Текст книги "Сады Адама"

– Некоторым образом я знаком с автором! – небрежно махнул тростью незнакомец. Он вновь быстро облизнул сухие губы. Эта отталкивающая привычка, была ей хорошо знакома, только она не могла вспомнить, где видела эту смазанную челюсть, острые, похожие на резцы зубы, и маленький короткий сухой язык, больше похожий на щуп рептилии, нежели человеческий орган.

– Это ваша папка?!

– Я бы не стал так утверждать… – пробормотал незнакомец. Что-то его встревожило, он беспокойно озирался по сторонам.

– Ну как же так?! Эти стихи… Я хорошо их запомнила!

– Стихи! Конечно… – он стукнул тростью по земле, брызнули золотые искры. Человечек стремительно повернулся, и зашагал прочь.

– Подождите! – растерянно крикнула Илона, но он шагал быстро, будто по земле скользит огромная черная тень. Вскоре и она скрылась из вида.

Девушка передернула плечами. У нее возникло ощущение, словно она только что держала в руке опасную ядовитую змею. Гладила упругую кожу, трогала тяжелую треугольную голову, а змея касалась ее пальцев черным раздвоенным язычком, и их обоих, и змею и солнечную принцессу завораживала эта смертельная игра, когда змея в любое мгновение могла впиться острыми зубами в белую плоть, а женщина свернуть тонкую шею пресмыкающегося.

«Весною звезды пахли мятой…

Я светлый луч поймал рукой…»

Стихи из рукописи. Илона нащупала в сумочке квадратик бумаги. Она набрала полную грудь воздуха, и достала из сумочки смартфон.

Лена открыла глаза. Вокруг сгущалась мгла.

– Марк!

Голос тронул мертвые молекулы воздуха, и тотчас стих. В памяти сохранился, долгий, изнуряющий секс с мужем, что само по себе являлось фантастикой. В лучшие времена медового месяца Марек был способен выдержать семиминутный марафон в позе миссионера! Если супруг изобрел ролевую игру, она его убьет! С трудом сдержав подступающую тошноту, она медленно брела на свет. Он едва сочился откуда то сверху, маленький квадратик бледного света. Распухший язык скребся о гортань, голова гудела, во рту застыл омерзительный привкус коньяка. Придурок! Напоил невинную девушку коньяком, обожрался «Виагры», зная природную мощь мужа, ботаник слопал целую пачку! И заволок ее в мрачное подземелье!

Нечто коснулось босой ступни. Нежные прикосновения трепетных влажных губ. Лена отдернула ногу.

– Марек! Хватит дурака валять!

Голос эхом разнесся под высокими, теряющимися во мраке сводами пещеры. Такие пещеры располагались в ленинградской области на берегу реки Оредеж. Похожие на черные провалы глазниц черепа, они вгрызались в высокий каменистый обрыв над руслом реки. Деревенские жители утверждали, будто лабиринты ходов простираются вдоль Оредежа. От поселка Разлив до деревни Вырица, не менее ста километров езды по КАД. Она бы запомнила дорогу, даже упившись коньяка…

Вторично невидимые губы прильнули к ее щиколотке. Уже настойчивее. Лена стиснула зубы, ускорила шаг.

– Прибью мерзавца! – процедила она.

Перед глазами светилось окошко. Закружилась голова, ослабли ноги, сейчас она потеряет сознание. Девушка вцепилась в твердый край оконца, порезав пальцы о выступающие из рамы обломки стекла. Привычные мысли канули в небытие, неожиданно она утратила способность осознавать себя как личность. Частица коллектива, сплоченного единой целью. Новые ощущение не смутили ее. Они дарили радость, предчувствие свободы. У нее появился новый господин. Слова пришли на ум самостоятельно, без усилий.

– Скреб-поскреб! Великий Раттус нам готовит благодать!

– Радость мрака, сладость смерти, мы готовы принимать!

– Скреб-поскреб! Приходит Раттус в каждый город, каждый дом…

– Мы служить ему готовы, кровь и слезы отдавать!

