Текст книги "Двойная игра"

3

Гюнтер Вольман занимался фотографией с самого детства. Иногда ему в голову приходила мысль, что его увлечение объясняется любовью к темноте. Сладострастная дрожь пронизывала все его тело, когда он смотрел на мир, припав к окошку видоискателя. В такие минуты у него возникала иллюзия власти над людьми. Но самым большим удовольствием для него были часы, проведенные в собственной фотолаборатории – темной комнатушке, находящейся в его квартире. Он закрывался там с наступлением ночи и нередко выбирался оттуда лишь после восхода солнца.

Ни в одном другом месте он не чувствовал себя так спокойно, как в этой комнате – в сумраке, слегка подкрашенном красным светом, и в тишине, похожей на тишину склепа.

В дневное время Вольман отправлялся на заработки, занимаясь частной практикой фотографа. Он сотрудничал с рядом популярных изданий, поставляя им фотоматериалы. Это приносило приличные деньги. Иногда он целыми днями бродил по Берлину и его окрестностям в поисках сюжета. На одном его плече висела тяжелая прямоугольная сумка с никелированными застежками, а на шее болтались три фотоаппарата, всегда готовые к работе. Бесстрастный по натуре, Вольман, как ни странно, специализировался на сюжетной съемке людей и животных. Его снимки были полны динамики и ценились довольно высоко. Ребенок, скармливающий эскимо тюленю в Тиргартене, пожилая дама, бранящая уличных художников-модернистов, победительница конкурса красоты, окруженная восторженными поклонниками, – всё это было среди его работ.

Но у него существовали и другие интересы. Надо отметить, что у него были несколько странные сексуальные наклонности. Потакая своим необычным желаниям, он сблизился с воротилами порнобизнеса, которые время от времени звонили ему по телефону, сообщая лишь время и место, куда Вольман должен был прибыть со своей аппаратурой. Он сделал несколько снимков вакханалий для содержателей борделей из различных концов Европы, и они щедро оплатили его труд. Но такая работа доставляла ему мало удовольствия. Он предпочитал снимать одиночек, особо изощренных в своем деле.

Только что сделанные работы висели на бельевой веревке, которую Вольман приспособил для сушки снимков. Очередной объект фотосъемки звали Гретой. Она имела пышные формы, но по своему безразличию ничем не отличалась от множества моделей, с которыми приходилось работать Вольману. Такое поведение среди женщин её сорта было вполне оправдано: пройдет ещё несколько лет, тело её потеряет свою фотогеничность, и если она не успеет выйти замуж, то рискует остаться без средств к существованию.

Работа с ней была изнурительна. Грета не имела ни капли юмора, и согнать с её лица маску скуки казалось практически невозможным. Вольман отснял четыре цветных и одну черно-белую пленку, где Грета была изображена в крайне свободных позах, что могло привлечь особо искушенного заказчика. Проявитель заканчивался, а это всегда раздражало Вольмана. Но сейчас он просто пришел в ярость. Громко ругаясь, он стал переливать раствор в кювету и не услышал, как в коридоре прозвенел звонок.

Он был поглощен работой, когда дверь фотолаборатории распахнулась, заполняя темное помещение лимонно-желтым светом. В замешательстве он даже забыл, что строго-настрого запретил кому-либо заходить сюда, и, более того, он просто никого не ждал в этот день. Вольман сделал два машинальных шага и остановился на пороге, оперевшись рукой о косяк.

Нежданный гость поздоровался по-немецки с легким акцентом, и Гюнтер, не задумываясь, ответил на приветствие. Он был крайне смущен внезапным вторжением незнакомца, и от этого мысли его путались. Ему даже не пришло в голову спросить пришельца, кто он такой и как проник в квартиру.

На незнакомце был серый старомодный габардиновый плащ, усыпанный темными точками, что говорило о том, что на улице шел дождь. Человек был высок ростом и довольно худ. Его лицо озарилось улыбкой, а рука скользнула в карман плаща. Вольман похолодел, когда гость извлек из кармана черный с голубоватым отливом пистолет 22-го калибра. Фотограф стал пятиться в глубину лаборатории.

