Текст книги "Любить нельзя воспитывать"

О детобоязни

черепаха Тортилла

24 ч.

«Я сама была такою триста лет тому назад», – пела, как известно, черепаха Тортилла. А мы подпевали.

♥ Нравится ✎ Комментарий ↗ Поделиться

А вот интересно, какою такою? Что мы имеем в виду, когда упоминаем детскость? Так легко ответить на вопрос, что такое женственность, мужественность, старость. И даже более сложные «французскость», «русскость». А «детскость»? В той же песне говорится о некоторых ее проявлениях: «будь веселым, дерзким, шумным, драться надо – так дерись, никогда не знай покоя, плачь и смейся невпопад…»

И рядом наше взрослое: «смех без причины – признак дурачины», «что льешь крокодильи слезы», «не дерзи», «успокойся наконец», ну и так далее… Как это ловко у нас получается! С одной стороны, петь с такой веселой ностальгической многозначительностью, с другой же – старательно выключать эти же самые детские черты при первом их проявлении. Почему? Что пугает нас? Отчего мы ведем себя так, как будто, в отличие от черепахи Тортиллы, мы такими не были. Забыли? Вытеснили?

Что видится нам в этом зеркале, которое мы так часто пытаемся занавесить черной тряпкой? Несбывшиеся надежды? Свобода, которую мы утратили? Способность к спонтанному юмору? Вообще к спонтанности?

Скорее выключить это, скорее сделать их похожими на нас: рассудительными, пунктуальными, весомыми. Скорее представить детскость как что-то, чего следует бежать, а еще лучше – стыдиться.

Происходящее можно назвать «синдромом голого короля». Помните Андерсена? Про ребенка, который говорит правду? Не в ней ли все и дело?

Если мы позволим им излишнюю детскость, они могут нечаянно, а точнее, походя, даже и не заметив, рассказать нам тяжелую правду. Про нас, про нашу жизнь, про их жизнь с нами… Что им наш статус? Что наши выученные позы? Наши пафос, эпос и логос? Кто еще с такой безжалостной правдой смеет говорить с нами? Кто может так смутить нас собственной непосредственностью? Чей вопрос может загнать нас в такие пещеры, из которых – мы уверены – выхода просто нет? Не от этого ли училки так часто виснут на рычаге выключения детскости, стремясь включить вместо нее «всеммолчатьглазанадоску»?

История детобоязни, понятное дело, начинается не с нас. Многие века из страхов, неудобств, взрослой беспомощности ткали ее поколения за поколениями. Соткали. Ткань для нового платья короля. Вернее, королей-взрослых. В этих-то платьях мы и щеголяем, еще и хвалясь время от времени друг перед другом фасоном и ценой. И, воровато озираясь, при первой же возможности выключаем детскость, а то, не приведи господь, услышим слова, которых мы так страшимся. Ну, те самые: «А король-то – того…»

Вот и получается, что боязнь детскости сродни шовинистическим или расистским проявлениям: во всех этих случаях люди отрицают или не позволяют другим быть самими собой, не принимают самость других людей (женскую, расовую, национальную и пр.). Только в случае с детскостью, боюсь, все намного тяжелее, ребенок ведь до определенного момента не может постоять за себя, более того, он привычно считает, что взрослые правы – как же иначе! И получается, что он становится двойным заложником – как собственной веры в нас, так и наших родительских страхов и комплексов. И он может вырасти, так никогда и не узнав о своем собственном праве на себя, о праве «быть веселым, дерзким, шумным».

