Текст книги "Джанлуиджи Буффон. Номер 1"

3
Крылья свободы
Бентивольо и Буффон, Италия вам аплодирует

Контролер ушел в другой вагон. Можно выходить. Сколько раз я ездил, закрывшись в туалете, потому что забыл билет, или перепутал направление (как в тот раз), или из-за нехватки денег, или просто так? Надо сосчитать, для статистики. Отбитые пенальти, пропущенные голы, сэйвы, поездки без билета.

Мы снова были в купе, я и трое моих друзей – Морелло, Феррарини и Маньяни. Внезапно дверь купе отъехала в сторону. Ф-у-у-у-у. Это не контролер, это парень с девушкой. Симпатичные. Мы возвращаемся из Рима в Парму. Они спросили, не футболисты ли мы – на нас футболки команды. Мы сказали, что мы – ветераны чемпионата Европы для ребят младше пятнадцати лет в Турции. И тут парень просиял:

– Да, я читал в газете, там была статья… Там так хорошо писали про вратаря. Как его?.. Буффон, кажется.

– Это я.

Жаркий майский день 93-го – впервые в жизни меня догнала известность. Я ощутил прилив гордости, но и ощущение, что что-то изменилось, что-то новое вошло в мою жизнь. Но я чувствовал, что я на верном пути.

Два года назад я помахал родителям из окна автобуса. Меня охватили эмоции, когда вратари строились перед тренерами. У меня за плечами был всего год игры вратарем и еще не было хорошей техники. Мне отчасти было страшно. Все изменилось – и футбол, и вся жизнь.

Я оставил дом и семью, чтобы жить в пансионе. «Мария Луиджия» – прямо напротив «Эннио Тардини», стадиона «Пармы».

В первый вечер моими соседями по комнате стали Андреа Тальяпьетра, Стеве Балланти, с которым мы до сих пор дружим и время от времени созваниваемся, и Антонио Вентурини. С Антонио мы жили в комнате на двоих два месяца, потом он вернулся домой. Он скучал по семье.

В самом начале я тоже не очень радовался. Само слово «пансион» не вызывает позитивных чувств. Со временем, правда, начинаешь его любить, потому что чувствуешь себя «социализированным». Это выражение осталось в моей памяти после фильма «Крылья свободы» – прекрасного фильма, который рассказывает о жизни в тюрьме. Совсем другая история, гораздо худшие условия, но правила так же влияют на тебя и помогают тебе больше стать самим собой.

В пансионе ты сталкиваешься с людьми, у которых серьезные проблемы и которые могут разрушить жизнь даже тех, кто изначально переполнен самыми благими намерениями. У многих ребят была тяжелая семейная ситуация: отцы в тюрьме, матери в расстройстве. Некоторые злоупотребляли – курили или что похуже. Там были и хулиганы, но с ними, к счастью, мне не доводилось встречаться. Некоторые хотели командовать, раздавать приказы для демонстрации своего превосходства, так как не были уверены в себе и старались создать эту уверенность искусственно. Я физически был самым большим и сильным и, хотя это и нереально, старался быть со всеми в хороших отношениях, никогда не поддерживал наглецов и тех, кто пытался доминировать над другими. Если кто хотел взять верх надо мной, ему хватало секунды, чтобы понять, что этого делать не стоит.

Мне было столько же лет, сколько им, и каждый возраст своей жизни я прожил сполна. Я имею в виду, что делал некоторые глупости – например, курил в четырнадцать лет. Сейчас это может показаться ерундой, но тогда на нас это плохо отразилось – мы приучились к вещам и похуже, и все было нипочем. Мы ходили к тем, кто мог нам скрутить косяк. Возможно, тогда, много лет назад, я и сделал пару затяжек. Достаточно для положительного теста на допинг – который, к счастью, не делают на чемпионатах юниоров.

Но пансион – это хорошая школа жизни. Не в смысле плохого опыта, а в смысле умения избегать плохого и учиться пониманию, насколько важно образование, которое ты получаешь. Если я сделал глупость, я уже ее не повторю.

Иногда я вспоминаю то время, перебирая в памяти лица ребят и встречи, случившиеся на моем пути. Люди, которым не удалось стать футболистами, но они были там со мной в течение четырех или пяти лет. Они занимаются чем-то другим, работают на вполне уважаемой работе, но не на той, ради которой трудились годами.

