Текст книги "Долгое безумное чаепитие души"

Глава 5

Дирк отлично знал Лаптон-роуд – широкую зеленую улицу с солидными особняками поздневикторианского периода, надменными и прочными, не приемлющими вида полицейских машин. Особенно в таком количестве, да еще и с включенными мигалками. Обитателям Лаптон-роуд было больше по душе созерцать одну-единственную симпатичную полицейскую машинку, живо и основательно патрулирующую их улицу, а заодно добавляющую живости и основательности их имуществу. Однако стоило зажечься противным синим мигалкам, от которых до белых костяшек сжимались кулаки, в их свете моментально поблекли не только аккуратно выложенные кирпичом стены, но и сами ценности, олицетворением коих служил тот кирпич.

В окнах домов замелькали встревоженные лица, озарявшиеся мерцающими синими лучами.

Их было три. Три полицейские машины, брошенные как попало на проезжей части, что явно не вписывалось в общепринятые правила парковки. Миру послали серьезный сигнал: сейчас здесь работает Закон, поэтому все остальные, кто явился на Лаптон-роуд по своим обычным, приятным и радостным делам, могут идти к черту.

Дирк торопливо шел по улице, под тяжелым кожаным пальто от пота щипало спину. Впереди как шлагбаум маячил констебль с разведенными в стороны руками, но Дирк убрал его с дороги, огорошив стремительным потоком слов, на который у констебля с ходу не нашлось подходящего ответа. Дирк поспешил к дому.

У входа его остановил второй полицейский, и Дирк уже собирался ловко взмахнуть у него перед носом просроченной дисконтной карточкой «Маркс и Спенсер», – трюк, который он долгими вечерами репетировал перед зеркалом в отсутствие другой работы, – когда офицер вдруг произнес:

– Эй, вы, часом, не Джентли?

Дирк глянул на него с опаской. Затем буркнул нечто невразумительное, что могло означать и «да», и «нет» – смотря чем обернется дело.

– Интересуюсь потому, что вас хотел видеть шеф.

– Вот как? – удивился Дирк.

– Я узнал вас по описанию, – пояснил офицер, с легкой ухмылкой оглядел его с ног до головы и продолжил: – Вообще-то в выражениях шеф не стеснялся. И даже послал за вами Ищейку Боба. Могу поспорить, он вас не нашел. После встречи с Ищейкой Бобом люди едва передвигают ноги. Нет, у них, конечно, остаются силы отвечать на вопросы, но и только. Давайте проходите. Лучше без меня, – тихо добавил он.

Дирк взглянул на дом. Окна закрывали сосновые ставни. Хотя во всех прочих отношениях дом казался ухоженным, выхоленным так, что достаток его обитателей безоговорочно бросался в глаза, закрытые ставни наводили на мысль о внезапном разорении.

Как ни странно, с подвального этажа доносилась музыка или скорее обрывок какой-то песни. Он упорно повторялся вновь и вновь, словно заело пластинку. Интересно, почему никто не выключит проигрыватель или хотя бы не подтолкнет головку? Мелодия была очень знакомой, и Дирк решил, что, вероятно, слышал ее недавно по радио, только никак не мог припомнить названия. Слова звучали так:

 
Ты ее не подбирай, не п…
Ты ее не подбирай, не п…
Ты ее не подбирай, не п…
 

и так далее.

– Вам следует пройти в подвал, – безучастно произнес полицейский, как будто находящийся в здравом уме человек сам об этом догадаться не мог.

Дирк быстро кивнул и бросился по ступеням к приотворенной входной двери. Он передернул плечами, тряхнул головой, чтобы собраться с мыслями, и вошел.

Передняя говорила о зажиточности хозяев, вкус которых, впрочем, сложился не иначе как во времена студенчества. Дощатый пол покрывал толстый слой полиуретанового лака, на белых стенах висели греческие коврики, пусть и довольно дорогие. Дирк мог поспорить (только не на деньги), что при тщательном осмотре среди множества великих тайн обнаружится пятьсот акций «Бритиш телеком» и коллекция альбомов Боба Дилана, включая «Blood on the Tracks».

