, я решил пообщаться с дьяволом. В тот вечер я долго лежал в кровати. Была жаркая летняя ночь, на небе светила полная Луна, она освещала комнату, и отбрасываемые тени выглядели зловещими ночными чудовищами.

Я давно превратился в убежденно-неверующего человека, и приобрел жуткий страх перед смертью. Я боялся любой болезни до обморока, мне казалось, что несерьезное недомогание приведет к мучительной смерти. Страх этот был настолько велик и всеобъемлющий, что он парализовал волю. Иногда я спасался при помощи алкоголя, но вскоре стал бояться умереть от самого алкоголя. Лишь одно мешало мне ощутить себя богоподобным, – осознание смертной природы. Человек смертен…

Эта отвратительная природа людского естества казалась мерзкой, тленной оболочкой. Но я ощущал в себе частицу тонкой материи, способную бестелесным эфиром, прорвать тленную оболочку, состоящую из набора мяса, хрящей, нервов и сухожилий, и это нечто взывало к освобождению, будучи заточенным в темнице из плоти.

Итак, я лежал в кровати и медлил. Сценарий написан, оставалось закрыть глаза, вообразить бесконечное синее небо, я именно так поступал перед тем как погрузиться в сладкую пучину небытия, маленькой, игрушечной смерти. Я не испытывал страха перед встречей с бесом, но медлил.

Меня смущала особенность человеческого мозга неточно моделировать идеи. Интуитивная идея не требует помощи слов, она возникает из сумрака ментального хаоса, и выглядит идеально обнаженной, как нарождающаяся Аврора, до тех пор, пока корявые буквы, не сложатся в слова, и мысленная формулировка, закованная в словесные формы неуклюжего языка, изуродует первозданную красоту бестелесной фантазии. Итак, проект сновидения был недостаточно четко обрисован, несмотря на абсолютное воплощение всех моих фантазий, сон все-таки отличается от реальности. Не проговоренные детали могли обернуться колоссальными погрешностями.

Смехотворный пример. Я планировал заняться сексом с худенькой девушкой, увиденной накануне на улице. Меня тронула ее невинная детская беззащитность. Я мысленно пошутил, над чрезмерной худобой девицы, и в ту же ночь в моих объятиях извивался стройный юноша-подросток.

Поэтому, предполагая встретиться с нечистым, я не мог вылепить конкретный образ. На ум приходили иллюстрации из книжек, и прочая ерунда. Я решил ограничиться вольной фантазией, как можно меньше опираться на несовершенный язык. Слово – враг творчества!

Конечно, я немного боялся. Не покажется ли мой замысел дерзким вызовом ТАМ? Я конечно слышал о страхе Божием, но слова эти были набором ничего не означающих букв, лишенных всякого смысла. Итак, раздумья застали меня лежащим в кровати далеко за полночь. Светящиеся цифры электронных часов показывали час с четвертью.

Я закрыл глаза. Вместо синего неба на черном фоне появились пульсирующие красные шары. В ушах появился негромкий свист, он нарастал, и вскоре превратился в громкий раздражающий звон. Казалось, это звенит внутри моей головы. И сама голова стала гулкой и тяжелой. Воздух пришел в движение, он стал как-будто плотнее. Я встревоженно приподнялся. Нет… Просто шевельнулась от сквозняка занавеска. Звон исчез. Красные шары, нарастающий свист… Цифры часов приветливо подмигивали зеленым глазом. Час с четвертью. Медленно, будто стараясь не спугнуть кого-то невидимого, я протянул руку к выключателю. Рука нащупала стену, но вместо привычного тумблера погрузилась во что-то холодное и скользкое. Я закричал, но крика своего не услышал. Вокруг царила мертвая тишина. Луна исчезла за тучами, и стало совсем темно. Я соскочил с кровати, и пошел к дверям.

Сердце колотилось как бешеное, зубы стучали, меня бил озноб. От кровати до двери – два шага, я прошел несколько метров – впереди пустота! Твердый пол под ногами стал зыбким, как болотистая ряска.

Неожиданно я ощутил чужое присутствие. Вокруг звенели натянутые нити. Я бросился на кровать. В абсолютной мгле светился зеленый циферблат часов. Он показывал час с четвертью, слабый отсвет тонул в непроницаемой мгле.

Такой тишины не бывает! Я вдруг понял, что означают эти звенящие внутри меня нити. Это кровь бежит по венам! Я услышал стук сердца, и он оглушил. Звук дыхания показался мне шумом реактивного самолета. Надо проснуться! Я вспомнил глупый прием, и ущипнул себя за руку – было больно. Я не сплю!