Когда я об этом думаю, я всегда прихожу к заключению: все, что у меня есть, – следствие тех жертв, которые я приносил, а не того, что я делаю сейчас.

И я жил по привычному распорядку. Подъем, завтрак, обед в час дня, в 13.45 автобус на тренировку. Я глотал, не жуя. День за днем, каждый день, кроме свободных часов в субботу после обеда или в воскресенье, когда можно было, если хочешь, сходить посмотреть на домашние матчи «Пармы».

Девушки? Ну… Они были в школе, но времени на них не было. Такая жизнь. Жизнь, где граница между зрелостью и незрелостью очень тонкая, и ошибки можно избежать благодаря незначительной детали.

Мы играли в провинциальном чемпионате, и это не было слишком трудно. Играли против приходских команд. Нечем было себя проявить. Примерно в феврале был тест – товарищеский матч. Такой матч, на который приходят посмотреть молодых игроков – вроде того, на котором просматривали меня. Там был вратарь моего возраста, были менеджеры клубов и тренеры. Я немного выпендривался, чтобы показать, что у меня нет соперников, и пропустил дурацкий гол.

На выходе с поля меня остановил Фабрицио Ларини, ответственный за юниорскую команду:

– Попытайся измениться, иначе вернешься домой.

Это было всего лишь предупреждение, но для меня оно прозвучало как гром среди ясного неба. Внезапно я понял, что, несмотря на то что я был мальчиком, а это была всего лишь игра, в ней уже появились профессиональные правила. Я вошел в мир работы, почти сам того не заметив. Это были соревнования. Через месяц мы поедем играть на турнир в Геную, в Молассану, против «Дженоа», «Сампдории», «Энтеллы», команды Кьявари.

Мы выиграли финал у «Дженоа», я отразил три пенальти и сам забил: в команде я еще был и лучшим пенальтистом. Я продолжал бить пенальти, пока не стал профессионалом, и не случайно тем памятным вечером в Берлине мне предложили выйти и забить. Я перестал только сейчас, потому что появились отличные пенальтисты, но я всегда готов подойти к точке, если понадобится.

В тот день в Молассане меня наградили как лучшего вратаря, и это был поворот: я начал ощущать поддержку и доверие тренеров.

Тогда моим тренером был Эрмес Полли, по прозвищу «почтальон», миф Пармы: более тридцати матчей в футболке с крестами. Он работал на двух работах: играл в футбол и разносил почту.

В июне я окончил среднюю школу и записался в лицей в Бодони. В пансионе можно было учиться, как в гимназии, но я этот вариант даже не рассматривал. Так было тяжелее – нужно было ходить в другую школу, у меня было очень мало времени на себя, но я хотя бы менял обстановку.

Кончилась и моя анонимность – я начал светиться в национальной сборной, меня позвал Серджио Ватта, тренер команды ребят младше 15 лет. Мы летим в Глазго, этой мой второй, и самый долгий на тот момент, полет на самолете. Это была квалификация на чемпионат Европы, который должен был пройти в Турции.

Мои надежды, мои мечты воплощались в жизнь, становились реальностью, их можно было ощутить и потрогать. В Турции в мае 93-го мы дошли до финала, где нас разгромила Польша. Там был Франческо Тотти – точно такой же, как сейчас, там был Виджани, который играет в «Реджине», там были мои друзья из «Пармы» – те самые, из поезда, без билета.

В Турции в четверть– и полуфинале были пенальти, и я сделал все, что мог: в матче с Испанией я отразил два и сам забил один, в матче с Чехией я сам промахнулся, но сумел взять три пенальти. Именно тогда в «Газзетта делло Спорт» был заголовок на первой странице:

БЕНТИВОЛЬО И БУФФОН,

ИТАЛИЯ ВАМ АПЛОДИРУЕТ

Это был мой первый газетный заголовок, и я разделил его с девушкой, Франческой Бентивольо, которая была старше меня на год, молодой теннисисткой, которая в эти дни, начав с квалификаций, дошла до четвертьфинала Открытого чемпионата Италии в Риме. Франческа рано оставила теннис, предпочтя заняться другими делами.

