Текст книги "Пунитаялини"

Пунитаялини
Дон Боррзини

© Дон Боррзини, 2023

ISBN 978-5-0050-2780-1 (т. 1)

ISBN 978-5-0050-2781-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается непосвященным

Эротическая проза,

Прозаическая поза,

Позабавиться мне, что ли?

Или что-то написать?

1. Дорога

Дорога, светотень наших странствий. Грех души цивилизаций, выкидыш нитки слюны, липкий вывертыш языка хамелеона. До-ро-га. Кончик языка приподнимается, чтобы воспеть основательное «до». Восходит к таинственным альвеолам – это «ро», попытайтесь пропеть его на манер «ре» музыкальной гаммы. Наконец, почему бы не завершить композицию, скажем, третьим, хотя и не последним тоном китайской речи, выдохнув финальное ветвистое «га»? Потрясающе печальное, вместе с тем недоуменное произведение артикуляционного аппарата.

 
Мне дорога дорога-недотрога,
Застывшие во тьме стога,
Немного сена и навоза много, —
Такой вот «пис оф кейк», кусочек пирога.
 

Впрочем, какое там сено, какая солома, пусть это даже последняя соломинка в нос циклопу? Отжившая, отзвеневшая, отзверевшая лирика конской тяги. Нынче нужна лирика новая, сообразная прогрессирующему моментуму. Как вам легкий, едва слышный перезвон капель дождя на ветровом стекле, с которого начнется ливень, шторм? С чего начинается – легким стаккато – «Несущиеся на крыльях шторма» («Riders on The Storm»), последняя песня Джима Моррисона. Ох, придется тогда нырнуть в запущенный аквариум его творческих шквалов; я имею в виду фильм-эксперимент «Хайвэй: Американская пастораль».

***

Говорят, когда Джеймс Дуглас Моррисон учился в Университете штата Флорида в Таллахасси, была у него в Клируотер зазноба по имени Мэри, – хорошенькая и умная девушка, совершенно особенная, одухотворенная, такая, «с которой он мог разговаривать часами. Они делились друг с другом самым сокровенным. Он хотел стать писателем. Она – танцовщицей в кинематографе…»*

«В течение восемнадцати месяцев обучения в университете Джим частенько добирался на попутках за двести восемьдесят миль из Таллахасси в Клируотер, чтобы увидеться с Мэри Вёрбилоу. Эти одинокие ходки на жарких пыльных двухполосных асфальтовых дорогах Флориды, когда он стоял с поднятым большим пальцем, пытаясь остановить тракеров-реднеков, беглых пидарасиков, скитающихся хищников, а в его воображении клубилась похоть и поэзия, и Ницше, и Бог еще весть что, оставили в душе Джима неизгладимый психологический шрам, а блокноты его заполонили наброски и рисунки одинокого хичхайкера, экзистенционального бродяги, безликого и опасного странствующего чужака с дикими фантазиями, таинственного убийцы автомобилистов»*.

Вот вам, пожалуйста, ненароком оброненная квинтэссенция «Несущихся на крыльях шторма» от знающего человека.

 
в горах горели акварели,
не догорев – мели метели,
и заметали ели, еле
успев смести аквагорели
 

Его новый путь, или, если не возражаете, свежее ответвление старого – гулкий шлях из Флориды в Калифорнию, из университета в университет. Раскаленный, с одиноким странником-убийцей на фоне хладных гор. Да, и с обстоятельным биваком в пустыне со скрипучими скорпионами.

Прекрасный повод вспомнить свой детский ужас, самое яркое в жизни впечатление, – перевернутый грузовик с искалеченными умирающими индейцами, разбросанными вдоль дороги. Один из них, по его словам – мертвый парень, почти мальчик – прижимал к груди цветы. Отцу Джима – человеку достойному, морскому офицеру, адмиралу впоследствии – эпизод совершенно не запомнился, и он утверждал даже, что сын, любитель весьма своеобразного чтива, все просто-напросто выдумал. Да, тот самый Джордж Стивен Моррисон, который командовал выездной группой кораблей во время Тонкинского инцидента*.

