Текст книги "Сестра мертвых"

– Да уж, трактиров здесь в округе нету, – подтвердила она скорее вежливым, нежели сочувствующим тоном. – Так, говорите, Эван вас сюда послал? Очень на него похоже! Оболтус ленивый, все бы ему нос совать в чужие дела!

– Кто там, бабушка? – донесся из хижины девичий голос, и Чейн крепко стиснул зубы, чтобы не выдать их предательскую, нетерпеливую дрожь.

– Молодой человек, который ухитрился потерять собственного коня, – ответила старуха, хихикнув, а затем шире отворила дверь. – Что ж, входите уж. Покормить мы вас покормим, но уж на ночлег проситесь к Эвану и Ольге. Внучка моя – незамужняя девица, и давать пищу сплетням нам без надобности.

Как же много нового довелось Чейну испытать за эти дни! Вначале – настоящий голод, которого он никогда не испытывал, служа Торету, теперь – подлинное облегчение, которое он ощутил, когда его пригласили войти в дом.

Обстановка в хижине, как он и ожидал, была довольно убогая, однако на противоположной стене уютно пылал огонь в очаге, а над ним на чугунной перекладине многообещающе булькал чайник. На миг Чейну вспомнились листья мяты… а затем это краткое воспоминание исчезло бесследно, когда он увидел вторую обитательницу хижины.

Девушка лет пятнадцати, соблазнительно пухленькая, вся в веснушках, с буйной копной рыжих кудрей, с любопытством уставилась на него.

– Бабушка, мне сбегать за Эваном? – спросила она.

– Попозже, дорогая Адена, чуток попозже. Вначале разогреем-ка похлебку.

Старуха передвигалась с усилием, кряхтя, как будто у нее ныли все суставы и кости. Чейн подождал, пока она не добредет до очага и девушка не подойдет к ней. Взяв ухват, девушка подцепила им кипящий чайник. Когда обе женщины, молодая и старая, оказались рядом, Чейн стремительно шагнул за спину старухе и одним рывком свернул ей шею.

Старуха бесформенной грудой осела на пол.

Девушка уронила чайник, и кипяток выплеснулся на мертвое тело ее бабушки. Она хотела закричать, но Чейн проворно зажал ей рот.

Затем он придвинулся к девушке, которая неистово царапалась и билась, пытаясь оттолкнуть его руку. Ее волосы пахли мускусом и соломой, но очень скоро все запахи перекрыл аромат страха, который источало все ее тело. Чейн желал бы, чтобы она сопротивлялась подольше, чтобы он мог вдоволь насладиться этим ароматом… но он слишком долго не пил крови и теперь совершенно не владел собой.

Толчком прижав девушку к стене, он впился зубами в ее горло. Одного укуса оказалось достаточно, чтобы нанести большую рваную рану, и Чейн буквально вгрызся в молодую трепещущую плоть. Струя восхитительно теплой крови хлынула ему в рот, потекла по горлу, наполняя его жизненной силой.

Девушка вначале пыталась вырваться, изо рта ее, зажатого ладонью Чейна, доносились сдавленные крики. Вскоре, однако, она затихла и перестала шевелиться. Обычно Чейн так наслаждался процессом борьбы с жертвой, что едва осознавал вкус крови; теперь же этот упоительный вкус наполнил его рот и принес ему прежде не испытанное блаженство.

Он жаднее впился в горло жертвы и пил до тех пор, пока ее сердце не перестало биться. Когда девушка умерла, ее кровь тотчас лишилась вкуса жизненной силы, и Чейн без сожаления швырнул на пол мертвое тело.

Затем он привалился к стене, стараясь прийти в себя. От такого бурного и жадного кормления ему стало почти дурно. Что бы там ни толковал Вельстил, но он больше не станет так долго отказывать себе в крови!

В этот миг Чейну думалось о том, что все его существование представляет собой долгую историю рабства. Вначале он подчинялся отцу, затем Торету, теперь Вельстилу. Даже сейчас, исполненный теплой силой девической крови, Чейн содрогнулся, вспомнив своего отца, виконта Андрашо.

