Текст книги "Похититель моего сердца"

Донна Валентино
Похититель моего сердца

Глава 1

Октябрь 1651 года

В лунные ночи Джиллиан Боуэн охватывал ужас встречи со смертью. Она ужасно мучилась каждый раз, когда приходилось противопоставлять свои слабые силы чудовищной мощи смерти; но особенно тяжело ей было, когда лунный свет растворял все краски, а тени поглощали все звуки. Небо, деревья, волнистые корни на тропинке – все приобретало оттенки серого и черного, становилось беззвучным и безжизненным, как в могиле. Ее всю трясло, хотя плащ на ней был теплее, чем требовалось в эту октябрьскую ночь. Руки у нее дрожали, а в вожжи она вцепилась настолько крепко, что пальцы свело судорогой. Джиллиан была просто не в состоянии ослабить хватку. Она не боялась, что терпеливая, еле переставляющая ноги Куинни закусит удила и понесет, а также не чувствовала слишком большой опасности извне: их с отцом надежно защищали крыша и стены фургона. Не существовало никакой реальной причины для того, чтобы вцепиться в вожжи с такой свирепой решимостью или думать, что ее кто-то преследует, выжидая удобного момента и собираясь напасть.

Хотя эти страхи всегда были в ней, обычно она их сдерживала – но только до тех пор, пока на несколько часов не оказывалась вне дома.

Джиллиан сотни раз сопровождала отца в подобных ночных поездках; так почему же сегодня самообладание подвело ее, а нервы совсем расстроились? Она не могла отделаться от ощущения, что в не освещенных луной местах прячется невидимая опасность и, наблюдая, выжидает удобный момент, чтобы уничтожить ее.

Впрочем, все может быть. От одной этой мысли у нее на лбу выступила испарина. Джиллиан сплела паутину лжи и хитростей для того, чтобы защитить все, что она любила и ценила, и это хорошо помогало ей уже не один год; но сегодня, в серебристом свете луны, она увидела, насколько жалки ее усилия. Демоны, которых она считала побежденными, насмехались над ней: она была бессильна перед тем, чего не понимала, и могла потерять все.

Отец сидел, наполовину завалившись в дальний угол скамьи, и храпел, не подозревая о предчувствиях Джиллиан. Ей страстно хотелось услышать живые звуки, но если бы Уилтон Боуэн проснулся, он лишь усугубил бы ее душевные муки, а не облегчил их.

Копыта Куинни осторожно ступали по опавшим листьям, устилавшим дорогу и наполнявшим морозный воздух ароматом осени. Поблизости раздался соловьиный свист, вторя скрипу колес. И ни одного движения, ни единого звука, кроме этой короткой дрожащей трели и глухого стука копыт. Никакой надежды встретить попутчика. Железное кольцо запретов, наложенных лордом Кромвелем, вынуждало честных англичан проводить ночи дома, за крепко запертыми дверями, чтобы защитить себя от шпионов.

Тропинка повернула, и луна осветила всадника, укрывшегося под раскидистым вязом. Куинни вскинула голову и захрапела. Сердце Джиллиан забилось быстрее от страха и в равной мере от облегчения. Предчувствия ее не обманули – кто-то действительно следил за ней, ждал ее.

Однако это был всего лишь констебль Фрейли; узнав его, Джиллиан усмехнулась про себя. С Фрейли она была в безопасности, ему незачем ее выслеживать: его больше беспокоили бродяги, рыщущие в поисках легкой добычи по лесам графа Арундела. И тем не менее, как ни жаждала Джиллиан обрести попутчика, она предпочла бы ехать дальше одна, борясь со своими страхами, чем в обществе приспешника лорда-протектора.

– Во имя Бога, короля и родины, – резко прозвучал в тишине скрипучий голос констебля.

– Во имя Бога и родины, но не короля, – произнесла Джиллиан условный отзыв.

– Мистер Боуэн, мисс Боуэн!

– Фрейли, – заметила она, – вы сегодня рискнули уехать далеко от главной дороги.

Отец Джиллиан пошевелился и пробормотал что-то невнятное, потом опять затих.

