Текст книги "Похититель моего сердца"

Глава 4

Этого не может быть, говорила себе Джиллиан, делая вид, что правит Куинни, плетущейся по залитой лунным светом дороге. «Камерона Смита не существует. Он мне приснился в страшном, кошмарном сне, вызванном тревогой за Джейми, и еще беспрестанным соглядатайством дозоров Кромвеля… Скоро я проснусь – и все будет по-прежнему…»

– Вы порежете себе руки, если будете и дальше с такой силой сжимать вожжи. – Голос Камерона, чужой и в то же время уже такой знакомый, решительно прогнал надежду на то, что события прошлой ночи были кошмарным сном.

– Вы всего два часа побыли врачом, а уже даете советы, – огрызнулась она, радуясь хотя бы тому, что в темноте не видно, как она покраснела. Она выдала бы себя с головой, если бы позволила Камерону догадаться, насколько раздражала легкость, с которой он взял на себя ее роль.

Спутник Джиллиан накрыл ее руки своей рукой и длинным сильным пальцем пробежался по нежным углублениям между костяшками ее сжатых в кулаки пальцев.

– Вам не стоит так волноваться…

– Не прикасайтесь ко мне! – Она отдернула руки, нечаянно рванув при этом поводья, так что Куинни удивленно заржала. – И не указывайте мне, как править моей кобылой.

Камерон поднял руку в знак того, что подчиняется, и услужливо отодвинулся, но Джиллиан уже потеряла самообладание.

– Вы всматриваетесь в лес, как будто надеетесь там кого-то увидеть, – сказал он довольно тихо, чтобы не разбудить ее отца.

– Фрейли, человек Кромвеля, часто подъезжает к нам во время ночных поездок.

– И вы надеетесь, что он будет вашим спасителем и избавит вас от моего присутствия?

– Да. Я ему все расскажу сразу же, как он нас окликнет. – Гнев, смешанный с разочарованием и ревностью, лишил ее здравого смысла. – Пусть уж лучше все знают правду о болезни отца, чем он поможет вам изображать знающего врача.

– Ах, Джиллиан, я ведь все предусмотрел: я подслушал ваш разговор с этим человеком. Возможно, вы забыли: он сказал, что сегодня ночью больше не будет к вам приближаться. Поэтому именно сегодня ночью я еду с вами.

– Я ненавижу вас!

– Верю. С моей стороны было бы глупо осуждать вас за это.

Она тихо застонала от бессильной ярости и разбудила отца.

– Боже мой! – Доктор Боуэн с трудом проснулся. – Неужели я сам себя усыпил своей лекцией.

– Вздор, доктор, – мягко сказал Камерон, – просто вы утомились от напряжения, вспоминая революционные исследования Уильяма Харви о системе кровообращения человека.

– Ах да, самая сложная и трудная тема, правда, Джиллиан? Моя дочь уже много месяцев повторяет со мной все, что я знаю по этому вопросу.

Будь ты проклят, Камерон Смит! Она месяцами – уже почти год – по капле собирает эти знания, спрятанные в угасающем мозгу отца, а тут за какие-то два часа в обществе Камерона Смита из старого доктора потоком хлынули медицинские сведения, так что он едва успевал облекать их в слова.

Джиллиан, всегда гордившаяся своим самообладанием и спокойной манерой поведения, сейчас готова была прервать отца. В то же время ей хотелось впитывать каждое сказанное им слово. Она жалела каждую кроху знаний, которую отец давал Камерону Смиту, а с другой стороны, ее жажда знаний была настолько велика, что Джиллиан готова была слушать даже то, что предназначалось другому.

Внезапно Джиллиан захотелось схватить концы поводьев и хлестнуть Камерона Смита по лицу, потому что он сидел и ухмылялся, прекрасно понимая, в каком затруднительном положении она оказалась, но все же она сдержалась.

– Прежде чем я начну, было бы неплохо остановить фургон около вон тех кустиков, Джиллиан. Небольшая остановка, и я буду чувствовать себя спокойнее.

– Конечно, папа.

Джиллиан натянула вожжи, и Куинни остановилась, нетерпеливо храпя, пока доктор Боуэн выбирался со своего места и шел к зарослям кустарника.