О, этот человек умел виртуозно притворяться! Все окружающие видели в нем обаятельного аристократа, расточавшего веселость и улыбки. Дома же, за закрытыми от света дверями он становился совсем иным. Наслаждение ему доставляли только власть над домашними и жестокость. Излюбленной жертвой Андрашо была мать Чейна, маленькая, хрупкая, как птичка, женщина, любившая музыку и книги. Чейн обожал свою мать, но из года в год вынужден был наблюдать за тем, как она все больше замыкается в себе. Он так боялся отца, что не смел заступиться за мать. Эта вина тяготила Чейна до сих пор. Едва получив наследство, он бежал в Белу, чтобы там начать другую жизнь, хотя и не подозревал, каким окажется его новое существование. Позднее он узнал, что мать наложила на себя руки. Чейн не вернулся домой даже для того, чтобы присутствовать на ее похоронах.

И сейчас, стоя в жалкой хижине, впервые за много дней ощущая себя исполненным силы, Чейн решил, что никогда не станет покорным рабом Вельстила. Да, они используют друг друга, чтобы достичь каждый своей цели, – это приемлемо, но вот подчиняться Вельстилу или нет, Чейн решит сам.

Бросив в хижине двух мертвых женщин, он ушел в чащобу. Если ему повезет, то Вельстил все еще ворочается на полу, бормоча во сне. Чейн мог только гадать, что собой представляет его спутник. Дети Ночи, чтобы не ослабеть, должны кормиться четыре-пять раз в месяц, и, насколько Чейну было известно, им не снятся сны.

Извечный туман и сырость древинкского леса вызывали у Чейна отвращение. И кто только по доброй воле захочет жить в этаких местах? Он направился было к капищу, но тут прямо перед ним возник, вынырнув из зарослей, неприятно знакомый силуэт.

– Где ты был? – спросил Вельстил.

Чейн даже и не почуял, что он так близко. Вельстил, как всегда, выглядел безупречно, только пряди нечесаных волос в беспорядке свисали на лоб. Взгляд его упал на грудь Чейна, и Вельстил выразительно поморщился:

– У тебя вся рубашка в крови.

Чейн взглянул вниз и убедился, что его спутник прав.

– Я должен был покормиться, – сказал он, – иначе бы к утру от меня не было никакого прока.

Еще секунду Вельстил немигающе смотрел на кровь, затем поднял голову:

– Ты хотя бы избавился от трупа?

– Нет, я бросил их в хижине. Меня никто не видел, а к утру мы будем уже далеко.

– Их?! – Лицо Вельстила явственно окаменело, и он пристально поглядел в темноту, туда, где скрывалась деревня. – В которой хижине?

Чейн услышал слабый треск лопнувшей кожи – это Вельстил с силой стиснул кулаки, обтянутые черными перчатками.

– Второй справа, – тихо ответил он.

Вельстил с хрустом двинулся напрямик, через заросли к хижине, Чейн следовал за ним. Распахнув дверь хижины, Вельстил заглянул внутрь и покосился на Чейна с таким отвращением, словно перед ним был дикий, нерассуждающий зверь.

– Я возьму старуху, – бросил он, – а ты понесешь девушку. Все равно ты уже весь вывозился в крови.

Чейну этот довод показался бессмысленным, но спорить он не стал. Подхватив труп девушки, он вслед за Вельстилом вернулся в лес. Они бросили трупы на полпути к капищу, в гуще зарослей, и как следует присыпали их палой листвой.

– Если до них доберутся падальщики, никто так и не узнает, что произошло, – сказал Вельстил.

Чейн сумел скрыть всколыхнувшееся в нем презрение. Он не раб, он свободен, и в жилах его струится чистая, неподдельная сила.

– Ты вызнал, каким путем движется дампир? – спросил он.

– Да, – ответил Вельстил, не глядя на него.

– Тогда я переодену рубашку… а ты пока оседлай коней.

Не сказав в ответ ни слова, Вельстил зашагал к капищу.