В передней стоял еще один полицейский, до неприличия юный. Прислонившись спиной к стене и прижав к животу каску, он рассматривал пол. Бледное лицо лоснилось от пота. Он бросил на Дирка невыразительный взгляд и едва кивнул в направлении лестницы.

Снизу доносились все те же звуки:

 
Ты ее не подбирай, не п…
Ты ее не подбирай, не п…
 

Дирка трясло от злости, да так, что хотелось садануть по чему-нибудь или кого-нибудь придушить. Уже бы начать горячо доказывать, что он тут вовсе ни при чем, однако, пока никто не заявлял обратного, сделать этого он не мог.

– Долго вы здесь торчите? – резко спросил он.

Полицейскому пришлось собраться с мыслями, чтобы ответить.

– С полчаса как прибыли, – прохрипел он. – Черт-те что, а не утро. Сплошная беготня.

– Вот только не надо про беготню, – бросил Дирк, сам не зная к чему, и стал спускаться по лестнице.

 
Ты ее не подбирай, не п…
Ты ее не подбирай, не п…
 

Внизу, в узком коридоре, едва держалась на навесах выбитая кем-то дверь, ведущая в просторную комнату. Только Дирк собрался войти, как оттуда вынырнула фигура и перегородила ему путь.

– Мне очень не нравится, что ты оказался замешанным в это дело, – заговорила фигура. – Очень. Расскажи, как ты с ним связан, чтобы я понял, почему мне это так не нравится.

Дирк изумленно уставился на чисто выбритое узкое лицо.

– Джилкс?!

– Чего ты смотришь на меня, будто перепуганный – как его там? – ну эти, которые похожи на тюленей, только хуже? Огромные, жирные твари… Дюгони, вот! Не смотри на меня, как перепуганный дюгонь. Почему этот… – Джилкс ткнул пальцем в направлении комнаты, – почему этот… человек написал твое имя и телефон на набитом деньгами конверте?

– А сколь… – начал было Дирк, – сколько мы уже не виделись, Джилкс? Как вас занесло в такую даль? Странно, вам ведь здесь вроде не климат.

– В конверте триста фунтов, – отрезал Джилкс. – За что?

– Может, позволите мне поговорить с клиентом? – спросил Дирк.

– С клиентом? Ну-ну! – зловеще произнес Джилкс. – Давай. Попробуй. Почему бы тебе и вправду с ним не поговорить? Интересно послушать, что ты ему скажешь.

Он отошел в сторону и жестом пригласил Дирка войти.

Тот собрался с мыслями и шагнул вперед, напустив на себя показное спокойствие, которое через секунду улетучилось.

Большая часть клиента очень удобно устроилась в кресле напротив проигрывателя. Кресло стояло в оптимальной позиции – на расстоянии, примерно в два раза превышающем дистанцию между колонками, что, как правило, считается идеальным для восприятия стереозвука.

Казалось, клиент сидит в обычной расслабленной позе, скрестив ноги, рядом на столике – недопитая чашка кофе. Как ни прискорбно, его голова расположилась строго по центру вращающейся пластинки, при этом держатель головки то прижимался к шее, то убегал, попадая иглой в один и тот же паз. С каждым поворотом, длящимся приблизительно две секунды, голова бросала на Дирка укоризненный взгляд и будто говорила: «Видишь, что получается, когда не приходишь вовремя, как тебя просят», затем отворачивалась к стене и через мгновение вновь смотрела на него с еще большим упреком.

 
Ты ее не подбирай, не п…
Ты ее не подбирай, не п…
 

Комната поехала перед глазами, Дирк ухватился рукой за стену, чтобы устоять на ногах.

– Так для какого же дела тебя нанял клиент? – очень тихо спросил из-за спины Джилкс.

– Ох, да пустяки, – промямлил Дирк. – Никакой связи со всем этим… Нет, он… э-э-э… ничего похожего не упоминал. В общем, я смотрю, вы очень заняты. Думаю, мне следует забрать гонорар и уйти. Говорите, он оставил для меня деньги?

После этих слов Дирк как подкошенный упал на венский стул, который тут же под ним развалился.

