Текст книги "Полководцы Украины: сражения и судьбы"

НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ

Воевода Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский

Воевода Боброк-Волынский (иногда называемый также Боброк-Волынец) по праву занимает одно из самых почетных мест в пантеоне славы отечественных полководцев. Именно он внес решающий вклад в победу на Куликовом поле, благодаря которой Русь сбросила с себя ордынское иго. Но только этим значение Куликовской битвы не исчерпывается. Она имеет, без преувеличения, всемирно-историческое значение, о чем лучше всего написал Соловьев: «Летописцы говорят, что такой битвы, как Куликовская, еще не бывало прежде на Руси; от подобных битв давно уже отвыкла Европа. Побоища подобного рода происходили и в западной ее половине в начале так называемых средних веков, во время Великого переселения народов, во время страшных столкновений между европейскими и азиатскими ополчениями: таково было побоище Каталонское, где полководец римский спас Западную Европу от гуннов; таково было побоище Турское, где вождь франкский спас Западную Европу от аравитян. Западная Европа была спасена от азиятцев, но восточная ее половина надолго еще осталась открытою для их нашествий; здесь в половине IX века образовалось государство, которое должно было служить оплотом для Европы против Азии; в XIII веке этот оплот был, по-видимому, разрушен; но основы европейского государства спаслись на отдаленном северо-востоке; благодаря сохранению этих основ государство в полтораста лет успело объединиться, окрепнуть – и Куликовская победа послужила доказательством этой крепости; она была знаком торжества Европы над Азиею; она имеет в истории Восточной Европы точно такое же значение, какое победы Каталонская и Турская имеют в истории Европы Западной, и носит одинакий с ними характер, характер страшного, кровавого побоища, отчаянного столкновения Европы с Азиею, долженствовавшего решить великий в истории человечества вопрос – которой из этих частей света восторжествовать над другою?

Таково всемирно-историческое значение Куликовской битвы; собственно, в русской истории она служила освящением новому порядку вещей, начавшемуся и утвердившемуся на северо-востоке».

Во многом благодаря выдающемуся полководческому дару Боброка-Волынского в 1380 г. наша история сделала крутой поворот, определивший на столетия вперед направление ее дальнейшего развития.

К сожалению, многое в биографии Боброка-Волынского до сих пор остается непроясненным. Точная дата его рождения неизвестна – примерно можно сказать, что это 1330–1340-е гг. Хотя абсолютно точно нельзя утверждать, но большинство источников сходится в том, что он был прямым потомком великого князя Литовского Гедимина. По одной версии, его отцом был сын Гедимина князь новогрудский и волковыский Кориат (в крещении Михаил), по другой – внук Гедимина князь волынский Михаил Любартович (Димитрович).

Также не совсем ясно и место рождения. Само прозвище воеводы дает возможность двузначного толкования. Бобрка (откуда и пошел Боброк) – крошечный городок неподалеку от Львова, который будущий воевода получил в наследство. Но, возможно, что о месте рождения говорит вторая часть прозвища и герой Куликова поля родился на Волыни. Однако все же наиболее вероятно, что родился Боброк-Волынский в Бобрке, а вторая часть прозвища появилась потому, что юность он провел на Волыни.

Когда уехал Боброк-Волынский из родных мест в Москву, опять-таки точно неизвестно, но произошло это в юности. Однако о самих мотивах переезда догадаться нетрудно. Под постоянно усиливавшемся польским натиском самостоятельное Галицко-Волынское княжество доживало последние годы, и было ясно, что переломить ситуацию уже невозможно. Противостоять польской агрессии Галицко-Волынское княжество могло лишь при помощи других русских княжеств, но в условиях ордынского ига они не имели возможности направить туда войска. Многие тогда начали возлагать надежды на Москву, к которой от Киева перешла эстафета центра притяжения русских земель.

В это время стали создаваться и семейные связи местной знати с новым центром влияния на Руси – Московским великим княжеством. Так, в 1350 г. дед Боброка-Волынского (если принять версию, что он был сыном Михаила Любартовича), последний правитель Галицко-Волынского княжества, Любарт (в крещении Дмитрий) Гедиминович женится на племяннице великого князя Московского Симеона Иоанновича Гордого Ольге-Астафии.