ГЛАВА 3

Лисил осадил пони, увидев впереди горстку неказистых хижин. Вечные дожди, крестьянские ноги да копыта немногочисленного домашнего скота превратили главную улицу деревеньки в грязное месиво, протянувшееся лентой между приземистых строений с земляными или соломенными крышами. Тонкие струйки дыма тянулись из грубо слепленных глиняных труб, а то и просто из дымовых отверстий. Сложенные из бревен стены хижин были покрыты серыми потеками в тех местах, где дождь начисто вымыл природный цвет дерева. С запахами леса смешивались тяжелые «ароматы» коровьего навоза, сажи и отсыревшего сена. Угрюмый полумрак, насквозь пропахший грибной сыростью, царил над прогалиной, на которой расположилось селение.

Это была деревня Чеместук.

– Мы на месте? – спросила Винн, обращаясь к Магьер. – Это и есть твоя родина?

– Была, – прозвучал краткий ответ.

Магьер, а вслед за ней Лисил спешились, и Винн последовала их примеру. День неудержимо клонился к вечеру.

– Отсюда пойдем пешком, – велела Магьер. – Когда в деревню приходят незваные гости, лучше, чтобы их разглядели издалека.

Лисил покрепче перехватил ременные поводья и с решительным видом повлек своего пони за собой. Когда они проходили между крайними хижинами, по спине Лисила от напряжения бежали мурашки, а в голове назойливо вертелась одна-единственная мысль: «Это здесь, здесь выросла моя Магьер».

У нее не было от него тайн. О чем бы он ни спрашивал, она отвечала… Только ему никогда не приходило в голову спросить: «Какая она, твоя родина?» или: «Кто были твои родители?» Быть может, все дело в том, что сам Лисил не любил вспоминать свое прошлое, а если бы он и вздумал задать эти вопросы Магьер…

Красноречие никогда не было ее сильной стороной, да и не важно, – никакие яркие и выразительные описания не смогли бы передать то, что Лисил увидел теперь воочию.

Над дверными проемами висели плетеные связки чеснока и белены вперемешку с другими травами и сухими ветками растений, которые он не смог опознать. Странные знаки были вырезаны на стенах и на дверях многих хижин – одни давно поблекли, другие явно появились совсем недавно.

К югу от деревни находилась другая прогалина, поменьше, где торчали из земли ветхие доски, камни и отесанные колья. Иные были увешаны гирляндами увядших цветов. Острый взгляд Лисила уловил между деревьев отблеск света – там на длинном шесте висел горящий фонарь.

Когда один из жителей этой захолустной деревни умирал, другие тратили деньги, отложенные на еду, чтобы купить масла. Они голодали, но много ночей как можно дольше жгли светильники, страшась незримого зла, которое, по их поверьям, притягивали недавно усопшие.

Все это было знакомо до дрожи, и Лисил в самом деле содрогнулся от отвращения и стыда. Его окружала подлинная декорация к спектаклю, который он и Магьер так долго разыгрывали в разных деревнях, обирая доверчивых крестьян, – спектаклю под названием «Охотница на вампиров».

Он никогда и представить не мог, что Магьер ведет происхождение от тех самых людей, которых они так вдохновенно облапошивали. Глядя сейчас на ее бледный четкий профиль, Лисил думал о том, что на местном фоне Магьер выглядит совершенно неуместно. Казалось немыслимым, что она родилась и выросла в этом тусклом мире, насквозь пропитанном сыростью и невежеством. Ее сапоги, хотя и покрытые грязью по лодыжку, были сшиты добротно и подбиты прочными гвоздями. Ее черные штаны и шерстяной плащ поистрепались в дороге, но все равно выглядели королевским одеянием рядом с домотканой одежкой селян. На ходу Магьер распахнула плащ, так чтобы хорошо была видна сабля в ножнах, – возможно, это служило скрытым предостережением.

Из окон, из-за приоткрытых дверей за каждым их шагом следили настороженные взгляды. Те, кто брел в грязи по своим делам, с откровенным недружелюбием глазели на троих пришельцев.

Дальше по дороге, которая начиналась от восточной окраины деревни, на холме, высоко подымающемся над окрестным лесом, расположился приземистый замок. Даже издалека вид у него был таким же неухоженным и заброшенным, как у самой деревни. Крепостная стена с выбитыми кое-где камнями напоминала сверху ряд старушечьих зубов. Лисил вновь содрогнулся, но не столько от пронизывающего до мозга костей холода, столько от мелькнувших в голове мыслей.

