Текст книги "Око разума"

Дуглас Ричардс
Око разума

Часть первая

Парадокс реальности в том, что наиболее притягателен образ, видимый только мысленным взором.

Шана Александер

1

Смрад был настолько ужасен, что, казалось, атаковал каждую клеточку его организма – омерзительная вонь гнилья и протухшей пищи, богомерзкого потустороннего месива схлестывающихся между собой десятков запахов, каждый из которых отвратителен сам по себе, но в сочетании они поистине тошнотворны, самым невероятным образом.

Осознав, что тонет в этом тлетворном облаке, он запаниковал, но почему-то никак не мог вдохнуть, словно позабыл, как это делается; будто его мозговые связи, запускающие непроизвольную дыхательную реакцию, были начисто перерезаны садовым секатором и больше не вели к груди или легким. Он не сомневался, что жить ему остаются считаные секунды.

И вдруг на малую часть его рассудка снизошло озарение, и он понял, что вовсе не тонет, а пребывает в самой гуще яркого реалистичного кошмара, и его дыхательный рефлекс отказал, потому что он находится в мире грез, а его физическое тело спит и парализовано. Он вложил всю свою волю в мощный рывок, чтобы сбросить сокрушительно тяжкую пелену забытья, и мгновение спустя все его сознание вырвалось на поверхность, как ныряльщик, слишком долго пробывший в сумрачных и холодных океанских глубинах и ускользнувший от смерти как раз вовремя.

Полностью придя в сознание, хотя и не оклемавшись до конца, он ощутил тяжесть век, перекрывающих его взор. Услышал шепот в сознании, десятки шепотов. Улавливал отдельные слова и фразы, выхватывал образы. Калейдоскоп деятельности прямо под поверхностью, сливающийся в белый шум; нескончаемая болтовня сотен безостановочных пустомель, треплющихся одновременно. Он тряхнул головой в попытке остановить бесящие шепоты в сознании, но тщетно.

И с досадой открыл глаза.

Его встретила абсолютная, непроницаемая тьма.

Борясь с паникой, нахлынувшей с преумноженной яростью, он осторожно протянул правую руку – и был вознагражден, когда она вошла в контакт с гладкой поверхностью, на ощупь напоминавшей сталь. Продолжил зондирование окружения – и секунду спустя ладонь вошла в контакт еще с одной поверхностью над головой. Крышка. Из стали, как и найденная стена.

Крышка была тяжелой, но, подняв обе руки выше плеч, он сумел толкнуть ее вверх, затопив свое узилище ослепительным светом. Продолжал толкать, пока не достиг поворотной – в прямом смысле – точки, и крышка откинулась на петлях, шумно грохнувшись о боковину стального контейнера.

Еще до того, как зрение успело приспособиться к свету, он увидел, что находится в живом море мусора, до половины заполнившего большой ящик, покрашенный зеленой краской знакомого оттенка.

Он внутри мусорного контейнера.

Вид мерзких отходов вкупе с запахом вынудил его сделать то, чего его тело в беспамятстве ухитрялось избегать до этого момента. Он перегнулся пополам, и его стошнило, хотя желудок был, вероятно, почти пуст, потому что все ограничилось позывами и сухими спазмами, не выдавив почти ничего.

Он высунул голову над краем контейнера промышленных размеров. Глаза уже полностью приспособились к свету. Он находился на задворках чего-то вроде торгового ряда, и, судя по помоям, в которых он сидел, изобиловавшего гастрономами, бакалейными и мясными магазинами и ресторанами с пунктами смены подгузников.

Выкарабкавшись из контейнера, он захлопнул за собой крышку, радуясь, что никто этого не видел. Пусть он и провел ночь в помойке, но явно не утратил хоть жалких остатков гордости.

Осмотрел себя. Обут в кроссовки, одет в черную футболку и джинсы, покрытые кляксами жидкостей неведомого рода, в том числе и той, что могла быть кровью – а может, и нет.

Что он делал в помойке? Он начал обшаривать память.

И не нашел ровным счетом ничего.

Как же это надо нализаться, чтобы не запомнить ночлег в гробу, набитом помоями?