И помочь ему мы можем только одним способом: остановиться на мгновение и подумать. Перед тем как сделать замечание, перед тем как прервать его песню, остановить его танец, омрачить его беспричинное веселье. Остановиться, глубоко вдохнуть и заняться собой. Простите, что я опять о том же…

Вдруг подумалось, что тут читатель привычно может попробовать меня осадить, приведя жесткий пример, скажем, такой: «А если мы идем по улице, а мой ребенок вырывается и бежит на красный свет?» Что ж, разберемся с этим «сложным» примером. Если человеку угрожает опасность (любому – белому или черному, мужчине или женщине, молодому или пожилому), мы, безусловно, постараемся его защитить и, если нужно, спасти. Поэтому, останавливать ли ребенка, бегущего на красный свет, вопрос праздный – вы ведь знаете ответ? Конечно, останавливать. И предупреждать об опасности, объяснять, каковы правила перехода через дорогу, однако при этом помнить, что он ребенок. И что преуменьшение существующей опасности – одно из проявлений детскости. Поэтому мы, безусловно, должны, оставляя место его самости, помогать ему и защищать его. Ведь у нас не вызывает подобных вопросов, например, необходимость помощи старикам – мы безоговорочно принимаем немощь в качестве возрастной принадлежности. И не стремимся изменить человека, а лишь стараемся сделать его жизнь более комфортной. В чем же разница? Давайте и детям дадим спокойно взрослеть, познавая мир в их собственном ритме и темпе.

А уж о ситуациях, когда человек поет на улице, прыгает и бегает, и говорить почти нечего. Вам стыдно за него? А может быть, просто что-то вспомнилось, независимо от вас самих? Например, как вас когда-то ругали именно за это? Или краем глаза заметили неодобрительный взгляд прохожего? Или – что тоже бывает – просто представили себе саму возможность такого взгляда?..

Как ни крути – получается снова, что ответственность на нас. Это наши ощущения, наши воспоминания, наши фантазии. Значит, в нас и дело.

О том, что можно и чего нельзя

Что это мы все про детей да про детей! Давайте немного и про родителей. Тем более что некоторые из моих уважаемых читателей так прямо и заявляют: «Что это вы все время на их стороне? А о нас кто подумает? Адмирал Иван Федорович Крузенштерн?!» © А и правда – давайте! Тем более что тема разрешений и запретов почти целиком «родительская». Это ведь мы страдаем и пытаемся решить, что можно и чего нельзя, это мы мучаемся вопросами, кто прав – соседка, бабушка или умная книжка, советуя тот или иной метод; это мы ругаем себя время от времени за излишнюю строгость или, напротив, за временную слабость…

В самом деле, чем мы руководствуемся, отвечая на простой вопрос: «А можно мороженое?» Понятно, что готовый ответ на поверхности: если речь о мороженом до обеда – это одно, а если после – это другое. Ох, не уверен я… Много раз мне приходилось наблюдать, как родители, отвечая на подобные простые вопросы, из приятных, милых, открытых людей превращаются на глазах в машину по воспитанию. Мне кажется, процесс устроен примерно так: вот жил я, не тужил, все было спокойно, и вдруг возникает ситуация, которая требует от меня – родителя – дикой мобилизации. Моя родительская ответственность подскакивает, подобно адреналину в крови (или вместе с ним), я резко обретаю функцию – я должен решить! В этот момент множество простых человеческих желаний, понятий, слабостей отходит на второй план. Напряжение нарастает, за секунду в моей голове проносятся все «за» и «против», я оказываюсь в дичайшем стрессе. И вот в этом непростом состоянии мне и приходится давать ответ. Шансы на то, что этот ответ будет верным, как вы понимаете, пятьдесят на пятьдесят. Да и какой из них, интересно, является верным?..

Чего, собственно говоря, нельзя детям? Нельзя совать пальцы в розетку? Нельзя промочить ноги? Получать двойки? Ругаться матом? Есть сладкое?.. Потому что… Что? Что, собственно, произойдет, если человек промочит ноги? А ничего не произойдет. Можно промочить ноги!

Особенно если знаешь, как сушить носки. А можно ходить зимой без шапки? Конечно, особенно если сам понимаешь, когда тебе холодно (не мама говорит, а сам!). Можно кричать в общественном транспорте? Еще как! А зачем, кстати? (Ведь этот вопрос можно задать, он очень интересный.) Можно поздно ложиться спать? А почему бы и нет, если я умею понимать, когда действительно пора.