В этом замке умерла мать Магьер.

В тени этого замка прошло детство самой Магьер.

Что-то громко треснуло за спиной, и Лисил вздрогнул и стремительно развернулся, незаметно сунув руки в рукава, где были запрятаны стилеты.

Бородатый мужчина в помятой грязной шапчонке перестал рубить дрова и, пристально глядя на проходящих мимо чужаков, держал на весу острый топор. Все больше и больше крестьян появлялось на улице – они выходили из хижин, возвращались с работы на лесных делянках, и все росли, все отчетливее звучали недобрые перешептывания. Одни явно чувствовали себя не в своей тарелке, другие были враждебно холодны или откровенно кипели от злости. Почти у половины местных жителей имелись при себе вилы или заступы.

– Отродье ночи! – прошипела по-древинкски какая-то старуха, а затем сплюнула под ноги Магьер.

Малец зарычал на старуху, пошел быстрее, вздыбив на загривке шерсть. Лисил провел ладонью по голове пса, и тот, замедлив шаг, покорно двинулся за полуэльфом.

Да, Магьер не была здесь чужаком, но при виде ее местные жители выказали еще меньше радости, чем при виде ее спутников.

Лисил постарался изгнать из головы мрачные мысли. Его клинки были упакованы во вьюках, которые тащил мул, а с одними только стилетами он не сумел бы справиться с таким количеством противников. Чтобы защитить Магьер, он должен действовать быстро и так жестоко, чтобы лучшим его оружием стал нагнанный на простолюдинов страх.

– В чем дело, Магьер? – спросила Винн. – Что сказала та женщина и почему все эти люди так смотрят на тебя?

– Держись рядом, никуда не отходи, – велела ей Магьер и шепотом добавила, обращаясь к Лисилу: – Не вздумай применять тут свое хваленое обаяние, все равно не сработает.

«Ну конечно», – подумал он. Потом навстречу им вышли двое мужчин, и, прежде чем Магьер успела что-то возразить, Лисил выступил вперед и заслонил ее собой.

Тот, что шел впереди, был, судя по всему, местный староста – лет шестидесяти с лишком, но все еще сильный с виду, с нечесаными седыми волосами и недельной щетиной. Морщинистые мешки у него под глазами напомнили Лисилу грибные наросты на стволе скрюченного от старости дерева. Внешне этот человек мало чем отличался от других крестьян, зато его спутник сразу привлек внимание полуэльфа.

Ему было примерно лет сорок, немытые пряди волос обрамляли сосульками лицо с угловатыми чертами и щетинистым подбородком – щетинистым, впрочем, только наполовину. Другая половина лица представляла собой переплетение шрамов, поднимавшихся до самого глаза, – как если бы в лицо этому человеку ткнули горящим факелом. Из-за этого увечья рот его был перекошен, и поэтому лицо искажала застывшая уродливая гримаса. В карих, глубоко посаженных глазах метался безумный огонек.

Лисил непринужденно заложил руки за спину, незаметно расстегнул ремешок одной из наручных перевязей – и стилет сам скользнул в его ладонь.

Малец снова зарычал, и те из крестьян, кто стоял поближе, опасливо попятились.

– Здравствуй, Йоан, – сказала Магьер седому, а затем кивнула человеку со шрамами: – Привет, Адриан. Вот приехала навестить тетю.

Ее ровный тон озадачил Лисила, но не настолько, чтобы не следить пристально за каждым движением тех, кто их окружал, и тех, кто толпился поодаль. Прежде чем Йоан успел ответить, к ним шагнул человек по имени Адриан.

– Нечего тебе тут делать, кошмарул, тварь ублюдочная! – прошипел он. – Ты отродье зла, а мы им и так сыты по горло!

Магьер никогда и никому не спускала ругани и угроз, но на сей раз Лисил не услышал от нее ни слова. Тогда он чуть повернул голову, в то же время стараясь не упускать из виду стоящих перед ними людей. Лицо Магьер было совершенно бесстрастно, и она лишь холодно, в упор смотрела на своего обидчика.