Он ахнул, когда до рассудка дошла куда более существенная истина. Мир прямо-таки заходил ходуном, когда его тряхнуло от бессилия: он не мог вспомнить вообще ничего. Не только того, как попал в помойку, а вообще откуда явился на этот свет.

Он тужился припомнить хотя бы свое имя, но тщетно.

Обшарил карманы, но не нашел ни бумажника, ни каких-либо документов.

Что за дела?

Пульс зачастил, перевалив далеко за сотню ударов в минуту, и голова от шока и выброса адреналина закружилась. Надо успокоиться. Надо подумать.

Ему нужна помощь. Врач. Способ выяснить, что случилось и кто он такой.

Но сосредоточиться ему было трудно. Шепоты и образы в рассудке не отступали, и он не мог вообразить ничего более сбивающего с толку или пагубного для организованного мышления. Остановить их он вроде бы не мог, зато мог хотя бы отчасти подавить, загнав в более глубокие и менее выпячивающиеся уголки сознания. И все равно не мог не гадать, сколько еще сможет выдержать, не лишившись рассудка.

Или уже лишился?

Нет. Не может быть. Он чувствовал, что рассуждает вполне разумно. И совершенно здраво.

Он расхохотался. «Уж конечно, – подумал он, – я ничуть не менее рассудительный и здравомыслящий, чем любой другой субъект, лишившийся памяти, проснувшийся в помойке и слышащий голоса в голове».

И что теперь?

В его нынешнем виде всякий, к кому он обратится за помощью или еще за чем-то, учует его еще прежде, чем увидит, и рванет куда подальше во всю прыть. Прежде чем приступать к чему бы то ни было другому, надо помыться и принять презентабельный вид.

Он огляделся. Вдали, за пустырем, поросшим травой и чахлыми кустиками, углядел заправку «Шелл» с возносящимся высоко над станцией знакомым символом желто-красной раковины; знакомство знака как-то утешило его. А еще там должен быть туалет.

Он тотчас же направился к знаку и пять минут спустя вышел к узкому переулку, где помедлил, чтобы пропустить единственный проезжающий автомобиль с открытыми окнами и орущей музыкой.

Песню он узнал сразу же. Логично. Он мгновенно вспоминает слова первой подвернувшейся песни, но не имеет ни малейшего понятия, где живет, да и вообще что бы то ни было о себе…

За рулем сидел парнишка лет семнадцати-восемнадцати.

– Опа, чё это с этим чуваком? – отчетливо услышал он слова водителя, когда машина проезжала мимо. – Он чё, не слыхал о такой штуке, как душ? – добавил подросток, а потом интонации его изменились, выдавая тревогу и замешательство. – У него чё, кровь на шее?

Но человек без прошлого понимал, что не мог слышать этого, потому что в это самое время смотрел на водителя – и губы у подростка даже не шелохнулись. Кроме того, автомобильный приемник выдавал слишком много децибел, чтобы он мог расслышать слова настолько отчетливо, даже если б подросток действительно их произнес.

Его снова замутило. Эта последняя реплика, которую он якобы слышал, была просто очередным голосом у него в голове, куда более громким, чем фоновый гомон, и таким внятным, словно он тогда сидел с пареньком в машине.

Он энергично тряхнул головой, как пес после купания, но голоса остались. Затем пересек узкий переулочек и через считаные минуты приблизился к «Шелл». Мужской туалет оказался тесной клетушкой на одного человека позади главного здания станции, и чуть приоткрытая дверь сообщала, что «удобства» пока свободны.

Войдя в тесную уборную, он аккуратно закрыл и запер за собой дверь.

Поглядел в зеркало – дешевое, грязное и малость кривое, – но не узнал лицо, взиравшее на него оттуда. Впрочем, одну вещь он узнал тотчас же – засохший ручеек крови, сбегавший от линии волос, и целый колтун запекшейся крови на голове.

И тут же вытаращил глаза, припомнив слова подростка за рулем проезжавшей машины. Должно быть, слова ему померещились. Парнишка сказал, что у него кровь на шее. Довольно точно для галлюцинации. Осторожно ощупав свой скальп, он нащупал чувствительное местечко, в котором его пальцы распознали запекшуюся кровь и свежий струп, и быстро отдернул руку, чтобы случаем не вскрыть рану.