Как поймать нам, родителям, этот момент, когда привычки, модели, собственное детство, общество толкают нас в вечную зависимость, которая похуже алкоголя и никотина?

Ведь очередная родительская ловушка заключается в том, что, вводя систему «можно – нельзя», мы лишаем свободы – нет, не детей – самих себя! Ведь уже и мороженое спокойно не съесть, не побеситься всласть, не поваляться на диване бездумно.

Ну а теперь об альтернативах. Мне кажется, проще всего в принципе не создавать систему координат «можно – нельзя». Мы ведь все живые, человечные, разносторонние, у нас возникают разные желания, мы оказываемся в разных ситуациях, в которых «можно – нельзя» просто не напасешься. Не проще ли обойтись без этого?

Предлагаю провести простенький эксперимент. Перед тем как очередной раз открыть рот, спросите себя, почему этого нельзя. Не удовлетворяйтесь простым ответом типа «нельзя, и все». Ответьте по-честному.

Постарайтесь не сваливаться в абсурд типа «нельзя прыгать из окна» – никто и не собирается. Или «нельзя совать пальцы в розетку» – поверьте, это невозможно, пальцы пришлось бы заточить, как карандаши… Кстати говоря, совершенно такой же эксперимент было бы здорово провести и по отношению к самим себе.

И вдруг волшебным образом выяснится, что на самом деле все можно. Только нужно знать, как с этим всем обращаться. Понимать, какое у нас к этому всему собственное отношение.

«Так что же, если ребенок стучит у меня над ухом молотком, мне и сказать ничего нельзя»? – возмутится оскорбленный родитель.

Почему же не сказать? Конечно, сказать. Причем вместо закрытого «нельзя» мы можем предложить десяток других вариантов. Можно попросить стучать потише, можно уйти в другую комнату, можно объяснить, почему вам это мешает, можно постучать вместе с ним. МОЖНО, понимаете?

Человек, растущий в парадигме «можно», способен видеть, слышать, внимать. Он способен сказать «могу, но не хочу» или, наоборот, «хочу, но сейчас не стоит». Когда мне все нельзя, за свое «можно» я буду бороться, как лев! С самого раннего возраста. Отсюда и проблемы типа «он не хочет ложиться спать», «она не ест», «он все время дерется» и т. д. Удивительно, но с родителями происходит совершенно то же самое: чем больше запретов самим себе – тем больше и детям. И, конечно, тем больше неврозов. Ведь и так называемые родительские проблемы похожи: «у меня нет больше сил», «я совершенно измучена», «не знаю, что с ним дальше делать…» Вот и получается, что «позволять детям» удивительным образом превращается в «позволять себе». И наоборот.

Опять не вышло у меня занять чью-то сторону. Одна сторона. Одна…

Истеричный монстр

Именно так одна измученная мама отрекомендовала мне своего трехлетнего сына.

«Я чувствую, что просто готова его задушить, когда он устраивает очередной спектакль! Я устала от истерик по любому поводу!» По словам несчастной женщины, поводы для «спектаклей» действительно бывали самые разные – от «не хочу есть/спать/гулять» до «купи игрушку». Одним словом, классика.

И то правда, по моим наблюдениям, ничто так не приводит родителей в состояние безысходности, как детская истерика. Оно и понятно: если в других ситуациях мы худо-бедно представляем себе, как себя вести – находим слова, советы, можем, наконец, просто прикрикнуть, тут чаще всего наши привычные инструменты просто не действуют. Мы часто оказываемся в положении человека, который пытается что-то доказать, в то время как его не видят и не слышат – говори не говори, разница невелика… Все это зачастую еще и в присутствии непрошеных зрителей. И вот мы уже обнаруживаем и самих себя в состоянии если не истеричном, то близком к нему.

А что действительно происходит с нашими детьми? Что приводит их в это исступление? И как быть нам? Как сохранить их и самих себя?