– Хороший вечер для прогулок. – Фрейли направил своего коня в обход фургона. Джиллиан знала, что его зоркие глаза заглядывают под повозку.

– Может быть, нам выйти?

– Не надо, мисс.

По правилам Фрейли должен был тщательно осмотреть фургон, чтобы убедиться, что там никто не прячется, но он этого не сделал, и Джиллиан подумала, что констебль просто устал тыкать шпагой в пустоту под сиденьем. Ему также надоело открывать деревянный ящик, прикрепленный к задней стенке фургона, и находить в нем только лекарства, шерстяные одеяла и веревки. Он обыскивал их фургон много раз, не обнаруживая ничего подозрительного, поэтому сейчас ограничился поверхностным осмотром.

Фрейли явно ждал, что Джиллиан объяснит, куда они с отцом едут ночью, и она не стала дожидаться вопросов.

– Джейми Меткаф умирает.

– Ваш отец поставит его на ноги, – проворчал Фрейли с притворным сочувствием.

– На этот раз вряд ли.

Констебль не стал спорить, но по его презрительной усмешке Джиллиан поняла, что ее мнение он ни во что не ставит. Пронзительно глядя на доктора Боуэна, он как будто ожидал, что тот вскочит и подтвердит, что она не права.

Джиллиан ничуть не обиделась, потому что такое отношение ее устраивало. Она хотела, чтобы все думали, будто она только помогает их любимому доктору Уилтону Боуэну. Между тем уже три года именно она оценивала состояние больного и назначала надлежащий курс лечения. Если об этом узнают, ей никогда не простят. Никто не захочет, чтобы его лечила женщина.

По-видимому, Фрейли она больше не интересовала, так как он стал пристально смотреть в сторону деревьев, а потом повернул голову, прощупывая взглядом темноту.

– Ходят слухи, что Карл Стюарт пытается вернуться во Францию и может проскользнуть здесь. Вы, случайно, не видели поблизости высокого темноволосого нескладного человека?

– Нет, не видела.

– Если заметите кого-нибудь похожего, то кричите как можно громче. В такие ночи, как сегодня, звук разносится далеко.

– Хорошо. – Джиллиан надеялась, что ее неискренность незаметна. Она никогда не доносила на запуганных, похожих на привидения людей, хотя иногда и видела, как они бегут через лес, стараясь ускользнуть от ужасных дозоров Кромвеля.

В душе она пожелала удачи спасающемуся бегством королю. Джиллиан встречала его один или два раза несколько лет назад, когда ее отец блистал в должности придворного врача короля Карла I. Молодой Карл Стюарт был приятным юношей и всего на пять лет моложе ее. Она радовалась, что ему удалось избежать участи его отца, и надеялась, что он доберется до Франции, найдет там убежище и проживет остаток дней в безопасности. В отличие от многих Джиллиан не раздражали суровые правила, введенные Оливером Кромвелем, – они обеспечивали порядок, и ей это нравилось.

И все же она никогда бы не выдала опального короля. Они с Карлом Стюартом были родственные души, хотя она ему об этом ни за что не сказала бы, даже если бы вдруг снова встретилась с ним. Он, конечно, счел бы забавной мысль, что у женщины, мечтающей о том, чтобы ее признали врачом, есть что-то общее с мужчиной, мечтающим, чтобы его признали королем.

Однако одно дело сознательно идти на риск, и совсем другое – пасть жертвой смерти неожиданно и беспричинно или мучиться от этого непонятного страха, который ей с трудом удавалось побороть. Страх возникал всякий раз, когда она надолго уезжала из дома или оказывалась посреди толпы. Так же тревожно ей было видеть болезненное помутнение сознания отца, которое шутя уничтожало все знания и воспоминания, оставляя нетронутой лишь пустую телесную оболочку.

– Я всю ночь буду здесь ездить, – пообещал Фрейли.

– Значит, мы встретим вас, когда закончим у Джейми Меткафа.

– Я не стану вас больше беспокоить, мисс. Знаю, как это тяготит вашего отца.

– Благодарю.

Фрейли в знак приветствия поднял руку и направил коня в сторону.