Адриан шагнул к ним вплотную – чересчур поспешно, на взгляд Лисила, шагнул – и тогда полуэльф бросился на него. Адриан вытаращил глаза, обнаружив, что к его горлу приставлено плашмя лезвие стилета. В толпе ахнули, закричали, крестьяне попятились, даже те, кто был худо-бедно вооружен. Лисил смекнул, что этим людям меньше всего хотелось вступать в бой с вооруженными до зубов пришельцами.

– Не нравятся мне твои манеры! – процедил он, обращаясь к Адриану.

Йоан стиснул зубы и ожег злым взглядом Магьер, как будто именно она была виновницей этой сцены. Адриан, оправившись от потрясения, угрюмо глянул на Лисила.

– А мне не по нраву твоя подружка! – буркнул он. Полуэльф не отвел стилета, все так же зорко следя за передвижениями толпившихся вокруг крестьян, но даже не дрогнул, когда на плечо его легла рука Магьер.

– Не надо, Лисил, – тихо проговорила она.

Он хотел было возразить, но тут перешептывания и глухой ропот толпы легко перекрыл громкий вскрик:

– Магьер?!.

Дородная женщина в выцветшем лиловом платье пробиралась к ним, бесцеремонно расталкивая крестьян. Ее черные, обильно сбрызнутые сединой волосы были заплетены в косу – точно такую же, какую часто заплетала Магьер. На морщинистом округлом лице, казалось, навек застыла гневная гримаса, и судя по тому, как поспешно уступали дорогу этой женщине односельчане, со вспышками ее гнева они были более чем хорошо знакомы. При виде Магьер женщина замерла как вкопанная, зажав рот ладонью. На ее суровом лице отразилось изумление, которое тут же сменилось неподдельной радостью.

– Ох, девочка моя… да неужто это ты?

Лисил едва расслышал, как Магьер беззвучно выдохнула:

– Тетка Бея!

– Ей тут быть нельзя, – сказал Йоан. – Ты знаешь. Женщина круто развернулась к нему всем дородным телом, угрожающе скрестив руки на немаленькой груди.

– А где были бы вы все, если бы не она? А? Чьими Деньгами заплачено за того нового вола… да и за стальные лезвия для плугов, которыми вы все с прошлого года пашете поочередно? Да укуси ты меня за зад, старый боров, авось зубы сломаешь – жестко!

Лисил так опешил, что забыл усмехнуться этой грубой шутке. Магьер посылала деньги в родную деревню?! Он оттолкнул от себя Адриана, но стилет убирать не стал, держал наготове.

Тетка Бея, проскользнув мимо него, заключила Магьер в свои могучие объятия. Магьер тут же оцепенела, напряглась, но тетка все бормотала: «Девочка моя, девочка…» – и в конце концов Магьер неловко, но сердечно обняла ее в ответ.

Лисил молча смотрел на них, на мгновение забыв, что решил не спускать глаз с Адриана и толпы крестьян. Малец перестал рычать и, навострив уши, тоже глазел на тетку и племянницу. Винн тревожно озиралась, и Лисил вспомнил, что она почти не понимает древинкского наречия. Мысленно испустив долгий вдох, Лисил вынудил себя улыбнуться и ободряюще кивнул девушке, а затем шагнул к Магьер.

– Если это твоя тетя, то умеет ли она стряпать? – спросил он. – Мне уже до смерти надоели галеты и вяленая рыба.

Бея развернулась к нему, и радость на ее лице уступила место подозрению.

– Это мои спутники, – сказала Магьер. – Это Лисил, а вон та девушка – Винн.

– А вон тот четвероногий попрошайка – Малец, – прибавил Лисил. – Никогда не оставляй его наедине с горшком похлебки.

Тетка Бея оглядела всех поочередно и снова улыбнулась Магьер. На ее округлых щеках появились ямочки.

– Что ж, и им добро пожаловать в мой дом… Но, девочка моя, до сих пор поверить не могу, что ты вернулась! – С этими словами она взяла Магьер за руку и, увлекая ее за собой, обернулась к Йоану. – Я веду свою племянницу домой! И ее друзей тоже. И пусть кто-нибудь позаботится об их пони… вместо того чтобы стоять тут разинув рот как последние болваны!