Вероятно, именно эта родственная связь способствовала тому, что женой Боброка-Волынского в 1356 г. становится сестра великого князя Московского Дмитрия Иоанновича Анна.

Ратная служба потомка Гедимина начинается в 1359 г. у князя суздальского Дмитрия Константиновича. В это время князь суздальский становится одним из наиболее влиятельных русских князей – в 1360 г. он сумел одолеть Московское княжество, в котором правил малолетний Дмитрий Иоаннович, и получить в Орде ярлык на княжение во Владимире. Но вскоре ситуация меняется, и в 1364 г. ярлык на княжение во Владимире передается Москве. Вражда между Дмитрием Иоанновичем и Дмитрием Константиновичем заканчивается в 1366 г., когда князья породнились между собой, и с этого момента князь суздальский выступает в роли союзника Москвы.

На следующий год после этого примирения Боброк-Волынский переходит на ратную службу к своему родственнику Дмитрию Иоанновичу и с этого времени становится его ближайшим соратником во всех воинских делах.

Первой крупной победой московского воеводы явилась битва 14 декабря 1371 г. с войсками князя Олега Рязанского. В этом сражении рязанцы потерпели сокрушительное поражение, и их князь был вынужден бежать (на некоторое время, по решению Дмитрия Иоанновича, его место занял князь пронский Владимир).

Перед этим рязанцы захватили Лопасню, а Дмитрий Иоаннович поручил Боброку-Волынскому возвратить город и разбить князя Олега.

Противоборствующие стороны встретились около Скорнищево неподалеку от Переславля. В произошедшей битве Боброк-Волынский проявил высокое полководческое искусство, сумев найти способ преодолеть ранее безотказный прием рязанцев. Последние широко использовали монгольские арканы, которые были чрезвычайно эффективным средством как против конницы, так и пеших воинов, и были абсолютно уверены в своем превосходстве. Согласно свидетельству Софийского свода, перед выступлением в поход рязанцы самоуверенно говорили: «Не берите с собою ни доспехов, ни щитов, ни коней, ни сабель, ни копья, ни иного оружия, берите только ремни, чтобы вязать москвичей, которые слабы и боязливы и некрепки».

Московский воевода нашел простой способ, как этому противостоять – он выстроил свои боевые порядки в плотном строю, что сделало применение арканов неэффективным.

Летописец отмечал крайне ожесточенный характер сражения – «брань люта и сеча зла». Итогом стало сокрушительное поражение рязанских войск, которыми командовал лично князь Олег (сумевший бежать от Боброка-Волынского с небольшим количеством дружинников). Как было написано в Софийской летописи, сославшейся на слова царя Соломона: «Господь гордым противится, а смиренным дает благодать».

Следующий полководческий успех Боброка-Волынского пришелся на 1376 г., когда он возглавил московские и суздальские войска в походе на Волжскую (Казанскую) Булгарию. Карамзин, характеризуя командующего московско-суздальским войском, подчеркнул, что он «усердствовал отличаться подвигами мужества».

Покорение Волжской Булгарии имело важное значение для Москвы – таким образом она лишала монголо-татар стратегического плацдарма для контроля за русскими землями и людских резервов для их войска. Решающая битва произошла под Казанью. Волжские булгары тогда посадили часть своей конницы на верблюды в надежде, что это невиданное для русских животное устрашит пришедшее войско. Кроме того, они имели на вооружении пушки (которых у московско-суздальского войска не было), что значительно увеличивало их силу.

Расчет волжских булгар не оправдался (хотя вначале конница и дрогнула под напором конников на верблюдах) – в результате столкновения с русским войском они были разбиты и панически бежали. После этого Боброк-Волынский и Дмитрий Константинович взяли штурмом крепость Булгар (защитники которой и применили пушки) и прошли по Волжской Булгарии, сжигая села и зимовища. В конечном итоге правители Волжской Булгарии князья Асан (Осанн) и Махмат-Салтан согласились заключить мир и постоянно платить Москве дань, что означало полный успех похода и давало возможность бросить вскоре вызов Золотой Орде.