Какая странная судьба! Вернувшись в Италию, мы остановились в Риме в гостях у Мауро Владовича, теперь секретаря федерации футбола. Он дал нам билеты на матч «Рома» – «Торино» (5–4 по пенальти, такой результат невозможно забыть), и я прошел как раз мимо Форума, где моя «сестра по заголовку» принимала свою порцию славы.

Я, как всегда, смотрел матч за воротами. Если как вратарь я только начал расправлять крылья, то как болельщик я к тому времени был профессионалом.

4
Болельщик в косухе
Мои выходные за воротами

Пятьдесят лиц подозрительно посмотрели на меня, когда я сел за воротами на стадионе в Болонье. Думаю, только они и смотрели на меня на этом бетонном поле – я появился внезапно, непредсказуемо. После всего пережитого риска было бы достойным завершением, если бы меня негативно приняли или, хуже, попытались бы побить. Я всего несколько раз в жизни так боялся. На каждом шагу я проверял, не вывалился ли транспарант из рюкзака. Если бы его нашли, мне бы не поздоровилось.

«Болонья» – «Каррарезе», любое зимнее воскресенье. Одно из моих болельщицких воскресений фаната «Каррарезе». Я выехал из Пармы, сам того не ожидая. Я часто делал это в годы пансиона, прежде чем стал играть в Серии А, а иногда и после этого. Почти всегда один, но пару раз затаскивал с собой и друзей – как однажды на дерби в Масса. Для меня было огромной радостью взять с собой за ворота еще четырех ребят, на четырех болельщиков «Каррарезе» больше. На матчах, о которых объявляли афиши, было и по пять-шесть тысяч человек, но на обычных на стадионе было немного народа, и так даже лучше.

Мы сделали плакат в пансионе.

Там было написано: «КУИТ – сектор Парма». КУИТ – Команда Ультрас Индейские Войска (Commando Ultrà Indian Troops) – аббревиатура болельщиков «Каррарезе», которая до сих пор написана на моих перчатках. И транспарант в моем рюкзаке, когда я один, как обычно, направляюсь в Болонью. На мне джинсы и косуха. И все. На голое тело.

Был февраль, не так уж и тепло. Но я был (и до сих пор остаюсь, в некотором отношении) таким.

Была забастовка на железной дороге, и я до последнего сомневался, ехать или нет. Потом сказал себе: «Ладно, поеду». Я приехал на вокзал и бегом успел на поезд до Лечче, прямой поезд, единственный за не знаю сколько времени. Он был весь забит людьми. В Болонье я не знал, как добраться до стадиона. В конце концов пошел пешком. Дорога все не кончалась и не кончалась. Как и во всех пережитых мной приключениях, я пришел на стадион не с той стороны – то есть со стороны ворот «Болоньи». Сначала для «Каррары» все шло не очень хорошо. Судейство было так себе, были стычки. Потом мы объединились со «СПАЛ» из Феррары. Феррара и Болонья исторически совсем не друзья.

И да, мне было страшно, как каждому, кто попал в такое место, где ты оказываешься единственным не похожим на других, единственным представителем другого племени. Даже если ты всего лишь точка в толпе, тебе кажется, что все смотрят только на тебя, как на чужака в Пертегаде. В тусовке за воротами все друг друга знают.

Я шел крадучись, делая вид, что мне все равно, и дошел до билетного окошка. Я сел за ворота и оказался перед стеной подозрительных лиц. Пятьдесят болельщиков «Каррарезе» прибыли на автобусе вместе и не предполагали, что еще кто-то появится в это воскресенье. Наконец кто-то меня узнал. Меня начали хлопать по плечу. После матча мне даже удалось избежать привычной поездки в туалете поезда: меня довезли до Пармы.

Сколько я так ездил? Часто. Я был в Сесто Сан Джованни, в Вероне, в Римини, в Монтеварки, даже в Альцано, в провинции Бергамо в тот год, когда «Альцано» играл в Серии Б. В субботу я иногда прогуливал школу: неделю – да, неделю – нет. В пансионе нас проверяли, в школе – нет, я же хитрец, я пошел в другую школу.