Словно опытный игрок, неторопливо намазывающий мелом кий, посетитель достал из другого кармана небольшой блестящий цилиндр.

Широко раскрытыми глазами Вольман наблюдал за манипуляциями незнакомца. Фотограф вцепился в край стола, на котором были расставлены кюветы с растворами, ноги его налились свинцом, и если бы сейчас ему представилась возможность бежать, то он не смог бы сделать и двух шагов.

Тем временем убийца аккуратно приладил глушитель и небрежно направил пистолет на Вольмана. Не говоря ни слова, незнакомец водил стволом, словно примеряясь, в какую часть тела всадить пулю.

Вольман ничего не услышал. Пуля попала в него одновременно с тем, как прозвучал хлопок выстрела. Она вонзилась в переносицу, чуть ближе к правому глазу. Несчастный фотограф рухнул на пол, на лице его застыла смесь упрямого непонимания и животного ужаса. Убийца выстрелил еще два раза в голову жертвы, но Гюнтеру Вольману было уже все равно.

Гость отделил глушитель от пистолета и засунул все это обратно в карманы своего плаща.

Сохраняя абсолютное спокойствие, он достал из внутреннего кармана конверт и положил его на крышку орехового бюро Вольмана. Выдвинув ящики, он стал рыться в папках и упаковках фотобумаг, пока не нашел то, что искал. На самом дне одного из ящиков лежала сиреневая папка с неразборчивыми каракулями на корешке. Пришелец уверенно развязал тесемки и, выудив из папки три фотоснимка, вложил их в конверт, заранее надписанный. Он аккуратно заклеил конверт и затем, уложив папку обратно в ящик, закрыл кабинет и, держа конверт в руке, направился к выходу.

Перед самой дверью он остановился, огляделся и, выключив свет, вышел. Спустившись на лифте вниз, незнакомец еще раз проверил адрес и бросил конверт в ящик, висевший на соседнем доме.

Завтра утром три фотоснимка с изображенным на них Дэвидом Андерсоном отправятся в путь.

Адресатом на конверте значился Ральф Коллингсуорт...

4

Юрий Кущенко был измотан до предела. Уже тридцать шесть часов подряд он скрывался в лесу, не решаясь выйти на открытую местность. Уйти от погони не составило большого труда. Выдать себя за Андерсона оказалось еще легче. Там, на мосту, и в самолете по пути в Америку все это делалось предельно просто. Но вот спать на земле было сложнее, чем он себе это представлял.

Ночь уже спускалась на землю, и в лесу с каждой минутой становилось все темнее. Юрий проверил содержимое своей наплечной сумки: смена белья, набор для бритья, пачка новеньких хрустящих долларов... Довольно легкий груз, но человек, убегающий от погони, должен иметь его с собой как можно меньше. Любая лишняя вещь могла послужить для него помехой. У него было только две недели, чтобы выполнить задание. Настало время отправляться в путь.

Кущенко вынул из сумки чистое белье, засунул сверток под камень и быстрыми шагами направился к узкому провинциальному шоссе, видневшемуся меж деревьев. Он знал, что после наступления темноты машин будет совсем мало и если он не остановит кого-нибудь в течение часа, то получит прекрасную возможность провести еще одну ночь на земле и потерять еще один драгоценный день, так как всего через четыре дня должна была состояться его первая встреча с резидентом.

Когда он достиг дороги, солнце скрылось за деревьями, подсветив только их верхушки. Шоссе осталось в тени. Справа послышался рокот мотора мощного грузовика, идущего на низкой передаче. Водитель преодолевал многочисленные повороты петляющего шоссе. Кущенко был почти уверен, что водитель охотно подвезет его, но грузовик двигался медленно и такая поездка могла стоить ему драгоценного времени. Он надеялся, что за грузовиком плетутся две-три легковушки, не решаясь обогнать тяжеловесного монстра на поворотах.