Лисил помог Винн снять со спины вьючного мула дорожные мешки, а затем Бея повела всю компанию в проход между двумя хижинами. Никто не посмел остановить их. Мысли о горячей пище и ночлеге под гостеприимным кровом изрядно подняли настроение полуэльфа, но не настолько, чтобы он забыл оглянуться.

Йоан положил руку на плечо Адриана, но тот вырвался и, неуклюже ступая, отошел. Секунду его глаза, горящие сумасшедшим огнем, сверлили взглядом Магьер и ее спутников, а затем Адриан исчез из виду.

* * *

Очнувшись ото сна, в котором, как всегда, перекатывались черные кольца таинственного покровителя, Вельстил прежде всего подумал о Магьер. Сейчас уже не было нужды вызнавать с помощью чар, куда она направляется. Затем он осознал, что лежит на кровати, а напротив, в другом конце комнаты Чейн укладывает вещи, и серая крыса, его фамильяр, то ныряет в мешок, то выскакивает, словно забавляясь ей одной интересной игрой.

Чем дальше они углублялись в земли Древинки, тем труднее становилось найти прибежище на день. Покинутые капища, заброшенные сараи и пустые амбары редко попадались в этих краях, потому что местные жители тотчас разбирали все ненужные строения на дрова или же для иных хозяйственных целей. Несколько раз уже Вельстила и Чейна едва не застиг восход солнца. Зарываться с головой в гущу палой, изрядно прогнившей листвы, чтобы укрыться от смертоносного дневного света, Вельстилу совсем не пришлось по вкусу, но и придорожные трактиры он предпочитал избегать. Всякий, кто спит весь день, с утра до вечера, неизбежно вызовет всеобщее подозрение.

И все-таки сегодня вечером он проснулся в постели.

Вельстил терпеть не мог толковать с местными селянами, но, поскольку прошлое утро едва не погубило их, они рискнули поискать прибежища в небольшой деревеньке. Чейн блистательно доказал свою полезность, объявив, что он и его спутник – торговцы, которые ехали всю ночь, безрассудно стремясь побыстрее достичь места назначения. Нарочито подчеркнутая усталость, щедрая плата, да еще то, что Чейн мог с грехом пополам изъясняться по-древинкски, – все это подкрепило достоверность его рассказа. Чейн был немногословен, однако своей манерой держаться обаял крестьян так, как это никогда не удалось бы самому Вельстилу. Порою хитроумие и ловкость Чейна напоминали Вельстилу Лисила.

– Проснулся? – спросил Чейн.

– Да. Приятно было для разнообразия поспать в постели, – ответил Вельстил, садясь на край кровати. – Кстати, я не успел поблагодарить тебя за сообразительность. С горожанами в той же Беле я управлялся без труда, а вот местные жители мне, похоже, не доверяют.

Чейн продолжал укладывать вещи.

– Это потому, что виски у тебя седые, да и кожа побледнее моей. Ты выглядишь слишком аристократично, да к тому же чересчур смахиваешь на некоторых персонажей тех страшных историй, которые так любят рассказывать детям по вечерам у камина. Зато я – и это скажет всякий – похож на молодого преуспевающего купца.

Он был совершенно прав.

Вельстил только сейчас заметил, что Чейн еще не до конца одет. Он натянул штаны, но рубашка еще лежала на кровати. Руки у Чейна были сильные, под гладкой кожей бугрились и перекатывались мускулы, а вот плечи и спину густо покрывала сеть многочисленных, побелевших от времени шрамов, которая протянулась от шеи до поясницы.

– Что это было? – полюбопытствовал Вельстил.

– А? Ты о чем?

– Да о твоей спине. У таких, как мы, подобные раны обычно залечиваются бесследно.

Чейн с отрешенным видом оглянулся на свою спину:

– Это был мой отец. Наши тела залечивают любые раны, только если они нанесены после обращения. Эти шрамы появились гораздо раньше.

Вельстил молча разглядывал шрамы. Белые рубцы пересекались, вспухая там, где более поздний удар снова вскрыл уже зажившие раны. Да, этим шрамам много, много лет.

– И это сделал с тобой твой отец? – спросил он.

Чейн пропустил его вопрос мимо ушей.

