Текст книги "В колыбели с голодной крысой"

– Здесь содержатся обвинения двух видов, – сказал я, постучав по папке. – Доказанные и предъявленные. Доказанные обвинения были пяти – десятилетней давности и связаны со слушаниями парламентской комиссии. Предъявленные обвинения, не получившие подтверждения, видимо, более поздние по времени. Но я не вижу ни одной вырезки об обвинительных актах, слушаниях в судах и вердиктах. Просто голословные обвинения на слушаниях комиссий конгресса.

Флейш сдержанно улыбнулся.

– В руководстве АСИТПКР – умные люди, – сказал он. – Они очень умело заметают свои следы.

– Из имеющихся здесь материалов следует, – продолжал я, – что АСИТПКР уже очистил свои ряды, избавился от криминальных элементов и так далее. Но я не вижу ни одного доказательства, что они лгут.

– Как я уже говорил, – сказал он, – они очень умело заметают следы.

Я покачал головой:

– Мне жаль, но я не вижу никаких подтверждений вашим словами. Вы собрали все, что только можно было, для подтверждения своей точки зрения из враждебно настроенной прессы, но все еще не доказали своей правоты. Не существует профсоюза, где изредка не приходится выметать мусор из избы.

– Я полагаю, – сказал он, – что вступление в АСИТПКР не в интересах наших рабочих.

– Почему бы не дать им возможность самим решить? Ведь есть же метод, называемый Демократией.

– Откровенно говоря, я предпочитал бы не рисковать. Я еще относительно новая метла здесь. Я не ношу фамилию Макинтайр. Для некоторых фамилия Флейш звучит вполне по-еврейски, хотя я и немец. Дело в том, что мне пока не удалось завоевать такого безоговорочного доверия рабочих, каким пользовался Макинтайр.

Я вспомнил письмо Гамильтона, подписи рабочих и статистику Уолтера.

– Охотно верю, – сказал я.

Он жестом руки попросил выслушать его до конца.

– Одну минуточку. Пытаясь объяснить вам ситуацию, я отступил от своего правила. Вы молоды, неопытны, вы были вовлечены в эту историю, не понимая, что происходит. Я хочу, чтобы вы узнали и мою точку зрения – и Сондры тоже, – и я хочу попытаться объяснить вам, что в конечном итоге, возможно, вы оказались не на стороне ангелов.

Я снова постучал по папке:

– Даже если априори считать, что все здесь сказанное верно, – в чем я сомневаюсь, – но даже если это так, то какова альтернатива? Что со своей стороны можете предложить вы? Ваше дело – это подкупить местную полицию, чтобы она выполняла ваши распоряжения…

– Постойте минутку!

– Вы приехали в мотель в своем “линкольне”, который стоит сейчас у вашего дома, и сказали полицейским, чтобы они пожестче обошлись с парнями из профсоюза. Они сломали пишущую машинку, разорвали мой чемодан и испортили все, что только смогли.

– Я искренне сожалею, слыша такое, – сказал он.

– Почему? Ведь это вы приказали! Меня бросили в тюрьму и там били. Вам бы следовало посмотреть на Уолтера. Они поставили ему фингал под глазом, разбили ему лицо и расплющили ногой руку. И это все тоже по вашему приказанию.

– Я совершенно определенно говорю – нет. Если ваш друг Уолтер пытался оказать сопротивление…

– Покончим с этим. – Я встал. – Вам совершенно все равно, хорош или плох наш профсоюз. Профсоюз хочет забрать у вас часть власти, и это ясно как день.

Он чуть заметно улыбнулся:

– Тогда зачем же я пытаюсь оправдаться перед вами?

– Потому что я Красная Шапочка. А вы цивилизованный Волк, поэтому вы мне сочувствуете. Но ваше сочувствие дешево стоит, и за него нельзя купить мою лояльность.

– Я не пытаюсь купить вашу лояльность, – сказал он. Гладкая поверхность постепенно начала покрываться рябью. – Я пытаюсь разъяснить вам факты. Если вы желаете упорствовать и не хотите понимать, то пожалуйста.