И здесь я осознал, что не один. И от этой догадки волосы зашевелились на голове. Воздух сгустился, в нескольких шагах грезилось движение. Я постарался не смотреть туда в упор, как это делается в полной темноте, а сконцентрировавшись боковым зрением, посмотрел вскользь. И тут возник серый силуэт.

Страх – это слово, а слово – бедный инструмент. Я выл, плакал, ползал по кровати. Я ползал в собственном дерьме, и не верил, что это когда-нибудь закончиться. Время остановилось. Час с четвертью. Где то далеко, за тысячи километров отсюда, время текло в своей привычной ленивой дреме, рождались и гибли минуты, неспешно умирали часы, медленно растворялись в дымке вечности годы и столетия. В какой-то момент я захотел умереть, и принялся рвать зубами вены, но руки мои стали тяжелыми, а зубы – слабыми, и я рыдал оттого, что не могу покончить с собой. Серый силуэт качался в воздухе, он что-то бормотал, и это неразборчивое бормотание, мой беззвучный крик, и часы, застывшие на отметке час с четвертью…

И здесь я исчез. Меня не стало. Наступило полное абсолютное ничто, в котором не было ни звуков ни запахов, ни света и не тьмы, и я наслаждался отдыхом, покоем безмятежности, которое могла дать только смерть. Остро пахло дерьмом, некто серый и бестелесный склонился, и его рука коснулась головы – как-будто лицо тронул змеиный язычок. В ноздри ударил сладко-тошнотворный запах, с примесью горькой травы. Я корчился на кровати, мечтая о физической боли, о любых страданиях, лишь-бы избавиться от этой выворачивающей наизнанку тоски. Я слушал его бормотание, и понимал, что совершенно другого ждал от смерти. Я боялся небытия, а небытие это – счастье по сравнению с тем, что мне предстоит теперь испытывать.

Звенели нити, сладкий запах, невнятное бормотание – не могу сказать, сколько времени это длилось. Кажется, он плюнул мне на лицо, и горячая слюна разъела роговицу, зрачки вытекли наружу, но продолжал видеть. Хотя «видеть» не то слово. Я стал чувствовать кожей, каждая молекула была пронизана ощущением отчаяния и болью.

Из темноты донесся голос, и он приказал мне смотреть. Я повиновался. Радужными всполохами мерцал горизонт, потекла жидкая масса, она переливалась текучими зеркалами, и в их отражении я увидел себя.

Я был ребенком, похожим на маленького веселого щенка, с разноцветными глазами, затем вырос в голенастого живого подростка. Я рос. Моя жизнь с калейдоскопической быстротой развивалась на поверхности текучей массы. Один за другим всплывали красочные эпизоды, в полном безмолвии, по сценарию дьявольского режиссера рисовалась драматургия.

Персонаж, изображавший меня ел, пил, гулял, совокуплялся. Никаких сомнений в том, что персонаж был моей копией! Однако, ни один из сюжетов воссозданных зеркальным облаком не происходил в действительности! Это – ошибка! Все происходящее не по адресу, как будто в чужой квартире прозвучал телефонный звонок! Сейчас на том конце провода поймут, что адресат фальшивый, повесят трубку, и я вновь окажусь на своей кровати, а все происшедшее будет казаться страшным сном. У меня появился голос. Я радостно закричал, обращаясь к серому существу. Это – не я! Я – другой! Произошла ошибка! Это – не Я!!!

Я испытывал самое прекрасное из человеческих чувств – ожившую надежду. В затекшую руку впились сотни тонких иголочек, и это была самая счастливая боль на свете. Я живу! Слезы счастья и благодарности текли из глаз. Как я мог поверить, что все происходящее реально?! Все в мире имеет прозаичное объяснение, галлюцинации после обморока являются следствием гипоксии мозга, вот я и потерял сознание! Я жив…

Я попытался пошевелиться, но грудь была приплюснута к кровати. Сквозь полумрак над лицом застыло темное, покрытое сиреневым туманом лицо. Оно улыбалось.

Из серебристого облака выплыл человек. Он сидел в комнате, и пил водку. Иллюзия наполнилась запахами и звуком. Пахло алкоголем, старыми окурками и потом. Играла музыка. Джон Фоггерти. Кто остановит дождь… Заблуждения – удел смертных, одержимых страхами и болью. Серое существо может лгать, но оно не ошибается. В следующей сцене я лежал на кровати, и произносил чудные слова.

– Ахерон лилит. Самну римон наама…

У меня нет защиты. События, сконструированные облаком реальны. Мне они казались вымыслом потому, что я увидел их со стороны. Я голос свой не мог узнать, когда услышал магнитофонную запись. Зеркала не лгут. Они отображают то, что мы не хотим видеть.