Джилкс помог ему встать и прислонил к стене. Затем ненадолго вышел и вернулся с графинчиком и стаканом на подносе, налил в стакан немного воды и выплеснул в лицо Дирку.

– Лучше?

– Нет, – отфыркиваясь, ответил тот. – Может, вы хотя бы вырубите пластинку?

– Это дело судмедэкспертов. Пока эти умники не приехали, трогать ничего нельзя… А вот, наверное, и они. У меня мало времени. Выйди пока во двор, глотни свежего воздуха. Только за перила держись. И будь любезен, постарайся не выглядеть таким зеленым. Тебе не идет этот цвет.

 
Ты ее не подбирай, не п…
Ты ее не подбирай, не п…
 

Джилкс обернулся, бросил усталый, злой взгляд на Дирка и уже хотел было подниматься по лестнице навстречу вновь прибывшим, чьи голоса доносились сверху, но вдруг остановился и несколько секунд смотрел на неутомимо вращающуюся голову.

– Знаешь, – наконец произнес он, – мне так надоели эти выскочки со своими показными самоубийствами. Им лишь бы напакостить!

– Самоубийство?! – изумился Дирк.

Джилкс обвел взглядом комнату.

– Окна забраны железными решетками в полдюйма толщиной, – сказал он. – Дверь заперта изнутри – ключ все еще в замке – и заставлена мебелью. Застекленная дверь во внутренний двор закрыта на засовы. Подземного хода не обнаружено. Убийце на обратном пути пришлось бы как следует поработать стекольщиком. Но оконная замазка все равно старая, и краска на ней уже давно засохла. Нет. Никто не выходил из этой комнаты, никто, кроме нас, не врывался в нее, и убийцы – не мы, это я знаю точно. У меня нет времени возиться с этим делом. Явно самоубийство и специально запутанное. Прибил бы покойника за то, что отнимает у полиции время.

Джилкс взглянул на наручные часы и продолжил:

– Знаешь что? Придумай мне для отчета правдоподобную версию, как ему удалось такое проделать, и я отдам тебе ту самую улику, что лежит в конверте. Только вычту двадцать процентов за моральный ущерб – ведь мне пришлось сдерживаться, чтобы не двинуть тебе в зубы.

Дирк на мгновение задумался, не упомянуть ли, что клиент жаловался на визиты агрессивного зеленоглазого, покрытого шерстью великана, который регулярно возникал из ниоткуда и горланил что-то насчет контрактов и обязательств, размахивая сверкающей, остро наточенной косой, но, хорошенько все взвесив, решил промолчать.

 
Ты ее не подбирай, не п…
Ты ее не подбирай, не п…
 

Наконец его пробрало. За смерть клиента он не мог как следует на себя разозлиться, потому что это было слишком большое, непосильное бремя. Но теперь, когда Джилкс его унизил, а у него не оказалось ни сил, ни духу сопротивляться, он вдруг рассвирепел.

Резко отвернувшись от своего мучителя, он пошел во внутренний дворик побыть один на один с закипевшей злостью.

Дворик представлял собой маленькое, выложенное плиткой пространство, обращенное на запад и ограниченное высокой торцевой стеной дома и еще одной высокой стеной какого-то промышленного здания, а потому по большей части лишенное солнечного света. Посреди дворика по чьей-то прихоти располагались солнечные часы. Если бы на них попал хоть какой-то свет, сразу стало бы ясно – время близится к полудню. На часах как на насесте сидели птицы. В горшках торчало несколько довольно чахлых растений.

Дирк воткнул в рот сигарету и в отчаянии едва не сжег ее, прикуривая.

 
Ты ее не подбирай, не п…
Ты ее не подбирай, не п… —
 

все еще доносилось из дома.

От соседних садов дворик отделяла аккуратная ограда. Сад слева был такого же размера, что и дворик, справа – немного больше, благодаря тому что стена промышленного здания до него не доходила. Все вокруг несло на себе печать ухоженности. Ничего вычурного или показного, просто возникало ощущение, что дела у обитателей идут прекрасно и содержание домов не представляет никаких проблем. Дом справа, к примеру, выглядел так, словно швы в его кирпичной кладке на днях были заново расшиты, а окна – отполированы.