– Вам бы следовало пойти за ним, – сказала Джиллиан негодяю, развалившемуся на освободившемся месте. Если бы только у нее хватило сил, чтобы выставить его из фургона…

– Мой мочевой пузырь крепок, как винный бочонок. – Камерон принялся похлопывать себя по животу, не обращая внимания на то, что Джиллиан задыхается от возмущения.

– Для мерзавцев, занятых таким делом, как вы, это, конечно, необходимо.

– Да уж, дает некоторые преимущества. – Ему явно доставляло удовольствие дразнить ее.

– А вот мой отец возьмет да сбежит…

Камерон нахмурился, но она видела, что он с трудом сдерживает улыбку.

– Если я рискну пойти за ним в лес, то могу заблудиться.

– Только если Господь благоволит ко мне.

Он не стал больше сдерживать смех, и Джиллиан разозлилась на себя за то, что показала свое разочарование и тем самым дала ему повод повеселиться.

– Нет необходимости так открыто издеваться над тем, что старый человек не в состоянии бежать.

– Я вовсе не издеваюсь над вашим отцом, – примирительно произнес Камерон. – В сущности, я верю в него больше вас, потому что вижу – время от времени ему все же удается ясно мыслить. Я пошел бы за ним, но тогда вас уже ничто не удержит: вы хлестнете лошадь и помчитесь за помощью.

Джиллиан невольно напряглась и тем самым выдала себя: она действительно на это надеялась. Мгновение спустя она с удивлением осознала, что в самом деле собиралась ехать в Брамбер за помощью, а не лететь стрелой искать укрытие за знакомыми стенами своего дома.

– Конечно, – Камерон задумался, – если бы вы сбежали, то я остался бы в лесу один на один с вашим отцом и, кроме него, мне не на ком было бы сорвать зло.

– А поэтому я бы ни за что не оставила его в вашей власти.

– Верно, Джиллиан. Именно на это я и рассчитываю.

– Ненавижу вас, – прошептала она.

– Похоже, у вас ограниченный запас оскорблений. Может быть, вам стоит приберечь их до следующего раза, тем более что сегодня я, кажется, напротив, заслуживаю вашей безграничной благодарности.

– Благодарности к вам? – еле выдавила она. – За что же я должна вас благодарить?

– За то, что я совершил нечто похожее на чудо. К вашему отцу временно вернулся рассудок.

– У него часто бывают просветления. Увы, это ненадолго.

– Возможно. Однако, учитывая то, как бодро он держится на этот раз, ваша угроза выдать меня констеблю Фрейли бессмысленна – ведь, если я исчезну, ваш отец впадет в еще более глубокое слабоумие.

Слезы навернулись на глаза Джиллиан, и эту свою слабость она ненавидела даже сильнее, чем ненавидела его.

– Вы украли мою жизнь, а теперь отбираете драгоценное время, которое я могла бы провести с отцом. Я никогда вам этого не прощу, никогда!

Камерон приложил руку к груди и сделал вид, что сам вытирает слезы.

– Ах, ваш острый язычок ранит меня до глубины души! Не знаю, переживу ли я это…

У Джиллиан не осталось времени на ответ: отец уже вернулся, и Камерон Смит, протянув руку, втянул его в фургон. Закрыв дверцу, он подергал ее, чтобы убедиться, что она не откроется по дороге. Его заботливость, готовность делиться своей силой вызывала у Джиллиан странную боль – она никогда не испытывала ничего подобного и надеялась, что по крайней мере не заплачет. Когда она сердито провела рукой по щекам, они были сухими.

– Я говорил вам, что мы с Уильямом Харви вместе учились? – начал доктор Боуэн, когда Джиллиан дернула за поводья, и фургон поехал, покачиваясь, а его колеса завизжали созвучно тоске, разрывающей душу Джиллиан. Руки ее дрожали. Теперь, когда она убедилась, что у нее нет выбора, ей надо было как можно скорее попасть домой. Все лучше вновь оказаться за каменными стенами, которые защитят ее от зла.

Быстро осмотревшись, Джиллиан определила, где они находятся, и прикинула, какой дорогой лучше ехать, а затем натянула поводья, направляя Куинни с дороги в поле.

– Что вы делаете? – тотчас же резко окликнул ее Камерон.

– Если здесь срежем, то приедем на полчаса раньше.