Я постараюсь быть практичным. Начну с главного вопроса: почему, собственно, детские истерики выделяются в некий особый подвид истерик? Разве есть в данном случае принципиальная разница между детьми и взрослыми? Это, позвольте, какая же? В состоянии истерики человек вне зависимости от возраста не может совладать с собой, ему по-настоящему плохо, он не в силах поменять действительность привычным способом, не справляется с осознанием происходящего. Вот из этого, как мне кажется, и нужно исходить. Не потому ли мы выделяем детские истерики в отдельную группу, что слабых проще обвинить в несдержанности и невоспитанности, что легче подвести теоретическую базу под это неприятное и часто непонятное для нас явление? Конечно, в разном возрасте, а тем более у разных людей, реакции на действительность несколько различаются. Именно поэтому нам проще объяснить детские расстройства несущественными причинами, в отличие от расстройств взрослых. Подумаешь, игрушку не купили! Подумаешь, не дали доиграть! Да, представьте, это может быть причиной очень серьезного огорчения, ведь всё, как известно, относительно, и судить о глубине детского горя можно только в их, детской системе координат. А критериев для такой сущностной оценки, увы, у нас попросту нет. И этот факт нам, взрослым, хорошо бы принять и запомнить. Да и сам человек ведь далеко не всегда знает, что и почему с ним происходит. (Разве мы с вами всегда понимаем, отчего именно впадаем в то или иное состояние?) Поэтому говорить о причинах истерик в определенном смысле бесперспективно. Равно как и бесконечно повторять один и тот же унылый вопрос: «Почему ты кричишь?»

Давайте по существу. Я бы предложил, вместо того чтобы привычно искать манипулятивные способы прекращения неприятных нам проявлений близких, отнестись к ним по-человечески. Думаю, что в первую очередь человека в истерике жаль. Это нормально – жалеть того, кому плохо, не так ли? Вот и давайте сообщим ему об этом. Это ведь часто так важно – услышать, что тебя жалеют. (Понимаю, что я сейчас отторгаю группу читателей, находящихся внутри военно-подросткового комплекса-уверенности, что жалость унижает. Но про это, боюсь, невозможно говорить всерьез без клинического психотерапевта, поэтому предлагаю эту тему отложить до лучших времен.) Важно просто сообщить человеку, что мы его ВИДИМ, что заметили его огорчение, что сами этим огорчены. Да-да, просто сообщить, желательно спокойно, обняв, так, чтобы он нас услышал.

Далее. Предлагайте помощь. Именно такими словами: «Чем тебе помочь?» Спрашивайте, что нужно человеку, для того чтобы справиться с этим тяжелым состоянием, предложите стакан воды, предложите умыться. Не уставайте помогать. Если помощь отринута, просто отойдите – пусть он побудет с самим собой. Пусть у человека будет возможность проверить (и со временем наладить) собственные механизмы перехода в другое состояние.

Третье. Стоит объяснить нашу позицию: мы не умеем, не готовы общаться сейчас и таким образом (чаще всего это и является правдой). Это может звучать примерно так: «Мне, честное слово, очень тебя жаль, я очень тебя люблю, я с радостью помогу тебе, чем могу, но общаться в такой форме не стану, поскольку не умею (мне это неприятно, мы ничего не достигнем, я нервничаю, я не могу так разговаривать и т. п.)». Разговор по существу сейчас невозможен, не злитесь: злиться просто не на что! Ведь истерика в 90 % случаев не имеет отношения к ее изначальному предмету. И поверьте, ребенок способен это понять. Важно развести – и для самих себя тоже – его нынешнее состояние и предмет разговора. И позиция наша должна быть твердой.