– Вас волнует, кто убил Чарлза Гамильтона? Он слегка тряхнул головой:

– Что?

– Я спросил: волнует ли вас то, что Чарлз Гамильтон убит? Интересует ли вас, кто его убил?

– Это дело полиции – разобраться в том, кто его убил, – возмущенно сказал он. – О чем, черт подери, вы толкуете?

– Человек был жив. Теперь он мертв. Вы воспользовались фактом его смерти, чтобы создать для Уолтера и меня неприятности, но значит ли для вас его смерть что-нибудь еще? Волнует ли вас то, что он мертв?

Он снова взмахнул руками и ответил:

– Но я даже не знаю этого человека.

– Вас должно это волновать. Кому-то это должно же быть небезразлично.

– Ну, я полагаю, его жене небезразлично. И его детям, если они у него есть.

– У него их нет, – отрезала Сондра. Тон, которым она это сказала, был беспристрастен.

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите, – признался Флейш.

– Помните Донна: “Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе; каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и, если Волной снесет в Море береговой Утес, меньше станет Европа, и так же, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол, он звонит по Тебе”.

– О да, – поспешно сказал он. – Хемингуэй это использовал в своем произведении.

– И весь смысл для вас только в этом? Комнатная игра. Отгадай, кто использовал эту известную цитату. Затем попытайся угадать, кто использовал Песнь песней Соломона:

Лилиан Хеллман, Питер де Врайс, Джон ван Друтен…

– Мне кажется, с меня достаточно, – сказал он. Он уже не был таким добродушным, как вначале.

– Да, – сказал я, – полагаю, с нас всех достаточно.

Я вышел к своему “форду” с ощущением полной опустошенности. Я был в логове своего главного врага и выступал там против него, но никто из нас этого не заметил.

Я вернулся в мотель и прежде всего направился в офис, чтобы заказать номера для мистера Флетчера и его команды, и только потом – в свой номер.

До приезда мистера Флетчера мне нечего было делать, совсем нечего. Я тоскливо послонялся по номеру, а затем достал книжку, которую читал Уолтер. Это был детектив про частного сыщика, и, начав читать его, я понял, что описанный в этой книге мир – точно такой же, в котором я внезапно оказался. Разница была лишь в том, что частный сыщик в этой книжке знал, в каком мире он живет, знал, с чем он может столкнуться и как на это реагировать. Как только раздавался стук в дверь, он хватался за свой надежный сорок пятый калибр, а не за ручку двери, потому что в его мире это всегда был не посыльный от Фуллер Браш, не сосед, а только Неприятность.

Но это был чужой мир. В моем мире, когда кто-то стучался в дверь, я открывал ее, и этот кто-то спрашивал, что на завтра задали по французскому, или предлагал подписаться на иллюстрированный журнал, или принес шесть бутылок пива для спокойной вечерней мужской беседы.

Я читал около двадцати минут, как вдруг раздался стук в дверь. Я вздрогнул и уронил книгу. Но тут же почувствовал себя идиотом, слишком глубоко ушедшим в воображаемый мир книги, и к тому же чрезмерно драматизирующим происходящее в этом скорее убогом, чем опасном городке. Я встал с кровати и открыл дверь.

В комнату вошел Джерри, оттолкнув меня в сторону. За ним вошел Бен и еще один тип, тот, который участвовал в первом полицейском рейде. Они закрыли за собой дверь, и Джерри, глядя на меня с насмешливой печалью, сказал:

– Знаешь что, Пол? Я никогда не встречал такого тупого ученика, как ты. Сначала ты отделался от нас с Беном, а потом поехал беспокоить мистер Флейша. Ну когда, наконец, до тебя начнет доходить?

– Это что, еще один визит к капитану Уиллику?

– О нет. Ни в коем случае. Ты уже получил свое последнее предупреждение.