Глубоко вздохнув, Дирк на секунду задержал взгляд на просматривающемся вверху между стенами клочке неба – серого и пасмурного. Он смутно осознавал, что в доме сейчас толчется народ, что-то меряют рулетками, фотографы делают снимки, кто-то убирает с пластинки отсеченную голову… Под облаками плыло какое-то темное пятнышко. Дирк обрадовался, что после всего увиденного еще способен хоть на чем-то сосредоточиться.

 
Ты ее не подбирай, не п…
Ты ее не подбирай, не п…
Ты е…
 

Наконец назойливая песня стихла, и теперь в полуденном воздухе откуда-то издали плыл мирный звук работающего телевизора.

Дирк, однако, с большим трудом мог хоть что-то расслышать. Его отвлекал пронзительный, отупляющий звон в голове – отголоски чувства вины. Не обычного чувства вины, возникающего как шумовой фон от осознания, что двадцатый век заканчивается, а ты все еще жив, – на него Дирк быстро находил управу. Это было ошеломляюще четкое уразумение: «Во всем этом кошмаре виноват я, и только я». Никакие усилия не помогали избежать ударов огромного колокола. Бом… и снова взз… бом… и опять бом… бом… бом…

Он попытался вспомнить подробности рассказа (бом… бом…) покойного клиента (бом…), но это было практически невозможно (бом…) со звоном в голове (бом…). Человек жаловался, что (бом…) – Дирк сделал глубокий вдох – (бом…) его преследовал (бом…) огромный (бом…) косматый зеленоглазый монстр с косой в руках.

Бом!

Дирк тогда еще мысленно улыбнулся.

Бум, бом, бум, бом, бум, бом!

И подумал: «Вот болван!»

Бум, бум, бум, бум, бом!

Коса (бом…) и контракт (бом…).

Он не знал, даже не догадывался, что это за контракт.

«Ну да, конечно», – подумал он (бом…).

Однако у него вдруг возникло смутное ощущение, что контракт, возможно, связан с картошкой. Ведь там была какая-то запутанная история (бум, бум, бум…).

Дирк тогда еще с серьезным видом кивнул (бом…) и поставил обнадеживающую галочку в блокноте (бом…), который специально держал на столе, чтобы ставить обнадеживающие галочки (бом, бом, бом…). В тот миг он испытал гордость: ему удалось создать впечатление, что галочка поставлена ровно напротив слова «картошка».

Бом, бом, бом, бом!

Мистер Энсти сказал, что объяснит, при чем тут картошка, когда Дирк придет выполнять задание.

И Дирк легко (бом…), как ни в чем не бывало (бом…), грациозно взмахнул рукой (бом, бом, бом…) и пообещал явиться в шесть тридцать утра (бом…), потому что ровно в семь (бом…) наступал час расплаты по контракту.

Дирк вспомнил, как поставил еще одну птицу напротив несуществующей записи «Срок расплаты по картофельному контракту – 7.00». (Бом…)

Он больше не мог выносить весь этот звон. Не мог винить себя за произошедшее. Впрочем, мог. Конечно, мог. И винил. Это действительно была его вина (бом…). Дело в том, что у него не получалось одновременно винить себя и размышлять о случившемся. Ему предстояло докопаться до самых корней ужасного происшествия (бом…), а для этого нужно было каким-то образом избавиться (бом…) от звона.

Пока он обдумывал свое затруднительное положение, его вдруг захлестнула волна злости. Он ненавидел этот двор. Эти дурацкие солнечные часы, аккуратно выкрашенные окна, отвратительно элегантные крыши. Ему хотелось переложить вину с себя на блестящую краску, на жутко опрятную брусчатку под ногами, на омерзительно ровно затертые швы в кирпичной кладке.

– Простите…

– Что? – Он резко обернулся.

Бурлящий поток мыслей прервал сдержанный, вежливый голос.

– Вы знаете что-нибудь о?… – Легким взмахом руки женщина выразила свое отношение ко всей этой неприятной истории, связанной с подвальным этажом и ужасным сборищем полицейских. Запястье украшал красный браслет – в тон оправе очков. Она стояла у ограды дома справа, на лице читались легкое беспокойство и неприязнь.