Джиллиан ласково понукала Куинни, чтобы та бежала быстрее, а когда фургон слегка тряхнуло, ее отец проснулся.

– Джиллиан? – окликнул он дрожащим голосом и повертел головой. Она поняла, что отец удивился, обнаружив себя не в постели, а в ночном лесу и увидев темное небо, деревья и безлюдную дорогу впереди.

Джиллиан воспрянула духом. Нерешительным отец становился только в периоды просветления, когда освобождался от мрака, затуманивающего сознание, и понимал, что лишается рассудка. Если хоть ненадолго он сохранит способность к восприятию, то сможет вспомнить, как надо лечить Джейми Меткафа, чтобы его спасти. Она слишком хорошо понимала, что овладела лишь малой частью искусства, запрятанного в глубине слабеющего разума отца.

– Папа! Ты помнишь Джейми Меткафа? Ты еще вправлял ногу его жене Мэри, когда ее лягнула корова, а цирюльник был настолько пьян, что все лишь испортил… Так вот, теперь болен ее муж. Я испробовала все, чему ты меня учил, чтобы ему стало легче дышать, но ни одно средство не помогло.

Уилтон Боуэн смотрел на дочь, сонно моргая.

– Постарайся вспомнить, – настаивала она, – Джейми не может спать. Если он пытается уснуть, то чувствует, как будто гора давит ему на грудь. Ему приходится бороться за каждый вдох, он не может дышать, не прилагая чрезмерных усилий. Папа, он умирает.

Уилтон Боуэн нахмурился. Он хотел было заплакать от собственных усилий, которые ему приходилось прилагать, чтобы думать, вспоминать; но вдруг лицо его просветлело, став гладким и спокойным, как у ребенка. Джиллиан поняла, что снова его потеряла.

– Он не может дышать, – прошептала она.

– Вздор! – воскликнул Уилтон с самоуверенной веселостью, которая всегда была признаком болезни и умирания, и похлопал дочь по руке. – Ты красивая, молодая, здоровая женщина.

– Не я, папа. Джейми Меткаф. Постарайся сосредоточиться.

– Постарайся сосредоточиться, – повторил он. Они обычно так делали, чтобы он мог удерживать рассудок над болезнью и слабостью, пока она подсказывала, что говорить, подводила к тому, чтобы назначить подходящее лекарство.

Уилтон потеребил руку Джиллиан, пытаясь освободить ее от вожжей, и она не сопротивлялась, поскольку отчаяние лишило ее сил.

Отец прижал ее руку к своей груди и сделал глубокий вдох.

– Вот как надо правильно дышать. Вдох. Выдох. Дыши, как я.

– Трудно дышать не мне, а Джейми Меткафу.

– Неудивительно, что вы не можете дышать, барышня, – ворчал он. – Вы раздражительны и слишком много спорите. Я скажу дочери, она приготовит вам успокоительную микстуру.

– Я твоя дочь, папа, – прошептала Джиллиан. Душа ее разрывалась от боли.

– Делайте, как я говорю. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. – Отец не обращал внимания на ее отчаяние. Он успокаивающе похлопал ее по руке и опять затих в своем углу. Сделав еще несколько нарочито глубоких вдохов и выдохов, он вскоре забыл, почему так тяжело дышит, и снова заснул.

Итак, все бесполезно. В эту благоухающую лунную ночь смерть заберет Джейми Меткафа.

Ее мечты тоже придется похоронить. Уже несколько недель Джиллиан старалась не замечать признаков того, что состояние ее отца ухудшается. Увы, периоды просветления сократились настолько, что их уже не хватало, чтобы обсудить состояние человека, который в ту минуту не сидел перед ним.

Скоро наступит день, когда его с трудом обретенное искусство совсем погибнет, и они не смогут больше дурачить людей, внушая им, что Уилтон Боуэн сумеет их вылечить. Все будет кончено. Однажды все поймут, что ее отец больше не в состоянии их лечить, и снова начнут искать знахарей, шарлатанов, суеверных старух, а Джиллиан уединится с отцом за стенами деревенского дома, и будет ухаживать за ним остаток его дней и… И больше ничего. Тоже своего рода смерть. Конец. Ей вдруг захотелось, чтобы неопределенные безликие враги обрели наконец форму, и она смогла наброситься на них с кулаками и избить в отместку за крушение своих надежд.