Удостоверившись, что ни одной травинки или листочка не пристало к его одежде, Кущенко вступил на заросшее жухлой травой пространство между лесом и обочиной дороги. Вокруг быстро темнело, и лишь у самого горизонта можно еще было различать синеватый клочок неба. Еще минута, и на землю обрушится глухая мгла, Тем временем грузовик приближался. Его двигатель взвыл, когда водитель включил следующую передачу. Лучи света от фар автомобиля реагировали на каждую неровность дорожного покрытия. Последний поворот, и стволы деревьев по ту сторону дороги осветились желтым светом.

И вот грузовик уже стало видно полностью: черная громада с двумя горящими фарами и мигающими сигналами поворота. Позади грузовика Кущенко разглядел три легковых автомобиля, следующих гуськом друг за другом.

Две выхлопные трубы грузовика, загнутые вверх, плевались клубами черного дыма. Кущенко подошел ближе к обочине как раз в тот момент, когда водитель грузовика уже не смог бы поймать его ярким светом фар, и тяжелый автомобиль, не останавливаясь, прогромыхал мимо. Следующие две машины пронеслись следом, не замечая Кущенко, словно их удерживало гравитационное поле грузовика.

Кущенко выругался. Но вот вдруг вспыхнули яркие огни торможения, и третья машина, уже, казалось, растворившаяся во мраке, резко затормозила у обочины. Юрий подхватил болтавшуюся на плече сумку и легким бегом направился к автомобилю. Это была небольшая спортивная машина. Красный свет задних габаритов отражался на белой эмали кузова, отчего машина казалась выкрашенной в розовый цвет. Водитель потянулся и открыл правую дверь. Кущенко забрался внутрь, поблагодарив его.

– Куда направляетесь? – спросил тот.

Кущенко повернулся к водителю, окинул его взглядом.

– Мне все равно, – ответил он беспечным тоном.

В салоне пахло новой кожей; оригинальная приборная доска со множеством огней и разноцветных горящих значков и датчиков на жидких кристаллах свидетельствовала о том, что это, вероятно, одна из последних моделей, и притом не самых дешевых. Салон больше напоминал кабину космического корабля.

– Что это за машина? – поинтересовался Кущенко.

– "Плимут Конквест". Симпатичная, не правда ли? – водитель широко улыбнулся. При этом на его белых зубах отразилась радуга огней приборной доски. – Сделан на "Мицубиси". В Штатах таких машин немного. Турбодвигатель, на ста пятидесяти чувствуешь себя, как в самолете, идет ровно... Горючего почти не потребляет. Вообще-то, я не привык к быстрой езде, но для любителя эта малышка сделает все и даже больше.

Кущенко кивнул. Водитель был чуть старше тридцати; короткие рукава его белой курортной сорочки обнажали сильные, загорелые руки. Это немного смутило Кущенко, но выбора не оставалось, время было слишком дорого.

– Извиняюсь, – сказал Кущенко. – Если не затруднит... После ужина я имел неосторожность проглотить кварту "портера"...

– А-а, – водитель опять широко улыбнулся, – понимаю. Автостанция еще не близко, но можно прогуляться в травку.

Беспечность водителя насторожила Кущенко. Этого парня совершенно не смущало присутствие в его машине незнакомого человека, которого он подсадил в малонаселенной местности, на краю леса, и который, вдобавок, даже не знает, куда ему ехать. Кущенко много слышал о беспечности американцев, но этот тип превзошел все ожидания.

– Ну, если вы не возражаете, я так и сделаю. Большое спасибо, – ответил Кущенко.

– Никаких проблем, – сказал водитель и притормозил.

Когда автомобиль остановился, Кущенко открыл дверь и исчез в высокой траве. Тем временем, водитель "плимута" извлек кассету из бортовой магнитолы и, не глядя в ту сторону, куда ушел его пассажир, стал рыться в "бардачке" в поисках замены. Он отыскал подходящую запись, закрыл "бардачок" и включил магнитофон.

С первым аккордом шлягера в открытом окне водительской двери показалась рука, сжимающая маленький плоский автоматический пистолет.