Фургон качнуло, и Камерон навалился на нее, так что ей пришлось одной рукой отталкивать его до тех пор, пока ему не удалось отодвинуться.

– Если вы долго за мной следили, то должны знать, что я никогда не езжу одной и той же дорогой.

– Это действительно так. Ваше знание местности – довольно редкое для женщины умение – добавляет вам очарования…

– Необходимое умение? – Она была поражена.

– М-м… Когда идут дожди, по этим дорогам почти невозможно проехать.

– Напрямик быстрее.

– Это существенно, когда торопишься к больному.

– Верно, – согласилась Джиллиан раньше, чем успела понять, что тем самым обнаруживает свою слабость.

Он заметил ее оговорку, негодяй!

– А есть и другие причины? – спросил Камерон, лукаво взглянув на нее.

Она покачала головой. Джиллиан скорее умерла бы, чем сказала правду: первое время, когда они только переехали сюда, она панически боялась уезжать из дома, точно так же, как раньше в Лондоне боялась выходить на улицу. Вот отчего, покупая экипаж, Джиллиан выбрала именно этот – с высокими стенками, полностью закрывающими ее с трех сторон. Передняя стенка тоже была довольно высокой и доходила ей до подбородка. Когда они находились внутри, оставалось только немного открытого пространства по бокам, в том месте, где открывались дверцы, да впереди, чтобы следить за дорогой.

Джиллиан заказала этот фургон два года назад, еще до отъезда из Лондона, зная, что никогда не решится ездить в обычном, более открытом экипаже. В новом доме она чувствовала себя в безопасности, но ей приходилось снова и снова заставлять себя выезжать, каждый раз немного больше удаляясь от дома, до тех пор, пока она не нашла сотню, а то и больше путей, которыми можно было вернуться домой. Если смывало мост или упавшее дерево перегораживало дорогу, Джиллиан это не пугало: ничто не могло загнать ее в ловушку и отрезать от дома.

А теперь этот негодяй заявляет, что его в ней привлекает именно то умение, которое давало ей больше свободы, чем она имела за всю жизнь.

Ей вообще не следовало выходить из дома. Еще в раннем детстве Джиллиан усвоила, что выходить на улицу и делать то, что запрещено, опасно, так как это может привести к потрясениям и даже к смерти.

Мать Джиллиан постоянно тайком убегала, чтобы удовлетворить свою страсть к драме и опере, страсть, которая передалась и дочери. Они ускользали по вечерам, когда отца призывали к королю. Однажды поздно ночью, когда они возвращались из такого тайного побега в театр, на них напали разбойники.

«Беги, Джилли, беги!» В ушах до сих пор звучал неистовый крик матери. Джиллиан давно старалась не думать о той страшной ночи и теперь проклинала Камерона Смита за то, что он заставил ее вспомнить.

С ней не случалось ничего плохого, когда она спокойно сидела в своей комнате, и сейчас Джиллиан дрожала от нетерпения, желая только одного – поскорее запереться за надежными стенами своего дома, и чуть не всхлипнула от облегчения, увидев на горизонте темное пятно, означавшее, что они приближаются к каменной ограде вокруг ее дома.

Ослабив вожжи, Джиллиан подхлестнула Куинни; испуганная кобыла резко перешла на галоп, и фургон запрыгал по жнивью.

Внезапно Уилтон вскрикнул.

– Остановите, – грубо приказал Камерон, но Джиллиан даже не обратила на него внимания.

– Стой! – На этот раз он уже орал. Хотя Джиллиан по-прежнему не обращала на него внимания, громкий мужской голос испугал Куинни, и она понеслась во весь опор.

Рассыпая ругательства, Камерон выхватил вожжи из рук Джиллиан и встал в полный рост, пытаясь остановить взбесившуюся лошадь.

Стена. Они вплотную подъехали к спасительной каменной стене, и Джиллиан даже почудилось, что та надвигается на нее. И тут от стены отделился человек настолько неопределенного вида, что она заметила его, только когда он пошел им навстречу.

– Все в порядке, мистер… – начал он.

– Хорошо, Роберт. Скажи своему господину, что все спокойно. – Камерон жестом приказал человеку подойти поближе, и, когда тот поравнялся с фургоном, перегнулся к нему за спиной у Джиллиан.

– Кстати, попроси Харрингтона проявить снисходительность к жене арендатора. Ей крайне нужен дом, хотя муж ее и умер сегодня ночью.