Джим, завладев автотранспортом, останавливается на заправке, – эпизод в фильме славно обыгран. Долго крутит полку с книжками, так ничего и не выбрав. Протяжный скрежет жестяной вертушки, как скрип колеса фургона первопроходцев, врезается в память психоделическим разломом в подсознании.

Прибыв в Лос-Анджелес, звонит знакомому поэту, рассказывает, что только что вот выбрался из пустыни: да подобрал какой-то парень, от которого потом и избавился, ничего особенного, в общем-то. Потоптавшись и помочившись в низкий унитаз, отправляется в ночной клуб «The Whiskey A Go Go» на Сансет Стрип, где в темноте бродят расплывчатые фигуры и остро пахнет цивилизацией и культурой. Итак,

 
«Несущиеся на крыльях дождя,
Несущиеся в шторм,
Подброшенные в отчий дом,
Выброшенные в этот мир…»*
 

– —

*, * – Стивен Дэвис, «Джим Моррисон: Жизнь. Смерть. Легенда».

* – Инциденты в Тонкинском заливе в августе 1964 г., положившие начало полномасштабному участию США в боевых действиях во Вьетнаме.

* – Из песни «Riders on the Storm», «The Doors», Денсмор / Кригер / Манзарек / Моррисон.

2. Русалки «Старбакса»

Джо сидел в кофейне «Старбакс». Деревянную птичью клетку поставил на соседний стул справа, черный кожаный дипломат задвинул под стул. Вздохнул. Желтый островок прилавка с кофейной аппаратурой и продажной витриной виделся ему гондолой батискафа, зыбко опадающего в недра глубоководного мира. А вокруг безмолвно курсируют странные неземные существа.

«Вау, да неужто попугай?!» – разорвав вязкую среду безвременья, выкрикнула девчонка за соседним столиком – подвижная брюнетка в джинсах и в футболке «Я люблю чупа-чупсы», с рюкзаком за спиной. «Вау, как есть попугай», – ответил в тон ей, досадуя, Джо. (Ведь специально поставил так клетку, но этот дьявол, как нарочно, вылез на верхнюю жердочку и наверняка уже нагло косился на брюнетку). Раздражало также, что его вызывают на громкий разговор в таком, как оказалось, людном месте.

Она опять крикнула:

– Можно сесть поближе? Я люблю животных!

– Почему бы и нет, – бросил сердито Джо. (Развязная шлюшка… чупа-чупсы, животные… Но содержимое яиц, знаете ли, давит на мозг неимоверно).

Девчонка, приподнявшись со стула, застыла в растерянности. Джо невольно раздел её глазами: выше среднего роста, грудь небольшая, узкая талия, красиво очерченные бедра и попа. Да что там говорить: от кончика носа до кончика хвоста она выглядела совершенно сказочно. В паху предательски заныло.

Ощутив взгляд, прелестница встряхнулась, улыбнулась. Присаживаясь, застрочила:

– Какой миленький. Люблю попугаев. Как его зовут?

– Крок Гейтор, – отрешенно сообщил Джо.

– Крокодил Крокодилов? Вот смешно! – засмеялась она заливисто, играя грудью. – А почему так?

– Почему, почему, – жрет много и страшный неряха, – заерзал на стуле Джо, нащупывая ногою кейс.

– И ты его выгуливаешь? Ты выгульщик крокодилов? А сорить он будет здесь, на халяву? – она, улыбаясь, подалась вперед.

(Нет, сиськи вполне приличные! Небольшие, но очень активные. С этим решительно надо что-то делать).

Мучительно дохлебывая кофе, сказал кратко:

– Двести.