Облако превратилось в вихревой смерч, зеркальные нити вытянулись в длинные, извивающиеся как змеи спирали, и умчались в черную пустоту. Я лежал, придавленный холодной массой к кровати, его горящие глаза светились красными угольными точками, взгляд проникал в самое сердце, и оно оказывалось скованным ледяным панцирем, и вместе с последними каплями горячей крови, вытекала надежда. Что могло быть страшнее, чем потерять надежду? Он дал мне ее играючи, чтобы насладиться моим отчаянием. У меня нет больше защиты…

Вышла луна из-за туч, через открытую форточку в комнату влились звуки – шум деревьев, завывание котов, нетрезвый смех. Часы застыли на отметке час пятнадцать. Глаза оказались невредимыми, я зажмурился, и сбивчиво считал удары своего сердца. Более сотни. Когда я вновь открыл глаза, зеленые цифры показывали час семнадцать. Наступила новая эра.

Я лежал на загаженной кровати без движения, в горле стоял сухой комок, и я понимал, что нечто, называемое душой, болезненно стонет как живой человек, которому вонзили кинжал в спину. Вот и моя душа стонала, в ее незащищенную плоть вонзили кинжал, и из раны вытекала нежная голубая кровь. Голубая как небо…

На следующий день я запил. Сны исчезли. На их месте появилась черная пустота.

Иногда мне чудится, что я касаюсь собственной тени. Видеть – значит знать. Я перестал видеть сны, а в жизни я и раньше жил как незрячий. Мне нужна была защита. Страх смерти превратился в ожидание смерти. Теперь я страшился того, что находиться за ее пологом. Мне нужен был Хозяин. Партнерство не обеспечит защиты от серого сумрака. И только преодолев предубеждение гордыни, я смог найти такого Хозяина. Переступив границу, я перестал размышлять об унижении.

Я где-то слышал – купание в грязи может быть связано с разведением садов! В прошлые столетия римско-католической церкви кардиналы целовали папе ноги! Невозможно обрести Хозяина без унижения. Посредством пса я меняю оболочку своей души – серой тени будет трудно меня узнать. Я обману ее.

Хозяйка наивно полагает, что приручила меня посредством мазохизма. Она не понимает, что нуждается во мне не меньше, чем я в ней. Меня привязывает к ней страх, ее ко мне – гордыня. Равноправные хозяева человеческих сердец! Жгучее пламя стыда мазохизма противостоит холодной влаге нарциссцизма! Мы спаяны нашей противоположностью, мы дополняем друг друга – до нашей встречи на месте Госпожи у меня был страх, у нее – пустота. Страх не исчез навсегда. Он ослаб, но дышать стало легче. Секс – действенный инструмент, для ощущения присутствия Госпожи. Никого другого.

Сны вернулись. Но все стало иначе. Я не заказываю больше сновидений – складывается впечатление, что кто-то другой смотрит сны с моим участием. Я наблюдаю историю разворачивающуюся по чужому сценарию, независимо от моего желания. Мне снятся собаки. Оказывается, чужой сценарий может быть увлекательней собственного. По мере развития сюжета я косвенно оказываюсь втянутым в историю. Нельзя быть наблюдателем, не оказавшись соучастником. В снах фигурирует персонаж. Собаки называют его серый манк. Я боюсь себе признаться в том, что догадываюсь, кем является этот серый манк. Я лгу себе, убеждая в том, что я лишь наблюдатель этих снов, ответственность на том, кто пишет сценарий. Я лгу потому, что боюсь. Я знаю автора. И я боюсь спать, потому что знаю – Госпожа не сумеет защитить меня во время сна. Во сне я остаюсь один на один со своим страхом. Он неумолимо ведет меня к драматической развязке. История псов не может тянуться до бесконечности. Близиться финал. Я жду его. Я боюсь его. И я догадываюсь, каким он будет…

Все вокруг наполнено знаками. Они глубоко символичны, и часто непонятны. Любая неожиданная встреча на улице с давним знакомым, или же брошенная фраза являются зашифрованными подсказками, сакральными символами грядущих событий. Как человек я не в состоянии их разгадать, я сконцентрирован на эгоцентризме. Пес видит истинную природу вещей, он постигает окружающую действительность такой, как она есть, без ложных искажений. Пес остерегается простых и конкретных вещей, таких как голод, смерть. Но даже их он воспринимает с естественной болью живого существа. Я не умею и не хочу разгадывать знаки. Я – пес, несущий в своих клыках бремя знаний и невежества. В этом мире я оказался случайно. Я жду финала своей истории…»