Обида захлестнула Джиллиан, в то время как разум ее отчаянно протестовал. Джейми Меткаф пока молод, ему рано умирать. Отец слишком дорогой и любимый человек, чтобы потерять его, да еще таким образом, когда сердце разрывается от боли за него. Она чересчур долго пряталась, прежде чем научилась преодолевать свои страхи. Она становилась смелее, увереннее с каждым днем, втайне приобретая врачебные знания. Невыносимо было сознавать, что все так стремительно разрушилось.

Смерть была чудовищем независимо от того, высасывала ли она жизнь и рассудок мужчины или скромные мечты женщины. Чудовище.

Джиллиан закрыла глаза, спрашивая себя, не лишилась ли она и сама рассудка. Может быть, ей следовало прекратить бессмысленную борьбу, забыть о том, что необходимо привезти лишенного разума отца к умирающему человеку, которого она не сможет спасти, и остановить бег терпеливой лошади по залитой лунным светом дороге? Чего проще – укрыться за стенами своего дома и жить там тихо и мирно…

Но Куинни продолжала стучать копытами, а отец все так же равномерно похрапывал. Понятно, сидя без дела и надеясь, что смерть заберет ее, ей ничего не решить.

Джиллиан неохотно открыла глаза и тут же снова закрыла, чтобы рассеять возникшее жуткое видение. Когда она осмелилась вновь взглянуть сквозь ресницы, то обнаружила, что смерть ждет ее, как она только что опрометчиво того пожелала.

Смерть стояла посреди дороги – призрак в человеческом облике, но такой огромный, темный и пугающий, что его густая чернота могла поглотить их всех. На смерти был черный плащ, развевающийся на ночном ветру, и капюшон как у друидов, закрывающий лицо, но не скрывающий злых намерений.

Смерть пришла за ней, Джиллиан была в этом абсолютно уверена.

Сердце ее забилось с непривычной силой, но она тут же взяла себя в руки.

– Вперед, Куинни! – Она намеревалась проехать сквозь этот стоящий на дороге кошмар, ведь фигура смерти – всего-навсего галлюцинация…

И тут лошадь рванулась в сторону. Это было странно: спокойная старая Куинни не стала бы шарахаться от привидения.

Прежде чем Джиллиан успела оказать сопротивление или убедить себя, что кобыле просто передался ее страх, рука чудовища схватила уздечку, и фургон остановился. Джиллиан попыталась сохранить равновесие и одновременно обхватила одной рукой отца, чтобы не дать ему удариться головой о переднюю стенку повозки.

В этот момент призрак открыл снаружи дверцу фургона и оказался рядом на скамье. Он тяжело сел, царапнув кожаным сапогом по дереву и прошуршав по сиденью шерстью плаща; с собой он принес аромат сосны, как будто долго прятался в придорожном лесу, так что его плащ впитал в себя запах деревьев. От него исходило тепло, жар, который притягивал к себе наподобие того, как притягивает потрескивающий огонь после долгой ночной езды по округе. Хотя луна заливала серебром все вокруг, Джиллиан заметила приглушенный темно-синий свет его глаз и блеснувшие отполированным золотом пряди выбившихся из-под капюшона темных волос.

Он наклонился над ней, и от этого движения капюшон соскользнул с его головы. Ветер трепал его волосы и бил ими по ее лицу. Лунный свет затенял углубления у него под скулами и глазные впадины, придавая еще больше силы и мужественности лицу с тонкими чистыми чертами, выдававшими благородство происхождения. В нем билась такая энергия и жизнестойкость, что Джиллиан сразу поняла – это не призрак, а живой человек.

Однако появление живого человека испугало ее даже сильнее, чем призрачная смерть. Она отлично знала, что Фрейли уехал, и теперь ее некому было спасать.

Откинувшись назад, Джиллиан заслонила спящего отца.

– Кто вы и что вам надо? – начала она, заикаясь.

– Тсс. – Он приложил палец к ее губам.

