Текст книги "Строптивая"

Однажды утром в статью на спортивной странице «Лос-Анджелес Трибьюнэл», которую он читал, кто-то ткнул пальцем с ярко-красным маникюром.

– Кто бы мог подумать, что Макэнрой вернется? – спросила Фло.

– Привет, Фло, – сказал Филипп.

– Привет, Фил, – ответила она. Она открыла сумочку и вынула платок, который он передал ей на похоронах Гектора Парадизо. Он бы выстиран и выглажен.

– Спасибо за одолжение.

– Это же были похороны, – сказал Филипп, беря платок.

– Ты видел Лоретту Янг? – спросила она. – Надеюсь в ее годы выглядеть не хуже.

Филипп улыбнулся.

– Кто бы мог подумать, что мы окажемся на одних и тех же светских похоронах, не успев толком познакомиться, – сказала Фло. – Надеюсь, ты был на ленче, который устраивала Роуз Кливеден в «Загородном клубе» после похорон?

– Нет, не был.

– Я читала о ленче в колонке Сирила Рэтбоуна в «Малхоллэнд». – Сказала Фло. – Бедняжка Роуз.

– Почему бедняжка?

– Ты не знаешь? Она упала и сломала ногу на этом ленче. Запнулась о собачку Гектора, Астрид.

– Ты об этом прочла тоже в колонке Сирила Рэтбоуна?

– Я всю информацию черпаю оттуда, – сказала Фло. После собрания, уже уходя, Филипп спросил у Фло:

– Как назывался клуб, о котором ты в прошлый раз упомянула, тот, в который заходил Гектор Парадизо в ночь, когда покончил жизнь самоубийством?

– Что-то я не припомню, что ты говорил о самоубийстве Гектора, не так ли?

– Но таково, кажется, общее мнение.

– Удивляюсь, что ты, такой ученый парень, разделяешь это мнение. «Мисс Гарбо» – так называется клуб. Некоторые парни, посещающие его, называют клуб просто «Гарбо».

– Где он находится? – спросил Филипп.

– На улице Астопово, между бульваром Санта-Моника и Мелроуз. Только не думаю, что подобное заведение подходит для тебя.

– Ты бы не хотела сходить туда со мной? В «Мисс Гарбо»? Мне хочется узнать, с кем Гектор ушел оттуда в ту ночь.

– Я бы с удовольствием, но не могу.

– Почему?

– Я же говорила тебе, что занята.

– Послушай, я не собираюсь приударять за тобой, клянусь. Просто хочу пойти туда с тобой как с подружкой. Одному не хочется идти.

– У меня парень очень ревнивый. Он звонит по двадцать раз на день, чтобы следить за мной.

– Значит, отказываешься?

– Извини, Фил.

– Вообще-то я Филипп, а не Фил. Не люблю, когда меня называют Филом.

– О, прости, Филипп. Имя звучит классно.

– Ты уверена, что не сможешь пойти?

– Красивые девушки, вроде меня, отказываются ходить в «Мисс Гарбо» после полуночи. Но я бы пошла, чтобы узнать, что ты там услышишь. Спроси Мэннинга Эйсдорфа. Это он устраивает знакомства.

– Я уже слышал об этом.

– Знаешь, что, Фил?

Филипп посмотрел на нее. Она прищелкнула пальцами.

– Я имею ввиду – Филипп. Ты парень умный, сообразительный. Оставь-ка ты это дело.

* * *

В тот же день Филипп Квиннелл позвонил Сэнди Понду, издателю «Лос-Анджелес Трибьюнэл».

– Мистер Понд в курсе, о чем вы хотите с ним поговорить? – спросила секретарша, когда Филипп ей представился.

– Скажите ему, что я – автор книги «Смена» о Резе Балбенкяне, – ответил Филипп.

– Не могли бы вы мне сказать, по какому поводу вы звоните мистеру Понду? – настаивала секретарша.

– Нет, не могу, – ответил Филипп.

– В мои обязанности входит спрашивать о цели звонка. Мистер Понд очень занят.

– Я понимаю.

– Так вы мне скажете?

– Нет. Вы только передайте ему, кто я, и пусть мистер Понд сам решает, будет он разговаривать со мной или нет, хорошо?

Голос в трубке на минуту замолчал, затем послышалось:

– Одну минуту.

Недосягаемый Сэнди Понд наконец ответил.