– Выходите, – произнес Кущенко механическим, лишенным интонации голосом. – Быстро.

– Что, черт возьми?.. – протест водителя был прерван резким щелчком предохранителя.

Кущенко распахнул дверь. Чувствительная электроника отреагировала на это громким писком, напоминающим о том, что дверь открыта.

Кущенко присел на низкий капот автомобиля и повел пистолетом.

– Поднимите руки, будьте любезны, – вежливо попросил он водителя, когда тот вылез из машины.

Неудачливый автомобилист, ничего не понимая, поднял руки.

– Сюда, – Кущенко указал на заросли травы и пропустил пленника вперед. Тот сделал несколько неуверенных шагов, споткнулся и упал на одно колено. Кущенко отпрянул назад, готовый к любой неожиданности, к любому малозаметному движению. Но водитель молча поднялся на ноги, не опуская при этом рук, и побрел в заросли. Кущенко последовал за ним. Отполированные плоскости пистолета поблескивали в его руке.

Водителю вдруг вспомнился тир в парке аттракционов. Оружие – по сути дела, никчемные безделушки, годные только для того, чтобы колоть орехи, – выглядело там весьма солидно, освещенное балаганными огнями, яркие блики скрывали множество дефектов. У него появилась надежда, что и этот пистолет, возможно, окажется всего лишь пугачом или газовой хлопушкой.

– В лес, пожалуйста, – сказал Кущенко и свободной рукой указал на деревья, смутно вырисовывающиеся во мраке. Водитель понимал, что его шансы ничтожно малы, пока его противник не допустит какой-нибудь ошибки.

В лесу стояла мертвая тишина. Тихий звук двигателя "плимута" сюда не доносился. Под ногами чуть слышно похрустывали сухие листья, ветер лениво качал ветви деревьев. Где-то рядом пискнула летучая мышь, и звук этот прозвучал, как ружейный выстрел, заставив обоих – агента и его жертву – покрыться холодным потом. Нервы обоих были напряжены до предела.

– Сюда, – указал Кущенко на свободный от растительности участок земли между огромным валуном и коренастым вязом. Он сказал это почти шепотом и через мгновение повторил команду: – Остановитесь, дальше идти незачем.

– Зачем вы это делаете? – Вопрос застал Кущенко врасплох.

Он подумал и ответил:

– Вы не поймете меня, если я назову причину. – Разговор начал действовать ему на нервы. Он мысленно просил Бога, чтобы этот парень не начал молить о пощаде. Это подорвало бы его решительность.

Глаза Кущенко постепенно привыкли к темноте, Белая сорочка водителя, казалось, светилась во тьме, колыхаясь в метре от земли.

– Пожалуйста, отвернитесь, – сказал Кущенко. То, что этот парень находился совсем рядом, лишало Юрия решимости, и он почти извинялся перед своей жертвой.

– Пожалуйста, если вам нужна машина...

Но Кущенко прервал его:

– Потише, если можно. – Он подошел ближе. Несчастный пленник тупо смотрел прямо в темноту. На какое-то мгновение Кущенко попытался представить себе, о чем тот сейчас думает, но тут же отогнал неприятную мысль.

Он сделал еще один шаг и, словно желая удостовериться, что его жертва еще здесь, вытянул вперед руку, сжимавшую пистолет. И вздрогнул, когда ствол уперся в лопатку пленника.

Кущенко невероятным усилием воли подавил дрожь. Его многолетний опыт работы в МВД сейчас оказался бесполезным. Несколько секунд они стояли неподвижно: жертва, глядя перед собой бессмысленными глазами, и палач с оружием, готовым выстрелить. Все это было похоже на какую-то жуткую скульптурную композицию. Затем Кущенко провел стволом пистолета вдоль позвоночника водителя, словно что-то разыскивая.

Тот слегка повернул голову и, останавливаясь на каждом слове, медленно произнес:

– Я могу выкурить сигарету? Я полагаю, вы собираетесь убить меня, так могу ли я по крайней мере сначала покурить?