В 1379 г. уже снискавший громкую славу Боброк-Волынский был отправлен (вместе с князьями Владимиром Андреевичем Храбрым и Андреем Ольгердовичем) великим князем Московским в поход на юго-восточные земли Великого княжества Литовского, и им были взяты Трубчевск и Стародуб. Поход этот прошел без боев – княживший в Брянске и Трубчевске князь Дмитрий Ольгердович решил добровольно перейти под власть Дмитрия Иоанновича. Однако если бы не сильное войско и полководческая слава Боброка-Волынского, то вполне вероятно, что Дмитрий Ольгердович оказал бы сопротивление, а великий князь Литовский Ягайло выступил бы ему на помощь.

Звездным часом Боброка-Волынского как полководца стала Куликовская битва. Достаточно долго можно рассказывать ее предысторию, но ограничимся констатацией, что все противоборствующие стороны понимали цену победы.

Так, союзники реального властителя Золотой Орды беклярбека Мамая (правившего формально от имени марионеточных ханов) Олег Рязанский и Ягайло договаривались между собой о следующем: «Как скоро князь Димитрий услышит о нашествии Мамая и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в дальние места, или в Великий Новгород, или на Двину, а мы сядем в Москве и во Владимире; и когда хан придет, то мы его встретим с большими дарами и упросим, чтоб возвратился домой, а сами с его согласия разделим Московское княжество на две части – одну к Вильне, а другую к Рязани и возьмем на них ярлыки и для потомства нашего».

Летом 1380 г. войско Мамая переправилось через Волгу, дошло до устья реки Воронеж и кочевало здесь около трех недель, ожидая соединения с литовскими и, возможно, рязанскими (хотя Олег Рязанский играл свою игру и не собирался реально присоединяться к Мамаю) союзниками, с которыми собиралось идти вместе на Москву Численность войска Мамая мы можем определить лишь приблизительно – от 100 до 150 тысяч воинов. Монголо-татары составляли его основную часть, но, согласно данным Московского летописного свода конца XV века, под командованием Мамая были также половцы и следующие наемники: «Бесермены (по-видимому, имеются в виду бесермяне – финно-угорский народ, проживающий сейчас в Удмуртии. – Авт.) и Армены (армяне. – Авт.), Фрязы (генуэзская наемная пехота. – Авт.) и Черкассы (торки и берендеи. – Авт.) и Буртасы (финно-угорское племя, жившее на правобережье Волги. – Авт.)». Из наемников особую опасность представляли генуэзские ландскнехты – опытные профессиональные воины, численность которых достигала четырех тысяч.

Русские войска начали собираться по призыву Дмитрия Иоанновича в Коломне 15 августа. Состояли они из отрядов 23 русских князей и воевод. Это были почти все князья Северо-Восточной Руси, дружины Суздальского, Тверского и Смоленского великих княжеств, новгородцы, полки Андрея и Дмитрия Ольгердовичей (вероятно, из Полоцка, Стародуба и Трубчевска), а также поддержавшие великого князя Московского князья некоторых литовских земель.

Летописные данные сильно расходятся в оценке численности войск антитатарской коалиции, но все они явно сильно ее завышают (так, Никоновская летопись определяет общую численность войска Дмитрия Иоанновича и союзников в 400 тысяч). Во многом это объясняется тем, что летописцы обычно подсчитывали количество «тысяч» (количество которых тоже преувеличивали). Но боевая единица «тысяча», как правило, не состояла из тысячи воинов – зачастую ее численность была не просто меньше, а меньше в несколько раз. Реально количество войск, противостоящих Мамаю, было около 50–60 тысяч воинов (из них более половины конников), из которых примерно 2/3 состояло из собственно войск великого князя Московского.

Дмитрий Иоаннович, стремясь не допустить соединения войск Мамая, литовцев и рязанцев, вышел из Москвы, перешел Оку и через рязанские земли быстрым маршем направился к Дону. Можно предположить, что пойти на крайне рискованный шаг с оставлением Москвы и выдвижением навстречу противнику мог посоветовать великому князю Московскому именно Боброк-Волынский. Воевода хорошо знал возможности литовского войска и понимал, что в случае его объединения с Мамаем шансы русских войск на победу существенно снизятся.

6 сентября русские войска подошли к Дону, и на следующий день все пять полков русского войска переправились через реку. После этого Дмитрий Иоаннович приказал уничтожить переправы, чтобы никто не мог подумать об отступлении.