Я ездил не обязательно только на «Каррарезе». Иногда, если я не мог вернуться домой, если поездки были слишком долгими или я должен был выехать слишком рано или вернуться слишком поздно, я ехал в Реджо Эмилию, в старый «Мирабелло». Но не со стороны «Реджаны», а со стороны гостей.

Мне всегда нравились те, кто в меньшинстве. Я помню легендарный матч «Реджана» – «Казертана». Но не из-за матча, а из-за ста пятидесяти болельщиков «Казертаны». Фантастические люди. Они все курили. Никогда в жизни не видел столько дыма. Курили даже малыши в колясках. Я могу так сказать? Я так сказал.

Я продолжал болеть за «Каррарезе» даже после того, как начал играть в своей первой команде. Мне пришлось ограничивать себя, когда я стал знаменитым. Однажды я на машине поехал из Каррары в Монтеварки.

Одна из последних поездок в качестве болельщика состоялась, когда я уже носил синюю майку. В субботу мы играли в Белоруссии, а в воскресенье я взял машину и уехал в Феррару. Там был праздник, и я вошел на поле со знаменем, как делают, когда братаются болельщики. Даже есть фото, запечатлевшее этот момент.

Я помню, как мой отец говорил: «Что это такое – ультрас? Что за преувеличение?» Он поддерживал болельщиков, но ненавидел крайности.

А я? Сегодня я далеко ушел от того мальчика, которым был, но я счастлив, что был таким. Играл, развлекался, жил своим возрастом. Конечно, у меня была и девушка. Валентина. Я познакомился с ней на пляже, а где еще можно познакомиться? Я учился в школе, а она была вся такая правильная. Возможно, слишком правильная для меня. Отличные оценки, страсть к танцу. Мы были вместе три года, но если видишься раз в две недели, отношения поддерживать легче, потому что проблем не видно. Потом, конечно, все закончилось.

В конце подросткового возраста многое заканчивается, ты меняешь кожу, некоторые аспекты жизни, которые казались важными, становятся второстепенными, некоторые привычки становятся слишком обременяющими или слишком ненужными. Так и кончилась моя жизнь «ультрас». Никогда не думал, что я буду расплачиваться за эти детские увлечения, когда уже стану известным игроком национальной сборной. Но это случилось во Флоренции много лет спустя. Это был кубковый матч «Фиорентина» – «Парма», и я не играл. Я не помню, была ли у меня травма, но скорее всего, в Кубке Италии я просто уступил место резервному вратарю, как это часто бывает. Я приехал на матч сам на своей машине, у меня тогда был «Порше». Я поставил ее на подземную парковку Франки и спокойно пошел на матч. Проблемы начались в конце, когда я вышел и оказался на улице, перегороженной болельщиками «Фиорентины». Я поговорил с ними, и они провели меня на другую сторону стадиона, в зону, где были автобусы поклонников «Пармы», которые оцепила полиция на выезде на дорогу. Многие меня знали, поздоровались со мной. У одного из них, Вольпо, лицо было в крови из-за брошенных в него другими болельщиками предметов. Я сказал ему: «Давай я тебя подвезу, так ты быстрее попадешь домой». Пока мы ехали вдоль кортежа, некоторые автобусы, что были впереди, остановились, из них вышли болельщики, чтобы подраться с противниками. Вольпо, хотя ему уже и так досталось, не смог сдержаться и выпрыгнул из моей машины, чтобы помочь товарищам.

И тут случилась беда. На выезде стояла полиция, которая останавливала машины и искала тех, кто участвовал в драке. У них было описание моей машины, и они направились ко мне и Вольпо. Мы оба вышли из машины, но он, уже привыкший к таким ситуациям, ускользнул быстрее, чем я это заметил. А я попал в довольно-таки неприятную ситуацию, прежде чем меня узнали. По крайней мере, так они говорили потом. На самом деле они отлично знали, кто в машине. Я наконец освободился, но эта безумная ночь никак не заканчивалась. В переулке меня ждал сам Вольпо. Я снова позвал его в машину, и мы как ни в чем не бывало еще пошли на дискотеку. На следующий день какой-то журналист написал, что я ездил в рейд с болельщиками «Пармы». Фантастика.

Это было мое самое позднее приключение с болельщиками. Оно, конечно, связано с моими ранними похождениями болельщика-ультрас.