– Как ее зовут?

– Меткаф. Мэри Меткаф.

– Я поговорю с ним.

– Если у него будут новости, не забудь передать мне. Мы встретимся завтра в деревне.

Человек кивнул и растворился в темноте, а Камерон повернулся и изучающе посмотрел на Джиллиан.

– Дальше буду править я.

– Правьте. – От волнения ей сдавило горло.

Они проехали через проем, где, видимо, когда-то висели железные ворота. Дорожка извивалась между деревьями, и казалось, что ехать сквозь отбрасываемые ими тени придется целую вечность.

Наконец лес отступил, и луна осветила дом. Он был двухэтажный и гораздо меньше того, который они оставили в Лондоне, но зато прочный и надежный. Закрытые ставнями окна и крепкие дубовые двери придавали дому внушительный, неприступный вид.

Джиллиан заметила мимолетное движение около конюшен, и тут же еще один мужчина вышел из темноты. Она тихо застонала от отчаяния, поняв, насколько большую брешь проделали в ее крепости.

– Это Мартин, – пояснил Камерон, – человек, о котором я говорил. Он будет присматривать за лошадью.

Теперь Джиллиан не надо было распрягать и чистить Куинни, и, значит, она могла сразу идти в дом. Невольно она почувствовала благодарность и одновременно презрение к себе за это. Ее ощущение благодарности подтверждало предсказания Камерона, но она не могла ничего с собой поделать, желая поскорее оказаться за толстыми стенами, в окружении знакомых вещей.

Джиллиан знала, что должна задержаться у двери и пропустить отца вперед. Если бы она не проследила за тем, что он вошел перед ней, он мог так и остаться за дверью или уйти и заблудиться. Но вот отец прошел, и наконец настала ее очередь; и тут Камерон Смит неторопливо проследовал, почти наступая на пятки ее отцу, и задержал Джиллиан еще на одно невероятно долгое мгновение. Проходя мимо, он ухмыльнулся ей, явно забавляясь тем, что она стоит в стороне, а он впереди нее входит в ее собственный дом.

Негодуя, Джиллиан прошла на кухню и остановилась там, ожидая, когда спадет внутреннее напряжение, как это обычно бывало, когда она возвращалась домой после слишком долгой отлучки. За это время Камерон успел окинуть кухню пытливым взглядом, а затем повернулся к Уилтону, как будто ему действительно было интересно узнать разницу между венами и артериями.

Невольно Джиллиан заметила, что его присутствие заметно изменило помещение: оно стало казаться меньше, но вместе с тем наполнилось энергией. Низкие звуки его голоса отражались от стен и отзывались где-то глубоко внутри ее тела, вызывая странные ощущения. Нельзя сказать, что неприятные, но… Конечно, теперь это было не то успокоение, которого она так ждала.

Ошеломленная неожиданным откликом своего тела, Джиллиан закрыла глаза и зажала руками уши, чтобы ничего не видеть и не слышать. Бесполезно. Все равно она ощущала его. Кожу покалывало, как будто на нее подействовал заряженный воздух.

В конце концов, Джиллиан опустила руки и открыла глаза. Она всегда гордилась способностью становиться незаметной и достигать своих целей, не привлекая к себе внимания. Сомнительное достоинство, но, возможно, оно спасет ее, если она воспользуется им и сумеет усыпить бдительность Камерона, сделать так, чтобы он недооценил ее силу. Тогда ей останется только дождаться удобного момента. Если она будет прятать глаза и сжиматься, как испуганный ребенок, он ничего от нее не добьется.

Неожиданно Джиллиан заметила, что в комнате, помимо его присутствия, произошли и другие изменения: на шкафу появился узел с вещами и украшенная плюмажем шляпа с загнутыми полями. Кинув взгляд в узкий коридор, который вел в спальни, она убедилась, что дверь в ее спальню приоткрыта: по-видимому, кто-то побывал в доме, пока они ездили к Джейми. Камерон говорил, что пошлет в дом своего человека: очевидно, оставив вещи хозяина на шкафу, тот попутно везде сунул нос.