Она застыла. «Пойманные охотником кролики иногда застывают от ужаса», – подумала Джиллиан. Но ведь она не робкий маленький кролик, кротко смиряющийся со своей судьбой, и должна кричать, хотя бы попытаться…

Для того чтобы дышать, ей приходилось вдыхать его запах, и вместо крика у нее вырвался звук, больше похожий на тоскливое хныканье.

– Тсс. Ваш отец спит. Вы же не хотите его разбудить? – прошептал он.

Джиллиан чувствовала, как он обволакивает ее своим теплом, приятным тембром голоса, от которого дрожит воздух вокруг. Она сглотнула и кивнула в знак согласия подчиниться его приказанию. Он не убрал палец, и ее губы скользнули по нему вверх, вниз…

Незнакомец довольно улыбнулся; его глаза весело заблестели, когда он согнул палец и легонько погладил ее нижнюю губу. Ни один мужчина раньше так до нее не дотрагивался. В ней как будто что-то взорвалось, и внизу живота возникла неожиданно приятная боль, как будто между ее губами и этим местом была какая-то внутренняя связь.

Пронзивший ее трепет привел Джиллиан в чувство. Господи, она сидела, послушная и податливая, как влюбленная школьница, в то время как великан развлекался с ней при свете луны!

Наконец ярость и смущение придали ей сил, и она отбросила его руку.

– Кто вы? – спросила Джиллиан и вспомнила, что Фрейли предупреждал ее насчет высокого темноволосого чужака, который прячется где-то здесь.

Очень высокий темноволосый чужак. Она быстро сравнила черты лица незнакомца с образом принца-подростка, сохранившимся в ее памяти.

– Вы не король Карл.

Его манера поведения из веселой и поддразнивающей превратилась в жесткую и безжалостную.

– Вы не можете быть в этом уверены, Джиллиан Боуэн.

Ничто еще не пугало ее так, как испугало звучание ее имени в устах этого незнакомца.

– Откуда вам известно мое имя?

– Я знаю о вас все.

– Но почему?

– Потому. – Он забрал вожжи из ее ослабевших пальцев и слегка хлестнул Куинни. Кобыла послушно потащилась к дороге.

– Я должен быть уверен, что вы именно та женщина, которая мне нужна.

– Для чего нужна?

– Больше никаких вопросов. – Он мрачно смотрел прямо перед собой.

– Я закричу, – эти слова придали Джиллиан немного уверенности, – Фрейли услышит и прискачет на помощь.

Незнакомец повернулся, и его пронзительный взгляд пригвоздил ее к скамье. Он схватил ее за подбородок – не настолько крепко, чтобы причинить боль, но и не настолько слабо, чтобы она могла рассчитывать на милосердие, а затем притянул ее лицо к своему, и она увидела написанную на нем решимость.

– Теперь никто не сможет вам помочь, красавица: ближайшие три недели вы будете принадлежать мне.

Глава 2

От Джиллиан Боуэн пахло мылом и свежим осенним воздухом. Звуки, которые она издавала, были женственными и мягкими и ласкали слух. Ее легкое учащенное дыхание окутывало его туманом. Его рука лежала у нее на подбородке. Он думал, что от тяжелой работы и долгой езды верхом руки его огрубели и стали нечувствительными, но, прикоснувшись к ней, понял, что ошибался. Сквозь мозоли он ощущал ее кожу, теплую, мягкую и упругую, и частое биение пульса под ней. Она была стройная и гибкая, как натянутая тетива, дрожащая от избытка сил в ожидании освобождения.

Его удивило, что она была настолько полна жизни. Он еще приподнял ее лицо, чтобы лучше рассмотреть его черты. Ему было необходимо убедиться в том, что он захватил именно ту женщину: похожее на куклу создание, за которым наблюдал много дней. Изгиб щеки, форма носа те же самые. Раньше он не сознавал, что она красива спокойной красотой, которая создается изящным строением костей и прекрасной кожей. Возможно, он не заметил этого, потому что она всегда ходила опустив голову, со смиренным видом прислуги из буфетной. Она всегда была в сером платье или из коричневатой, ржаво-красной шерсти, по сравнению с которым даже увядающие розы и ноготки казались яркими. Когда она ходила по деревне или работала в саду среди засохших и умирающих цветов, то волосы всегда прятала под неописуемым белым чепцом. Движения ее были спокойны, размеренны; казалось, она полностью подчинялась отцовской воле, и у Камерона были все основания полагать, что эта девушка покорно воспримет его появление и спокойно сыграет роль, которую он для нее придумал.