– О Господи! Господи, нет! – кричала девушка. Всего в нескольких сантиметрах находился ЕЕ дом! Она видела свое любимое кресло, в углу валялась плюшевая панда.

– Марк! Это – я! Я здесь!

Некой частицей ускользающего сознания она цеплялась за прежнее мироощущение, но эмоции эти были слабыми, едва ощутимыми. Жужжание комара теплым июльским вечером. Новая природа дарила ощущение свободы и безнаказанности.

– Мы служить ему готовы, кровь и слезы проливать…

К окошку приблизились ноги. Детские ступни, обутые в черные туфли с загнутыми носками.

– Кто это… – прошептала Лена.

Ноги в чудных туфлях исчезли, перед окошком появилось лицо. Едва ли его можно было назвать человеческим. Маленькое продолговатое лицо, со скошенным подбородком, и черными блестящими бусинками глаз, белыми, почти неразличимыми на фоне пастозно серых скул губами, и курносым носом. Незнакомец оскалил резцы, изо рта вырвался громкий, дрожащий на высоких ультразвуковых частотах визг. Капельки слюны обрызгали лицо, дыхнуло смрадом, и звериной гнилью. Но вопль незнакомца не пугал больше. Волшебная музыка… Ее окружили такие же обнаженные люди. Они были лишены голода, похоти и мирских забот. Служение высшей цели. На глаза упала белая пелена, мрак рассеялся. Новая жизнь…

CRUCEM.

– Безмерно рад нашему знакомству! Вы даже представить себе не можете, насколько рад! – Адам Стоикус соскочил с высокого кресла, и подбежал к пленнику. – Жалею, что не могу пожать вашей руки! – он с притворной досадой он ударил острием трости согнувшегося подле ног мужчину. Человек скорчился от боли, но не издал ни звука. – Какая преданность! – воскликнул человечек. – Только через боль можно познать величие! Вы не согласны?!

Роберт молчал. Болели вывернутые плечи, грудь и спина горели от многочисленных ссадин и ушибов. На руке и груди багровели синие точки. Белоглазые безумцы кусались как бешеные псы. Плотный мрак скрывал стены огромного зала, были видны контуры обнаженных людей. Они, похожие на безжизненные манекены стояли на коленях, безвольно понурив головы.

– Вы – скучный собеседник, дружище! – объявил Стоикус. – Настоящий воин! Не разобравшись в причинах, лупцевали ни в чем не повинных сограждан, только за то, что они пели псалмы, которые вам оказались не по духу. В чем же истина? Две тысячи лет ваш народ шел на смерть во имя гениального провидца, и что же я вижу?! Глупая женщина с легкостью отдает мне Его символ, который она, как и всякий дикарь, носит на шее. В обмен на несколько блестящих монет из фальшивого золота! Этот иудей был значительно предприимчивей! Во всяком случае, он получил настоящие деньги, хоть и не сумел ими воспользоваться. На каком же основании, вы люди, убеждены в том, что можете управлять всеми прочими живущими на земле?

– Кто ты такой?

– Угадайте с трех раз! – засмеялся Стоикус.

Ярко вспыхнули факелы, алое мерцающее пламя искаженным лживым светом озарило помещение. Из сумеречного хаоса мелькающих теней, мрака, приглушенных звуков и запахов выплыла иллюзия. В углу стояло высокое кресло, украшенное замысловатой резьбой. На нем восседает Адам Стоикус. Роберт распят на сколоченных досках. Его руки и ноги, крепко привязанные веревками, свело судорогой боли. Стоикус осторожно прикрыл чемодан, стараясь не повредить крысу. Грызун протестующе пискнул, крышка едва не прижала длинный хвост. Ловко извернувшись, зверек приземлился на короткие сильные лапы, и побежал вслед за остальными. Изнутри раздался яростный удар. Стоикус легонько похлопал по чемоданчику.

– Patientia…

Он повернулся к Роберту.