– Я конечно же, с удовольствием прочел вашу книгу, мистер Квиннелл. Это правда, что Реза Балбенкян грозился переломать вам ноги? До нас дошли такие слухи.

Филипп засмеялся.

– Да, чем-то подобным угрожал.

– Я узнал от своей жены, что вы встречаетесь с большим другом нашей семьи Камиллой Ибери, – сказал Сэнди Понд.

– Да, – ответил Филипп, не желая вдаваться в подробности.

– Чем могу вам помочь? – спросил Сэнди Понд.

– Меня интересует, почему ваша газета не написала об убийстве Гектора Парадизо? – спросил Филипп.

Наступила пауза.

– Убийство? Какое убийство? – в ответ спросил Сэнди Понд.

– Тогда о смерти, – сказал Филипп. Сэнди Понд молчал.

– Вы знали Гектора Парадизо, не так ли?

– Да знал. На похоронах я шел в процессии с венками. Обаятельный был человек. Большой друг моей жены. Она всегда говорила, что Гектор – лучший танцор в Лос-Анджелесе. Все это так печально, ужасно печально.

– В него стреляли пять раз, мистер Понд, – сказал Филипп. – Я был в его доме несколько часов спустя после случившегося вместе с Камиллой Ибери. Опознавал тело для полиции.

– Но это же было самоубийство, мистер Квиннелл. Я видел заключение патологоанатома.

– Не показалось ли вам странным, что человек мог стрелять в себя пять раз? – спросил Филипп.

– Видимо, он был в глубочайшей депрессии. В заключении по вскрытию говорилось, что он был плохой стрелок. Я буду рад послать вам через свою секретаршу копию заключения, – сказал Сэнди Понд. По его тону было ясно, что ему не терпится прекратить разговор.

– Но разве вы не считаете, что даже при таких обстоятельствах это событие достойно того, чтобы о нем писали, мистер Понд?

– Объясните.

– Известный в городе человек, вращающийся в высших общественных кругах, присутствует на обеде в доме Жюля Мендельсона, беспечно танцует, а затем совершает самоубийство, стреляя в себя пять раз. В тех местах, откуда я приехал, эта история заслужила бы публикации в газете. Добавьте к этому, что он был родом из знатной семьи местных землевладельцев, что в честь его семьи назван бульвар в городе. Да эта история заслуживает публикации на первой полосе.

– Это все, мистер Квиннелл?

– Я уверен, что по причинам, мне пока не понятным, вокруг этой смерти создан заговор молчания, что в этой истории что-то скрывается, и ваша газета участвует в этом заговоре.

– Нелепость и клевета, – сказал Сэнди Понд. В его голосе не осталось и следа от прежней любезности.

Филипп, опасаясь, что Сэнди Понд повесит трубку, торопливо продолжал:

– Разве это не факт, что Жюль Мендельсон приходил к вам в то утро, когда был убит Гектор Парадизо? Извините, в то утро, когда Гектор Парадизо покончил с собой.

– До свидания, мистер Квиннелл.

* * *

Вечером того же дня на званом обеде в доме Ральфа и Мэдж Уайт в Хэннок-Парк Сэнди Понд попросил Жюля Мендельсона пройти с ним после обеда на веранду, пока другие гости будут пить кофе в гостиной.

– Тебе знаком некий Филипп Квиннелл? – спросил он. – Тот, что написал книгу о твоем друге Балбенкяне?

– Да, знаком. Он встречается с Камиллой. А в чем дело? – спросил Жюль.

– У меня с ним был сегодня неприятный разговор по телефону.

* * *

В тот же вечер в другой части города клуб «Мисс Гарбо» был переполнен. Впрочем, переполнен он бывал каждый вечер. Выступление певицы Марвин Маккуин было в самом разгаре. «Ты – не моя первая любовь, знавала я мужчин и раньше» – пела она, смотря прямо на прожектора подсветки. Ее губы складывались в трубочку над торчащими вперед зубами. Слезы наполнили подведенные карандашом глаза, когда она жалобно пропела ключевую фразу песни. Лямка вечернего черного платья соскользнула с плеча, пряди распущенных волос прикрыли один глаз на манер кинозвезд сороковых годов. Но ее попытки вызвать у слушателей ответную реакцию оказались бесполезными. Никто в переполненном баре не обращал ни малейшего внимания на нее.