Снова уставившись в зеркало, он продолжил изучение собственной персоны. Ладно скроен; черные, как смоль, волосы на голове зачесаны назад, на щеках одно– или двухдневная щетина. Зубы идеально ровные, хотя у него забрезжило ощущение, что в этой безупречности изрядную роль сыграли несколько лет в брекетах, субсидированных любящими родителями, припомнить которых он не мог. Не классический красавец, но лицо достаточно симметричное и мужественное, чтобы привлекать особ противоположного пола, как ему показалось. А росту, наверное, чуть меньше шести футов.

Сняв с себя омерзительную рубашку, волглую во многих местах, где она впитала соки и запахи, он швырнул ее в мусорный бачок в углу, брезгливо наморщив нос. Тело поджарое и мускулистое, грудь безволосая.

Он вглядывался в себя несколько долгих секунд, силясь вернуть память. Не тут-то было.

К счастью, в уборной имелись дозатор жидкого мыла и уйма бумажных полотенец. Он отдраил каждый дюйм лица, шеи и туловища, вымыл грязь и кровь из волос, не жалея жидкого мыла для рук, но не забывая проявлять особую аккуратность рядом с раной. Наделал луж в одноместном туалете, моя голову над крохотной раковиной, как мог, и пригоршнями плеская воду на волосы, пока не смыл все мыло. Потом спустил джинсы и отдраил ноги. Выйти из туалета без рубашки куда ни шло, но штаны надеть придется, понимал он, с большой неохотой натягивая их.

Из толпы вдруг выбился ясный голос.

Из десятков шепотов и образов в его голове один прорвался сквозь гомон, явив себя его сознанию. Вид мужского туалета снаружи. Того самого, где он как раз находился.

Он напрягся, чтобы сфокусироваться на образе, даже не понимая, почему его подсознание решило, что именно этот шепоток нуждается в столь экстренном внимании. Дверь туалета была видна сквозь ветровое стекло автомобиля, заезжавшего на стоянку «Шелл». Он увидел палец, нажимавший на сенсорный экран мобильника, чтобы набрать номер, а затем телефон скрылся из виду.

– Я нашел нашего парня, Холла, – услышал он с внезапной ясностью, и на миг вспыхнул образ лица, которое он разглядывал в зеркале за считаные секунды до того. Его лица.

Вот только сейчас он в зеркало не смотрел. Ощутил, что должен быть этим Холлом. Однако это имя не пробудило ни чувства «а ведь правда», ни шквала воспоминаний.

– Дай остальным знать, что могут сворачиваться, – продолжал голос. – Удача улыбнулась моему посту.

Эти слова сопроводило мимолетное видение крыши здания близ торгового ряда и бинокля, озирающего окрестности.

И снова человек в туалете, решивший временно присвоить имя Холла, пока не узнает иного, понял, что не слышал ни одного из этих слов. Во всяком случае, ушами. Но тем не менее прозвучали они с предельной четкостью.

Он читал мысли этих людей.

Да, это невозможно, но сомнению уже не подлежит. Может, он и не знает о себе ничегошеньки, зато ни капельки не сомневается, что верит в науку и не верит ни в теорию заговоров, ни в призраков, ни в инопланетян, ни в экстрасенсорику.

Но экстрасенсорика – единственное доступное объяснение. Что безумнее – слышать голоса в голове или думать, что читаешь мысли? Пожалуй, что в лоб, что по лбу, решил он.

«Заставил же ты нас побегать, Холл, – ясно расслышал Холл и понял, что это невысказанная мысль, хотя и не представлял, как это понял. – Но теперь ты отбегался, сучонок».

– Без понятия, – продолжал человек, на этот раз вслух – несомненно, в ответ на вопрос. – Важно, что мы предположили, что он лег на дно, и оказались правы. Кому какое дело, где… Должно быть, подумал, будто ускользнул от нас, потому что я засек его прямо на открытой местности – просто идущим через голый пустырь. Машины у него не было. А эта заправка – оазис посреди пустыни. Так что я смогу убрать его без шума и пыли. Без свидетелей.