– Что? – спросила девчонка, словно не понимая, одновременно цокая попугаю…

– Двести за пару часов, за ночь, как получится. И всё, – заявил он.

– Крок зарабатывает двести за ночь? Он циркач, разговаривает? – откликнулась она.

(Дурачится, сучка?)

– Двести и ни центом больше. Нет, – тогда я пошел. Можешь съесть этот донат. Вкусный. Меня уже просто тошнит, – сказал Джо и встал, наклонился за кейсом и клеткой. (Клетку – в левую, кейс – в правую руку. Кофе оставалось совсем чуть-чуть, не жалко. Донат доест брюнетка, если не блондинка). Повернулся к выходу.

– …И куда мы бежим? – тараторила девчонка, едва поспевая. – Я люблю попугаев, очень люблю, правда. А если еще и разговаривают…

– Говорит простейшие фразы, – огрызнулся Джо. (Надо что-то насвистывать. Вот сейчас и начну. А то придется её отодрать прямо на улице, больно симпатичная).

– А какие?

– Наипростейшие, преглупейше дурацкие. Здравствуй, мир. Хочется пожрать. Большое спасибо. Спокойной ночи.

– Хи-хи, какой смешной. Ему двести лет? – расспрашивала она.

Джо остановился. (Нет, если она будет продолжать в том же духе, я не выдержу. Затащу в какую-нибудь подворотню и вжарю по всем каналам). Глядя в глаза, заговорил сердито, с деловым вызовом: «Плачу две сотни. Да чтобы всё было красиво. Романтично раздеться. Аккуратно сложить одежду. Потанцевать или, на худой конец, грациозно потоптаться, музыка – моя…» Хотел излагать узловые моменты программы далее, но вдруг зажмурился, осекся, махнул рукой, и пошел в другую сторону. (Надо потом развернуться в сторону гостиницы, не ходить же вокруг земного шара).

Отходя, услышал, как она засмеялась, крикнула: «Стой! Куда же ты уходишь от меня!» Повернулся всем корпусом, удивленный. Девчонка, подбегая, как в замедленной съемке, оторвалась от земли, плавно взлетела в воздух, обняв сначала руками, а потом и ногами. Джо уронил кейс, клетку. Крок Гейтор возмущенно крикнул: «Дурак!» (Совсем не тяжелая. Упругое тело и грудь). Целуя пряными губами, быстро шептала: «И что же ты мне так понравился. Ведь совершенно не в моем вкусе. Да я с ума сошла. Но двести баксов пригодятся бедной девочке. Ты же все равно меня потом бросишь, мерзкий красавчик?!» (И вовсе я не красавец. Хотя и не урод. Зачем врать-то? Это профессиональное? Но проститутки, говорят, не целуются. А шлюхи? Всё равно хороша, черт возьми. Знойная, как лето. Какие губы…) Совершеннейшее безумие продолжалось минут пять. Может, десять? (Интервал между автобусами там, на улице, – пять или десять? Черт, пусть это длится вечно!)

Кружился со своей ношей, слегка отпихивая кейс и клетку рассвирепевшего Крока. «Хочется пожрать!» – бесновался мистер Гейтор. Вернул деву на землю; у той подкашивались ноги. «Здравствуй, мир!» – свирепо каркнул Крок. На остановке взвизгнул очередной автобус.

– Слушай, а как тебя зовут, – очнувшись, выдохнула томно.

– Джо. А тебя?

– Эшли.

– Эшли? – фыркнул Джо. (Слегка похожа на латинос. Мать или отец? Бабка или дед?)

– …Но мама зовет меня Пунитаялини, – сказала лукаво.

– Пу-нИ-та… я-лИ-ни?! – пробормотал он, запинаясь, пытаясь воспроизвести длинное, как змея, имя.

– Можно просто Ялини, – сверкнула глазами.

Улыбаясь, Джо пропел:

– Имя её было – Мегилл, и она звала себя Лил, но все её знали, как Нэнси*.