В этот же день авангард русских войск под командованием Семена Мелика вступил в бой с авангардом Мамая, и в результате этого первого столкновения монголо-татары понесли значительные потери. Узнав от своего воеводы, что основные силы Мамая на подходе, и боясь быть застигнутым врасплох, великий князь Московский приказал своему самому опытному полководцу выстроить войска в боевые порядки. Показательно, что летописец, рассказывая об этом, дает воеводе следующую красноречивую характеристику: «воевода нарочит и полководец изящен и удал зело».

Боброк-Волынский блестяще справился с возложенной на него задачей, и именно продуманное построение обеспечило в конечном счете победу на Куликовом поле.

Русские полки воевода выстроил следующим образом.

В центре он расположил сильный полк под командованием московского боярина Тимофея Вельяминова, на правый (где была сосредоточена тяжеловооруженная конница) и левый фланги были поставлены полки («крепкие сторожи») под командованием соответственно князя Андрея Ольгердовича и совместно князей Василия Ярославского и Феодора Моложского, главным резервом был засадный полк из отборной конницы под совместным командованием самого Боброка-Волынского и князя Владимира Андреевича. Кроме того, на левом фланге в лесу скрытно располагался частный резерв из конницы под командованием князя Дмитрия Ольгердовича.

Всего длина фронта расположения русских войск достигала около 4 километров, а засадный полк находился на отдалении в несколько сотен метров.

Задачей как передового, так и сторожевого полков было измотать во встречном сражении нападавших и таким образом ослабить силу удара войск Мамая по основным силам русских войск. В принятую диспозицию войск Боброком-Волынским уже был заложен план битвы, в котором нанести решающий удар должен был именно его засадный полк.

Особо отметим, что Боброком-Волынским были умело использованы особенности расположения Куликова поля. При выдвижении русского войска его левый фланг прикрывали топкие берега реки Смолки, а правый – болота. Таким образом можно было не опасаться попыток окружения со стороны превосходящих войск Мамая.

О расстановке русских войск и событиях перед началом битвы подробно рассказывается в «Сказании о Мамаевом побоище» – прекрасном литературном и исторически достоверном памятнике XV века, и заметим, что его автор особо выделяет роль Боброка-Волынского: «Тогда начал князь великий Дмитрий Иванович с братом своим, князем Владимиром Андреевичем, и с литовскими князьями Андреем и Дмитрием Ольгердовичами вплоть до шестого часа полки расставлять. Некий воевода пришел с литовскими князьями, именем Дмитрий Боброк, родом из Волынской земли, который знатным был полководцем, хорошо он расставил полки, по достоинству, как и где кому подобает стоять.

Князь же великий, взяв с собою брата своего, князя Владимира, и литовских князей, и всех князей русских, и воевод и взъехав на высокое место, увидел образа святых, шитые на христианских знаменах, будто какие светильники солнечные, светящиеся в лучах солнечных; и стяги их золоченые шумят, расстилаясь, как облаки, тихо трепеща, словно хотят промолвить; богатыри же русские стоят, и их хоругви, точно живые, колышутся, доспехи же русских сынов, будто вода, что при ветре струится, шлемы золоченые на головах их, словно заря утренняя в ясную погоду, светятся, яловцы же шлемов их, как пламя огненное, колышутся.

Горестно же видеть и жалостно зреть на подобное русских собрание и устройство их, ибо все единодушны, один за другого, друг за друга хотят умереть, и все единогласно говорят: «Боже, с высот взгляни на нас и даруй православному князю нашему, как Константину, победу, брось под ноги ему врагов-амаликетян, как некогда кроткому Давиду». Всему этому дивились литовские князья, говоря себе: «Не было ни до нас, ни при нас и после нас не будет такого войска устроенного. Подобно оно Александра, царя македонского, войску, мужеству подобны Гедеоновым всадникам, ибо Господь своей силой вооружил их!»