– Меня удивляет структура вашего мышления! Находясь при смерти, перед лицом физических страданий, вы сохраняете любопытство! Вы все время рассуждаете, теоретизируете. Вместо того, чтобы решать простые конкретные вопросы. Итак, вопрос не засчитан, ибо он лишен смысла.

Мужчина прикрыл глаза. Правая рука привязана слабее левой, узлы вязали обмороки с белыми глазами. Он незаметно потянул кисть, и скользкая от пота рука без труда выскользнула. Отлично!

– Зачем ты делаешь это с нами… – он хрипло дышал, маскируя мышечные усилия.

– Опять любопытство! Впрочем, в данном случае могу дать небольшую подсказку! Как ты думаешь, почему ты еще жив?!

– Просвети, коль такой умный!

Руки свободны. С ногами хуже. Ноги они привязали усердно! От занемевших ступней до каменного пола около полуметра. Если он выдернет запястья из веревочных уз, то неминуемо грохнется лицом вниз. Если удачно приземлится, не разбив вдребезги лоб, у него будет несколько секунд на для того, чтобы выдернуть щиколотки из пут, сломать шею ублюдку. Если не набросятся белоглазые! Они набросятся! Их не менее пяти десятков, вон стоят в ряд вдоль стены, бормочут заклинания! Он – голый. Усталый. Все тело – сплошной синяк.

– Туго соображаете, молодой человек! Спортсмен, наверняка! – продолжал Стоикус. – Даю подсказку! Все тайное обычно сокрыто в нас самих, в нашей истории рождения. Поройтесь в своей генетической памяти, и наверняка ответ придет! Существует мнение, что все знания даются людям при рождении. Некоторым образом, я оказываю вам услугу…

Крысы дружно подняли острые морды к потолку. Языки пламени от коптящих факелов отбрасывали тени на стенах. Будь что будет! Пусть звериные социологи изучают крысиные культы. Он – солдат. Его дело сражаться, побеждать, убивать. Роберт напряг мускулы, заверещал его смартфон.

Стоикус прервал монолог на полуслове, взял трубку.

– Слушаю… Одну секунду! Это ваша знакомая! – он говорил светским тоном, будто речь шла о планах на уикенд. – Советую ответить! Прошу! – трубка оказалась возле уха.

Мышцы напряжены, словно сжатая пружина, он мог немедленно высвободить правую руку и схватить уродца за шею. До исступления хотелось услышать, как хрустнут тонкие позвонки.

– Говорите!

– Здравствуйте… – неуверенный женский голос.

– Да…

Щеточка усов шевельнулась – человечек улыбался. Пока все идет по его плану.

– Что вам надо?! – грубо сказал Роберт. Он надеялся, что девушка ошиблась номером, хотя по торжествующей ухмылке Стоикуса, едва-ли. Маленький монстр диктует свои условия.

– Это – Илона. Мы вместе работаем. Ваш номер мне дала…

– Идите к черту, Илона! – выкрикнул он, но человечек нежно прижимал смарт к уродливому уху.

– Дорогая моя! – восторженно урчал Стоикус. – Ну, конечно же, приезжайте! Он вас ждет! Мы все вас с нетерпением ждем! Немедленно! В подвале вашей тетушки! И она здесь… Чем скорее, тем лучше!

Ковальский выдернул кисть из плена веревки, освободил другую руку, и повинуясь закону неминуемому закону тяготения, рухнул лицом вниз на пол. Левая нога выскользнула из пут, а правая застряла. Тугая петля сдавила лодыжку. Он успел подставить руки, и смягчил падение, рванул стреноженную ногу, но затянул петлю еще туже. Все происходило чрезвычайно быстро. Небольшое усилие, и он стоит на ногах в оборонительной позиции.

Белоглазые действовали методично. За те секунды, что он совершал акробатические этюды, они сумели сплотиться перед своим властелином. Стоикус был недосягаем. Он забрался на кресло, и приветливо махал оттуда маленькими ручками.

– Я восхищен вашей силой и мужеством! Надеюсь, когда все закончиться, мы вместе посмеемся, вспоминая удивительный прыжок!