– Хи-хи…

– Можно тебя называть синьориной Пунитой? – спросил Джо.

– Можно, кролик, если тебе так хочется. Но мама у меня из Индии, если что.

– А Эшли тебя назвал отец, зайка? – допытывался он.

– Угу, – кивнула она, выпятив нижнюю губу. Эта сочная губка, отвисая, в краткие, видимо, минуты печали придавала всему образу какую-то детскую незащищенность, даже ранимость.

Зайдя в номер, намеренно не включил свет. Кейс и клетку поставил под стол. Уже смеркалось, надо было торопиться. «Быстренько приму душ?» – спросил Джо. «Конечно, Джон*. Я сразу за тобой, если не возражаешь?!» Наскоро ополоснулся, вышел, поставил клетку возле окна. Эшли-Ялини проскользнула в ванную. «Мыться быстро», – скомандовал уходящей. Подумал и сунул кейс под кровать. «Только выходи одетой», – крикнул через дверь. Положил на стол деньги, – условленную сумму. Подобрал музыку. (Ну, где она там? Скоро стемнеет. Забавный у нее рюкзачок. Чисто бабский).

Когда она вышла, улыбаясь, Джо чуть не вскрикнул. На груди теперь значилось «Я люблю тебя»…

– Ты что, вывернула футболку? А как же чупа-чупсы? – спросил, приходя в себя.

– Ага. Всё вместе. Будет хорошо, только не смущай меня. Включай музыку, как обещал – прошептала она.

Медленно танцуя, раздевалась; вздыхая, кокетливо жеманясь, складывала снятый предмет на кресло; движения плавные, красивые. Живописный – холмиком вытянутый – живот с лункою пупка плыл в лучах уходящего солнца золотым медальоном. На чаровнице оставались бюстгальтер и трусы. Джо смотрел, как завороженный – что же снимет сейчас? Пунита повернулась кругом, и оборотилась к нему с торжествующей улыбкою. Слегка приспустила трусы на бедрах, вперившись лукаво в мужчину. (Ах, неужели. Посмотрим-посмотрим). И дернула их опять вверх, засмеявшись. Вновь провернулась, и в ходе движения молниеносно сняла бюстгальтер. Освобожденная грудь колыхнулась в сторону Джо. (Как водой плеснула. Вот она, сила искусства!) Он даже не заметил брошенный ему на колени бюстгальтер; внимание приковано к груди, – она у нее белая, вернее, белее, чем остальное тело. (О, это от загара. А на лобке? О… И почему у женщины грудь под одеждой всегда кажется меньше, чем на самом деле? Загадка природы). Соски набухали под тяжестью мужского взгляда.

Наконец, обнаружил бюстгальтер, встал; не отрывая от Эшли глаз, кинул его на кресло. «И вот однажды он приехал в город и снял себе номер в местной забегаловке, – поет «Битлз». – Роки Ракун, заглянув в свою комнату, обнаружил лишь Библию Гидеона"*. (Угу. Потом сходил в «Старбакс» и вернулся со сногсшибательной девчонкой).

– Теперь ты расстегни… – прошептала Эшли – Пунита – Ялини, требовательно тряхнув головой.

– Расстегни?.. – не понял, а, поняв, разом смутился Джо. – Уговора такого не было. Продолжай своё шоу.

– Тогда я одеваюсь и ухожу. Твои баксы останутся на столе в ожидании близлежащей путаны.

Вы когда-нибудь видели мужчину, который в наш век оголтелого феминизма не был бы озабочен размерами своего закадычного друга? Здесь даже самый мудрый превращается в конченного идиота. Разумеется, кроме последнего дебила, у которого тот с бейсбольную биту; у Джо с битой не сложилось: член средних размеров, но уж очень прыткий.

– Неужели ты оставишь нас с Кроком в таком состоянии?