Князь же великий, увидев свои полки достойно устроенными, сошел с коня своего и пал на колени свои прямо перед большого полка черным знаменем, на котором вышит образ Владыки Воспода нашего Иисуса Христа, и из глубины души стал взывать громогласно: «О Владыка-Вседержитель! Взгляни проницательным оком на этих людей, что Твоею десницею созданы и Твоею кровью искуплены от служения дьяволу. Вслушайся, Господи, в звучание молитв наших, обрати лицо на нечестивых, которые творят зло рабам твоим. И ныне, Господи Иисусе, молюсь и поклоняюсь образу Твоему святому, и Пречистой Твоей Матери, и всем святым, угодившим тебе, и крепкому и необоримому заступнику нашему и молебнику за нас, тебе, русский святитель, новый чудотворец Петр! На милость Твою надеясь, дерзаем взывать и славить святое и прекрасное имя Твое, и Отца и Сына, и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков! Аминь!»

Окончив молитву и сев на коня своего, стал он по полкам ездить с князьями и воеводами и каждому полку говорил: «Братья мои милые, сыны русские, все от мала и до великого! Уже, братья, ночь наступила, и день грозный приблизился – в эту ночь бдите и молитесь, мужайтесь и крепитесь, Господь с нами, сильный в битвах. Здесь оставайтесь, братья, на местах своих, без смятения. Каждый из вас пусть теперь изготовится, утром ведь уже невозможно будет приготовиться: ибо гости наши уже приближаются, стоят на реке на Непрядве, у поля Куликова изготовились к бою, и утром нам с ними пить общую чашу, друг другу передаваемую, ее ведь, друзья мои, еще на Руси мы возжелали. Ныне, братья, уповайте на Бога живого, мир вам пусть будет с Христом, так как утром не замедлят на нас пойти поганые сыроядцы».

Ибо уже ночь наступила светоносного праздника Рождества Святой Богородицы. Осень тогда затянулась и днями светлыми еще радовала, была и в ту ночь теплынь большая и очень тихо, и туманы от росы встали. Ибо истинно сказал пророк: «Ночь не светла для неверных, а для верных она просветленная».

И сказал Дмитрий Волынец великому князю: «Хочу, государь, в ночь эту примету свою проверить», – а уже заря померкла. Когда наступила глубокая ночь, Дмитрий Волынец, взяв с собою великого князя только, выехал на поле Куликово и, став между двумя войсками и поворотясь на татарскую сторону, услышал стук громкий, и клики, и вопль, будто торжища сходятся, будто город строится, будто гром великий гремит; с тылу же войска татарского волки воют грозно весьма, по правой стороне войска татарского вороны кличут и гомон птичий, громкий очень, а полевой стороне будто горы шатаются – гром страшный, по реке же Непрядве гуси и лебеди крыльями плещут, небывалую грозу предвещая. И сказал князь великий Дмитрию Волынцу: «Слышим, брат, – гроза страшная очень», – и сказал Волынец: «Призывай, княже, Бога на помощь!»

И повернулся он к войску русскому – и была тишина великая. Спросил тогда Волынец: «Видишь ли что-нибудь, княже?» – тот же ответил: «Вижу: много огненных зорь поднимается…» И сказал Волынец: «Радуйся, государь, добрые это знамения, только Бога призывай и не оскудевай верою!»

И снова сказал: «И еще у меня есть примета проверить». И сошел с коня, и приник к земле правым ухом на долгое время. Поднявшись, поник и вздохнул тяжело. И спросил князь великий: «Что там, брат Дмитрий?» Тот же молчал и не хотел говорить ему, князь же великий долго понуждал его. Тогда он сказал: «Одна примета тебе на пользу, другая же – к скорби. Услышал я землю, рыдающую двояко: одна сторона, точно какая-то женщина громко рыдает о детях своих на чужом языке, другая же сторона, будто какая-то дева вдруг вскрикнула громко печальным голосом, точно в свирель какую, так что горестно слышать очень. Я ведь до этого много теми приметами битв проверил, оттого и рассчитываю на милость Божию молитвою святых страстотерпцев Бориса и Глеба, родичей ваших и прочих чудотворцев, русских хранителей, я жду поражения поганых татар. А твоего христолюбивого войска много падет, но, однако, твой верх, твоя слава будет».