Пока Джерри говорил, третий тип обошел меня слева, внезапно навалился на меня и, схватив за руки, заломил их назад. А Джерри продолжал:

– Ты знаешь, где мы сейчас находимся, Пол? В подвале полицейского участка, играем в покер.

Затем он отступил в сторону, и Бен начал избивать меня.

Глава 12

Мне на лицо упала холодная мокрая тряпка. Я извивался, чтобы избавиться от нее, махал в воздухе руками, а твердый конопляный узел поворачивался в моем животе, больно царапая стенки желудка. Я перестал вертеться, окаменев в нелепом полуобороте, мои согнутые руки застыли в воздухе, перестав двигаться из-за боли. Хриплый голос произнес:

– Спокойнее, мистер.

Первое, что я увидел, когда открыл глаза, было лицо незнакомого мне человека, а над ним потолок. Лицо склонилось так низко надо мной, что я мог отчетливо разглядеть каждый волосок в его седой бороде. Его сморщенные щеки были неподвижны и возвышались надо мной подобно пирамиде в пустыне и отбрасывали на меня тень. Я разглядел нос, бугристый и изогнутый, как дубинка, с огромными овальными ноздрями, заросшими черными волосами. Тоже огромные карие глаза слезились, как у старого пса, и, хотя очков на лице не было, я явственно видел следы от них на переносице. Лоб был весь исчерчен морщинами, как мысок изношенного башмака, и был высоким и широким, с выдающимися височными костями и редким венчиком седых волос, обрамлявших его. Потом я увидел уши, похожие на ручки кувшина, из середины которых тоже торчали волосы. Большой рот с сухими потрескавшимися губами, растянутый в ободряющей улыбке, демонстрировал неровные желтоватые верхние зубы и слишком ровные и белые нижние.

Я всматривался в это лицо и почему-то подумал, что это лицо одинокого человека, который прожил в одиночестве дольше, чем я существую на свете. Затем я подумал, что это лицо старое, потом – что это дружеское лицо и, наконец, что это – восхитительно некрасивое лицо.

Губы зашевелились, верхние зубы сомкнулись с нижними, и хриплый голос произнес:

– Вам нельзя шевелиться, мистер. Просто лежите спокойно.

Осторожно, стараясь не потревожить узел в моем животе, я снова откинулся на спину. Я лежал на полу в моей комнате в мотеле, возле ножек кровати. Я вспомнил Бена, его сосредоточенное, ничего не выражающее лицо, его кулаки, молотящие по моему животу, левой, правой, левой, правой, и то, как он проворно отклонялся, чтобы моя рвота не попала на него. После этого он измолотил кулаками мне лицо. Работал размеренно, чтобы я как можно дольше не терял сознание. А когда он решил, что мне пора потерять сознание, он стал бить меня, не жалея сил, и в поле моего зрения, красном от крови, его кулаки становились все больше и больше, превратившись в товарный вагон, который проехал по мне и раздавил меня, так что от меня ничего не осталось.

Потом грубая ткань мокрой тряпки коснулась моего лица. И в поле зрения снова попала тряпка, которую держал в руке старик. Это было белое полотенце, на котором кое-где виднелись красно-коричневые пятна.

– Я постараюсь не делать вам больно, – сказал он, и полотенце снова коснулось моего лица. Сильно щипало, как и раньше, но я сдержался и не отвернул голову.

Через некоторое время он вышел, чтобы прополоскать полотенце, и я тихо лежал не дыша, потому что, когда я вздыхал слишком глубоко, узел в животе оживал и начинал сильно скоблить меня изнутри. Он вернулся, немного потер мне лицо полотенцем, а затем сказал:

– Вы сможете подняться и лечь в постель?

– Не знаю. – Глотка у меня болела тоже, как будто я невероятно долго дышал ртом, поэтому мне удалось выдавить из себя только хриплый шепот.