– Пошел к дьяволу, ублюдок! – прорычал Роберт. Первым делом он бросился к обладателю его карабина. Страшный удар в пах заставил человека выронить оружие из рук. Роберт подхватил ствол, сбросил со спины белоглазого, нажал курок. Раздался сухой щелчок, будто сломалась тонкая ветка. Он пять раз кряду нажимал на курок, грозное оружие было разряжено.

– Пиф-паф! – Стоикус целился в него пальцем. – Raptus! – рявкнул он простирая вперед руку.

Роберт дрался отчаянно. Возле ног валялось с полдюжины белоглазых людей. Силы его покидали. Он не сумел отступить к стене, так как споткнулся о сбитое им же тело. Он упал, но чудом поднялся. Стоикус аплодировал. Человек превратился в автомат. Бил, крушил челюсти, ломал ребра, не зная устали. Перед глазами все смешалась, кулаки, локти и колени горели от ссадин. Кровь мужчин, женщин, детей смешивалась с соленым потом. Сердце стучало как отбойный молоток. Он обрел второе, затем третье дыхание, когда плотная татуированная фигура возникла перед лицом.

– Отец… – выдохнул Ковальский младший.

Неведомо как пришла тишина. И покой. Тишина оказалась вязкой и гулкой, словно ватным колпаком опустилась на землю, окутав ее густым мягким покрывалом. Резкие звуки утратили шероховатость, как бархатные крылья летучих мышей они скользили в эфире.

Стоикус достал крупные золотые часы-луковицу из кармана, беззвучно щелкнул крышкой, бледные губы шевельнулись.

Хаос. Время созидания, время разрушений и время хаоса. Эти три составляющие объединяет одна неизменная величина – время. Исчезнувшее мгновение превратит время в бессмысленную, поглощающую самое себя бесконечность. Словно у змеи извлечь хрящик.

Петр Ковальский был силен. Из белых глаз текли слезы, сквозь бездумные слова молитвы прорывались глухие рыдания, через пелену кровавой каши на волю рвалась душа Свирепого Гарри. Роберт не сопротивлялся. Белоглазые люди спеленали его как младенца, они уносили своих покалеченных товарищей. Глупая мысль. Ковальскому младшему очень хотелось, чтобы отец оценил по достоинству силу своего сына. Он вытянул голову, стараясь увидеть спину полковника, но голые спины шаркающих босыми подошвами людей казались похожими друг на друга. Он закрыл глаза.

Все изменилось быстро и неожиданно.

Так обрушивается на землю гроза на исходе долгого лета. На горизонте сгущаются черные тучи, воздух дрожит в предвкушении бури. В высокой траве прячутся насекомые, стихает неугомонное стрекотание кузнечиков, низко над землей скользят ласточки. Замирает листва, изумрудная зелень отбрасывает зловещие тени. В горячем мареве плывут тополиные пушинки, они похожи на погибших парашютистов. Земля затаилась в томительном ожидании. Она делает глубокий вдох, проносится над деревьями порыв ветра. Яркая молния прочерчивает кривую на горизонте, раздается раскатистый грохот грома. Следующая вспышка молнии озаряет черный небосклон совсем рядом, удар грома обрушивается тотчас за ней, он громче предыдущего. Словно гигантские руки великана рвут лист железа. Небеса исторгают из чрева холодную воду. Много воды. Она сбивает сухую пыль с листвы, немилосердно хлещет по спинам одиноких прохожих. Прикрыв головы куртками, они бегут под ненадежные укрытия плотной листвы.

Деревья стонут под напором могучего ветра. Молния угодила в крону высокого тополя, толстая кора вздыбилась от жара, по нервным волокнам пробегает судорога. Маленький человек, доверчиво приникший к стволу, не успевает позвать на помощь – он падает навзничь. Тополь охвачен пламенем. Капли дождя с шипением разбиваются об огненное месиво, гибнут, обратившись в невесомый пар.