Сейчас мне это кажется таким далеким. А тогда было весело.

В тот период жизни – думаю, как и все, – я переживал новизну, удивление, дебют. Я не знал, что мне делать до двадцати лет, когда мне предсказали вход в Серию А, вот и пытался как-то скоротать время.

5
Дебюты
Сон (или видение) о правде

Между гостиницей и стадионом, между семнадцатилетним парнем и дебютом в Серии А в самом важном матче дня – меньше десяти минут на автобусе.

Или мне это снится.

Мои друзья не могут успокоиться, они волнуются за того парня, который встанет на воротах. Справится ли?

Мне всегда нравилось спать. Иногда за это приходилось расплачиваться другим. Несколько лет спустя после того ноябрьского воскресенья, когда у меня уже были победы, я должен был сесть на самолет до Рима с «Пармой» в 10 утра. Я большой друг Симона Бароне, который сейчас играет в «Торино». Я провожал его в Альцано, когда он подписал контракт. Тогда случился забавный эпизод. Президент «Альцано» вызвал местного журналиста:

– Посмотри на наше новое приобретение.

Он приехал. Он не знал, кто такой Бароне, а меня узнал и впал в ступор. Его лицо побледнело, он пробормотал:

– Боже, мы взяли Буффона!

Я посмотрел на него:

– Буффона – нет, а друга Буффона – да.

Я представил ему Бароне. Мы вместе выросли в молодежной команде «Пармы» и часто встречались. Я приходил ужинать к нему, он – ко мне. Для этого трансфера его впервые позвали в команду. Он был впечатлен. Я сказал ему:

– Спокойно. Завтра я заеду за тобой в девять.

Самолет вылетал в десять.

Симоне был пунктуален. Я, скажем так, не очень. В 8.50 он уже стоял на дороге и ждал меня. В 9.05 он заволновался, в 9.15 встревожился, в 9.30 отчаялся. Разбудить меня ему удалось в 9.35. У меня тогда был «Фиат» модели «Баркетта». Я заехал за ним в 9.50, и мы сели в самолет, который уже рулил на взлетной полосе, в 10.10. Я помню, что я приехал в тапочках, сам того не заметив, и напряженная атмосфера разрядилась смехом. Правда, Анчелотти и его зам Часкини стыдили Симоне:

– Безобразие, с чего ты начинаешь!

Я такой, как и мой агент Сильвано Мартина. Может быть, потому, что он тоже был вратарем, как я, а у всех вратарей есть эта свобода, это неуважение к расписанию. Думаю, это часть нашей роли в команде, нашей магии, нашего отличия.

Сильвано и я познакомились на турнире в Виареджо. Я был на поле и шел с товарищем. Он спросил, где я, ему показали на пару, идущую мимо. И он направился к моему другу:

– Привет, Джиджи, я Сильвано Мартина.

Мой друг засмеялся, потом указал на меня:

– Это он Буффон.

Через некоторое время Сильвано сказал мне, что я шел весь сгорбленный, с сонным лицом, и его первое впечатление было негативным: он даже не мог поверить, что это то самое молодое дарование, которое ему обещали. Сильвано сначала поговорил со мной, потом с моим отцом. Сначала с моим отцом были некоторые проблемы в общении из-за его свободного отношения ко времени.

В одну из первых встреч Мартина ему сказал:

– Я перезвоню в пятницу.

И не появился.

В понедельник мой отец позвонил Сильвано домой. Его не было, ответила его жена Антонелла, которая понятия не имела, кто мой отец.

– Это Буффон, скажите своему мужу, что так не делается!

И бросил трубку.

Сейчас у моего отца с Сильвано прекрасные доверительные отношения. В этом смысле я учился у своего отца – он принадлежит к тому поколению, для которого данное слово значит больше, чем договор. У Сильвано нет моей доверенности. Все наши взаимоотношения – только на словах. В отличие от многих я не верю, что игрока создает агент. Если игрок есть, то он есть. Агент должен служить посредником. Для меня Сильвано. Моя подушка безопасности между мной и моим безумием. Как в то воскресное утро Невио Скала объявил мне, что я буду играть против «Милана».

