Текст книги "Семь циферблатов / Seven Dials"

Дон Нигро
Семь циферблатов / Seven Dials

Don Nigro

Seven Dials/2019

Перевел с английского Виктор Вебер

* * *

«Смотрите! Смотрите! Смотрите! Мужчина на Луне построил новую мельницу…»

«Эдмондская ведьма».

* * *

Один персонаж, Джаггард, мужчина, сидящий у стойки бара.

* * *

(ДЖАГГАРД, мужчина у стойки бара).

ДЖАГГАРД. Я не хочу навязываться. Ненавижу людей, которые так себя ведут. Никогда не хочу так поступать. Но вы выглядите потерянной. Вы потерялись? Потому что меня тянет к таким. Как оленя к солонцу. Я сам всегда теряюсь, когда приезжаю в Лондон. Семь циферблатов. Мне постоянно снится сон, в котором я теряюсь на Семи циферблатах, продолжаю кружить и кружить по этой площади и знаю, что мне никогда из нее не выбраться. Куда бы ни свернул, вновь окажусь на Семи циферблатах. Вероятно, я побывал в слишком многих местах, вот и пришел к выводу, что путешествия знаний не прибавляют. Наоборот, все сливается воедино. И в памяти остаются только странные подробности.

В Провансе жил человек, известный тем, что трахал коз. Скорее всего, такой славы он и сам не хотел, но вышло, как вышло. Однажды я ел вафли с Ноамом Хомским, но запомнил разве что вафли. Да, они были вкусные. В другой раз я напился с русским генералом в Вене. Он сидел и молчал где-то с час, пока старик в углу играл на пианино популярные мелодии. А потом этот старый, сурового вида, русский генерал поднял голову и сказал: «Разница между этим местом и Россией в том, что в России мы бы убили такого пианиста. Родился я на Урале, – продолжил он. – Это хорошее место, чтобы спрятаться от Бога, и там нет всех этих популярных мелодий. Ад – это место, где множество людей одновременно играют на расстроенных пианино разные гребаные популярные мелодии».

Это не означает, что в путешествиях со мной не случалось ничего хорошего. Однажды я семь с половиной часов совокуплялся с прекрасной румынкой в отеле «Полуостров» в Гонконге. Я провел семь месяцев в пещере на Тибете, медитируя, пытаясь обрести умиротворение разума, и мы с этим монахом так оголодали, что съели целую главу «Тибетской книги мертвых», поджарив ее на масле из козьего молока.

Вы когда-нибудь бывали в Лос-Анджелесе? Я бы предпочел блевать гороховым супом через нос. Или срывать обои зубами. Или обследовать прямую кишку разъяренного слона. Знаете, в одном старом отеле в Терре-Хоте, штат Индиана, есть комната, где вас засосет в другое измерение, если достаточно долго вглядываться в обои. Вы могли бы быть сейчас там. А вместо этого сидите со мной. Я видел, как тот парень поднялся и ушел. Каков ублюдок. Поэтому я и подошел. Не для того, чтобы вмешиваться в чужие отношения. Бог свидетель, в этом я не специалист.

Однажды, в Нью-Йорке, у меня был роман с румынкой, которая собирала старые самовары, а под кроватью у нее стоял ящик с землей из Румынии. Иной раз я подозревал, что в те ночи, когда меня не было, она спала в этом ящике, как Бела Лугоши. У нее чуть пробивались усы, а руки были тонкие и изящные, но в армрестлинге она взяла бы надо мной верх. И кисти у нее были восхитительные, плюс большие грустные глаза, как у скаковой лошади, а когда мы занимались любовью, она рыдала, словно у нее разрывалось сердце. Когда я спрашивал, все ли с ней порядке, она отвечала, конечно, просто я думала о Бухаресте. Они писала на обоях своей квартиры странные, короткие стихотворения. Некоторые я запомнил.

 
Рядышком прошла друида,
С тела капала вода.
Принявший кельтов магию,
Находит жизнь загадкою.
Ее глаза прекрасные и идеальный нос,
Однажды станут пищей для стаи воронья.
Чести этой не искала,
Полиглотом я не стала.
 

Не Шекспир, конечно, но мне нравилось. Полагаю, она была немножко ку-ку. Подсознательно я наверняка это чувствовал. «Я – не палиндром, – говорила она. Не одинаковая сзади и спереди. Но ты имел меня и так, и этак, поэтому знаешь». И она могла сказать такое ни с того, ни с сего. Однажды мы смотрели на закат из окна закусочной на Тутовой улице, на краю Чайнатауна, и она спросила: «Если император заведет свои микки-маусовские часы, сколько орехов какао получит обезьяна? Никто не знает». По ее словам, она могла читать мысли, но предпочитала этого не делать, потому что ее это сильно расстраивало. Вы на нее немного похожи.