Дирк безмолвно смотрел на нее. Лет сорок с хвостиком, ухоженная, из тех, на кого обязательно и моментально обращаешь внимание.

Женщина тревожно вздохнула.

– Знаю, история страшная и все такое, – сказала она, – но скоро ли это закончится, как вы думаете? Мы вызвали полицию только потому, что от этой жуткой песни едва не лезли на стену. Все это немного…

Она вызывающе взглянула на него, и Дирк тотчас решил, что все произошло из-за нее. Вот на кого вполне можно взвалить вину, а он тем временем во всем разобрался бы! Она этого заслуживала – уже потому хотя бы, что носила такой браслет.

Не проронив ни слова, он развернулся к ней спиной и понес свой бурлящий гнев обратно в дом, где он быстро начал застывать и превращаться в нечто твердое и эффективное.

– Джилкс! – крикнул он. – Насчет вашей теории о показушном самоубийстве. Мне она нравится. Вполне правдоподобно, на мой взгляд. По-моему, я знаю, как этот негодяй оторвал себе голову. Несите ручку. И бумагу.

Он победоносно уселся за стол вишневого дерева в сельском стиле и проворно набросал схему событий, в которой участвовала домашняя и кухонная утварь, раскачивающийся, утяжеленный грузом светильник, затем сделал довольно точную раскадровку по времени и не забыл акцентировать важный факт, что проигрыватель был японского производства.

– Это придется по душе вашим ребятам-криминалистам, – проницательно заявил он Джилксу.

Ребята-криминалисты посмотрели на схему, ухватили основной смысл и согласились. Схема была простая, неправдоподобная и именно в том духе, который обязательно одобрит главный судмедэксперт, потому что ему, как и им, хотелось провести отпуск в Испании.

– Если только, – добавил как ни в чем не бывало Дирк, – вас не интересует версия, что умерший заключил с неким потусторонним агентством дьявольский контракт, по которому как раз сегодня наступил час расплаты.

Ребята-криминалисты переглянулись и отрицательно покачали головами. Затянувшееся утро им явно начинало надоедать, и поворот разговора в это русло только все запутал бы, а дело вполне можно было сбыть с рук еще до обеда.

Довольный Дирк пожал плечами, отсчитал свою долю от улики и, кивнув напоследок полицейским, пошел наверх.

В передней до него дошло, что тихий шум дневного телеэфира, который он слышал в саду, в доме раньше заглушала заевшая пластинка.

Теперь он внезапно понял: телевизор работает где-то наверху. Дирк быстро оглянулся, убедился, что на него никто не обращает внимания, поставил ногу на нижнюю ступень и с удивлением посмотрел на лестницу.

Глава 6

Покрытие ступеней напоминало простую, но элегантную циновку. Дирк бесшумно прошел наверх мимо каких-то элегантных засушенных штуковин в вазоне и заглянул в комнаты на втором этаже. Обставлены они были тоже сухо, но элегантно.

Признаки жизни бросались в глаза только в большей из двух спален. Ее интерьер явно продумывали с тем расчетом, чтобы дать лучам утреннего солнца поиграть на изысканных букетах цветов и стеганых одеялах, набитых чем-то вроде сена, однако разбросанные всюду носки и бритвенные лезвия будто вели стратегический захват территории. Здесь четко ощущалось отсутствие женского начала – так ощущается отсутствие картины, еще недавно украшавшей стену. В комнате царил дух тоски и уныния, а скопившийся под кроватью хлам просился на помойку.

В примыкавшей к спальне ванной перед умывальником висел золотой диск за продажу пятисот тысяч пластинок «Горячая картошка» группы «Кулачный бой и третье тихое помешательство». Дирк припомнил, что вроде бы читал кусок интервью с лидером группы (музыкантов в ней было двое, один из них – лидер) в воскресной газете. На вопрос о названии группы лидер ответил, что с ним связана одна интересная история, которая на поверку оказалась не такой уж интересной. «Оно может означать все, что душе угодно», – пожал он плечами, сидя на диване в офисе своего менеджера где-то на задворках Оксфорд-стрит.

Дирк тогда еще представил, как журналист вежливо кивает и строчит в блокноте, и желудок свернулся отвратительным узлом, который удалось развязать только с помощью джина.