– Зейн, – позвал Мэннинг Эйнсдорф бармена. Мэннинг сидел на высоком стуле у бара, откуда мог наблюдать за залом. – Не подавай больше выпивки мистеру Кофлину и гостям за двадцать шестым столиком. Им уже достаточно. И скажи мальчику на парковке, чтобы он нашел для них такси, а не давал им садиться за руль своих машин. Не хочу, чтобы из-за горстки пьяниц полиция Западного Голливуда прикрыла мое заведение.

– Успокойся, Мэннинг, – сказал Зейн, – все заметано.

– «Мисс» Эйнсдорф в последнее время что-то очень нервничает, – сказал Джоэль Циркон, стоявший у бара и слышавший разговор Зейна и Мэннинга.

– «Мисс» Эйнсдорф нервничает с тех пор, как кое-кто покинул заведение кое с кем и закончил с пятью пулями в теле. Она по десять раз за ночь талдычит мне об этом, – сказал Зейн.

В то время в клуб вошел Филипп Квиннелл. В переполненном и шумном зале он некоторое время оставался незамеченным. Пройдя через толпу в центре зала, он нашел свободное местечко сбоку от стойки бара. Джоэль Циркон, которому Мона Берг в ресторане «Ле Дом» представила Филиппа, посмотрел на него с удивлением и стал наблюдать за ним через зеркало на стене бара. Филипп, ожидая, когда его обслужат, внимательно следил за выступлением Марвин Маккуин.

«Лучше уйди сейчас, потому что я люблю тебя так сильно, лучше уйди…» – пела она.

– Пиво? – спросил Зейн, когда, наконец, освободившись, обратился к Филиппу, чтобы обслужить его.

– Содовую, – ответил Филипп.

– С лимоном? С соком лайма? – спросил Зейн.

– С лимоном.

Зейн наполнил стакан и поставил его перед Филиппом. – Кто эта певица? – спросил Филипп.

– Марвин… Забыл фамилию, – сказал Зейн.

– Переодетый красавец?

– О, нет, настоящая девица.

– Кривозубая.

– Совершенно верно.

– Я разыскиваю человека по имени Мэннинг Эйнсдорф, – сказал Филипп. Он наклонился ближе к Зейну, чтобы не повышать голос.

Зейн внимательно посмотрел на Филиппа.

– Вот тот парень, что сидит на высоком стуле в конце стойки, и есть Мэннинг. Он сегодня очень занят. Он ждет вас?

– Нет.

– Что мне сказать ему, кто хочет его видеть?

– Я представлюсь сам, – сказал Филипп.

И он направился к месту, откуда Мэннинг Эйнсдорф руководил деятельностью своего клуба.

– Зейн! – зашептал Джоэль Циркон, когда Зейн повернулся к нему и знаком попросил его подойти. – Чего хочет этот парень?

– Спрашивал Мэннинга. Кто он? Не похож на наших посетителей, понимаешь, о чем я говорю? – сказал Зейн. – Но кто его знает…

– Нет, нет. Точно не из наших. Он пишет сценарий для документального фильма Каспера Стиглица. С помощью этого фильма Каспер хочет выкрутиться, чтобы не пойти под суд за то, что его поймали с десятью фунтами кокаина, – сказал Джоэль, – Мона Берг рассказала мне об этом. Какого черта он здесь делает, как ты думаешь?

– Кто? – спросил Мэннинг Эйнсдорф, наклонившись с высокого стула и приложив руку к уху.

Филипп повторил имя «Лонни».

– Никогда не слышал о человеке с таким именем, – сказал Мэннинг.

– Блондин, красивый, насколько мне известно.

– Таким, как вы его описали, может быть любой из пары сотен, что заходят сюда по ночам.

– Значит, имя это вам ничего не говорит?

– Совершенно верно.

– Понимаю, – сказал Филипп. – Вы знали Гектора Парадизо?

– Нет, не знал, – ответил Мэннинг Эйнсдорф. Он отвернулся и позвал бармена: – Зейн, за столиком двадцать два требуют спиртного. И пошли бокал шампанского Марвин, когда она кончит. Скажи ей, что сегодня она была ужасна. Скажи ей, чтобы в следующий выход она не забыла «Плачь тише».

Филипп, о котором Мэннинг, казалось, забыл, решил напомнить о себе.

– Вы сказали, что не знали Гектора Парадизо, – продолжил разговор Филипп.

– Повторяю, я его не знал.

– Но вы были на его похоронах.