Он помолчал.

– Перезвоню, когда он будет трупом.

2

Холл мгновенно решил действовать так, словно он не безумен, и слышанные им голоса полностью соответствуют истине. Если человек за дверью хочет его смерти, не остается ничего другого, как принять это допущение.

Он ясно читал в сознании этого человека растущее нетерпение. Жертва торчит в сортире уже давно, думал тот. И хотя изначально он планировал идти за преследуемым по пятам, поджидая возможности пристрелить его в уединенном местечке, теперь убийца заметил, что вокруг ни души, и пришел к заключению, что выстрел с глушителем в голову, как только Холл высунется из туалета, а то и два-три выстрела на уровне груди сквозь закрытую дверь распрекрасно сделают свое дело.

Холл прикинул, что у него от силы сорок пять секунд, чтобы найти выход. Его рассудок работал на всю катушку, несмотря на присутствие в голове мириадов голосов. Если его экстрасенсорные способности настоящие, стоит открыть дверь, и он покойник, – а может, даже раньше. Ни в туалете, ни у него самого ничего такого, что могло бы послужить оружием, – ни монтировок, ни зажигалок, ни ножей. Ничего, кроме воды, небольшой пластиковой корзинки для мусора, диспенсера полотенец и фирменной туалетной бумаги.

Он мог бы попытаться проломиться сквозь стену напротив двери в надежде, что это общая стена с основным зданием заправки, и уже собирался так и сделать, когда вдруг понял, что может запросто прочесть мысли даже не догадывающегося об этом заправщика, изолировав их от остального галдежа. Даже попытка совершить это подымет в здании достаточно шума, чтобы заправщик вышел поглядеть, в чем дело.

Но, уже занося обутую в кроссовку ногу для удара пяткой в стену, Холл понял, что опоздал. Он уловил твердую решимость в уме преследователя и понял, что тот уже пересекает десять ярдов, отделяющих его от двери, держа пистолет с глушителем под своей серой хлопчатобумажной ветровкой.

В рассудке Холла материализовался отчаянный план. Он бесшумно отжал серебристую кнопочку посередине дверной ручки, отпирая замок.

Тот продолжал искусно приближаться, не издавая ни звука. Пять чувств Холла вряд ли засекли бы, что снаружи кто-то есть, не говоря уж о его точном местоположении, но шестое, которым Холл теперь обладал, позволяло ему видеть глазами нападающего, так что он мог со сверхъестественной точностью определить, когда бросаться в атаку.

Он предельно резко распахнул дверь – изо всех сил – в тот самый миг, когда человек перед его мысленным взором начал поднимать пистолет, и с удовлетворением ощутил, как ручка двери, а за ней и дверь всем своим весом врезается в вытянутую кисть и предплечье.

Нападавший был изумлен сверх всякой меры, а Холл краешком сознания отметил, что его экстрасенсорное восприятие должно быть настоящим, иначе на пути двери был бы только воздух. И метнулся к пистолету, пока противник не оклемался от шока и минимум двух сломанных пальцев.

– Стоять! – бросил раздетый по пояс Холл гортанным повелительным тоном, но достаточно тихо, чтобы не расслышал заправщик. И понял, не глядя, что сотни голосов в голове по-прежнему доносятся из торгового ряда через дорогу, а они с противником вне поля зрения заправщика и двоих посетителей, заправляющих машины прямо сейчас.

– Повернись, – приказал Холл. – Руки за голову. Кто ты?

«Блин, – прочел он в мыслях несостоявшегося убийцы. – Ни хера себе… Как этот тип услышал мое приближение?»

Тот повернулся, перебирая в уме возможные контратаки. Подумал о запасном пистолете в кобуре на лодыжке, прикидывая, удастся ли, разыграв рвотный позыв, перегнуться пополам и дотянуться до него вовремя. И решил, что не стоит. Мало того что слишком рискованно, так еще и сломанные пальцы помешают действовать быстро.

– Ты кто? – повторил Холл.

– Пошел в жопу, – произнес тот, с горечью сплюнув.