– Хорошо, курите, – ответил Кущенко, – только быстро.

– Спасибо, – промолвил тот и стал рыться в карманах.

Абсурдность ситуации, подкрепленная спокойным тоном водителя, была осознана Кущенко несколькими мгновениями позже. Его тело начало сотрясаться от сдавленного смеха. Уставший от борьбы со своими эмоциями, Кущенко попытался взять себя в руки, но дурацкий смех просто прорывался наружу, как вода из кипящей кастрюли. В какой-то момент он даже почувствовал, что уже готов отказаться от задуманного, но тут же опомнился и твердым, насколько это было возможно, голосом произнес:

– Поторопитесь. У меня мало времени. – Он чувствовал, что промедление может совсем сломить его решимость.

Водитель возился с зажигалкой. Скрежет её колесика, казалось, заполнял весь лес, а искры, разлетающиеся от кремня, были ярче, чем огни автострады. Но газ не загорался. Водитель выругался, попробовал еще несколько раз, и наконец желтое, яркое пламя вдруг вспыхнуло в его руках.

Неожиданная вспышка отрезвляюще подействовала на Кущенко. Твердой рукой он поднял оружие и дважды нажал на спуск. Первая пуля попала жертве в затылок, вторая – чуть ниже. Звук выстрела диким гулом отозвался в лесу и затих, растворившись среди деревьев.

Злосчастный обладатель "плимута" с турбодвигателем тихо лежал меж корней вяза, только что прикуренная сигарета дымилась рядом с его вытянутой рукой. Кущенко поднял ногу, чтоб затушить её, но, передумав, нагнулся. Он несколько раз быстро затянулся, выпустив дым через ноздри, и, отбросив окурок, направился обратно к шоссе.

Идти оказалось не так уж легко: почва изобиловала множеством мелких камней и ямок. Каждый шаг грозил вывихом стопы. Колючий кустарник цеплялся за одежду, как будто хотел задушить в своих объятиях. Ветка шиповника хлестнула по лицу, оставив на щеке два пореза. Агент остановился, чтобы вытереть кровь. Но носовой платок зацепил шип, оставшийся в ране, и Кущенко почувствовал, что расцарапал себе всю щеку.

Когда деревья стали редеть, Кущенко увидел вспышки света на шоссе. Он остановился и прислушался. Ничего, кроме ворчания двигателя "плимута", он не услышал. Однако свет фар "Конквеста" был бы неподвижен, а яркие вспышки должны были принадлежать другому автомобилю, возможно, полицейскому.

Кущенко ничего не оставалось, как только выйти на шоссе и непринужденно направиться к "своей" машине. Только он показался из леса, как причина вспышек стала ясна: прямо позади "плимута" стоял патрульный автомобиль полицейского управления Вирджинии с включенным маячком. Полицейский стоял рядом, облокотившись на капот своей машины. Кущенко похолодел, но присутствие духа не покинуло его.

– Что-нибудь случилось, лейтенант? – спросил он, подходя ближе.

– Вот это меня тоже интересует, – ответил тот. – Что здесь происходит?

– Ничего, – ответил Кущенко и замялся, – я ходил по нужде.

– А что за нужда оставлять ключи в замке? Это, знаете ли, небезопасно.

– Вы правы, лейтенант, но в такое время здесь никого нет... – Кущенко замялся. Он чуть не проговорился, и полицейский, как показалось, тоже что-то заметил.

– Будьте добры, покажите документы, – потребовал он.

– Какие документы? – переспросил Кущенко, делая глупое лицо.

– Документы на машину, – повторил полицейский, расстегивая кобуру.

– А, да-да, – засуетился Кущенко, – сейчас, одну минуту. Они в "бардачке".

Он обошел машину, забрался на водительское сиденье и перегнулся через рычаг переключения скоростей. Тут он внезапно осознал, что не знает, как открывается "бардачок".