Горячая картошка… Вид золотого диска в красной рамке натолкнул Дирка на мысль: не на этой ли пластинке вертелась голова покойного мистера Энсти? Горячая картошка. Ты ее не подбирай.

Что бы это значило?

Все, что душе угодно, с тяжелым сердцем подумал Дирк.

Еще он вспомнил, что в интервью Пейн (так звали лидера группы «Кулачный бой и третье тихое помешательство») утверждал, будто основой для стихов к этой песне послужил разговор, подслушанный в каком-то кафе или сауне, или самолете, или еще где-то, – он переписал его почти дословно. Интересно, подумал Дирк, что почувствовали бы участники того разговора, если бы услышали, как их слова раз за разом перепевают при сегодняшних обстоятельствах?

Он присмотрелся к ярлыку в центре золотого диска. Сверху было выведено: «АРРГХ», а ниже имена авторов – «Пейнтон, Мэлвилл, Энсти».

Мэлвилл, по-видимому, был вторым участником группы, не лидером. А поскольку среди авторов столь популярного сингла было указано имя Джеффа Энсти, становилось понятно, откуда у него взялись деньги на такой дом. Когда Энсти говорил о контракте, связанном с «картошкой», он предполагал, что Дирк знает, о чем идет речь. Дирк же не колеблясь предположил, что Энсти бредит. Если кто-то несет вздор о зеленоглазых чудищах с косами в руках, очень легко прийти к выводу, что картошка – тоже вздор.

Дирк беспокойно вздохнул. Награда висела на стене до неприличия ровно и торжественно, и он слегка сдвинул рамку, чтобы придать ей более живой вид. Из-за рамки выпал конверт и спланировал вниз. Дирк попытался его поймать, но безуспешно. Чертыхаясь, он нагнулся и поднял конверт с пола.

Это был довольно большой конверт из качественной плотной бумаги кремового цвета, с одной стороны разорванный и заклеенный липкой лентой. Вообще он выглядел так, будто его вскрывали, а потом запечатывали много раз: на нем стояли несколько имен получателей – каждое зачеркивали и вместо него писали новое.

Последним значился Джефф Энсти. Во всяком случае, так решил Дирк – это имя единственное не было перечеркнуто жирной линией. Дирк пригляделся к другим именам, пытаясь их разобрать.

Что-то шевельнулось в памяти при виде пары фамилий, однако необходимо было тщательнее осмотреть конверт. Он давно хотел обзавестись лупой – с тех самых пор, когда стал детективом, – да все не подворачивался случай. Перочинного ножика под рукой тоже не оказалось, поэтому он с неохотой решил, что сейчас благоразумнее всего спрятать конверт в одном из потайных карманов пальто и изучить позднее, в одиночестве.

Дирк мельком проверил, не завалялось ли за рамкой еще что-нибудь ценное, но тщетно. Он вышел из ванной и продолжил исследовать дом.

Вторая спальня была чисто убранной, но бездушной. Нежилой. Кровать из сосны, стеганое одеяло да старый затрапезный комод, который явно пытались обновить, окунув в бак с кислотой, – вот и вся обстановка. Дирк закрыл дверь и стал подниматься по шаткой белой лестничке в мансарду, откуда доносились вопли Багза Банни.

Наверху, на крохотной лестничной площадке одна из дверей вела в ванную комнату, до такой степени тесную, что легче, наверное, было не заходить в нее, а засовывать туда поочередно нуждающиеся в мойке конечности. В полуотворенном состоянии дверь держалась благодаря зеленому шлангу, тянувшемуся от крана с холодной водой над умывальником через лестничную площадку в жилое чердачное помещение под сильно скошенной крышей – единственную на верхнем этаже комнату. Человек, рост которого хотя бы приближался к среднему, мог не пригибать голову лишь в нескольких ее точках.