Это живо напомнило Джиллиан о том, что наглец Камерон нахально вторгся в ее жизнь, а она стоит и трепещет от наслаждения при звуке его голоса. С запоздалым страхом она вспомнила его злорадную уверенность в том, что ей придется доверять ему, зависеть от его силы. А еще он намекнул, что она, возможно, даже полюбит его.

Никогда. Она тут же поклялась себе быть начеку при любом проявлении доброты, при каждом намеке на привязанность с его стороны, поскольку знала, что это делается преднамеренно, с целью сломить ее волю. Никогда она не будет ему доверять. Да лучше она вонзит себе в сердце кинжал, чем полюбит его!

Джиллиан снова и снова повторяла про себя эти клятвы, пока стояла в темноте и слушала, как ее отец, разговаривая с Камероном, обращается с самозванцем как с сыном, иметь которого Уилтон Боуэн всегда мечтал. У него мог бы быть сын, если бы тогда, в ту далекую страшную ночь, она не убежала и оказалась бы достаточно смелой, чтобы спасти свою мать.

Как только они расселись вокруг стола, доктор Боуэн начал рассуждать о крови, пульсе, о том, какое это чудо – кровеносная система человека. Это настолько завораживало, покоряло, угрожало завладеть всем его вниманием, что Камерон даже встревожился, так как ему следовало не выпускать из поля зрения стоящую в темноте Джиллиан. А вдруг она тайком ищет нож? Или же она пытается вновь обрести хладнокровие и сохранить хоть немого гордости? Она примет и простит его, если он не будет оскорблять ее чувство собственного достоинства; но если она набросится на него с ножом, достоинство ее неминуемо пострадает.

Когда Джиллиан собралась заняться очагом, Камерон насторожился. Обезвредить маленькую женщину, размахивающую тупым кухонным ножом, было бы довольно просто, а вот разъяренная фурия с длинной железной кочергой могла сломать руку или колено раньше, чем он сумел бы подобраться к ней достаточно близко, чтобы воспользоваться своим преимуществом в силе.

Помешав в очаге, высвободив из-под золы горячие угли, Джиллиан подложила несколько маленьких кругляшей, чтобы поддержать огонь. Потом она подняла сучковатый чурбан толщиной примерно три дюйма и длиной с предплечье Камерона. Это тоже могло стать внушительным оружием, если бы она изо всех сил ударила им по его лицу… но она просто положила чурку в жадные языки пламени.

Когда Джиллиан начала сражаться с толстым дубовым поленом, Камерон встал, чтобы помочь, и вдруг понял, что делает совсем не то. Он снова опустился на стул, радуясь невнимательности доктора Боуэна, не заметившего его движение. Отчаянный разбойник, опасный похититель не имеет права помогать похищенному.

Пока Джиллиан возилась с очагом, а Камерон сидел, вцепившись в подлокотники, мышцы на его руках напряглись, готовые к работе.

Неожиданно доктор Боуэн зевнул посреди фразы и застыл с открытым ртом, беспокойно глядя на гостя.

– А где же вы будете спать, мой мальчик? – тревожно спросил он. – Снаружи дом может показаться большим, но, как видите, он забит по самую крышу. Моя Джиллиан очень запаслива.

– Женщины. – Камерон сделал вид, что сочувствует доктору, и медленно обвел взглядом комнату. Столов, шкафов, картин и всевозможных статуэток, заполнивших кухню, хватило бы, чтобы обставить целых три таких же помещения. Похоже, точно так же был забит весь дом. Человек, который собирал сведения о Боуэнах, сообщил, что они сменили большой удобный особняк в Лондоне на это уединенное владение. Создавалось впечатление, что Джиллиан взяла с собой как можно больше вещей, поскольку они напоминали ей о прежней жизни.

В Бенингтон-Мэноре никогда не было лишней мебели – отец испытывал отвращение к беспорядку, а мать Камерон помнил плохо, поэтому не знал, пыталась ли она смягчить этот аскетизм женскими безделушками. После того как Риордан присоединился к движению роялистов, Камерон начал продавать все ценное, и передавать деньги через тайных посыльных в надежде на то, что благодаря этому брат будет сыт, обут и одет; вот почему в тот день, когда республиканские войска выгнали его на улицу, дом был пуст, как и душа Камерона.

– Господин Камерон может лечь на тюфяке перед очагом, – подсказала Джиллиан, подойдя к ним.