Если мы и сами чувствуем, как впадаем в «пограничное» состояние, – самое время заняться собой (тот же стакан воды и глубокий вдох нам наверняка помогут). О предмете истерики (если он вообще существует) можно и нужно говорить только через некоторое – значительное – время после того, как человек успокоится. Ведь «внутри» он ничего не услышит, он переполнен горечью и жалостью к самому себе (замечу, справедливой жалостью). Если мы хотим добиться когнитивной фиксации, то есть осознания человеком какого-то факта (на улице холодно, мы торопимся, я не согласен с тем, что ты льешь воду на пол, не хочу и не могу слышать, как ты кричишь, у меня действительно нет денег на игрушку), необходимо вести беседу, когда все ее участники спокойны, когда им комфортно. То есть через несколько часов, а иногда и через несколько дней после события. В противном случае мы только распаляем и обижаем и собеседника, и себя самих.

Я беру на себя смелость гарантировать, что при соблюдении этих простых человеческих правил постепенно от так называемых истерик не останется и следа. Проверено и исследовано. Неоднократно.

И последнее: тот факт, что у ребенка не хватает собственного опыта для изменения своего состояния, не делает его плохо воспитанным, распущенным, избалованным, а лишь более уязвимым. А это значит, что просто пора вспомнить о нашей родительской роли. И предложить защиту и помощь.

Тело как педагогический инструмент

(ДЛЯ ТЕХ, КТО ХОЧЕТ ПОЛУЧИТЬ КОНКРЕТНЫЙ И ОДНОЗНАЧНЫЙ ОТВЕТ НА ВОПРОС «ЧТО ДЕЛАТЬ?»)

Для начала – очередное простенькое наблюдение. Стою на автобусной остановке. Рядом папа и дочка лет четырех. Девочка вполголоса что-то напевает, подпрыгивает и хлопает в ладоши.

Подходит автобус. Напевая, девочка собирается подняться на ступеньку и случайно задевает женщину, которая тоже желает войти. Женщина недовольно на нее смотрит, а папа резко и грубо выдергивает дочь из автобуса и шипит, именно шипит сквозь зубы: «Ты что, не умеешь себя вести?!»

Вот, собственно, и все. Конец сцены. Девочка, естественно, перестает петь, встает около отца настоящим истуканом, ее глаза наполняются слезами.

В этой ситуации девочку очень жаль, так многое можно было бы написать и о ней, и о вероятном воздействии происшедшего на ее характер и – не исключено – даже на будущее, но давайте-ка сегодня говорить не о ней, а о папе. Ведь и ему по-настоящему плохо. В этом, поверьте, нет никакого сомнения. Он скрежещет зубами, тело его напрягается, настроение портится (рискну предположить, что еще пересыхает во рту, учащается пульс, ломит в висках). Что же происходит? Неужели все это оттого, что дочь всего лишь что-то сделала не так, по его мнению? Или оттого, что он решил защитить от своей девочки какую-то незнакомую тетку (предварительно, видимо, пережив галлюцинацию на тему «тетка в опасности»). Этого же просто не может быть! Ведь даже если на минуту согласиться с тем, что девочка совершила какой-то неприличный поступок, подобная реакция является просто неадекватной. А тем более если мы вспомним, что речь идет о человеке четырех лет…

Заявляю с полной ответственностью: воспитывать папу совершенно бесполезно. Дело в том, что эту реакцию «выдает» его тело, причем почти вне всякой связи с интеллектом. Как будто просыпается какое-то воспоминание, как будто его организм защищается от чего-то, как будто злой дух действует вместо него… Я берусь утверждать, что папа, скорее всего, и не знает, что и почему с ним произошло. Более того, если начать убеждать его, что так вести себя неправильно, он, вероятнее всего, удрученно согласится. Только что толку? Ведь в следующий раз все повторится сначала… Знакомо? Думаю, знакомо многим. Почему так происходит? Почему мы, даже понимая, что все делаем не так, раз за разом повторяем те же ошибки? Повторяем, осознаем, сокрушаемся и… повторяем снова.