И вот теперь ее глаза сверкали, говоря ему, насколько он ошибался. Откуда эта загадка? Она проводила дни, не поднимая глаз, пряча волосы и одеваясь в тусклые одежды, стараясь угодить отцу, но теперь ночная Джиллиан Боуэн неуловимо отличалась от дневной, как будто внутри маленького фургона наконец обрела свободу: платье ее было расстегнуто, лунный свет серебрил собранные в свободный узел непокрытые волосы.

Камерон подавил искушение освободить густые пряди. Он представил себе, как они падают на плечи, на бедра мерцающим каскадом с запахом цветов.

Наконец Джиллиан удалось вырваться, и его поднятая рука теперь держала пустоту. Он соединил пальцы, твердые мозоли терлись друг о друга, и казалось невозможным, что он дотрагивался до нее и не поранил ей кожу.

Она подвинулась ближе к отцу. Камерону прежде казалось, что она цепляется за отца, потому что сама слаба и беспомощна, но сейчас он понял, что она скорее защищает его, как настороженная волчица беззащитного волчонка.

– Выходите из моего фургона, – потребовала Джиллиан; при этом голос ее дрогнул, и Камерон посмотрел на нее взглядом, который усмирял даже самых заядлых спорщиков среди его людей. Она сердито насупилась и приподняла подбородок. Внезапно Камерон почувствовал, как его свирепый взгляд смягчается и сменяется удивлением, но вовремя успел взять себя в руки. Похищенный не может так себя вести. Предполагалось, что Джиллиан будет охвачена страхом, парализована ужасом, будет бессвязно что-то лепетать в стремлении выполнить его требования.

– В ближайшие недели я буду вам приказывать… – проворчал он.

– Неужели? – Казалось, она в самом деле была удивлена, а не испугана.

– И вы должны выполнять все мои требования.

– Это еще почему?

– Потому что я очень опасный разбойник.

Сначала Джиллиан пришла в замешательство, но вдруг разразилась веселым смехом и тут же зажала рот ладонью, чтобы приглушить звук. Она бросила взгляд через плечо, и Камерон понял, что девушка просто старается не разбудить отца. Возможно, она пыталась смехом скрыть истерику? Не могла же она остаться совсем равнодушной к исходящей от него угрозе! Впрочем, кто знает…

Внезапно Джиллиан наклонилась к нему, понизила голос и заговорила доверительным шепотом:

– Судя по вашему виду и выговору, вы переодетый дворянин.

– Глупости! – Камерон вздрогнул, только теперь заметив привитую ему гувернанткой четкость произношения. – Глупости!

Господи, да он произносит слова с оксфордским акцентом! Ему следовало бы прорычать что-нибудь непонятное и угрожающее, может быть, презрительно скривить губы и оскалить зубы; однако отчаянный опасный разбойник с большой дороги должен пугать окружающих плохими зубами, а у него полон рот здоровых белых зубов, так что, оскалив их, он мог достичь прямо противоположного результата.

Фургон, двигавшийся все медленнее, вздрогнул и остановился; кобыла замотала головой и тихо заржала, недовольная тем, что седоки отпустили поводья.

Продолжая злиться на самого себя, Камерон бросил сердитый взгляд на лошадь. Он должен был взять вожжи, а женщине диктовать свою волю; вместо этого она вынудила его думать о каких-то зубах.

Внезапно Джиллиан пристально взглянула на него, и, судя по тому, как она выпрямилась и небрежно сняла с юбки упавший лист, хозяйка фургона понимала, что одержала над ним верх.

Тем не менее, Камерон был намного больше и сильнее, а за поясом у него поблескивал изрядных размеров нож.

Одна женщина как-то сказала, что он произносит ее имя настолько холодно и равнодушно, что оно звучит, как голос демона, зовущий из тьмы.