– О, простите, – воскликнул он, – они все-таки, кажется, у меня в бумажнике, – он выбрался из машины и полез в карман брюк. Полицейский внимательно наблюдал за ним. Но, несмотря на это, пистолет застал его врасплох. Пуля попала ему чуть выше левого глаза. Голова его резко откинулась, и второй выстрел, намеченный в лоб, не достиг цели. Но это уже не имело никакого значения.

Кущенко знал, что полицейский умер прежде, чем его тело распласталось на земле.

Новая вспышка света за поворотом возвестила о приближении другой машины. Он собирался спрятать тело и загнать машину куда-нибудь в лес, но времени на это теперь уже не было. В мгновение ока он очутился за рулем "плимута". Кущенко понял, что еще сможет скрыться незамеченным. Если приближающаяся машина остановится, то он будет уже далеко, а если нет, то водитель, вероятно, не заметит труп полицейского, лежащего со стороны обочины. В любом случае трудно будет связать убийство с маленьким спортивным автомобилем.

5

Элбрайт оказался проницательным – Болан понял это сразу. Но молодой сотрудник ЦРУ был неопытен. Сидя в номере отеля, друг напротив друга, они создавали впечатление совершенно противоположных по типу людей, и каждый из них понимал это. Элбрайта уполномочили инструктировать Майкла Бейкера. Его природная проницательность подсказывала ему, что человек, сидящий по ту сторону стола, был чем-то из ряда вон выходящим.

Болан сидел молча, почти без движения. Когда Элбрайт осознал, что первое слово за ним, он долго соображал, как начать беседу, и, так и не решив этого, заговорил растерянным голосом:

– Я... извините, даже не знаю, с чего начать...

– Начните с начала, – посоветовал Болан, и тень улыбки скользнула по его губам.

– Хорошо... э-э... Итак, сначала все было нормально. Я имею в виду, во время обмена... Они опоздали. Не так, чтобы очень, минут на двадцать, может быть. Шел дождь... Ну, операция прошла успешно, вот, в принципе, и все...

– А что было потом? – спросил Болан. – Ничего любопытного не произошло?

– Нет, нет... хотя... постойте. Был один инцидент. Кто-то фотографировал...

– А подробнее?

– Я не знаю, кто. Мы как раз вернулись к своим машинам. И тут кто-то вышел из тумана, и щелкнули три вспышки. Затем он так же внезапно исчез, – Элбрайт помедлил, – преследовать его было бесполезно... Мы и понятия не имели, кто это мог быть... Коллингсуорт просто взбесился.

Болану было знакомо это имя, но он не подал виду.

– Кто это? – спросил он.

– Заместитель шефа Берлинского отделения.

– Так, ну и что он сделал?

– Когда?

Не скрывая раздражения, Болан воскликнул:

– Да после этих чертовых вспышек!

– А-а... Да я уже сказал: он просто взбесился. Мы посадили Андерсона в машину и отвезли в Темпельхоф.

– Ваш шеф что-нибудь говорил по дороге?

– Да, он предположил, что есть утечка информации. Он сказал, что если найдет того, кто проболтался, то отрежет ему язык или что-то в этом роде... – Элбрайт задумался на мгновение. – Да! – сказал он заговорщическим тоном, – одна странная, на мой взгляд, деталь: там на мосту во время обмена, когда мы встречались с русскими, он некоторое время разговаривал о чем-то с их старшим. Мы не могли слышать, о чем, так как они отошли в сторону. Они производили впечатление старых знакомых: шутили, смеялись...

– Это все?

– Да, вроде все...

Болан перевел взгляд в дальний угол номера. В воцарившейся тишине Элбрайт продолжил:

– Да, точно все.

Он почувствовал себя не очень комфортно. Болан сидел неподвижно. Казалось, он о чем-то напряженно думает.

Разговор на мосту он оставил без внимания, как происшествие, не имеющее никакого отношения к делу. Бравада была в порядке вещей при таких встречах. Болан не раз оказывался свидетелем подобных "рукопожатий". Более того, в таких ситуациях нередко возникает доброжелательное отношение к противнику. Честь и храбрость не были исключением для обеих идеологий. Даже её величество Мафия, несмотря на все свое зло, насчитывала в своих рядах немало людей, верных её законам, какими отвратительными они бы ни были.