Услышав это, князь великий прослезился и сказал: «Господу Богу все возможно: всех нас дыхание в его руках!» И сказал Волынец: «Не следует тебе, государю, этого войску рассказывать, но только каждому воину прикажи Богу молиться и святых его угодников призывать на помощь. А рано утром прикажи им сесть на коней своих, каждому воину, и вооружиться крепко, и крестом осенить себя: это ведь и есть оружие на противников, которые утром свидятся с нами».

Нельзя не согласиться с мнением ординарного профессора Императорской Николаевской Военной Академии генерал-майора Андрея Елчанинова о примененном Боброком-Волынским построении: «Построение наше к бою весьма замечательно: при линейности строев бой из подвижных уступов, т. е. из глубины. То же видим у Александра Невского на озере Чудском, Петра – под Полтавой, Суворова под Нови – драгоценная наша черта».

Аналогично мнение и выдающегося советского военного историка генерал-майора Евгения Разина, который в своем классическом труде «История военного искусства» так оценил боевой порядок русских войск: «Боевой порядок русской рати имел большую тактическую глубину: включая сторожевой полк, общий и частный резервы, на поле боя находилось четыре тактические группы войск – передовые войска, завязывавшие бой, главные силы, изматывавшие противника, частный и общий резервы, питавшие бой и решавшие его исход. Расчленение войск в глубину и по фронту позволяло командованию влиять на ход боя. Эта задача возлагалась на частных начальников».

В свою очередь, расположение сил Мамая было по сравнению с русским просто примитивным. Полагаясь на свое значительное численное превосходство, он разделил свое войско на три части – в центре поставил пехоту (главной ударной силой которой были тяжеловооруженные генуэзцы), а на флангах – конницу.

Ночью перед битвой Дмитрий Иоаннович вместе с Боброк-Волынским, лично проверяя построение, объезжали полки. Утром 8 сентября русские войска выдвинулись и заняли высоты на Куликовом поле (располагавшемся между Доном и Непрядвой), что сразу дало им некоторое тактическое преимущество.

После нескольких небольших стычек (в том числе знаменитого поединка Пересвета и Челубея) около 11 утра начался бой передового полка с авангардом монголо-татар, возглавляемого Теляком, в ходе которого обе стороны понесли значительные потери. Однако русские войска сумели удержать позиции и не отступить, хотя они подверглись не только фронтальной, но и фланговой атаке. Таким образом, не оправдалась надежда Мамая погнать передовой полк и на плечах бегущих русских воинов атаковать основные силы Дмитрия Иоанновича.

Столкновение главных сил произошло достаточно быстро, примерно через час после начала боя. В это время Дмитрий Иоаннович начал выдвижение своих главных сил на помощь передовому полку, и, как уже указывалось, из-за особенностей местности Мамай был лишен возможности провести конницей фланговые охваты (хотя ее большая численность совершенно безболезненно позволяла выделить ему для охватов значительные силы). Из-за этого властитель Золотой Орды был вынужден задействовать все основные силы для фронтальной атаки, а по флангам нанес сравнительно небольшими силами вспомогательные удары.

Атаки на правый фланг оказались безрезультатными. В центре, хотя ситуация некоторое время была критической, монголы-татары также были отбиты. После неудачных атак Мамай был вынужден бросить все свои резервы для атаки на левый фланг русских войск, надеясь прорвать его концентрированным ударом. Но и этот удар был отражен конницей Дмитрия Ольгердовича, которую Мамаю удалось лишь немного потеснить.

Однако численное превосходство Мамая все же начало сказываться – монголо-татары все более теснили русский левый фланг, который нес огромные потери. Мамай уже посчитал битву выигранной и, не зная о существовании засадного полка, полностью утратил осторожность.

Результат битвы определился совершенно неожиданной для монголо-татар атакой засадного полка, которую возглавил Боброк-Волынский. Особо следует отметить, что воевода терпеливо дождался момента, когда можно было нанести решающий удар, хотя князь Владимир Андреевич постоянно уговаривал его начать атаку, говоря, что дальнейшее стояние в дубраве бесцельно. На эти уговоры воевода твердо отвечал, что «еще не пришел час». Но напряжение боя было таково, что конники засадного полка уже хотели пойти на помощь погибавшим товарищам без приказа, однако Боброк-Волынский их остановил словами о Боге: «Никто не пойдет на брань, ибо возбраняет это нам Господь».