– Кто вам сказал, что я был на похоронах?

– Никто.

– Так откуда вы взяли, что я был там?

– Я сидел за вами. Вы были с Джоэлем Цирконом, агентом, работающим с Моной Берг; и Уиллардом, дворецким Каспера Стиглица.

Мэннингу Эйнсдорфу стало не по себе.

– Ну, конечно, я немного знал Гектора, – сказал Мэннинг. – Я имею в виду, что все знали Гектора Парадизо, упокой, Господи, его душу, но близкими друзьями мы не были.

– Как я понял, он был в вашем клубе в ту ночь, когда его убили.

– Его не убили.

– Извините, в ту ночь, когда он покончил с собой.

– Нет, я не помню, чтобы он был здесь.

– Подумайте.

– Посмотрите вокруг. Зал забит так каждую ночь. Я не могу помнить каждого, кто сюда приходит. «Мисс Гарбо» – не место для такого джентльмена, как Гектор, вы понимаете. Гектор был человеком из высшего общества.

Филипп продолжал настаивать.

– Он приходил сюда в ту ночь в смокинге, прямо с приема у Паулины Мендельсон. Мне рассказывали, что он описал вам костюм Паулины, в который она была в тот вечер одета.

– Ничего подобного не припомню, – сказал Мэннинг.

– И вы не помните, что он ушел отсюда с молодым блондином по имени Лонни?

– Сколько раз вам надо повторять, что я никогда не слышал ни о каком Лонни и не видел в тот вечер Гектора.

– Благодарю вас.

– Не уходите. Моя новая певичка будет сейчас опять петь.

– Я достаточно наслушался эту певичку.

На автостоянке Филипп Квиннелл протянул мальчику, обслуживавшему стоянку свой номерок.

– Бежевая, «ле сабр», – сказал он.

В это время задняя дверь клуба отворилась. Зейн высунул голову и, увидев Филиппа, свистнул. Когда Филипп обернулся на свист, Зейн кивком головы подозвал его подойти поближе.

– Я выскочил в туалет, потому поговорим побыстрее, – сказал он.

– Твой босс явно не из правдолюбцев, – сказал Филипп.

– Да уж, правда не по его части, – ответил Зейн.

– Ну, так что ты хочешь сказать? – спросил Филипп. Зейн обернулся и посмотрел нет ли кого-нибудь поблизости, затем сказал:

– Вы ищите Лонни?

– Да, я разыскиваю Лонни, хотя даже не знаю его фамилию.

– Эдж. Его полное имя Лонни Эдж. Живет на бульваре Кауэнга, 7204 1/4, вблизи Айвар. Не знаю номера телефона, а в телефонной книге его имени не найдете, но он точно ушел отсюда с Гектором около половины третьего той ночью.

– Как тебя зовут? – спросил Филипп.

– Зейн.

– Спасибо, Зейн. Как ты решился рассказать мне об этом? Твой босс может пристрелить тебя.

– Гектор Парадизо был добр ко мне, и я не верю в эти россказни о самоубийстве. В ту ночь, когда он в последний раз был здесь, ничто не говорило о том, что он собирается покончить с собой. Ничто. Кто-то покрывает это убийство.

Филипп кивнул головой, соглашаясь.

– Именно это и происходит. Как выглядит Лонни Эдж?

– Сами увидите. Таких, как он, в этом деле называют «великий блудник». Мужчины, женщины – для него все равно, главное, чтобы цена была хорошая. Богатые парни возили его в Нью-Йорк или на Гавайи на уик-энд. Вот так-то. Он участвует и в групповухе, если вам понятно, о чем я говорю. А еще он – своего рода порнозвезда в видео. Слушайте, мне надо возвращаться. «Мисс» Эйнсдорф даст мне нахлобучку. Она последнее время очень нервная.

– Спасибо, Зейн.

– Да, вот еще что. Вы никогда со мной не разговаривали, верно?

– Никогда даже не встречал, Зейн.

Уже садясь в машину, Филипп увидел, как Марвин Маккуин вышла из клуба через ту же дверь, в которую выходил Зейн. На ней были темные очки, как у кинозвезды. Она пересекла автостоянку и села в старенькую «хонду».

Магнитофонная запись рассказа Фло. Кассета № 11.