Но не успел он еще договорить, как в рассудок Холла хлынул целый поток его мыслей и образов. Звали его Фрэнк Балдино. Раньше он был инфорсером мафии, но поцапался с боссом. Посему, учитывая, насколько он хорош в ремесле убийцы и насколько любит его, сделал пластическую операцию, чтобы изменить наружность, и начал карьеру высокооплачиваемого наемника.

Когда Балдино сформулировал свой ответ из трех слов, Холл услышал его с деликатным, но уловимым вибрато. Будто эхо, вызванное разницей во времени между приемом мысленных слов и слов, услышанных ушами. Рассогласование в считаные миллисекунды – вероятно, потому что мысль летит быстрее звука, что вполне логично, если это электромагнитный или какой-нибудь более экзотический феномен, – а может, из-за легкой задержки между мыслью о слове и его произнесением. Холл тут же сообразил, что раз этот анализ мгновенно выскочил у него в сознании, то он, должно быть, получил довольно хорошее образование.

– На кого ты работаешь? – спросил Холл, и когда стало ясно, что ответа не дождется, внедрился поглубже в сознание Балдино и выудил ответ сам.

Фрэнк Балдино не знал, на кого работает. У него был посредник, устраивавший ему заказы за процент. Он прислал фото Холла, назвал его имя и последнее местоположение – и на этом всё. Балдино не имел ни малейшего понятия, с какой это стати кому-то понадобилось отправить Ника Холла на тот свет, да и не придавал этому ни малейшего значения.

Холл усвоил тот факт, что его, должно быть, зовут Ником, но решил особо не заморачиваться по этому поводу.

Куда больше его заворожило укрепляющееся осознание, что ему удается добираться до мыслей и воспоминаний Балдино с такой же легкостью, как и самому Балдино. Он не мог не подивиться крайней иронии ситуации, когда он способен мгновенно извлечь любой интересующий аспект прошлого Балдино, но только не своего собственного.

И снова из нескончаемого кружения подспудных слов и образов вынырнул один, с воплем прорвавшись сквозь остальные прямо в сознание. Один из посетителей закончил заправляться и отъедет меньше чем через минуту, и тогда Холл у него будет как на ладони – в замызганных джинсах, без рубашки и целящий из пистолета в Балдино. Единственный способ привлечь более пристальное внимание – разве что устроить фейерверк.

Его время на исходе.

– Марш в туалет, – приказал он, и Фрэнк Балдино сделал как велено, одновременно прикидывая, как бы ему поменяться с Холлом ролями.

Но ему не выпало ни единого шанса. Едва он переступил порог, как Холл врезал твердой рукояткой пистолета Балдино тому по затылку изо всех сил, подстегнутых адреналином.

Балдино рухнул ничком в тесный туалет, как марионетка с обрезанными ниточками, и у Холла не осталось и тени сомнения, что сознание его отключилось. Согнув ноги Балдино в коленях, он втиснулся в туалет за ним, а потом закрыл и запер за собой дверь. Протянув руку, прижал пальцы к шее Балдино, нащупывая сонную артерию и пульс. Ни следа. Пощупал запястье Балдино и поднес ухо к его рту. Ни пульса. Ни дыхания.

«Вот же говно! – чуть ли не в истерике подумал он. – Я убил его».

Покачнувшись, Холл ухватился за край раковинки для поддержки. Он убил человека. Холл не помнил собственной личности, но был уверен, что до сих пор еще никого не убивал. При мысли о том, что он отнял жизнь у другого человека, пусть даже убийцы, под горло подкатила желчь, и Холла стошнило бы, будь у него в желудке хоть что-нибудь.

Сколько фильмов и телесериалов он видел, где человека вырубают ударом пистолетной рукоятки? Десятки? Сотни?.. Но не мог припомнить – его уже не забавляла досадная ирония того, что он помнил о мире все, кроме того, что касалось его лично, – чтобы хоть в одном из них подобный удар оказался фатальным. Впрочем, с другой стороны, он знал, что один крепкий удар кулаком в лицо пошлет в отключку почти кого угодно, однако Голливуд частенько показывает потасовки, в которых драчуны, обменявшись десятками безумно сильных ударов, начинают разве что малость подтормаживать.