– Кони готовы. – Он сгреб с кровати рубашку и надел ее. – Крестьяне вернулись с полей, и скоро нам нужно будет двинуться в путь.

Вельстил встал, в который раз уже встревожившись от того, как ослабло его ощущение времени:

– Когда зашло солнце?

– Недавно.

Вельстил вышел из комнаты. Чейн следовал за ним, дружески прощаясь с крестьянами, толкавшимися у общинного дома, и сердечно благодаря их за приют. Они вскочили в седла и, как обычно, бок о бок выехали в ночь.

– Мне удалось закупить корма для лошадей, – сказал Чейн. – Наши припасы подходили к концу.

Вельстил молча кивнул. Перед его мысленным взором все еще маячила густая сеть шрамов, покрывавших спину Чейна. Он отнюдь не желал знать подробности прошлого своего спутника, точно так же как не желал делиться с ним рассказами о собственном прошлом. Сейчас для них обоих важно было только одно – настоящее.

Мокрые от дождя деревья с двух сторон окаймляли тропу, уходившую во тьму. В непроглядном этом мраке мысли Вельстила сами собой обратились к тем давно забытым годам, которые он провел в этих краях. Ничто не изменилось с тех пор: ни сама Древинка, ни ее жители, ни его, Вельстила, нелюбовь к здешним местам.

– Нам пора поговорить откровенно, – сказал Чейн обыденным тоном, как будто сделал тривиальное замечание о погоде.

– То есть?

– Ты сегодня опять разговаривал во сне.

Ни единого звука не доносилось до них из леса: ни уханья совы, ни шороха лапок скачущей по ветвям белки. Чейн и Вельстил были совершенно одни. Ему нечего было ответить Чейну – или, вернее говоря, ему не хотелось отвечать. Общение с покровителем всякий раз отнимало у Вельстила все больше времени, предназначенного для восстановления сил, и все более изможденным он чувствовал себя по ночам, в то время как до сих пор получил слишком мало полезных сведений – и о том, что искал, и о том, как найти искомое.

– Почему мы едем на восток? – спросил Чейн, осадив коня. – Я долго следовал за тобой, не задав ни единого вопроса, но ты сам сказал, что Магьер повернет на север, и было это уже много дней назад. Отчего же тогда мы все больше углубляемся в земли Древинки?

У Вельстила и в мыслях не было обсуждать с Чейном свои планы, однако же его спутник уже доказал свою полезность. Вельстил тоже осадил коня.

– Я полагаю, что Магьер отправилась в свою родную деревню, чтобы там разузнать кое-что о своем прошлом, – сказал он. – После чего она двинется, как я и говорил, на север.

– И что же ей нужно от своего прошлого?

– Магьер лишь недавно узнала о том, кто она есть, а помимо этого больше почти ничего и не знает. Думаю, она стремится выяснить, почему ее создали, а быть может, и отыскать своих неведомых родителей.

– Так она не знает своих родителей? – отозвался Чейн. – И что же, сумеет она узнать правду?

– Нет.

Это была полуправда, но иного ответа Вельстил дать не мог. Надо было как-то отвлечь внимание Чейна от скользких тем, а еще любой ценой сохранить свое главенство над ним. Чейн между тем достал что-то из кармана плаща и медленно перекатывал этот предмет в кулаке, обтянутом перчаткой. Секунда – и между сжатых пальцев брызнули лучики света.

– Что это? – спросил Вельстил.

Чейн разжал ладонь и показал ему небольшой, неярко светящийся кристаллик. Ответ его прозвучал неожиданно тихо и мягко:

– Холодная лампа… простая холодная лампа, изобретение Хранителей Знания.

Вельстил послал своего коня вперед и тотчас услышал, что Чейн поскакал за ним.

В том трактире, у окраин Белы, они обнаружили три чашки. В одной чашке кроме остатков чая были и листочки мяты, а это значило, что там побывала юная Хранительница Винн. Как огорчилась она, когда узнала, что Чейн – Сын Ночи! И сам Чейн, хотя и казался бездушной тварью, тем не менее явно искал общества Хранителей.

Видимо, имелось в этом обществе нечто такое, что его неизменно притягивало.