– Я помогу вам, – сказал он и обошел вокруг меня, чтобы взять меня под мышки. Он оказался намного сильнее, чем я мог предположить. Принять сидячее положение мне было сложно из-за пенькового узла, но после того, как я сел, стало легче. Он не пытался поставить меня на ноги; я подполз на коленях к краю кровати, а он, поддерживая меня под мышки и потихоньку подтягивая, поднял и закатил меня на кровать. Наконец я перекатился на спину, задыхаясь и заливаясь солеными слезами из-за болей в животе, а он стоял и одобрительно кивал.

– Очень хорошо. Думаю, это молодчики Флейша так вас отделали.

– Полиция, – прохрипел я, – Бен, Джерри и еще один. Он покачал головой.

– Не имею дело с полицией, – сказал он. – Мне на нее плевать. У меня брат когда-то служил в полиции. Его убили бутлеггеры из Канады. А теперь там совсем другие люди, другая разновидность людей. Где болит?

– Живот.

– Извини мою навязчивость. – Старик улыбнулся, произнося неприятное слово, и принялся расстегивать мне рубашку и “молнию” на брюках, чтобы добраться до живота. Его полные губы сжались, и он покачал головой. – Все в синяках, – сказал он. Он дотрагивался до меня, и я сжимался от мучительной боли. – Болит, – констатировал он. Он сильнее сжал губы и начал их покусывать, глядя на меня. – Думаю, будет лучше, если мы найдем врача, – решил он наконец. Он огляделся вокруг:

– Нет телефона? Нет. Ладно, никуда не уходите. – Он кивнул мне, улыбнулся своей ободряющей улыбкой и исчез из поля моего зрения. Я слышал, как открылась и закрылась дверь, потом я закрыл глаза и решил, что снова потеряю сознание. Я слишком долго боролся, чтобы не заснуть.

Руки, прощупывающие мой живот горящими сигаретами, снова вернули мне сознание. Я открыл рот и закричал, издав очень высокий и громкий звук, на который я не считал себя способным, и тогда рука с запахом, вкусом и фактурой кожи зажала мне рот. Я посмотрел поверх нее выпученными глазами и снова увидел того же старика, пытающегося заставить меня замолчать.

– Мы не хотим привлекать внимание посторонних, мистер, – сказал он. – Вам надо просто потерпеть.

Я терпел. Передо мной сновала туда-сюда маленькая лысая голова в очках в металлической оправе. В то время как в моем животе перемещались огонь и лед, старик продолжал зажимать мне рукой рот, просто из осторожности, и запах и вкус кожи наполнили все мои органы чувств.

Через некоторое время лысая голова поднялась и сказала старику:

– Не поверишь, но ничего не сломано.

– Некоторые из них большие специалисты, – сказал старик. – Я помню, мой брат рассказывал мне об этом. Бутлеггеры часто обрабатывали друг друга, но никогда не оставляли следов.

– Ну, эти-то оставили множество следов, должен тебе сказать. – Он взглянул на меня ясными маленькими глазами и сказал:

– Я обклею пластырем вам живот, так легче будет двигаться. Наложу повязку на лицо. Конечно, вы не будете выглядеть как новенький, но вполне сойдет.

Он сделал, как сказал. Заклеивая меня пластырем, ему пришлось меня немного поворочать, и несколько раз я почти терял сознание, но все же не потерял. Хотя лучше было бы потерять. Затем он слегка отер кое-где мне лицо мокрым тампоном, перебинтовал меня и с удовлетворением закивал, глядя на результаты своей работы. Они со стариком отошли к дверям и зашептались, а после этого врач ушел, а старик вернулся к моей кровати, волоча за собой кресло.

– Вы должны мне шесть баксов, – сказал он. Я потянулся за бумажником.

– У меня как раз есть…

– О, сейчас не надо. – Он отвел мою руку. – Мы должны обсудить другие вопросы. Заплатите мне завтра.

– Хорошо. – Я все еще говорил шепотом, все еще хрипел, но было уже не так больно, как прежде. Мой рот уже не был так сух, и теперь больно было только глотать.

– Меня зовут Джефферс, – сказал он. – Гар Джефферс. Я полагаю, ваша фамилия Стендиш. Я кивнул.