Ссутулившись, Дирк стоял в дверном проеме и с беспокойством озирал ее содержимое. От комнаты веяло запущенностью. Сквозь задернутые шторы едва проникали лучи солнца; помимо них, освещение дополнял лишь мерцающий экран с мультяшным кроликом. Под самой пологой частью потолка стояла незаправленная кровать с влажными, сбитыми простынями. Кое-где на стенах и почти вертикальных поверхностях потолка висели журнальные картинки. Между ними не прослеживалось никакой единой темы или замысла: среди пары шикарных немецких автомобилей и весьма смелой рекламы бюстгальтеров красовалось вырезанное как попало изображение фруктового пирога, кусок объявления о страховании жизни и прочие беспорядочные фрагменты: выбирали и развешивали их явно наобум, ни на минуту не задумываясь о смысле и впечатлении, которое они производят.

Шланг завивался кольцом на полу и огибал придвинутое поближе к телевизору дряхлое кресло.

Кролик неистовствовал. Мерцающий свет от его метаний отражался на потертых ручках кресла. Багз отчаянно дергал рычаги управления самолета, несущегося с бешеной скоростью вертикально вниз. Внезапно он обнаружил кнопку «Автопилот» и нажал ее. Из шкафа вылез робот-пилот, оценил обстановку и спрыгнул с парашютом. Самолет со свистом летел к земле, но, к счастью, на полпути иссякло горючее, так что кролику удалось выжить.

Дирк заметил чью-то макушку.

Волосы на ней были темные, спутанные и жирные. Дирк долго колебался, прежде чем подойти к креслу и проверить, на чем держится голова. Чувство облегчения от того, что голова все-таки соединяется с живым телом, было слегка омрачено видом того самого тела.

В кресле, сгорбившись, сидел мальчик.

Лет примерно тринадцати-четырнадцати, он, хотя и не имел каких-то особых физических недостатков, выглядел все же не вполне здоровым. С обвисшими волосами и опущенной на плечо головой, свернувшись клубком, он лежал в кресле, словно его выбросило туда из проходившего мимо поезда. Из одежды на нем была лишь дешевая кожаная куртка да спальный мешок.

Дирк в изумлении смотрел на него.

Кто это? Как может мальчик просто сидеть перед телевизором в доме, где человек только что лишился головы? Знает ли он о случившемся? Знает ли о нем Джилкс? Удосужился ли Джилкс сюда подняться? Впрочем, несколько лестничных пролетов для почти распутавшего дело о хитроумном самоубийстве полицейского – это слишком.

Секунд через двадцать глаза мальчика нехотя поднялись на Дирка, совершенно ничего не выразили, вновь опустились и захватили цель – кролика.

Дирк не привык, чтобы его в упор не замечали окружающие. Он оглядел себя и лично удостоверился, что просторное кожаное пальто и вызывающая красная шляпа на месте, а его силуэт четко и выразительно очерчен в свете дверного проема.

На мгновение он ощутил неуверенность в себе и кашлянул, чтобы представиться, но так и не привлек внимания мальчика. Дирку это не понравилось. Парнишка нарочно и явно злонамеренно смотрел в телевизор, а не на него. Дирк нахмурил брови. Ему показалось, что в комнате растет напряжение – она будто наполнилась паром и тяжелым шипением. Дирк не знал, как на это реагировать. Шипение усиливалось, но вскоре после резкого щелчка внезапно смолкло.

Точно большая толстая змея, мальчишка медленно вытянулся, повис на подлокотнике и проделал ряд сложных, невидимых Дирку манипуляций – как оказалось, с электрочайником. Когда мальчишка вернулся в прежнее положение, в правой руке у него была пластмассовая чашка, откуда он стал подцеплять и закидывать в рот дымящуюся резиноподобную гадость.

Кролик завершил маневры и уступил место нахрапистому актеру, который напористо призывал телезрителей покупать какой-то сорт пива, не приведя в обоснование ничего лучшего, чем свое якобы незаинтересованное мнение.

Дирк почувствовал необходимость заявить о себе чуть настойчивее. Он прошел в комнату и встал между мальчишкой и телевизором.

– Малыш, – произнес Дирк, надеясь, что его голос звучит твердо и одновременно ласково, но ни в коем случае не снисходительно, неискренне или панибратски. – Я хочу знать, кто…

В это мгновение его отвлек вид с новой точки обзора. С другой стороны кресла стояли большая, наполовину пустая коробка с сублимированной лапшой, большая, наполовину пустая упаковка батончиков «Марс», наполовину уничтоженная пирамида из банок с газировкой. К болтавшемуся тут же концу шланга, который, по всей видимости, использовался для наполнения чайника, был приделан пластмассовый вентиль.