Буря кончается внезапно. Ветер уносит тучи на север. Горячие лучи солнца согревают землю, беззаботно щебечут радостные воробьи. Из маленького болотца на берег выскакивает огромная жаба. Земноводное готово впасть в спячку накануне долгой северной зимы. В больших выпуклых глазах отражается мир. Смешные воробьи, похожие на нашкодивших детишек, суетливые стрекозы, осторожный кротик, высунувший мордочку из земляной норки.

Наступает вечер. На небе проступает бледный месяц. Приходит ночь. Она не будет долгой. Всего несколько часов, и на востоке заалеет юная заря. Так было. До тех пор, пока не пришел Хаос.

Человек сожженный молнией носил необычную фамилию Сепп. Эстонская фамилия. На этом все странности бедолаги заканчивались. Обычный человек, обычное имя, заурядная внешность, нестандартной оказалась смерть менеджера. Возле трупа лежит распахнутый портфель – большой кожаный кейс, с металлическими заклепками над золотистыми замками. Огонь пощадил портфель, из объемистого нутра веером выпали типовые договоры. Они изобиловали подписями и отпечатками пальцев. Одинокий листок прилип к стволу обгорелого дерева. На титульной стороне бумаги явственно читались строки.

«…Мы – нижеподписавшиеся, готовы забыть про шесть восходов и шесть закатов… Готовы забыть про воздух, свет, дождь, солнце, ветер, огонь, в те дни, когда мы будем славить Ратус норвегикус…»

Порыв ветра сорвал листок, и увлек его за собой в сторону города.

Грубые доски впиваются в спину. Из раны на виске сочится кровь. Стоикус расстался с неизменным черным одеянием, делающим его похожим на опереточного злодея. Теперь на нем широкая свободная рубаха серого цвета. Сквозь глубокий вырез на груди, торчат густые черные волосы, похожие на шерсть. На шее, чуть ниже ключицы, большое родимое пятно бордового цвета.

– Больно? – он сочувственно кивает головой. – Понимаю. Это нас с вами роднит. Мы боимся боли. Однако, мой народ гуманнее. Я всего лишь привязал вас к кресту, насколько мне известно, весьма почетная казнь в некоторых человеческих культурах. Я не стал использовать гвозди, иначе ваши страдания были бы несоизмеримо сильнее. Я – гуманист.

Он прошелся мимо, развязно помахивая тростью.

– Вы можете себе представить, что чувствует живое существо со сломанным позвоночником?! Металлическая перекладина бьет вас по спине, перебивая хребет, вы – беспомощный, в лужах собственной рвоты молите о смерти, но она не приходит. Ваши передние конечности невредимы, ползете прочь, истекая кровью. Ваше орудие пытки чертовски тяжелое, но боль и страх придают силы. К вам на помощь спешат верные товарищи, они пытаются помочь, но что могут сделать животные против технического прогресса?! Возможно, вам удается добраться до входа в жилище, но вот незадача! Инструмент пытки не проходит в тесный лаз жилища! Что делать?! Вы ведь не совершили никакого преступления, а всего лишь хотели есть! Собрать крохи с барского стола… Вы надеялись накормить своих детей, а теперь лежите с раздробленным позвоночником, и ждете смерти. Проходит время. Вы слышите громкие шаги, от которых дрожит земля, и ужас проникает в сердце…

Голые люди молча стоят, опустив головы. Крысы спешно покидают норки, выстраиваясь вокруг площадки, словно зрители в амфитеатре перед началом премьеры.

– Вы слышите шаги! – продолжал человечек. – Вы – беспомощны. Вы надеетесь, что палач окажется благородным, и прикончит вас быстро и безболезненно. Увы! Он унизительно держит вас за хвост, бросает на потеху толстому коту. Страдания продолжаются. Коту скучно убивать вас просто так, он хочет продлить удовольствие насколько можно дольше. Возможно, на ваши муки придет полюбоваться семья палача. Ради потехи, чтобы убить время. Всему на свете бывает конец, и рано или поздно вы умрете. Но и после смерти ваше тело послужит предметом развлечения. Например, мальчик будет повсюду таскать труп, и демонстрировать его товарищам! Интересно другое! Палачом являлся тот, кому Учитель завещал любовь.