– Глупости, – живо возразил доктор Боуэн. – В этом доме напихана мебель семи или восьми спален. Я уверен, дорогая, что ты можешь кое-что переставить и приготовить молодому доктору Смиту отдельную комнату.

Джиллиан застыла, как будто ее поразили стрелой в самое сердце.

Ничто не могло понравиться Камерону больше, чем вынудить Джиллиан переставлять мебель, выбрасывать дорогие ей вещи, изменять свой дом, для того чтобы предоставить ему место. Это укрепит его власть над ней. Он покажет, насколько она беспомощна, хотя всего несколько минут назад едва сумел удержаться, чтобы не помочь ей.

– Уже поздно, доктор Боуэн, так что меня вполне устроит тюфяк у камина, – все же сжалился он.

Ему показалось, что на лице у Джиллиан мелькнул проблеск благодарности и тут же исчез.

– Вы, несомненно, намерены следить, чтобы никто из нас не выскользнул за дверь. Но есть еще черный ход, мистер Смит, и окна в каждой комнате.

– Да что вы говорите! – притворно удивился он. – Ваш черный ход ведет в розарий. Все окна в задней части дома выходят туда же. Готов держать пари, что вам с отцом нравится уединенность, которую обеспечивают высокие каменные стены, но сомневаюсь, что вы в состоянии перелезть через них, не наделав такого шума, который разбудит и мертвого.

– В саду есть калитка…

– И она ужасно ржавая, потому что ею годами не пользовались. Мой человек сказал, что, если попытаться ее отворить, она завизжит, как кошка.

– В детстве мне часто приходилось лазать по деревьям, и к тому же я очень тонкая. – Джиллиан упрямо вздернула подбородок. – Я могла бы перелезть через те стены или пролезть между прутьями ворот.

– А ваш отец остался бы со мной в доме.

– Конечно, я буду в доме! – Доктор Боуэн смотрел то на Камерона, то на Джиллиан. – Но зачем ты собираешься лезть на стену и пролезать между прутьями, дочка? Если в тебе столько энергии, лучше примени ее с пользой – освободи комнату для доктора Смита.

Джиллиан признала свое поражение легким, почти незаметным наклоном головы. Ни опущенных плеч, ни громких рыданий. Камерон знал не так много мужчин, которые могли бы смириться с неизбежным настолько изящно и с такой непокоренной гордостью.

Он почти не помнил свою мать, но всякий раз, когда думал о ней, вспоминал щеки со следами слез, обкусанные ногти, глаза с воспаленными веками и располневшее тело. Отец учил его, что от женщин нет никакой пользы, они годятся лишь на то, чтобы родить одного-двоих детей, после чего становятся никчемным грузом. До сих пор Камерон не встречал ни одной женщины, которая заставила бы его изменить это мнение.

До сих пор. Он удивлялся повороту судьбы, столкнувшей его с этой женщиной, которая, по его предположениям, должна была оказаться слабохарактерной и беспрерывно льющей слезы. Вместо этого ему приходится ее уважать.

– Сегодня я буду спать у камина, – сказал он, – а вот завтра хотел бы получить отдельную комнату здесь, внизу.

– Ну вот, отец, мистер Смит не против поспать эту ночь здесь; а завтра у него будет целый день, чтобы выбрать и подготовить себе комнату. – Джиллиан повернулась к огню и с силой бросила последнее полено в разгорающееся пламя. Она хотела показать Камерону, что прекрасно понимает: проиграв, она и выиграла тоже – позволила ему занять отдельную комнату в ее доме, готовить которую для себя будет он сам.

От пляшущих языков пламени Джиллиан зажгла лучину, а от нее – полдюжины свечей, и комната озарилась теплым золотистым светом. Теперь Камерон впервые смог как следует рассмотреть ее.

Раньше он наблюдал за ней издалека, так что ее лицо и фигура были ему в общих чертах знакомы, однако он не подозревал, какая нежная у нее кожа, насколько густы волосы, собранные в узел на затылке. Ее платье, строгое и практичное, из ржаво-красной шерсти, прекрасно подходило для тех случаев, когда она работала с отцом в домах, где всегда присутствовала кровь и другие телесные жидкости. Цвет был выбран правильно, но вот покрой платья казался измененным намеренно, с целью затянуть грудь и замаскировать восхитительный изгиб между бедрами и талией. Некрасивое платье и скромная прическа создавали впечатление строгой умеренности, изгнания из образа Джиллиан всего, что в ней было женственного.