«Вся беда в том, что даже о костюме от «Шанель» мне некому было рассказать. Кроме Глицерии, горничной Фей Конверс, да еще Луки, который меня причесывает, и, может быть, Нелли Поттс, декоратору, а больше мне и поговорить было не с кем. Иногда звонила Керли, управляющему из кафе «Вайсрой». Немного поболтаем, посмеемся, как в старые времена. Вообще-то, если говорить правду, именно у Керли я покупала травку.

В один прекрасный день я поняла – с сигаретой с травкой и белым вином с аукциона Брешани, которого с легкой руки Жюля у меня было предостаточно, потому что он хотел всегда иметь его под рукой, – так вот, я поняла, что пристрастилась «балдеть» каждый день. А когда я «балдела», мне становилось все равно, есть мне с кем поговорить или нет. Но моя кожа стала не такой свежей, как раньше. Не хочу хвастаться, но кожа у меня красивая. Все говорят об этом. Из-за этого я враз покончила и с вином, и с травой. Было, правда, тяжело. Пуки, мой парикмахер, неплохо подрабатывающий на кокаине, рассказал мне об анонимных алкоголиках. Я намекнула об этом Жюлю. Он рассвирепел. Он ненавидел подобные собрания. «Нельзя, чтобы тебя там видели», – сказал он. Пуки же рассказал мне о собраниях в бревенчатом доме на бульваре Робертсона, которые проводились каждое утро в семь часов. Я привыкла вставать рано с тех пор, как работала официанткой. Там-то я и встретила Филиппа Квиннелла.»

ГЛАВА 12

Каким образом это случилось, никто так и не узнал, поскольку это случилось в дамской комнате «Загородного клуба», где никого в тот момент не было. Роуз Кливеден упала и сломала ногу. Произошло это во время ленча, который Роуз устроила после похорон Гектора Парадизо. Мэдж Уайт клянется, что Роуз споткнулась о собачку Гектора, Астрид, названную так в честь звезды конькобежного спорта, с которой он был обручен много лет назад. Он оставил Астрид Роуз по завещанию, но тогда она еще об этом не знала. Если она вообще упала именно из-за того, что споткнулась о собачку. С Роуз, когда с ней случались подобные несчастья, никогда не бывало все предельно ясно. Роуз, любившая собак, слова не сказала против Астрид, так как не считала ее виновной в том, что сломала ногу. Может быть, она ничего против нее не сказала потому, что животное было последним подарком Гектора, а может быть, и потому, что она ежегодно жертвовала большие суммы на приют для бездомных собак. О своей благотворительности Роуз прожужжала уши всем и каждому. Как бы то ни было, но Роуз во всем обвинила Клинта, бармена «Загородного клуба», который, как считала Роуз, подавал «кровавую Мэри» с большим количеством алкоголя, а на ленче после похорон, как утверждала Роуз, этот напиток оказался особенно сильнодействующим. Она сказала Мэдж Уайт, что намерена кое-что предпринять по этому поводу, например, подать жалобу в комитет по управлению клубом. Роуз давно недолюбливала Клинта, еще с тех пор, когда узнала, что он назвал ее «старая Рози» после ее очередного несчастья: тогда она вывихнула руку в плечевом суставе, а Клинту пришлось отвозить ее в травмопункт.

Когда Мэдж Уайт рассказала о случившемся Паулине Мендельсон, та спросила «Зачем Роуз взяла собаку на ленч в «Загородный клуб»?

– Чтобы подчеркнуть бремя скорби, как ты не понимаешь, – сказала Мэдж.

Паулина рассмеялась. Как и всех друзей Роуз Кливеден, Паулину возмущало и в то же время забавляло поведение Роуз.

– Эта Астрид – злющая собачонка, – сказала Паулина. – Ты не поверишь, с каким остервенением она набросилась на Киппи, когда Камилла принесла ее в наш дом после смерти Гектора, чтобы передать ее Роуз. Мы не могли ничего поделать. Она кинулась на Киппи, когда он вернулся с теннисного корта, и откусила кончик указательного пальца. Сколько было крови!

Позже Паулина вспоминала, что Мэдж Уайт не проявила никакого сочувствия к Киппи, ей, видимо, было все равно – часть пальца или весь палец откусила ему Астрид. Хотя Мэдж была ее лучшей подругой, она почти никогда в разговоре с ней не упоминала имени Киппи. Это началось из-за того, что несколько лет назад дочь Мэдж, маленькая Мэджи, забеременела от Киппи, когда им обоим было всего по четырнадцать лет.