Роберт разлепил пересохшие губы.

– Дайте, попить!

Стоикус налил в керамическую кружку воды, поднялся по стремянке, поднес емкость к губам.

– Что будет дальше? – спросил мужчина.

– Это зависит от многих вещей. – туманно ответил Стоикус..

– Например.

– Быть может я стану вас пытать!

– Отомстить хотите… – разочарованно протянул Роберт. – Вам это уже удалось!

– Эти слабаки?! – он презрительно махнул тростью в сторону безвольно стоящих людей. – Они с легкостью отрекались в обмен на цветные ракушки, и стеклянные бусы! Мне стыдно расценивать это как успех! Ваш уважаемый родитель, остатки разума потерял, представив свою подпись в одном ряду с президентом!

– Откуда вам известно, что он – мой отец?!

– Какая разница?

– Через неделю о твоем договоре станет известно. Никто не поверит. Крыс вытравят как поганых тварей!

– Это называется – паттерн. – оскалился Стоикус. – Люди быстро учатся. Но вовсе не требуется, чтобы все население земли заключило договор. Хватит и одной сотой. Про цепную реакцию слышал?

Черная крыса вскарабкалась по его штанине, уцепилась за рубашку, и уже сидела на плече. Она что-то шептала человечку на ухо, касаясь седыми усиками родимого пятна. Он внимательно слушал, довольно кивал головой.

Роберт принялся незаметно растягивать узлы на веревках. Парень похож на полного психа! Ловко он выдрессировал своих крыс, ничего не скажешь! И какая чудная шерсть у него на груди! Словно у обезьяны. Но об этом позже. Сейчас надо постараться выбраться отсюда любой ценой, и накрыть подвал, со всей компанией! Что-то с людьми… Вероятно, действие наркотика.

Стоикус щелкнул крышкой часов, удовлетворенно хмыкнул

– Без четверти двенадцать! Мы с минуты на минуту ждем гостью!

– Как двенадцать… – пробормотал мужчина. – Быть этого не может!

– А вы думали сколько?! – Повелитель крыс торжествующе хлопнул в ладоши. – Динамика мира основывается на времени. Вспомните Ветхий Завет! В первый день Он сотворил землю, во второй небо, ну и так далее…

В свете пляшущих факелов Роберт заметил низенькую дверь в углу. Там валялись куски ветоши, лежалый хлам, деревянные бруски. Если дверь заперта, он попытается ее сломать. Выбора по любому нет.

– Наши народы всю свою историю проживали, соседствуя друг с другом. – ораторствовал Стоикус. – Только вы и мы наделены способностью абстрактно мыслить. У нас недурно развит музыкальный слух! Не удивляйтесь! Мы предпочитаем Моцарта, музыкальные вкусы людей значительно примитивнее. Ваш народ чрезвычайно даровит, однако свои таланты вы потратили на изобретение способов уничтожения себе подобных. Мой народ развивал творческую интуицию. Вы создали Библию – весьма достоверный исторический документ. У нас имеются свои апокрифы, люди сочтут их посланием антихриста…

Роберт медленно освобождает от пут ногу, и висит, держась сжатыми кулаками за веревки. Он не повторит ошибки. Следует вырваться наружу. Через двадцать минут он вытравит это осиное гнездо, и лично сломает черному человечку хлипкую шею!

– Вы наверняка обратили внимание, что в зависимости от ситуаций, время имеет различную скорость. – самозабвенно вещал человечек. – Несмотря на идею постоянства – оно весьма аритмично. В детстве оно тянется очень медленно, но по мере взросления темп возрастает. Это применимо к вашему народу, ибо свойственное людям психологическое несовершенство рождает множество парадоксов. У нас все иначе. Время для нас – стабильно, вязко, текуче. Оно – сама скупость, если ко нему вообще применима такая характеристика. Оно тотчас сжимается в плотный упругий сгусток, как змея в железной шкуре стягивает кольца, ибо более всего на свете время страшиться нарушить свою целостность…

Стоикус не успел закончить фразу, а Роберт так и не узнал суть путанной теории Повелителя крыс. Он совершил головокружительный пируэт, удачно приземлился, в два прыжка покрыл расстояние до выхода, сильным ударом выбил дверь.