– В этом куске газеты, – сказал он, – они написали, где вы остановились. Я рискнул, и оказалось, что хотя бы это в их статье правда, и вот я пришел, чтобы поговорить с вами. Дверь была приотворена, и я увидел, что вы лежите на полу. Вот как все это было.

Я снова кивнул. Это было легче, чем пытаться говорить.

– А теперь я хочу поговорить с вами о Чаке, – продолжал он. – Они убили его, а он был один из лучших молодых рабочих во всем мире. Чак Гамильтон был моим лучшим другом, и я горжусь, что работал с ним рядом. И я знаю, и вы знаете, что они не собираются ничего делать тому, кто убил Чака. Но пусть я сгорю в адском огне, если буду сидеть сложа руки и помалкивать. Вы понимаете, о чем я говорю?

Еще кивок.

– Это хорошо. Ладно, я знаю, что вас это никак не касается, вы никогда не знали Чака и ничего о нем не слышали. Это мое дело, и я этим займусь. Но я не знаю, с какого конца за него взяться. Поэтому-то и пришел к вам, чтобы попросить о помощи.

– Это важно, – прошептал я. Я пошевелил рукой в воздухе. – Никому нет дела. Это несправедливо, что никому нет дела.

Он благодарно улыбнулся.

– Я надеялся, что вы именно такой, – сказал он, – но в мире таких осталось совсем мало. Теперь все рассуждают как бутлеггеры, и я подумал, что если кто-то не боится пойти против всех, как вы с мистером Килли, то вы наверняка хорошие люди.

– Я не в состоянии помочь, – сказал я, смущенный его словами. – Я и себе-то не могу помочь.

– Насколько я понимаю, вы молодой и умный, – сказал он. – И может быть, в этом залог успеха. А я знаю людей и кое-что о том, что здесь происходит, и, возможно, в этом тоже залог успеха. Может быть, мы сумеем объединиться и наподдать им.

Мы можем объединиться, и Бен сможет наподдать нам обоим одной левой, но я чувствовал необъяснимое удовольствие при мысли, что встану на сторону Гара Джефферса. Он обладал таким простым, ясным и разумным взглядом на вещи! Я засмущался еще сильнее, но почувствовал, что в присутствии этого старика смущение быстро развеется.

– Послушайте, вы помните письмо, которое мы все подписали и послали вам?

– Помню. Но я думаю, они его забрали, потому что оно исчезло из портфеля Уолтера…

– Из того, что лежит вон там? Подождите. – Он взял портфель и заглянул внутрь.

– Да, оно исчезло.

– Значит, им известны ваши фамилии. Он моргнул, и его огромный рот растянулся в лукавой улыбке.

– Через три недели я ухожу на пенсию, – сказал он. – Что, вы думаете, они могут со мной сделать?

– Посмотрите, что они сделали со мной.

– Вы посторонний в городе, у вас нет ни родственников, ни друзей, которые могли бы вас защитить.

– А как тогда объяснить убийство мистера Гамильтона?

– Да. – Он снова сел рядом со мной. – Вы правы. Ладно, я прожил уже почти шестьдесят пять лет. Это очень много.

– Да.

– Ну хорошо. Они забрали письмо. Завтра утром я должен всем сказать об этом, но сегодня позвольте мне сказать вам, что известно мне. Помните, в том письме, которое вы сюда прислали, вы просили прислать вырезки из газет или написать об известных нам случаях. Так вот, нет никаких вырезок из газет и не может быть, и теперь, я полагаю, вам понятно почему.

Я молча кивнул.

– Значит, Чак думал, что, может, ему удастся собрать для вас факты. И вчера на работе он сказал, что вроде нашел кое-что. Знаете, как это делается. Он подмигнул мне, улыбнулся слегка и сказал, что у него есть новости и он выложит их, когда приедут парни из профсоюза. Я просил его пока помалкивать, чтобы не нарваться на неприятности, и он обещал.