– Как бы то ни было, – сказала Мэдж, меняя тему разговора – Роуз избавилась от собачки.

– Не может быть!

– Она отдала ее Фей Конверс. Фей всегда подбирала всех бездомных собак.

Паулина опять повернула разговор на Роуз – бедняжку Роуз, как теперь все ее называли, – ее пристрастие к выпивке начинало беспокоить друзей.

– Она становится все хуже и хуже, – сказала Паулина. Конечно, Роуз пребывала в глубокой скорби по поводу смерти своего давнего друга, но ее друзья знали, что не умри Гектор – нашлась бы другая причина для оправдания ее тяги к спиртному. Еще до того, как умер Гектор, Роуз как-то сказала Паулине: «Кому какое дело до того, много я курю или много пью? Мне шестьдесят лет, а женщину в таком возрасте ни один джентльмен не захочет затащить в постель».

– О, Роуз, – сказала тогда Паулина, не зная, как отреагировать на подобные слова. Роуз, любившая мужчин, постоянно хвасталась, что ей посчастливилось оказаться в постели президента Кеннеди в Белом доме в спальне Линкольна, но ее друзья не очень-то верили этой истории. Роуз трижды была замужем и трижды разводилась. Мужья Роуз обычно внезапно исчезали. Не было ни скандалов, ни проклятий, во всяком случае на публике. «Где Бейки?», «Где Оззи?», «Где Фиск?» – спрашивали ее о первом, втором и третьем муже, когда она на нескольких приемах появлялась в одиночестве, и она неизменно отвечала, довольно спокойно: «Уехал из города». А затем люди узнавали, что развод был оформлен быстро и по-тихому, чаще всего в какой-нибудь из стран Центральной Америки. Обычно то, из-за чего разводы затягиваются и превращаются в длинное судебное разбирательство, как то: раздел имущества и алименты – никогда не фигурировали в деле Роуз, потому что в каждом случае деньги принадлежали ей, ребенок – дочь от первого брака, которая, как говорили, перенесла операцию лоботомии, постоянно проживала в «доме» – так называла это заведение Роуз.

Она вела нескончаемые разговоры по телефону, вспоминая и обсуждая каждую деталь очередного ленча, обеда или приема, на которых она неизменно присутствовала, и избавиться от ее разговоров был невозможно, как бы того ни хотел ее собеседник.

– Там я сидела между двумя священниками. Конечно, они гомосексуалисты, но в моем возрасте какое это имеет значение. Но зато какой интересный был у нас разговор! Я не считаю себя интеллектуалкой, хотя люблю читать хорошие книги или смотреть хороший спектакль, но эти двое были превосходны, просто божественны, так полны юмора и озорства. О, как мы смеялись! Все смеялись и смеялись.

– Роуз, я должна кончить разговор, – говорила Паулина на другом конце линии, но Роуз, казалось, не слышала.

– Мэдж Уайт была тоже там, – продолжала Роуз. – Бедняжка Мэдж! Все в том же темно-голубом платье в горошек. Ты ведь тоже ненавидишь это платье? Мне кажется, я не могу больше на него смотреть. Как ты думаешь, она обидится, если я пошлю ей несколько своих старых платьев? Она может их выпустить. Ты заметила, как она пополнела?

– Роуз, дорогая, я действительно должна кончить разговор. Жюль пришел домой, – говорила Паулина, но Роуз делала вид, что не слышит. Паулина послала воздушный поцелуй Жюлю, показывая на телефон и шепотом произнося имя Роуз, закатив при этом глаза. Жюль улыбался. Он подошел к бару, где Дадли уже приготовил для них бокалы, и налил вино. Это был тот час дня, который они проводили вместе.

– Уайты – бедны, как церковные крысы, – продолжала Роуз, – но Мэдж никогда в этом не признается, и мне эта черта в ней нравится. Работает как рабыня в своей конторе по продаже недвижимости и полностью содержит своего мужа, который и цента не может заработать. Он просто большая куча снега, этот Ральф Уайт, вот мое мнение. Да я только на подоходном налоге сэкономила в прошлом году столько, сколько он получает за свои биржевые делишки. А эта маленькая Мэджи – такая потаскушка, ты же знаешь. Живет Бог знает с кем. С корейцем, кажется.