– В каком таком? Не вижу никакого состояния. Ты, может, ко мне совсем равнодушен? – Эшли надула глянцевые губки, целомудренно закрыла грудь растопыренными пальцами. Яростно захлопала ресницами, нагнетая слезы. Сверкнув, наконец, влагой, крикнула: «А ну-ка, расстегнул молнию, или я пошла».

И уставилась на Джо с немою мольбой, искусительно прикусив губку. Как она была прекрасна в тот момент!

(Если сейчас уберет руки с сисек, я не выдержу. И что же сотворю? Брошусь на нее и вжарю, в смысле, – изнасилую?!)

Эшли, словно угадав, порхнула к нему, гордо сверкнув грудью и влажными глазами; руки проказницы скользили по мужскому торсу. Потом, всхлипнув, мигом расстегнула молнию, и, мурлыкая, сжала поверх ткани член прохладными пальцами. «Ррр, – изливалась она откровениями, – Мне это надо, чтобы окончательно возбудиться». Потом отпрянула, толкнув Джо на кровать. Глядя пристально, приспускала трусы все ниже, ниже, пока они вдруг не слетели на уровень коленок. Благодарный зритель чуть не застонал. И то: лобок был великолепный. Высокий, едва оттененный нежным загаром по краям. Стройная полоска иссиня-черных волос бежала по белой коже высоко-высоко вверх. Это был божественный, восхитительный, редкой красоты лобок.

Она смотрела на Джо, наслаждаясь его восхищением. А он, как пьяный, словно в забытьи, поднял правую ладонь, изобразил волнистое движение. Пу-ни-та-я-ли-ни медленно, русалочьи, всколыхнулась телом, потом – казалось, сама улыбка, как волна, колеблется на ее лице – затрепетала ногами, выбираясь из трусиков, и, внезапно захохотав и резко дернув ногою, перекинула их назад, через голову; как это ни удивительно, но они упали на кресло рядом с остальною одеждой.

– —

* – Здесь Пунитаялини, видимо, по ошибке, называет его Джоном, что, однако, является эвфемизмом для обозначения любителя проституток.

*, * – Из песни «Rocky Raccoon», «The Beatles», Леннон / Маккартни.

3. Игры со шлюхами

«Boy, you’ve been a naughty girl you let your knickers down»*.

Джо сиял. Глаза горели наслаждением плотью. Он был сейчас силен страшной силой счастья, и не покориться такой силе было невозможно. Описал пальцем полукруг. Соблазнительница, мягко улыбаясь, повернулась к нему задницей, – над ней, красиво вылепленной, проступали две нежные ямочки. Это тело было прекрасно, совершенно прекрасно. «А теперь наклонись к столу и слегка потряси задом», – прошептал Джо. Эшли покорно прогнулась. На Джо уставилась промежность с сочными губами, на этих губах змеилась странная волнительная улыбка. «Нет, не так глубоко. Не прогибайся так глубоко». Она слегка выпрямилась. «А сейчас, оглянувшись, слегка похлопай по заднице, совсем чуть-чуть».

– Хочешь, растяну попу руками? – спросила Пунитаялини с оглядкою.

– Чтобы увидеть коричневое колечко ануса? – выразился он литературно*. – Нет, ну прибереги же лакомство про запас.

И, вставая, шагая по-медвежьи, подошел, ткнулся членом в упругий, одновременно податливый зад.

– Ррр, – зарычала она, – Не перевозбуди меня.

– У кого такие красивые зеленые глаза?

– О, ты это очень вовремя приметил. А мне казалось, смотришь только на сиськи и между ног. Да, зеленые-зеленые: у мамы мать португалка, а отец – настоящий индийский раджа.

– Так ты тогда сеньорита? – отвесил вдруг резкий шлепок.