Чтобы понять, в какую ловушку мы неизбежно попадаем, воспользуемся простейшим примером: если вы прикоснетесь нечаянно к раскаленному утюгу, то, несомненно, сначала отдернете руку, а лишь потом осознаете, что с вами произошло. Вы, возможно, удивитесь, но примерно по такой же схеме устроено множество родительских реакций на детей, как, впрочем, и вообще взрослого мира на детский. Сначала возникает реакция и только потом – осознание. Не согласны? Звучит парадоксально? А вы повспоминайте! Как часто бывает, что ребенок только начинает свой вопрос: «Мам, а можно…», как уже уста наши сами выдают категоричное «нет», и лишь несколько мгновений спустя мы удивленно спрашиваем самих себя, а почему нет-то. Как часто – как в случае с девочкой – мы воздействуем на человека физически, а лишь потом останавливаемся и размышляем.

Или еще знакомая многим ситуация: ребенок плохо ест. Размазывает кашу по тарелке, сидит подолгу над каждой ложкой, роняет – о ужас! – еду на стол. Оставьте вопрос, почему нам не все равно, как он(а) ест, а равно и ответы типа: «Как почему, это же мой ребенок» и вспомните, пожалуйста, что в это время мы испытываем сильнейшие ФИЗИЧЕСКИЕ ощущения, которые провоцируют последующее поведение. Чаще всего мы не обращаем на них никакого внимания (в точности как в случае с утюгом: сначала реакция, потом – осознание), а просто действуем – каждый своим способом. И действия эти, к сожалению, зачастую имеют насильственный характер. А даже если и не насильственный – действительно ли было необходимо что-то предпринимать?

Реакция наша в подавляющем большинстве случаев (если не во всех) не интеллектуальная, а ФИЗИЧЕСКАЯ! Вспоминаете? Не правда ли, любопытно?

Приведу для верности еще пример. Мама жалуется мне сама на себя. Рассказывает о том, как «уничтожила семейное счастье» (цитата). А дело было так: гуляли они с десятилетним сыном по прекрасному осеннему Петербургу, смеялись, ели мороженое, у обоих было чудесное настроение, пока черт не дернул ее за язык (ее слова) и она не спросила, кто был архитектором Эрмитажа (господи, ну как же это происходит в голове у нас, взрослых!). Уже через пару секунд несчастная обнаружила себя в состоянии дичайшего раздражения, орущей на мальчика, давшего неверный ответ, а его – стоящим перед ней со слезами на глазах. Все, праздника, естественно, как не бывало. И вы что же, хотите меня убедить в том, что подобное поведение умной взрослой женщины явилось результатом ее интеллектуального выбора? Иными словами, что она сознательно разрушила ту волшебную атмосферу выходного дня? Этого же просто не может быть! А с другой стороны, разве у большинства из нас не так? Не буду томить вас и опишу счастливый конец этой истории. Мы довольно много работали с этой мамой. И она вспомнила, что ее тело реагирует на подобные ситуации всегда одинаково: потеют руки и дико ломит спина. Ей ФИЗИЧЕСКИ плохо, организм как будто нарочно играет с ней злую шутку. Раз за разом происходит с ней все это по следующей схеме: она гуляет – возникает резкая боль в спине – она пристает к сыну с «образовательными» вопросами – она выдает дикую реакцию на его незнание или ошибку. Замечаете странность? Сына в этой схеме просто нет! «Как нет, – скажете вы, – ведь он действительно не знал, кто архитектор Эрмитажа». В том-то и дело, что это совершенно не важно. Если бы мама осознавала, что с ней происходит, разве стала бы она портить прекрасный день? Просто поняла бы, что нужно присесть и отдохнуть, например. И, возможно, если для нее это действительно так важно, лишний раз рассказать сыну о великом Растрелли. Вот и все. В тот момент, когда мама начала осознавать происходящее с ней, с ее телом, 90 % конфликтов с сыном исчезли из ее жизни. Надеюсь, навсегда.