– Роуз, я кладу трубку, – сказала Паулина. Жюль поставил бокал с вином перед ней на столик. – Здесь Жюль. Да, я передам ему. И он посылает тебе привет. До свидания, Роуз, до свидания, – и она повесила трубку. – О, Боже, пощади меня! – Она взяла руку Жюля и поцеловала. На его пальцах она неожиданно почувствовала аромат от прикосновений к самым сокровенным частям тела другой женщины. Пораженная, она посмотрела на мужа, словно он ударил ее.

Жюль, не замечая ее взгляда, спросил:

– Ну, как поживает старушка Роуз?

– О, прекрасно. Пьяна, как всегда, – ответила Паулина. – Давай не будем говорить о Роуз. С меня достаточно. Она сломала ногу на ленче по случаю похорон Гектора. Ты рад, что мы не дошли? – Она с трудом поднялась из кресла, как бы опасаясь, что ей станет плохо или она упадет в обморок.

– Посмотри, какого красивого цвета закат, Паулина, – сказал Жюль.

– Наплевать на закат, – сказала Паулина. Бокал с вином выпал из ее рук и разбился о мраморный пол их «комнаты закатов».

Жюль, ни разу за все двадцать два года супружества не слышавший подобных слов от Паулины, уставился на жену, ничего не понимая. А она выбежала из комнаты.

* * *

Когда Филипп Квиннелл рассказал Камилле Ибери, что был в клубе «Мисс Гарбо» и узнал имя молодого человека, с которым Гектор Парадизо ушел из клуба в ночь его смерти, она стала молчаливой и отчужденной. Они сидели на софе в библиотеке ее дома в Бель-Эйр. Она отодвинулась от него, затем взяла пульт управления и включила телевизор.

– Как ты вообще узнал о таком месте, как клуб «Мисс Гарбо»? – спросила она наконец. – Я живу в этом городе всю жизнь, но никогда не слышала о нем.

– Дворецкий Каспера Стиглица рассказал мне, – сказал Филипп, – он был в ту ночь там и видел Гектора.

– Не хочешь ли ты сказать, что чей-то дворецкий рассказал тебе подобное? – спросила Камилла.

– Но это правда, – сказал Филипп.

– Что это за клуб «Мисс Гарбо»? – спросила она.

– Где богатые пожилые мужчины за плату приглашают молодых парней.

– Просто не могу этому поверить, – сказала Камилла, покачав головой.

– Но ты ведь не думала, что твой дядя Гектор был помешан на девочках, не так ли?

– Это не смешно, Филипп.

– Чего ты боишься, Камилла? Что люди не захотят, чтобы твоя дочь в десять лет участвовала в балете дебютанток в «Лас-Мадринас» только потому, что ее двоюродный дед умер от руки голубого?

– Как звучит то грязное словечко, которое я однажды слышала от тебя? Хитрожопый, так? Так вот, не будь хитрожопым со мной, Филипп, – сказала Камилла.

– Я не хитрю с тобой, Камилла, и извини, что так получилось, но будь благоразумна.

– Хорошо, давай будем благоразумными. Почему, собственно говоря, тебя все это так чертовски волнует? – спросила она. – Смерть моего дяди не имеет к тебе ни малейшего отношения. Ты даже толком не знал его.

– А почему ты так чертовски безразлична? – спросил в свою очередь Филипп.

Он видел, что его вопрос рассердил ее. Она покраснела и когда заговорила, то в голосе послышались грубые нотки, которых он раньше у нее не замечал.

– Я не безразлична, – сказала она, взвешивая каждое слово, – мы это обсудили уже со всех сторон. Мой дядя совершил самоубийство.

– Нет, он не совершал его.

Камилла долгим взглядом посмотрела на Филиппа, прежде чем снова заговорила:

– Я знаю, что ты звонил Сэнди Понду в «Трибьюнэл». Сэнди рассказал Жюлю, что ты звонил ему. Они было подумали, что ты действуешь от моего имени. Поэтому они прислали на мой адрес копию заключения патологоанатома. Я удовлетворена. Для меня в смерти дяди нет ничего таинственного. А теперь я хочу, чтобы ты перестал вмешиваться в мои дела и занялся бы своими делами.

– Я подметил одну черту, общую для людей твоего круга: когда на них нападают, они держатся вместе.

Камилла, почувствовала себя уязвленной, поднялась с софы.

– Думаю, будет лучше, если ты покинешь мой дом, – сказала она.

– А, классический ответ богатой девицы, – сказал Филипп. – Согласись со мной или убирайся. Что ж, я ухожу, мисс Ибери.