Балдино был выше и крупнее его, но учитывая, что он не провел ночь в помойке, его одежда – просто-таки дар судьбы. С громадным трудом раздев его в тесноте туалета, Холл вскоре щеголял в слаксах песочного цвета и светло-зеленой рубашке-поло – и то, и другое на размер великовато, – а хлопчатобумажную ветровку бросил.

Покопавшись в бумажнике Балдино, он не нашел ни документов, ни кредитных карт, зато обнаружил толстую стопку двадцаток – и тут же их конфисковал. Присвоил пистолет Балдино с глушителем, заодно сунув в карман и маленький пистолетик из кобуры на лодыжке, хотя даже смутно не представлял, как пользоваться ими.

Взял ключи от серебристой «Акуры» Балдино, припаркованной снаружи, Холл уделил еще минуту тому, чтобы обтереть намыленным бумажным полотенцем кроссовки, потому что они побывали в помойке.

Наконец, ощутив, что в пределах видимости ни души, Холл вышел из туалета, нажал внутреннюю кнопку на ручке и закрыл дверь, заперев ее изнутри. Он понимал, что это отсрочит обнаружение трупа лишь ненадолго, но на счету может быть каждая минута.

Сделав глубокий вдох, Ник Холл спокойно зашагал к «Акуре» Балдино. Поблизости был проволочный стеллаж с несколькими стопками бесплатных буклетов – один по продаже подержанных авто, а второй был озаглавлен «Дома на продажу в Бейкерсфилде, Калифорния. Ваш бесплатный путеводитель».

Итак, он в калифорнийском Бейкерсфилде. Полезная информация. Вот только эти сведения, как и его собственное имя, отнюдь не спровоцировали лавины воспоминаний. В памяти всплыл длинный список калифорнийских городов: Лос-Анджелес, Сан-Диего, Палм-Спрингс, Сан-Франциско, Окленд и другие, – но, насколько мог судить, до сих пор он даже не догадывался о существовании Бейкерсфилда.

Холл завел машину и, хотя в крови бурлило столько адреналина, что, казалось, под кожей разбойничает целая колония хищных муравьев, заставил себя неспешно выехать на улицу и спокойно направиться прочь от заправочной станции.

3

Ник Холл проехал несколько миль, а голоса все продолжали рикошетить в его голове. Понимание, что он каким-то образом обзавелся экстрасенсорными способностями, ничуть не делало эти голоса менее раздражающими или менее способными свести его с ума. Время от времени более сильные мысли выбивались из общей какофонии на первый план, а иногда ему было трудновато отделить собственные мысли от остальных.

Он был шокирован, глянув время на цифровых часах автомобиля. Ему почему-то казалось, что сейчас утро, но на самом деле он очнулся во второй половине дня. Мог бы понять это и по положению солнца на небе, но тогда его голова была занята другим – и это еще слабо сказано.

Воздух еще хранил прохладу – градусов под семьдесят[1]1
  Т. е. около 20° по Цельсию.


[Закрыть], – откуда следует, что в Бейкерсфилде осень или зима. Хорошо. Будь сейчас лето, он изжарился бы живьем в стальной барбекюшнице с помоями. Не так он рассчитывал умереть. Наверное, ему виделась кончина, как-то связанная с чирлидершами «Даллас ковбойз»[2]2
  «Даллас ковбойз» – американский профессиональный футбольный клуб (американский футбол), выступающий в Национальной футбольной лиге. Чирлидинг – вид спорта, сочетающий элементы шоу и зрелищных видов спорта (танцы, гимнастика, акробатика); в практическом плане применяется командами девушек, «разогревающих» и заводящих публику во время пауз в спортивных состязаниях.


[Закрыть] и отказом сердца от переутомления.

Холлу ничего не оставалось, как признать, что он вовсе не болен на всю голову. Чувства подсказывали, что теперь он может читать мысли, и окружающий мир ведет себя в полном соответствии с этим новым миропорядком. Но это вековечный камень преткновения философов. Что есть реальность? Реально ли вообще хоть что-нибудь? Разве каждый шизофреник не убеждает себя, что его реальность самодостаточна и рациональна?