Однажды она пекла оладьи, когда все здание начало трясти. Мыши, сказала она. Сведенборг приходил к ней во сне, чтобы сказать, на кого ставить на собачьих бегах. И этот сукин сын всегда ошибался, за исключением одного раза, когда я не последовал его совету. Собачьи бега – то самое место, где мы узнаем, что Бога или нет, или он издевается над нами.

Она говорила, что в Румынии есть места, в которых жили призраки еще до того, как там появился кто-то еще. Пещеры, более древние, чем велосипед Бога. Большая часть реальности скрыта в смутно понимаемых ритуалах, говорила она. В этих пещерах есть место, где девственница ждет своего мужчину. И она предупредила меня, если старуха с первого этажа дает тебе коробку и говорит не открывай ее, не открывай ни в коем случае. Потому что если откроешь, сразу станешь стариком.

У нее был альбом с фотографиями, который она доставала, если наваливалась тоска по дому, и она показывала мне всех своих родственников, оставшихся в Румынии. Все выглядели так, словно их только выкопали из земли.

Но если я действительно чувствую себя потерянным, то представляю себе эту румынку голой. Одного этого воспоминания достаточно, чтобы появилось желание пожить еще какое-то время. Она была шедевром. Я любил ее, как собака любит кость. Она убежала с мужчиной, моральные принципы которого были, как у змея, а ум – как у ногтевого грибка. Любое существо, которое ты любишь, составная картинка. И тебе никогда не собрать все фрагменты. Она оставила мне записку на кухонном столе. А в ней – отрывок стихотворения. Четыре строчки:

 
«Конкретика – это не главное,
Тайные знаки старайся найти.
А назвавшие меня безумной,
Сгорят под ветром и дождем».
 

Я улетел в Лондон, чтобы утешиться, для меня это что-то вроде визита к подологу, чтобы привести в порядок пальцы ног. И там, где улица Друидов делает резкий поворот, я сел и заплакал. Однажды мне показалось, что я увидел ее, последовал за ней, но она исчезла здесь, по площади Семи циферблатов. Может, поэтому я продолжаю приходить сюда, не знаю. Но всякий раз, когда прихожу, теряюсь вновь. Некоторые места имеют для человека особое значение, только ты не знаешь, что они означают. Вы понимаете?

В детстве вы ехали за город и смотрели на звезды. Когда мы смотрим на звезды, то думаем, это настоящее, а на самом деле мы смотрим на прошлое. Мы видим не звезды, какие они теперь, в этот момент, но какими они были в прошлом, в зависимости от того, сколько световых лет нас разделяет. И мы смотрим не на одно прошлое. Мы видим множество прошлых, потому что звезда, до которой пятьдесят световых лет, соседствует со звездой, до которой тысяча этих самых лет. Но их свет приходит к нам одновременно, мы думаем, что они как-то связаны, часть созвездия, хотя на самом деле между ними гигантская пропасть, как времени, так и пространства. Они только выглядят близкими, из-за того, с какой точки мы смотрим на них. То, что выглядит близким, на самом деле может оказаться невероятно далеким. Мы смотрим на них и оцениваем их красоту, но, когда тянемся к ним, коснуться не можем.

Вот почему мы здесь, в этом цирке, все мы животные, а клоуны уехали на клоунском автомобиле, и некоторые из нас в клетках, причем есть и такие, кто этого еще не знает, и все пропахло попкорном и львиным навозом. Потерянные-потерянные-потерянные-потерянные-потерянные. Женщина приходит, женщина приходит, женщина приходит, но не так, чтобы часто, и скоро все это уйдет.

Все хорошо. Не обращайте на меня внимания. Я слишком много выпил. На самом деле меня здесь и нет. Я просто пишу пьесу о мужчине в баре, сидящем рядом с очень грустной женщиной, который пытается чуть поднять ей настроение. Если только вы не захотите…

А вот и он, ваш дружок, это ублюдок, нарисовался, возвращается, как по заказу. Я чувствовал, что он вернется. Но если вы хотите…

Нет, я так не думаю. Что ж, приятно было с вами поговорить. Хорошего вам вечера. Надеюсь… (Пауза). Да что же это такое. Опять ужасное чувство дежавю. Я здесь уже был. Я все это говорил. Естественно, был и говорил. Здесь мы движемся по кругу, как лопасти ветряной мельницы. Это же Семь циферблатов.

(Падающий на него свет меркнет и гаснет полностью).