Я подумал немного и пришел к выводу, что действовать надо предельно осторожно. И я попытался объяснить это Джефферсу.

– Я видел мистера Флейша, – прошептал я. – Он мне не понравился, он скользкий и вкрадчивый, и у него нет совести. Но я не могу себе представить, что он убивает Гамильтона или приказывает его убить. У него имеется обширное досье, в котором собраны газетные публикации, порочащие наш профсоюз. Он готов к публичной схватке, у него полные пригоршни грязи. Думаю, он не был бы настроен столь воинственно, если бы опасался, что и против него есть компромат.

– Может, Чак что-нибудь и раскопал, только Флейша этим не запугать.

– Ну, не стоит впадать в крайность. Он человек осторожный. Он не станет убивать кого-то, чтобы только удержаться на своем посту. Гамильтон, должно быть, раскопал что-то такое, за что Флейш мог угодить в тюрьму.

– Меня бы это совсем не удивило, – ответил он.

– Но он ведет себя как человек, который ничего не боится. – Я несколько раз покачал головой, злясь на себя за неопытность в таких делах. – Не знаю, не знаю, может быть, я не прав, но я не вижу во всем этом никакого смысла.

– Ладно, плюньте на это, мистер Стендиш, – сказал он и чуть заметно тронул ладонью мою руку. – Сейчас ни о чем не беспокойтесь и отдохните.

Я вдруг заметил, что он опять перешел на официальный тон. Он старше меня на сорок лет, и он назвал меня “мистер Стендиш”. Я почувствовал себя аферистом, выдающим себя за детектива.

– Я просто не знаю, – прошептал я. – Просто не знаю.

– А теперь просто расслабьтесь и не приподнимайтесь и послушайте, что я вам скажу. Я раздумывал над тем, что случилось и что можно с этим сделать, и вот к какому выводу я пришел: Чак что-то узнал, что-то нашел. Я в этом совершенно уверен. А теперь послушайте, какой в этом есть смысл. Если он нашел что-то, это означает, что было что-то, что можно было найти. А если он это нашел, то и мы можем это найти. А как только мы это найдем, то станет ясно, кто убил Чака. Теперь вы усматриваете в этом какой-нибудь смысл?

– Думаю, да.

– Вы устали, – сказал он. – Почему бы мне завтра не прийти сюда утром, мы смогли…

– Нет, пожалуйста, простите меня. – Я закрыл глаза и покачал головой. – Вы правы, нам следует это обдумать. Их больше, и они лучше подготовлены, чем мы, – у нас, вероятно, очень мало времени.

– Вы, безусловно, правы, – сказал он. – Итак, что, по вашему мнению, нам прежде всего надо сделать?

– Если бы только у меня не путались мысли. – Я прикрыл глаза правой рукой и пытался заставить мой мозг работать. Я помнил все труды Гегеля, но почему же, черт подери, я не мог найти конструктивное решение? Через минуту я прошептал:

– Есть еще одно дело, которое нам надо обсудить. Помимо того, что нужно кое-что выяснить и что это вполне осуществимая задача, нам также известно, что убийца знал о тайне, в которую удалось проникнуть Гамильтону. Правильно?

– Абсолютно, – подтвердил он.

– Хорошо. Как убийца мог проведать об этом? Одно из двух: сам засветился, доверившись не тому человеку, или что-нибудь вроде этого, либо один из тех, с кем он разговаривал в тот день, сообщил об этом убийце.

– Не представляю, как это могло произойти, – сказал он. – Насколько мне известно, он ни с кем не говорил, кроме меня, и я предупредил его, чтобы он помалкивал.

– Вы совершенно уверены, что он больше ни с кем не говорил? Может быть, до того, как он поговорил с вами?

Он нахмурился, еще больше наморщил лоб.

– Я не могу быть в этом уверен, – признался он. – Но даже если он это сделал, то это мог быть кто-нибудь из тех парней, которые подписались под письмом, и никто среди них не мог оказаться предателем.

– Может быть, один из них проговорился кому-нибудь еще?