– Ой! – взвилась Пунита. – Ты что, охренел, мы так не договаривались! – И, с напускной рассерженностью:

– Хорошо, грубиянище, если хочешь поиграть в БДСМ, то сначала хотя бы поласкай жопу своим дружком… Да не так рьяно! Cлегка, легонько, а то я кончу. О, йеее… Кстати, у меня есть наручники!

– Ты носишь в рюкзаке наручники?

– Конечно! Каждая начитанная девушка должна носить. Мало ли что?!

– Я вот думаю, что с Гейтором делать. Он уже мылится спать. Отнесу-ка в ванную.

И то верно: попугай зыркал с каким-то безнадежным отчаянием, хотя и ругался с обычным остервенением.

– Не знаю, зачем ты всюду таскаешь за собой это животное.

– Зачем, зачем… Cкучно без пустой говорилки. Крок лучше, чем радио или телевизор. И, сдается мне, несмотря ни на что, у него добрая душа.

– Оу?! Слушай, в ванную свой TV не ставь. Ванная нам может самим пригодиться, крокодилам там не место. Засунь-ка лучше под стол. Мы будем безобразничать на высоте и без болотных комментаторов, – хихикнула Ялини.

Вытащила из рюкзачка какие-то упаковки, и вот уж на кровать повывалились блестящие железки с ключами. Сказала радостно:

– Купила четыре пары. Классно?

– Конечно классно. Ложись, счас засобачу. Вашу руку, миледи.

– Мою? Бэйби, начнем с тебя. Не то ты излупишь своими ручищами мою задницу в кровь; что скажет бедная мамочка, – посмотрела молящим взглядом. Играясь, толкнула Джо голым телом, завалив на кровать и, ерзая, хихикая, ласкаясь и целуя, стянула с него штаны; обворожительно и многозначительно улыбаясь, сдернула трусы.

– Ой, я думала, будет хуже. А он вполне себе ничего! Как раз для нераздолбаной девчонки типа меня, – игриво закусив губку. И, шепотом, – Ну, кролик, чего ты? Все будет хорошо, доверься мне. Я же тебе доверилась, а?!

И, елозя божественным лобком, промежностью и попой по члену, лаская мужское тело, нашептывала:

– О, я вот-вот кончу. Такой милый восхитительный крепыш. О, йеее… И кроватка приличная, есть где подковаться. Так, не балуйся. Ручки вверх. Так… Теперь выпрямил ножки…

Конечно, было обещано, почти что гарантировано райское блаженство. Затем сказала деловито, сухо: «Закрой глаза и ни о чем таком не думай. У меня где-то завалялся презик. Вот я его!»

Вскочив с кровати, захохотала: «Игра окончена, ты проиграл! Давай, рассказывай, что там у нас в саквояжике». (Ну и сука. Зачем доверился? Дурак). Холодно, не подавая виду, Джо стал вещать: «Блаженство уже наступило или я грежу? Воистину, мне никогда не было так хорошо, как сейчас, в твоих наручниках, на нашем уютном ложе. Иди ко мне, Пенни-Пенелопа. Я распотрошу нашу норку, как оголодавший суслик. Или что там сейчас у тебя, – влажная пещерка? Обогрею пещерку жарким пещеристым телом». Она смотрела с сердитым удивлением: «Ну ты, болван! Хватит дурачиться. Что носишь в кейсе?»

Он издал стон узника, пробудившегося ото сна в мрачных застенках; ответил зловещим шепотом:

– Клубок маленьких, но очень ядовитых змей. Не советую рисковать. Они очень шустрые, даже пошустрее тебя будут.

– Хи-хи, а я люблю змеек, они к богатству, – ответила она. Но взгляд настороженный.

(Полного торжества не будет. Найду – убью).