Признание за врагом этих двух качеств хоть и не гарантировало спасение от него, но тем не менее заслуживало почтительного поднятия шляпы. Болан знал, что некоторые из сотрудников КГБ уважали его, но это уважение не помешало бы им пустить ему пулю в лоб, если бы вдруг появилась такая возможность.

Элбрайт, наконец, взял себя в руки и принялся с любопытством разглядывать своего собеседника. Глядя на Болана, он не ошибся, решив, что этот человек обладает чудовищной силой и энергией: казалось, что даже воздух вокруг него был наэлектризован и при каждом движении по коже и одежде этого человека пробегали электрические разряды.

– Ну хорошо, – неожиданно начал Болан, – мы отдали трех болгарских недоучек за нашего доблестного пилота-разведчика, чья ценность в несколько раз выше, чем ценность всех троих вместе взятых. Я правильно излагаю?

Элбрайт кивнул, и Болан продолжил:

– Во время обмена ничего существенного, за исключением вмешательства таинственного фотографа, не произошло. Летчик благополучно возвращается домой и через двадцать четыре часа исчезает. Одно из двух: либо он невзлюбил современные телешоу, либо случилось что-то более серьезное, верно?

– Абсолютно, – Элбрайт одобрительно кивнул головой.

– Так что же могло случиться? – голубые глаза Болана приобрели стальной оттенок. Он смотрел на Элбрайта с таким видом, словно тот знал разгадку исчезновения Андерсона, но сознательно уходил от ответа. – Есть у вас какие-нибудь соображения?

Элбрайт пожал плечами.

– Если начать с исчезновения, то я вижу здесь только два варианта: либо он ушел по своей воле, либо кто-то неизвестный приложил к этому руку. – Элбрайт улыбнулся, довольный собой.

Лицо Болана не выразило никаких эмоций, и Элбрайт продолжал:

– Я все же склонен считать, что мы имеем дело со вторым случаем.

– Почему?

– Да потому, что первый вариант лишен всякой логики...

– Не думаю.

– Хорошо, но вы сами сказали, что Андерсон был в несколько раз ценнее, чем эти проклятые болгары. Не исключена возможность, что русские опять забрали его к себе.

– Да, это возможно, – согласился Болан и поудобнее устроился в кресле, – но вы уверены, что эти болгары стоят ровно столько, во сколько их оценили в Лэнгли? Может быть, вы упустили что-то, что делает их более важными фигурами?

– Лично я не могу себе представить, что... – ответил Элбрайт.

– Мне очень жаль, – продолжил Болан, – я думал, что таким, как вы, платят за то, чтобы вы развивали и использовали свое воображение.

Элбрайт подавил недовольную ухмылку, когда понял, что его собеседник не шутит.

– Считайте, что у вас есть небольшая халтурка на завтрашний день, – сказал Болан. – Проверьте все, что вы знаете о болгарах. Пролистайте архивы, пока не будете знать их наизусть, но удостоверьтесь, что ничего не упущено. Броньола прав: что-то здесь не так, и мне нужен ключ, малейший намек, с которого я мог бы начать.

Нервозное состояние вновь овладело Элбрайтом, в его голосе опять появилась дрожь:

– Последний вопрос, если вы не возражаете... – начал было он.

– Нет, – произнес Болан, вставая с кресла. – Не нужно лишних вопросов.

Дверь номера захлопнулась раньше, чем Элбрайт успел открыть рот.

* * *

Если что-либо случилось, и, более того, это дело начинает попахивать Москвой, то вы совершенно правы: сперва нужно заглянуть под теплые, нагретые солнцем камушки, на которых вы греетесь после обеда. Под ними – вы этого и представить не можете – живут маленькие жучки из КГБ. Вы, разумеется, хватаетесь за голову и падаете в обморок. Вам это кажется невероятным.