В лицо пахнуло свежим воздухом. Небо было черно. Пустынные улицы выглядели мертво и безлюдно. Несколько минут он мчался по влажному асфальту, не чувствуя холода. Его никто не преследовал. Серые окна домов глядели хмуро и подозрительно. Повсюду застыла мертвая тишина. Ее нарушал приглушенный шорох, похожий на шарканье подошв по земле. Нечто сухое и твердое коснулось ноги, тишина взорвалась тысячами визгов, десятки маленьких зубов вонзились в босые ступни. Луна вышла из-за облаков, осветив мрачную улицу. Повсюду, сколько хватало глаз, сновали крысы. Они выползали из подвалов домов, заполонили улицы, хозяйничали в подъездах домов. Роберт отбросил никчемный топор, перемахнул через невысокий заборчик, подтянулся, и вкарабкался на крышу одноэтажного домика. Надо раздобыть одежду, а потом… Что, «потом»?! Он похож на перепуганного кота, которого злые мальчишки загнали на верхушку тополя. Едва слышно дрожала черепица. По узкому желобу бежали крысы. Блестящие глазки сверкали в темноте как черные бусинки. Где, черт возьми, армия, полиция, кавалерия?! Фешенебельный курортный поселок захватили орды гигантских грызунов, и заправляет ими чокнутый уродец, сбежавший из цирка!

По улице появился Стоикус. Он был похож на одинокого подвыпившего прохожего, возвращающегося домой с вечеринки.

– Господин Ковальский! Это невежливо, убегать, не дослушав собеседника! Ваши предки были бы вами весьма недовольны! – он тихо засмеялся, чавкающим смехом, будто жаба хлопает широкими ластами по тине. – Я собрался поведать вашу историю, не каждый день удается узнать правду о самом себе!

Роберт почувствовал усталость и тупое безразличие. Мир катится в тар тары, если грызунам нипочем российская армия и полиция!

Он спрыгнул с крыши. Вот такой печальный финал. Сейчас он приблизится к Повелителю крыс, демонстрируя смирение, усыпит его бдительность нарочитой покорностью, и свернет тонкую шею. Потом он погибнет. Жуткая смерть.

– А вы еще оказывается хитрец, господин Ковальский! – хмыкнул человечек.

Темноту прорезали горящие фары. Из-за поворота выскочил черный джип. Распахнулась дверь автомобиля. В лиловом свете приборной доски темнело лицо старого Кушнира. Вопреки обыкновению оно выглядело сурово и решительно, на лбу отпечаталась глубокая морщина.

– Живо в машину, сынок!

Роберт не заставил себя просить дважды. Одним прыжком он влетел в салон, могучий внедорожник сорвался с места как спорткар. В свете фар отразилось бледное лицо повелителя крыс.

– Прикончи его! Раздави гадину! – орал Роберт.

Стоикусу чудом удалось выскользнуть из под нависшего бампера. Он метнулся в непроглядную тьму, и скрылся за живой оградой из сросшихся кустов самшита и акации. Огромные колеса безжалостно давили крыс, отвратительные звуки взрывающейся живой плоти заглушали рев мотора. Комки кровавого месива, отброшенные широкими колесами, били по стеклу, будто насмерть разбивались гигантские мотыльки. Кушнир прибавил газу, и через двадцать минут темные силуэты домов растаяли в отражении обзорного зеркала. Роберт извлек из бардачка пачку сигарет, и нажал на прикуриватель.

– Вы можете не курить в салоне? – раздался тихий голос с заднего сиденья. Мужчина обернулся. Сигарета выпала из губ. Илона исподлобья смотрела на голого парня. – Не люблю запаха табака… – извиняющимся тоном добавила она, и застенчиво улыбнулась. – и наденьте какие-нибудь штаны!