Так что же ему известно? Ему известно, что большая группа опасных людей преследует его, и сомнению это не подлежит. Очевидно, он улизнул от них, нырнув в помойку. Нужно пребывать в крайнем отчаянии, чтобы решиться на подобное, но, учитывая отданный Балдино приказ убить его на месте, подобное отчаяние отнюдь не в диковинку.

Так почему же они хотят его смерти? Должно быть, из-за его телепатии. Из-за чего ж еще? Несмотря на потерю памяти, Холл знал, что это нечто новенькое; прежде он подобными ментальными способностями не обладал. Даже в своем неукрощенном виде – способном довести до умопомешательства, потому что, несмотря на наличие регулятора яркости, выключателя у нее нет – эта способность наделяет его невероятными преимуществами. Без нее на полу в туалете «Шелл» вместо трупа Балдино лежал бы он сам.

А если эта способность полезна даже в неуправляемом виде, даже находясь в распоряжении человека, напрочь лишенного памяти, только-только начавшего ею пользоваться, насколько же полезна она будет укрощенной и во власти человека со знаниями и опытом? Она даст высочайшее превосходство. Чего бы только ни отдал любой властолюбец на любой стезе – преступник, бизнесмен, политик, государственный деятель, военный – за обладание подобным могуществом? И чего бы он ни сделал, чтобы его получить?

Но тогда зачем убивать его? Было бы куда разумнее захватить его в плен и использовать в качестве подопытной крысы. Попытаться выяснить, откуда у него эта способность, и попытаться ее воспроизвести. Или подчинить ее для своих целей.

Хол поразмыслил. Единственный повод так жаждать его прикончить, если…

Что, если он прочел чьи-то мысли? Нечто очень важное? В таком случае его надо устранить любой ценой.

Холл остановился на красный свет. По мере того, как со всех сторон останавливалось все больше и больше машин, голоса в его голове все усиливались. «Хватит!» – крикнул он во весь голос, зажимая уши ладонями, отчего, разумеется, гомон ничуть не пошел на убыль.

Холл заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Сколько себя ни накручивай, положения это ничуть не облегчит. Если не удастся найти способ выключить это, придется найти способ привыкнуть. Игнорировать это, как-то отстроиться. Но сказать легче, чем сделать.

И словно мало жить с неумолчным гвалтом в мозгах, да еще и преследуемым по пятам командой киллеров, намеренных его убрать, – так еще он и не имеет ни малейшего понятия, кто он и что ему известно. Такое знание хотя бы дало ему шанс. Он бы знал, какой ход сделать дальше. Мог бы предать гласности секрет, извлеченный из ума того, кто пытается его убить, создав этому субъекту проблемы посерьезнее, которые мигом сделали бы устранение Холла делом бросовым. Или можно было бы воспользоваться знанием, чтобы заключить сделку ценой в жизнь. Пригрозить оглаской информации в случае, если его убьют…

Но в сложившихся обстоятельствах он – сущий заяц в лучах фар, совершенно беспомощный и дезориентированный без воспоминаний. Новоприобретенные способности пока что оберегают его жизнь, но он не питает иллюзий, что эта сила способна в одиночку задержать банду, следующую за ним по пятам. Если б дверь туалета на заправке «Шелл» открывалась внутрь, а не наружу, он был бы уже покойником, несмотря ни на какое внечувственное восприятие.

Надо сориентироваться. Хоть как-нибудь.

В некоторых отношениях его память просто безупречна. Он знает тексты песен. На миг задумавшись, Холл понял, что заодно может припомнить несметное множество виденных некогда кинофильмов. Может, он и не сумеет вспомнить, где жил или в каком кинотеатре его смотрел, зато знание фильма чуть ли не наизусть говорит хотя бы о том, что Холл видел его много раз и любил – к примеру, первый фильм «Терминатор». Он мог процитировать реплику Кайла Риза, словно играл эту роль самолично: «Ты до сих пор не врубаешься, а? Он отыщет ее! Вот что он делает! Только ЭТО он и делает! Его невозможно остановить! Он пройдет сквозь тебя, схватит ее за горло и вырвет ее гребаное сердце!»