Напрасно. Гибкую и легкую фигуру не могла скрыть уродливая одежда. Не красавица, но тонкая и изящная, что должно нравиться многим мужчинам. Камерон знал многих гораздо менее привлекательных женщин, которые умели выгодно подать достоинства своей внешности. Джиллиан Боуэн, по всей видимости, пренебрегала этими женскими секретами или просто не имела желания их узнать.

Не то чтобы для него это много значило – он ничего не имел против того, чтобы она оставалась серой как мышка и дрожа выслушивала его приказания. Только вот дрожала она не от страха, а от едва сдерживаемой ярости, и эта ярость была ему приятнее, чем страх, а разбираться в причинах такой странности ему не хотелось.

– Трудность в том, – вдруг громко и напористо произнес доктор Боуэн, – что в тот самый момент, когда кровь вытекает из тела, она от соприкосновения с воздухом становится ярко-красной, так что невозможно определить, венозная это кровь или артериальная, если вы не знаете… – Тут голос его затих, и доктор смутился не меньше гостя.

– Ты переутомился, папа. – Джиллиан бросила на Камерона свирепый взгляд. – Уже поздно, ты сможешь продолжить лекцию завтра…

– Продолжу завтра, – покорно согласился Уилтон. Он повернулся к Камерону и, по всей видимости, собирался спросить, кто это такой, но вдруг лицо его прояснилось. – Джиллиан, надо дать постель молодому доктору Смиту.

– Сегодня мистер Камерон может укрыться своим плащом. – Джиллиан осторожно вывела отца из-за стола. Старик стоял, покачиваясь, и казалось, что он может заснуть стоя. Камерон видел такое раньше у маленьких детей: они часто от капризного бурчания мгновенно переходили к глубокому спокойному сну. Хотя сам Камерон многие годы не имел возможности спать спокойно, он не хотел бы оказаться на месте доктора Боуэна: вряд ли крепкий ночной сон стоил того, чтобы ради него потерять накопленные за целую жизнь знания и опыт.

И все-таки ему нестерпимо хотелось испытать ощущение такого приятного пустяка – лежать перед камином, завернувшись в свой плащ.

Пока Боуэны медленно шли из кухни в прихожую, он повернулся к камину и уставился на мерцающее пламя, слушая редкие раздраженные вопросы доктора Боуэна и тихие, успокаивающие ответы Джиллиан.

Они вдвоем – там, он – здесь. Так и должно быть. И все же Камерон чувствовал себя на редкость одиноким. Странное ощущение для человека, который гордится своей склонностью к одиночеству, даже необъяснимое, учитывая то, что он едва знаком с этими людьми и собирается забыть их, как только выполнит свою задачу, если, конечно, они все к тому времени не погибнут.

– Сегодня не очень холодно, папа, – услышал он голос Джиллиан. – Кроме того, если мистер Камерон станет замерзать, он всегда сможет взять одеяло в сундуке, том, что слева от двери.

Она не захотела принести ему одеяло, но устроила так, чтобы гость легко мог его найти. Камерон почувствовал внезапную вспышку удовольствия, но тут же ее подавил. Просто она вела себя так, как от нее ожидали, и в этой равнодушной видимости заботы не было ничего личного. Кукла подчиняется ниткам, за которые он дергает, – так что с того?

Камерон долго сидел, прислушиваясь к звукам, которые она производила, готовя отца ко сну, а позднее – к стукам и шорохам в ее собственной комнате. Потом он впитывал в себя наступившую тишину и гадал, спит Джиллиан или лежит с открытыми глазами и строит планы побега.

Когда огонь в камине почти погас, Камерон нашел тюфяк и, вытащив мягкое тканое одеяло, свернул его и положил под голову вместо подушки. От сложенной в несколько раз шерсти исходил запах лаванды и мыла – Джиллиан, должно быть, постирала одеяло до того, как положить его в сундук. Она собственными руками собирала эту лаванду, сушила и перекладывала ею белье.

В конце концов, он пожалел, что взял одеяло: несмотря на то, что в комнате стало немного прохладнее, ему и так было тепло, а под голову он мог положить что-то, не столь откровенно напоминающее о ней.