* * *

Пригнув голову, Магьер шагнула в низкий дверной проем хижины тетки Беи. Дрожь охватила ее – насколько же все здесь знакомо! Ничего, почти ничего не изменилось…

Единственную комнату в доме тускло озаряло низкое пламя, которое мирно потрескивало в очаге, выложенном камнями прямо в стене. Над огнем висел на чугунной перекладине закопченный до черноты котелок. Грубо сколоченный стол и табуреты, стоявшие перед очагом, были точно такие же, как помнила Магьер, только одинокую свечу на столе заменила маленькая жестяная лампа с треснувшим стеклом. Под окном стояла все та же низкая скамья, но теперь рядом с ней красовалась старенькая прялка, потемневшая от долгого использования. Горшки и прочая кухонная утварь были развешаны на дальней стене, за очагом. Холщовые занавески, прибитые к стропилам, образовывали подобие алькова, в котором стояла кровать тетки Беи. Магьер в далеком детстве всегда спала на тюфячке возле очага.

– Здесь совсем ничего не изменилось, – прошептала она, обращаясь больше к себе самой, нежели к окружающим.

– Зато ты вон как изменилась… при сабле вот. – Тетка Бея погладила Магьер по щеке и деловым шагом направилась к полкам в дальнем конце комнаты. – Я бы с радостью отдала пару медных грошей, только бы еще разок поглядеть, как у старого Йоана при виде тебя трясутся поджилки.

Хихикнув, она достала две толстые свечи, зажгла их от лампы и поставила на полке, чтобы в комнате стало хоть немного светлее.

Малец, Лисил и Винн, обойдя Магьер, тоже вошли в комнату. Лисил, проходя мимо, как бы невзначай провел ладонью по спине Магьер. И опять, уже в который раз, ей отчаянно захотелось оказаться дома… только дом ее не здесь, а в Миишке.

Адриан назвал ее кошмарул – старинным словом, обозначавшим невидимого духа, который садится на грудь спящего и душит его до смерти. Стены хижины, потемневшие от копоти и времени, показались вдруг Магьер ужасно тесными, комната почудилась куда меньше, чем в ее воспоминаниях. Чеместук был подлинным кошмарул ее детства, и этот призрак много лет таился, терпеливо дожидаясь ее возвращения.

Это началось, когда ей было пять или шесть лет.

Тетка Бея рассказывала Магьер, что, до того как Магелию, ее мать, увезли в замок, Адриан ухаживал за ней и даже питал известные надежды. В детстве Магьер часто гадала, откуда на лице Адриана взялся страшный шрам, о котором в деревне предпочитали помалкивать. Поскольку девочка не знала своей матери и была еще слишком мала, чтобы понять, отчего односельчане сторонятся ее, Магелия представлялась ей похожей на тетку Бею. Только, конечно же, повыше ростом и стройнее.

Как-то днем, ближе к вечеру, Магьер улизнула с поля, на котором тетка Бея рыхлила мотыгой землю, и поднялась по склону холма к деревенскому кладбищу. По пути она набрала букет полевых цветов, потому что все матери любят цветы. Другие дети побаивались ходить на кладбище, а вот Магьер нисколечко не боялась мертвых. Да и что их бояться? Вот ее мать тоже мертвая, а ведь тетка Бея называет ее «лучшей в мире».

Нескоро добралась Магьер до материной могилы, расположенной под высоким деревом. Все нижние ветви дерева обрубили, зато верхние разрослись привольно, осеняя могилу высоким лиственным шатром. Здесь Магьер чувствовала себя будто в доме своей матери. Здесь царила тишина и не было никого из тех, кто кричал на нее или строил ей мерзкие рожи.

Магьер услышала звук шагов – кто-то большой и тяжелый шел прямиком к ее дереву. Вначале он держался поодаль, не выходя на прогалину. Краем глаза она заметила человека, бродящего меж деревьев, – миткалевая рубаха, серые холщовые штаны, коричневые сапоги. Быть может, еще кто-то пришел на кладбище, чтобы навестить дом своей матери, – и это хорошо, это очень правильно. Звук шагов стих, и чья-то рука раздвинула ветви дерева. При виде обезображенного шрамами лица Магьер невольно придвинулась ближе к надгробию Магелии.