– Нет, сэр, мистер Стендиш, жизнью ручаюсь, они этого не могли сделать.

– Ладно. Вы их знаете, вам судить, мистер Джефферс. Я их не знаю.

– Ox, ладно, оставьте эту чепуху с мистером Джефферсом, зовите меня просто Гаром, если не хотите, чтобы я все время вздрагивал.

Я посмотрел на его улыбающуюся некрасивую физиономию и смущенно замигал. Он два раза назвал меня мистером Стендишем, это мне следовало сказать “зовите меня просто по имени”, но вежливость, этикет не были моими сильными сторонами. Опомнившись от смущения, я сказал:

– Тогда вы должны звать меня Полом.

– Я так и буду, Пол, – сказал он, дружески мне улыбаясь. – И простите меня, что я нарушил ход ваших мыслей.

– Какой уж там ход, просто топтание на месте. Но что я хотел бы сказать: вы ведь знаете тех других рабочих, а я не знаю, поэтому я полностью с вами согласен, по крайней мере пока. Это означает, что мы должны сосредоточиться на другой возможности, на том, что Гамильтон засветился, когда выслеживал их. Есть ли у вас какие-нибудь соображения насчет того, где он за ними шпионил, с кем разговаривал и какие производил розыски?

Он медленно покачал головой, глядя сквозь меня на дальнюю стенку.

– Нет, сэр, у меня их нет. Я ведь до вчерашнего дня и не знал, что он до чего-то докопался.

– Тогда нам придется действовать вслепую. Попытаться представить себе, о чем мог думать Гамильтон, куда мог пойти и с кем бы мог захотеть побеседовать.

– Хорошо, сэр, – сказал он. – И в этом мне нужна помощь. Я даже не знаю, с чего начать строить предположения.

– Если бы я работал в вашей компании, – прошептал я, – и стал бы собирать компромат о ней, чтобы передать их федеральному профсоюзу, куда бы я пошел? – Я подумал немного, глядя в потолок, а затем сказал:

– Я знаю два места, где бы я стал их искать. Во-первых, в профсоюзе компании. Во-вторых, в бухгалтерии.

– Да, сэр, вы абсолютно правы! – Он хлопнул меня по руке и широко улыбнулся. – Посмотреть, не совершаются ли в профсоюзе компании какие-нибудь незаконные дела, а затем проверить, нет ли каких-нибудь махинаций с деньгами компании. Да, сэр! – Он подался корпусом вперед, его старческие глаза сияли. – И я скажу вам, мистер, и я скажу вам, Пол, я могу вам немного помочь. Моя внучка работает в бухгалтерии. Что вы об этом думаете?

– Я думаю, что это замечательно.

– О, как вы правы! Дайте мне подумать об этом и потолковать кое с кем и посмотреть, можно ли поговорить с кем-нибудь из нашего профсоюза. Как вы считаете?

– Но вполне возможно, что мы ничего не найдем в этих двух местах, – предостерег я его. – Тогда стоит поискать где-нибудь в транспортном отделе, или в отделе закупки сырья, или как он там у вас называется. Или же в администрации, да и в любом другом месте. Я бы направился прежде всего именно в те два места и поэтому предположил, что Гамильтон поступил точно так же.

– Да. Конечно, именно туда, в этом есть здравый смысл. – Он проворно и энергично вскочил на ноги. – А теперь, Пол, я скажу, что следует делать вам, – сказал он. – Прежде всего, как следует выспаться и отдохнуть, а завтра утром пойдем ко мне и вы сможете поговорить с моей внучкой. Последние девять лет, с тех пор как ее родители погибли в автокатастрофе, она живет со мной.

– Не думаю, что у нас есть время… – начал я, поднимаясь в постели.

– Я знаю, что вы хотите сказать, – перебил он меня, – но человеку необходим отдых. Работа клеится, только если хорошо выспаться. Так что вы хорошенько поспите, а я приду к вам в…

Дверь широко распахнулась, и мы увидели стоящую на пороге Сондру Флейш.