– Джиллиан!

Она вздрогнула, и Камерон понял, что девушка была вовсе не настолько уверенной в себе, как хотела казаться. Следовательно, он все же нарушил ее спокойствие…

– Вам следовало бы считаться с моей угрозой!

– Поверьте, сэр, я весьма сожалею, что не ношу в кармане такой же нож, как у вас, иначе немедленно вонзила бы его себе в грудь, – она помолчала и прерывисто вздохнула, – а вам пришлось бы удовлетворять свою похоть с трупом. – Джиллиан сжала колени и поднесла тонкую руку к расстегнутым пуговицам платья изящным движением женщины, которая хочет отвлечь мужчину от его распутных намерений.

И она ни разу не обратилась к отцу за защитой!

– Вы думаете, я собираюсь… – Слова застряли у него в горле. – Но я бы никогда… Я имею в виду, я бы никогда не стал насиловать женщину.

– Неужели? – Похоже, его слова ее не убедили. Она снова засмеялась, но на этот раз смех ее показался ему притворным. – Глупо и самонадеянно считать, что такой лихой парень, как вы, мог иметь развратные намерения по отношению к такой обычной женщине, как я. Но согласитесь, не каждый день к вам в фургон запрыгивает незнакомый мужчина и заявляет, что на ближайшие три недели ваша жизнь принадлежит ему. Так что прошу объяснить мне, почему вы считаете себя вправе распоряжаться моей жизнью?

Проклятие, все шло совсем не так, как он рассчитывал. Камерон предполагал, что она будет дрожать, хныкать, говорить, что он может делать с ней все, что угодно, но только не причинять ей боль. А потом, когда он сказал бы, что не сделает ей зла, она из благодарности пошла бы на все, о чем он попросит, не задавая лишних вопросов.

Камерон знал взрослых мужчин, которые начинали рыдать, имея к тому куда меньше оснований, и Джиллиан прежде казалась ему подобием слабой старой девы, которая цепляется за отцовскую руку, ходит повсюду только с отцом, действует по его указке. Он и не подозревал, что в таком хрупком теле скрывается натура тигрицы, готовой скорее пожертвовать своей жизнью, чем подчиниться чужим притязаниям. Тем более он не думал, что ему захочется дотронуться до нежной округлости ее щеки и сказать ей, что она далеко не обычная женщина и что многие лихие парни были бы сражены ее очарованием.

– Чем меньше вы знаете обо мне и моих намерениях, тем больше вероятность, что вы останетесь в живых, – сказал он нарочито жестко. – Да, Джиллиан, я втягиваю вас в нечто такое, что может погубить вас, и, если придется выбирать – спасать вас или продолжить мое дело, считайте, что вы уже мертвы. Каждый из нас смертен, и я, не дрогнув, пошлю вас на смерть.

Эти слова, казалось, возымели свое действие. Девушка долго смотрела на него широко раскрытыми глазами, и только биение пульса на шее свидетельствовало о том, что она понимает серьезность сказанного.

Сейчас она заплачет.

Ее губы приоткрылись, и Камерон напрягся, готовясь закрыть ей рот ладонью, если она попытается закричать.

– Вы бы лучше сказали свое имя. Сомневаюсь, что вам понравится, если я буду называть вас тем именем, которое мне сейчас пришло в голову.

– Меня зовут Камерон, – резко произнес он и тут же выругался про себя. Он назвался именем, которым его называли друзья, хотя собирался использовать безопасное христианское имя Джон, достаточно распространенное, чтобы Джиллиан сочла его вымышленным.

– Камерон? А дальше?

Он не ответил.

– Тогда Смит. Камерон Смит – как раз подходящее имя для негодяя.

– Негодяя? Бог с вами! Впрочем, пусть будет Смит.

– Хорошо. Теперь, когда формальности соблюдены, скажите, почему вы напали именно на нас?

– Вы живете изолированно и в то же время довольно близко от Брайтхелмстона, и вам несложно передвигаться по дороге по вечерам.

– В Брайтхелмстоне мало развлечений. – Джиллиан задумчиво наморщила лоб. – Разве что море. Интересно, почему вас так заинтересовала деревушка у моря?