Холл невольно тряхнул головой оттого, что единственный фильм, пришедший ему в голову, был связан с неудержимым убийцей, преследующим беспомощную жертву, даже не догадывающуюся, что за ней охотятся. Просто класс.

Он предположил, что места будут воздействовать на него точно так же, как фильмы и песни. Если он подумает об окрестных населенных пунктах, и один из них спровоцирует высокий уровень отклика, как «Терминатор», это будет полезно хотя бы тем, что поведает ему что-нибудь о нем самом.

Холл прокрутил в памяти населенные пункты Калифорнии. И когда дошел до Ла-Хольи, вдруг понял, что она куда более знакома ему, чем остальные упомянутые. Увидел мысленным взором высокую бетонную дорожку, врезавшуюся в океан, с видом на маленький пляжик, куда любят выбираться тюлени, чтобы понежиться на солнце. Вспомнил рестораны и парк дельтапланеризма над скалами. Он знал, что Ла-Холья – фешенебельная прибрежная община в Сан-Диего с изрядной долей научных работников, особенно по части биотехнологий…

При мысли о науке в его рассудке тотчас же вспыхнул образ Института океанографии Скриппс. Знал он его недостаточно хорошо, чтобы поверить, что работал там, но, наверное, был знаком с кем-то из его работников. В публичном аквариуме или магазине сувениров…

Есть лишь один способ выяснить это. Нужно нанести личный визит. Если очень повезет, кто-нибудь его узнает. И сможет поведать ему, кто он такой. Наделить его прошлым.

Автомобили продолжали миновать Холла, пока он ехал куда глаза глядят, погрузившись в раздумья и высматривая знак, который выведет на скоростное шоссе, но попадались лишь знаки приближения к перекрестку Фримонт и Сентрал.

Холл включил бортовой GPS-навигатор, за последние пару лет успевший стать элементом стандартной комплектации даже самых бюджетных автомобилей.

– Как проехать от Фримонт и Сентрал в Бейкерсфилде до Института океанографии Скриппс? – сказал он, старательно выговаривая каждое слово на случай, если ему попался навигатор винтажной модели, увидевшей свет еще до того, как технологии распознавания голоса начали себя оправдывать.

И ахнул, потому что улица перед ним исчезла!

Салон машины, дорогу, едущие автомобили и пешеходов напрочь затмил объемный вид Калифорнии из космоса, материализовавшийся перед его лицом прямо из ниоткуда, вкупе с маршрутом, прочерченным красной чертой от его текущего местоположения до Ла-Хольи. Вид поглотил его поле зрения целиком – откуда следовало, что теперь он вел машину вслепую.

4

Холл врезал по тормозам, застав этим врасплох водителя машины, ехавшей следом, и вынудив его вслепую вильнуть в следующий ряд, чтобы избежать столкновения, едва не врезавшись в приближавшийся автомобиль в той же полосе. В обеих полосах визжали покрышки и ревели гудки, и лишь благодаря слепому везению его действия не привели к куче-мала из множества автомобилей.

«У тебя что, не все дома, мудак?!»

«Что там стряслось?»

«Проклятье, – подумал подросток, выезжавший из “Макдоналдса” на углу с полным пакетом еды. – На волосок проскочил. Было бы круто, если б долбанулся».

В голове Холла зарикошетили десятки других мыслей, связанных с его безрассудным маневром, но он не обратил на них ни малейшего внимания. Он был чересчур занят паникой. И потугами увидеть хоть что-нибудь, кроме трехмерной карты, парящей прямо у него перед носом.

И вдруг дорога снова показалась. Его рассудок внес какую-то поправку. Карта присутствовала в его поле зрения по-прежнему, но появилась и дорога. И он мог выбирать, на что смотреть. Будто два телевизора бок о бок, и на каждом идет свой футбольный матч. Он мог сосредоточиться на любом из двух, полностью отгородившись от второго, если захочет. Как в бифокальных очках. Когда хочешь посмотреть вдаль – смотри через верхнюю половину; на что-то вблизи – через нижнюю.