Дирк просто хотел спросить у мальчишки, кто он такой, но внезапно уловил очевидное семейное сходство. Вне всякого сомнения, мальчишка приходился сыном недавно обезглавленному Джеффри Энсти. Вероятно, его поведение объяснялось шоком. Либо он вообще ничего не знал о случившемся. Или, возможно…

Дирк не любил долго думать.

Он вообще не мог ясно мыслить, когда у него за спиной телевизионщики от лица производителя зубной пасты пытались вызвать его глубокую озабоченность процессами, которые, возможно, происходят у него во рту.

– Знаешь, – сказал он, – мне вовсе не хочется тревожить тебя в столь трудный и скорбный час, но все-таки скажи, ты сам понимаешь, что это время для тебя действительно трудное и скорбное?

Тишина.

Ладно, подумал Дирк, попробуем слегка затянуть гайки. Он прислонился спиной к стене, заложил руки в карманы и, словно говоря: «Значит, по-хорошему ты не согласен», несколько минут задумчиво изучал пол, затем резко вскинул голову и сурово посмотрел прямо в глаза мальчишке.

– Должен сообщить тебе, малыш, что твой отец умер! – выпалил он.

Возможно, его слова возымели бы действие, если бы в это время не включился очень популярный и продолжительный рекламный ролик – выдающийся образец в своем жанре.

Во вступительных кадрах ангел Люцифер падает с небес в преисподнюю, прямиком в горящее озеро, и преспокойно сидит там, пока проходящий мимо демон не вручает ему баночку газировки под названием «Сад». Осторожно попробовав, он жадно поглощает ее содержимое, поворачивается к камере, надевает крутые солнечные очки и восклицает: «А теперь поджаримся по-настоящему!» Снова ложится и блаженствует в куче горящих углей.

И тут до невозможности низкий, хриплый голос с американским акцентом (хозяин которого, судя по всему, сам только что выполз если не из преисподней, так уж точно из какого-нибудь питейного заведения в Сохо и жаждет поскорее заползти туда снова, чтобы замариноваться до следующей озвучки) рычит: «Сад! Напиток из-з-с-ада…» Баночка слегка поворачивается, чтобы скрыть букву «С».

«По-моему, богословы толкуют эту историю несколько иначе, – думал Дирк, – но что такое капля лжи в столь бурном потоке информации?»

Люцифер вновь осклабился в камеру и заявил: «Не зря я пал…» Затем, чтобы отполировать эффект, а заодно, если зритель окончательно отупел от всей этой мешанины и забыл, что значит «пал», напомнить ему значение этого слова, были еще раз прокручены начальные кадры, где Люцифера изгоняют с небес.

Действо полностью поглотило внимание мальчугана.

Дирк опустился на корточки между ним и телевизором.

– Послушай меня, – начал он.

Мальчик вытянул шею, чтобы увидеть из-за Дирка экран. Немного изменив положение, он продолжал смотреть телевизор и запихивать в рот лапшу.

– Слушай, – настаивал Дирк.

Он почувствовал, что может не справиться с ситуацией. И дело было даже не в том, что вниманием мальчика целиком завладел телевизор. Похоже, ничего на свете для него не имело значения и не существовало. Дирк в его глазах представлял собой бесполезный, загораживающий телевизор предмет. Мальчишка, по-видимому, не вредничал, а просто хотел смотреть сквозь Дирка.

– Послушай, давай выключим это на минутку? – Дирк пытался говорить спокойно.

Мальчик не ответил, лишь слегка напряглись плечи. Дирк обернулся и стал искать кнопку, чтобы выключить телевизор, но тщетно. Панель управления, казалось, служила единственной цели: чтобы телевизор работал всегда. На ней не обнаружилось ни одной кнопки «выкл.». В конце концов Дирк просто выдернул шнур из розетки и вновь посмотрел на мальчишку, который тут же со всей силы заехал лбом ему в нос.