Камилла не привыкла иметь дело с людьми, которые не благоговеют перед ее богатством. С самого начала Филипп оставался равнодушным к ее деньгам, и это было ново для нее. Она не хотела, чтобы он уходил, но не могла заставить себя остановить его. Орин, ее последний муж и отец ее дочери, всегда делал то, чего хотела она, как подобает мужу из разновидности «проданных и преданных» мужей, но Филипп был совсем другой. Она знала, что он уйдет, если его не остановить, потому что он от нее не зависит. Но она так ничего и не сказала, а молча вышла из библиотеки и направилась в спальню.

Филипп шел за ней до холла, посмотрел, как она поднимается по лестнице.

– Жюль Мендельсон пытается убедить нас, что черное – это белое, а поскольку он так богат и, несомненно, очень влиятелен, большинство людей, меня в расчет можно не брать, верят ему, во всяком случае, делают вид, что верят. А я оказался неверующим в этой системе, где человек, обладающий властью, имеет право взять телефонную трубку и, позвонив в газету, сказать: «Не публикуйте ни строчки об этом деле», а затем позвонить в полицию и заявить: «Не надо расследовать это дело». Я прекрасно осознаю, что люди твоего круга не видят в этом проблему, но я вижу.

Камилла, поднимавшаяся по лестнице, остановилась и обернулась. Ее терзали с одной стороны чувства преданности ее классу, с другой стороны более сильное чувство к человеку, который говорил ей сейчас нелицеприятные вещи.

– В глубине души я тоже не верю этому, – сказала она.

– Хорошо. Тогда действуй. До скорого, Камилла. Мой телефон ты знаешь.

– Ты не возьмешь свои вещи? – спросила она, стараясь задержать его.

– Единственное преимущество одноразовых бритв в том, что нечего забирать, когда уходишь от подружки, – сказал он.

Филипп вышел на улицу через парадную дверь и аккуратно закрыл ее за собой.

* * *

Не так-то легко оказалось найти бульвар Кауэнга, дом 7204 1/4, где жил Лонни Эдж. Бетти, секретарь Каспера Стиглица, подумав, что это имеет какое-то отношение к сценарию, который Филипп писал для документального фильма Каспера о распространении наркотиков в среде киноиндустрии, напечатала целую инструкцию о том, как найти это место, на личном бланке Каспера. Филипп проехал по авеню Хайленд около «Голливуд Боул», повернул направо на небольшую улочку Оудин, проехал под эстакадой, ведущей на бульвар Кауэнга, – оживленную улицу, прорытую в свое время сквозь гору. Позади из «Голливуд Боул» было слышно, как репетирует оркестр филармонии, повторял мелодию из фильма «Звездные войны», которую готовили к исполнению на концерте под открытым небом в тот вечер. По обе стороны бульвара Кауэнга были расположены жилые дома в виде бунгало, а также трех или четырехэтажные многоквартирные дома, выкрашенные в бежевые и розовые тона, для людей с небольшим достатком, построенные здесь в шестидесятые годы и стоявшие вплотную к горе. Таблички с номерами домов были сорваны или разбиты, но, к счастью, один номер сохранился, и на нем была стрелка, указывающая, в какую сторону порядок номеров возрастает.

Когда Филипп увидел табличку с номером, превышающим шесть тысяч, нашел стоянку, припарковал машину и пешком отправился искать дом Лонни Эджа. Тротуар был грязный, разбитый, везде валялся всякий мусор: пустые бутылки из-под пива, одноразовые шприцы, презервативы – все, что бездомные обычно выбрасывают из мусорных ящиков в поисках банок из-под содовой, которые сдают за деньги.

От дома с номером 7200 вверх от бульвара Кауэнга вела деревянная расшатанная лестница, настолько узкая, что на ней двум людям невозможно было разойтись. Пятьдесят пять ступенек привели Филиппа во двор, окруженный дюжиной крохотных бунгало в стиле, характерном для Голливуда тридцатых годов. Пурпурные бугенвилии цвели повсюду; одичавшие и разросшиеся, они покрывали крыши большинства бунгало. В центре двора был фонтан, его края потрескались и обвалились, и было видно, что он не действует уже много лет. На краю фонтана лежали недоеденный грейпфрут, пластмассовая ложечка, картонный стаканчик из-под кофе – все это, казалось, кто-то бросил второпях, убегая на звонок телефона.