Вы можете спросить, почему вообще возникли у нее такие реакции? Отвечу: строго говоря, это не так уж важно. Реакции, их совокупность составляют сегодня ее сущность, самость, если хотите. Даже если сын выучит наизусть имена всех архитекторов мира, это ее не спасет. Равно как и если психотерапевт раскопает, в чем причина ее реакции. Будут новые и новые поводы. Пока она не осознает эту ситуацию как личную, касающуюся только ее. И не начнет собой заниматься<sup>[2]2
  Специально для любителей понимать, откуда что берется, в данном случае могу рассказать. В процессе нашей работы женщина неожиданно вспомнила: когда она была совсем маленькой (лет шести-семи), дедушка водил ее по музеям. Каждые выходные. «И вот, – вспоминает она, – идем мы уже несколько часов, сесть негде, спину ломит, а дедушка все говорит и говорит…» При этом повторю еще раз: почти не имеет значения, откуда возникла эта связка. Важно другое: к сыну она совершенно точно не имеет никакого отношения.


[Закрыть]</sup>.

Удивительно, но так устроено почти со всеми «сложными» детско-родительскими ситуациями.

Итак, хотите теперь честный ответ на вопрос, что делать, и честную рекомендацию? Пожалуйста: просто занимайтесь собой! ФИЗИЧЕСКИ. Когда ребенок размазывает по тарелке еду – в этом нет ничего плохого (как, впрочем, и хорошего). Все, что с вами в этот момент происходит (а происходит так много), не имеет к нему никакого отношения – это просто реакции вашего тела на старые воспоминания, обиды, страхи и пр. Если в те отведенные нам судьбой доли секунды перед совершением действия по отношению к ребенку мы проверим самих себя (и снова – проверим физически: как мы дышим, не сжались ли у нас руки в кулаки, удобно ли нам стоять, не нужно ли сделать глоток воды и пр.), 90 % сложных ситуаций исчезнут. Они ведь, по сути дела, никогда и не возникали. Подумайте сами: так здорово, когда четырехлетняя дочь прыгает, поет и смеется; так прекрасно гулять с сыном – просто гулять, ни о чем не думая, не занимаясь при этом воспитательно-образовательным процессом; так чудесно ужинать с любимым человеком (да, и трех лет) и помогать ему, если еда упала на стол или на пол, или, напротив, как положено в «приличном обществе», тактично не замечать этого. Так круто понимать, что с тобой происходит, и защищать от самого себя дорогих и любимых людей…

Друзья, у меня отличные новости: с физическими упражнениями справиться намного проще, чем с интеллектуальными, – просто в нужные моменты наблюдать за собственным телом и вмешиваться в процессы по мере необходимости. Чувствуете, как что-то подкатывает к горлу и становится тяжело дышать? Сделайте произвольно пару глубоких вдохов. У вас вспотели ладони? Просто вытрите их. Пересохло в горле? Попейте воды. Стали ватными ноги? Присядьте. И так далее. Возможно, это звучит для некоторых слишком просто – что ж, проверьте меня и попробуйте. Только честно. В следующий раз (а он, увы, будет у большинства из нас) в ситуации так называемого раздражения, например, обратите внимание на собственное тело. Сверху донизу и наоборот. Шаг за шагом проверяйте, что С ВАМИ происходит. Меняйте то, что хочется поменять, – это в вашей власти. Только, пожалуйста, не говорите, что в том или ином вашем состоянии виноваты дети. В подавляющем большинстве случаев это просто неправда! И насиловать ДРУГОГО, для того чтобы изменить ВАШЕ состояние, уж простите, нечестно и непорядочно.

Необходимо помнить и еще одну вещь: речь идет о глубоко укоренившихся привычках. В определенной ситуации организм привык выдавать определенную реакцию. Еще бы! Ведь это происходило так много раз! Сначала по отношению ко мне, потом – от меня по отношению к другим. Это означает, что некоторое время придется потерпеть. Будут срывы, будут разочарования. Но будет и сумасшедший успех. Ведь тут сходятся целых два удовольствия: заниматься собой и делать счастливым любимого человека. Стоит того, разве нет?