Махнула рукою: «Всё вы врете, синьор неудачник», – и забегала по комнате в поисках кейса. Прогнувшись, отставив зад – он успел на него плюнуть – заглянула под кровать: «Ну кто же так прячет, малыш. Нет, чтобы закопать на мусорке». (Ага, как будто было до этого. Сука сучная. Циничная тварь – быстренько подкрасила в ванной губы – а как же?! Не забыла пописять на дорожку?!) И Джо крикнул невинным тоном: «Милая, если ты тихонько пописяла, то сдерни за собой, пожалуйста. Давай же соблюдать элементарные правила приличия даже в спешке!» Она, в дверях, свирепея, крикнула: «Чао, идиот, кретин, похотливая скотина. Бай-бай, неудачник!»

Её шаги затихали, удаляясь. В гостиничном номере сгущалась темнота. Вокруг было тихо.

Джо дал, наконец, выход чувствам. Сокровища похищены, свет померк, всё погружается во тьму. Теперь главное – не захлебнуться эмоциями. Вот так, – блеванешь от отвращения к себе, и захлебнешься. Утром явится сеньора прибираться, всплеснет руками, украдкою тронет член, и благопристойно-озабоченно убежит звонить в полицию. Хотя нет, она же может, по нынешним временам, позвонить с мобильного…

Тварь! Шлюха! Но какая актриса! Да нет, просто я – полнейший кретин. Внимательнее надо было спектакль смотреть, в лица актеров вглядываться, а не глазеть на костюмы да декорации. Убью суку! «Какая актриса умирает!» – воскликнет, падая и хватаясь за несуществующее сердце… Так он веселил себя, борясь с отчаянием. И опять, на разные лады: «Сука, шлюха, тварь…»

(Если кричать, то, может… Стукачи-соседи позвонят на фронтдеск и сообщат консьержу?) О, как ему сейчас хотелось, чтобы за стеною оказались именно такие, ну, знаете, из этих: «В соседнем номере кто-то так громко храпел всю ночь, мы никак не могли уснуть. Что? А почему это они должны там спать? Э, да вы мне ещё и грубите?! Ну-ка позовите своего менеджера!.. Фу, какой невоспитанный грубиян, а еще с людьми работает?!»

Но Крок Гейтора он точно разбудил. Тот, наверное, наблюдал его страдания, презрительно нахохлясь; проскрипел: «Большое спасибо. Спокойной ночи, дурак!» И опять, – спасибо и спокночи. И еще раз.

– Загадай желание, – сказано было вдруг. – Загадай желание, олух!

– Этому я тебя не учил. Наслушался телевизора?! – рассердился и удивился одновременно Джо.

– Загадай, загадай желание… желания, – защелкал Гейтор своим попугаичьим язычком.

Джо мечтательно шептал: «Крок, слышишь меня, грязный крокодил? Хотелось бы, чтобы эта шлюшка, циничная тварь – я говорю про ту смазливую воровку – возвращалась к тем, кого обворовала. Слышишь?! Возвращалась. Раздевалась. Становилась на колени. И искренне-искренне молила о прощении. Да-да, именно! – выкрикнул он в ответ на насмешливое покашливание. – Молила, мать её, на коленях и нагишом. Жарко шептала: «Я сделаю всё, что прикажете, лишь бы замять возникшее между нами недоразумение».

Представив сценку, Джо засмеялся. Затем, расслабившись в стальных оковах любви, закончил свои излияния: «А оргазм, который ей так нужен, просто необходим как воздух, получала бы только тогда, когда я наставляю эту закоренелую преступницу и развратницу на путь истинный, а мой член штурмует стены её порочного влагалища». Тут он, удивленный высокопарностью слога, сконфузился. Умолкший было попугай вдруг опять зацокал языком и возмутительнейшим манером захохотал. «И чтоб ты сдох, животное!» – прорвало Джо от всех этих издевательств судьбы.

– —

* – «Боже, а ты была распутницей, сняла свои трусы» – из песни «I Am the Walrus», «The Beatles», Леннон / Маккартни.

* – Скорее всего, имеется в виду изобилующая штампами бульварная, а то и порнографическая литература.