А она сообразительная барышня!

– Вы можете, не вызывая подозрений, ездить в Брамбер или Бидинг.

– В этих деревушках развлечений еще меньше. Думаю, вам следовало бы пристать к какой-нибудь бедной женщине, живущей поблизости от Лондона.

– Я не люблю Лондон так же, как и вы, Джиллиан.

– Вы ничего не знаете о моих чувствах к Лондону…

– Ошибаетесь. Я знаю, что вы жили там и уехали три года назад, и знаю также, что вы вращались среди богатых и знатных людей, а ваш отец был одним из королевских врачей и лечил старого короля. Неудивительно, что теперешняя спокойная жизнь кажется вам весьма скучной.

Камерон заметил, что степень его осведомленности ее ошеломила. И все же Джиллиан продолжала сопротивляться.

– Меня моя теперешняя жизнь очень даже устраивает, – не согласилась она.

– Меня тоже. Мне нужна свобода передвижения, которой вы пользуетесь ночью, и надежное убежище на дневное время.

– Это мое убежище. – Она задрожала от ярости. – Наше убежище.

– Только не в ближайшие несколько недель. Пока мы здесь сидим и болтаем, мой человек перевез мои пожитки в ваш дом, а сам устроился в вашей конюшне. Он будет помогать мне и следить, чтобы вы не делали глупостей: к примеру, не попытались сбежать или позвать на помощь.

– О, он само совершенство, – резко сказала Джиллиан. – А чем будете заниматься вы, пока ваш головорез меня караулит?

– Я буду спать в вашем доме, есть вашу пищу и пить ваше вино. – С каждой заявленной им претензией Джиллиан все больше напрягалась. – Я буду говорить вам, когда зажигать свечи, а когда передвигаться в темноте.

Подробное описание того, как он собирается каждую минуту следить за ней, в конце концов, сломило ее показную храбрость, и в глазах Джиллиан блеснула влага.

– Зачем вы это делаете?

– Вы узнаете ровно столько, сколько я пожелаю вам сказать. А сейчас вам лучше не знать ничего.

– Камерон Смит, мне надоело слушать, что для меня будет лучше!

– Тогда прекратите задавать вопросы и делайте, как я велю…

– Нет! Не можете же вы рассчитывать…

Камерон натянул поводья и, когда лошадь остановилась, резко повернувшись, наклонился к Джиллиан, сидевшей в гордой позе с вызывающе сверкающими глазами. Но что с того, что она и впрямь восхитительна, – ему нужна только ее покорность!

– Я рассчитываю на ваше полное и безоговорочное подчинение моей воле! – Камерону хотелось, чтобы его слова звучали жестко и устрашающе, однако, произнося их, он чувствовал себя законченным негодяем.

Джиллиан перебирала пальцами края выреза платья. Черт возьми, опять он за свое!

– Если вы не станете сопротивляться, я вас не трону. – Камерон почувствовал страстное желание снова ощутить шелк ее кожи под своими грубыми руками.

– Напрасный труд. Никакими угрозами или посулами вы не заставите меня подчиняться.

– Неужели?

– Делайте что угодно. – Она расправила плечи. – Я почти всю жизнь боялась то одного, то другого. Вы – это просто… другое. Я готова умереть.

Ее смелость вызвала у него внезапную нежность с примесью горечи. Камерон понимал одно: она невинное создание и не подозревает, до какой низости может опуститься негодяй, которому непременно доставило бы удовольствие лишить девушку невинности и укротить ее либо заставить выполнять то, что ему нужно, при помощи одной лишь ужасной угрозы.

– Если вы будете сопротивляться, мне придется потревожить вашего отца.

– Нет! – Одну руку Джиллиан прижала к губам, а другую протянула к отцу, как бы защищая его. – Вы не можете причинить ему зло. Он… он такой благородный и добрый…

– А еще он сходит с ума. – Жестоко подведя итог ее словам, Камерон взял вожжи и слегка подхлестнул лошадь. – Делайте; что от вас требуют, или я всем расскажу, что ваш отец сумасшедший.