Кушнир подмигнул, друзья громко расхохотались. Они смеялись так заразительно, что робко улыбнулась девушка.

«Ниссан» уверенно мчался по пустынной дороге. В свете фар возник указатель. До границы с Финляндией семьдесят пять километров. Горизонт на востоке покрылся алой пеленой, близился рассвет. Роберт молча смотрел перед собой, не отрывая глаз от бесконечной белой полоски, надвое разрывающей черное шоссе. Обычно в ночное время по трассе «Скандинавия» мчались груженые фуры, но сегодня дорога была пустынна. Кушнир крепко сжимал руль, люди хранили скупое молчание. Оброненные слова могли их повергнуть в состояние паники. Только приглушенный рев мотора, и шелест колес нарушали зловещую тишину.

Над землей парил орел-белохвост. Такие птицы редкость для северо-западного региона. Особи занесены в Красную Книгу. Этот экземпляр прилетел из дружественной страны Суоми с дипломатическим визитом. Некоторые виды пернатых хищников гнездятся в тамошних лесах. Он первым из жителей планеты приветствовал восходящее солнце. Птица обладала удивительной особенностью, она могла смотреть на солнце, не боясь сжечь роговицу. Орел созерцал всю красоту и величие пышущего жаром огромного светила. Он разглядел диковинные черные пятна на поверхности оранжевого диска. Сегодня их было больше, чем обычно.

Освещенные улицы стали меркнуть один за другим. Небо разрывали огненные сопла реактивных самолетов, хаотично метались в воздухе, и с ревом вонзались в землю, озаряя темноту яркими вспышками взрывов. Разбросанные по черной земле светлячки гасли. Это умирали окна домов. Повсюду сновали неутомимые коммивояжеры, с просторными кейсами. Они стремительно переезжали с место на место, ни останавливаясь не на секунду, для сна или отдыха. Они на ходу перекусывали сухими бутербродами, не чувствуя вкуса пищи. Их чемоданы распухали от подписанных договоров, но коммивояжеры не останавливались. Еще оставались люди, и на белоснежных листах бумаги светлели пустые пятна, незаполненные подписями, либо отпечатками пальцев. Улицы городов, некогда оживленные, заполонили полчища грызунов. Обладая безукоризненно аккомодацией, хищник мог с высоты сотен метров разглядеть зверьков. Хищник издавал возмущенный клекот – некая сила мешала ему броситься вниз, вцепиться мощными когтями в спину жертвы, и увлечь добычу в поднебесье.

Тотчас, после подписания договора, люди скидывали одежды. Те, у кого на груди висели крестики, знаки полумесяца, или звезды Давида, послушно отдавали их коммивояжерам. Они кидались на своих домочадцев, кусали перепуганных людей, как взбесившиеся псы.

По трассе мчалась одинокая машина. За нынешнее утро орел увидел первый автомобиль на ходу. У выезда из населенных пунктов скопились огромные пробки.

На востоке поднялось солнце. Пришел День Третий. Пришел как обычно, в положенный час поблекли звезды, месяц таял на бледном небе похожий на ущербный серп. Вечная вселенная, россыпь звезд на Млечном пути. Ночь покорно уступила свое место раннему осеннему утру.

На влажных листьях подсыхала прозрачная роса. На берегу озера сидела огромная черная жаба. Несколько мгновений назад она проглотила белую бабочку. В выпуклых черных глазах играли золотые искры – жаба наблюдала восход солнца. Неожиданно, из пасти земноводного изверглась зеленая рвота. В сгустках желтой кашицы дрожали слипшиеся крылья бабочки. Жаба недоуменно смотрела на то, как бабочка освобождается от тягучей слизи, с трудом отрывается от земли, и тяжело взмахивая крыльями, поднимается навстречу солнцу.

Новый день почти такой же, как и все предыдущие, со сменой недель, месяцев, времен года. Но он стал теперь чуть длиннее. Два дня новой эры прошли незаметно. Планета затаилась в тревожном ожидании.