Боброк-Волынский специально дождался момента, когда солнце стало светить в глаза воинам Мамая, ослепляя их (эффект от чего был тем большим, что ветер около 15 часов изменил направление и начал нести им пыль в глаза). Кроме того, Мамай, прорвав оборону левого фланга, излишне увлекся преследованием и сгруппировал для этого свои войска, не оставив резервов для отражения фланговых ударов. В этот момент воевода наконец отдал приказ: «Теперь дерзайте, друзи братие, во имя Отца и Сына, и Святого Духа!»

В ходе атаки засадного полка монголо-татары были смяты и опрокинуты в Непрядву. Сразу же после успеха атаки Боброка-Волынского, пошли в атаку войска с правого фланга и полк Тимофея Вельяминова, после чего воины Мамая окончательно смешались и бросились бежать.

«Сказание о Мамаевом побоище» подробно описывает эту атаку Боброка-Волынского, и из данного описания опять видна его решающая роль в достигнутой победе: «Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели – уже мало христиан, а все поганые. Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: «Так какая же польза в стоянии нашем? какой успех у нас будет? кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны, жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!» И ответил Дмитрий: «Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час: начинающий раньше времени вред себе принесет, ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благо рожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. Ныне только повели каждому воину Богу молиться прилежно и призывать святых на помощь, и с этих пор снизойдет благодать Божья и помощь христианам». И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, прослезился горько и сказал: «Боже, отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! Не допусти, Господи, радоваться врагам нашим над нами, мало накажи и много помилуй, ибо милосердие Твое бесконечно!» Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, поражаемых погаными, непрестанно порывались в бой, словно званные на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запретил им это, говоря: «Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!»

И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины нам, и воскликнул Волынец голосом громким: «Княже Владимир, наше время настало, и час удобный пришел!» – и прибавил: «Братья моя, друзья, смелее: сила Святого Духа помогает нам!»

Соратники же друзья выскочили из дубравы зеленой, словно соколы испытанные сорвались с золотых колодок, бросились на бескрайние стада откормленные, на ту великую силу татарскую; а стяги их направлены твердым воеводою Дмитрием Волынцем: и были они, словно Давидовы отроки, у которых сердца будто львиные, точно лютые волки на овечьи стада напали и стали поганых татар сечь немилосердно.

Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: «Увы нам, Русь снова перехитрила; младшие с нами бились, а лучшие все сохранились!» И повернули поганые, и показали спины, и побежали. Сыны же русские, силою Святого Духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, разгоняя, посекли их, точно лес вырубали – будто трава под косой ложится за русскими сынами под конские копыта. Поганые же на берегу кричали, говоря: «Увы нам, чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко – и в ад сошел ты!» И многие раненые наши, и те помогали, посекая поганых без милости: один русский сто поганых гонит.

Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия и Хорса, и великого своего пособника Магомета. И не было ему помощи от них, ибо сила Святого Духа, точно огонь, ожигает их.

И Мамай, увидев новых воинов, что, будто лютые звери, скакали и разрывали врагов, как овечье стадо, сказал своим: «Бежим, ибо ничего доброго нам не дождаться, так хотя бы головы свои унесем!» И тотчас побежал поганый Мамай с четырьмя мужами в излучину моря, скрежеща зубами своими, плача горько, говоря: «Уже нам, братья, в земле своей не бывать, а жен своих не ласкать, а детей своих не видать, ласкать нам сырую землю, целовать нам зеленую мураву и с дружиной своей уже нам не видеться, ни с князьями, ни с боярами!»

После достигнутой на Куликовом поле победы началось преследование убегавших монголо-татарских войск, которое длилось около 50 километров до реки Мечи. В ходе преследования была уничтожена большая часть оставшегося после поражения на Куликовом поле войска Мамая – сумели спастись и возвратиться в Золотую Орду лишь очень немногие. После столь блистательной победы вполне понятны слова, сказанные Дмитрием Иоанновичем Боброку-Волынскому: «Воистину, Дмитрий, не лжива примета твоя, подобает тебе всегда воеводою быть».

Отметим, что при всей грандиозности победы русские потери были сравнительно невелики – не более 20 тысяч воинов, в то время как Мамай потерял примерно 80–90 % своего войска.