Для Мака Болана отнюдь не было тайной, что Америка буквально напичкана советскими шпионами, скрывающимися под масками дипломатов в посольствах и консульствах Вашингтона, Нью-Йорка и других городов, в ООН и множестве других международных организаций и миссий. Но наиболее грязные дела лежали на совести нелегальных агентов, которые хотя и не пользовались дипломатической неприкосновенностью, но зато имели в США полную свободу передвижения и действий, свои дома и квартиры, многие – даже семьи, что отводило от них подозрения. Разумеется, до определенного времени.

Подозрений Броньолы оказалось достаточно для того, чтобы Болан забеспокоился, но тем не менее это было всего лишь предчувствие, не дающее никаких намеков на то, с чего начинать работу. Версия относительно неправильной оценки истинного статуса болгарских шпионов выглядела заманчиво. КГБ использовало болгар повсюду: от доставки сообщений до организации покушений. Как бы интересно ни выглядела эта версия, зацепок не находилось и здесь, пока Элбрайт не переворошит архивы. Но Болан не привык сидеть сложа руки.

В идее наблюдения за тихой улочкой, на которой располагалось болгарское дипломатическое представительство, особого смысла не было, Но все же это оставляло надежду. Особняк, в котором помещалась миссия, был роскошен и находился в центре тенистого квартала, граничившего с Пятой улицей. Как и большинство посольств, это здание неусыпно охранялось.

Болан, разумеется, не собирался проникать внутрь посольства. Отнюдь не потому, что это была суверенная территория Болгарской Народной Республики. Нет, это не помешало бы Маку Болану, если бы у него появилась такая необходимость. Просто то, что он искал, по его мнению, находилось совсем в другом месте. Рано или поздно кто-нибудь из посольства должен был привести его туда, где было ЭТО. Если, конечно, болгары вообще имеют отношение к его заданию. А если это так – на что он надеялся, – то, следовательно, они должны иметь контакты с КГБ.

Русские – очень талантливые разведчики. Они никогда не доверяли плодам цивилизации, и средствам связи в том числе. Вся секретная разведывательная информация передавалась исключительно через курьеров. И уж по этой части не было лучших специалистов, чем болгары. Поэтому Болан установил наблюдение за особняком.

Вероятность того, что любые операции болгарских дипломатов находятся под контролем КГБ, была очень велика. Только в Вашингтоне русских резидентов существовало около десятка. Болан отдавал себе отчет в том, что это игра вслепую и ставки очень велики. Если он ошибется и выследит не того человека, то настоящая дичь ускользнет. Терпение и проницательность были его оружием, единственным оружием, которое помогало ему в его одиноких Крестовых походах.

Болан остановил арендованный "додж" в тени деревьев, на расстоянии квартала от посольства. Он не мог сказать точно, как будет выглядеть то, чего он ждал, но он был уверен, что отличит ЭТО, когда оно появится в поле его зрения. Настала уже полночь, и транспорт в этом районе почти не ездил, но Болан считал, что для наблюдателя в данной ситуации трудно придумать более подходящее время. Еще он был уверен, что курьером, если таковой вообще существует, окажется человек, внешне наименее подозрительный для окружающих. Это ему подсказывал собственный опыт.

В половине второго ночи мимо "доджа" Болана прошуршал длинный лимузин с развевающимися болгарскими государственными флажками на капоте. Машина мягко притормозила и остановилась у железных ворот посольства, через мгновение она исчезла за высокими, глухими стенами. Без всякого сомнения, это один из местных тузов возвращался с очередного приема, которые, казалось, были основной обязанностью дипкорпуса. Дорогая еда и напитки, громкие слова и картинные жесты не имели – это поймет и младенец – ничего общего с решением международных проблем. Болан же, вообще, не понимал, какая польза от всей этой дипломатической братии.

Когда большой автомобиль растворился в темноте двора, тяжелые ворота бесшумно закрылись и на улице вновь воцарилось безмолвие. В течение следующего часа не произошло ничего, заслуживающего внимания. Изредка по улице проезжали случайные автомобили, несколько машин припарковалось около частных особняков, расположенных по соседству с посольством.