Сильвано позвонил мне в полдень. В данном случае он был не посредником, а успокоительным:

– Дыши. Еще… расслабься. Дыши, еще дыши.

Прежде чем рассказать об этом воскресенье, которое изменило мою жизнь и мою карьеру, нужно сделать шаг назад.

Я начал играть в основной команде «Пармы» в 1994-м. Мне было шестнадцать лет, и я начал играть, потому что игрок основного состава Лука Буччи был на чемпионате мира, а потом собирался в отпуск. Мой выход состоялся в Фольгарии.

Боюсь, что из-за меня в те дни Невио Скала ходил к психоаналитику. Я был недисциплинированным бунтарем. Мне было всего шестнадцать, но я не хотел позволять тридцатилетним командовать мной. Я дерзил своим более «старым» товарищам. (Думаю, это сопротивление «дедовщине» выработалось в дни воспитания в пансионе.) Всегда дерзил. Скала смотрел на меня широко открытыми глазами. «Это нормально?» – говорил его взгляд.

Я заставил немало понервничать и Лоренцо Минотти, моего капитана в те годы. Он пытался сдерживать меня, но все время страдал от моего ужасного подросткового поведения.

Я не уверен, это всего лишь ощущение, но мне кажется, что кто-то из старших одноклубников ходил к руководителям клуба и просил меня убрать. Генеральный директор Пасторелло вызывал меня к себе и призывал к порядку.

В 1995-м я стал уже частью основной команды на постоянной основе. Мы ездили в турне по Соединенным Штатам и Канаде, и я все время делал все наперекор Скале.

Однажды я жил в отеле, рядом с которым было поле для гольфа.

– Пожалуйста, не трогайте электрокары, – попросил тренер.

Угадайте, кого же он первого увидел рассекающим по полю? Вашего покорного слугу.

На Ниагарском водопаде, прежде чем мы вышли из автобуса, он предупредил нас:

– Не ешьте всякую ерунду.

И кто же попался с мороженым, огромным, как факел Статуи Свободы? Конечно, опять ваш покорный слуга.

Он штрафовал меня на миллион. Меня, который зарабатывал двести тысяч лир в месяц. Я смеялся и говорил секретарю:

– Запишите все на мой счет.

Вот таким я был. Иногда приходил Стефано Танци пообщаться с игроками. Все уважительно называли его на «вы».

Я хлопал его по плечу:

– Сте, привет, как дела?

Он был парнем чуть постарше меня, очень умным.

– Я сказал отцу, что ты самый симпатичный в команде.

Взрослым, как учил меня отец, я всегда говорил «вы». Но он был почти моим сверстником, и тот факт, что он хозяин клуба, не имел никакого значения.

В последнем матче турне мы вели 5–0. На воротах стоял Джованни Галли. До конца оставалось десять минут. Танци сказал Скала:

– Поставь парня.

Все выходили на поле, я практически один сидел на скамейке. Единственный, кто за весь турнир вообще не играл.

Скала повернулся ко мне:

– Разминайся.

Я посмотрел на него самым противным взглядом:

– Пока я разминаюсь, матч как раз кончится.

– Выведите его на поле, – максимально сухо сказал тренер. Я, просидевший на скамейке целый месяц, пропустил два мяча и отвратительно себя показал. Если бы матч продлился еще десять минут, соперник сравнял бы счет.

Если бы в тот день на выходе с поля мне бы сказали, что через четыре или пять месяцев я буду дебютировать в Серии А, я бы не только не поверил, но и назвал бы сумасшедшим того, кто это предположил.

Но я оказался в том автобусе мечты. Как это случилось? В начале сезона второй вратарь, Джованни Галли, ушел. По договору он должен был играть в Кубке Италии, но Скала не поставил его в первом матче, и он собрал чемоданы. Взяли Алессандро Ниста – одного из моих лучших друзей теперь, но он почти сразу получил серьезную травму. Потом, на матче Кубка УЕФА, травмировался Буччи.

Я предвидел, что буду играть против «Милана». Я надеялся на это, когда никто, кроме меня, не верил. Но в ту неделю я тренировался, как сумасшедший, – сверхурочные тренировки, на поле выходил сосредоточенный и серьезный, ни в чем не ошибался. Так что в то воскресное утро Скала мне позвонил и сказал, что я буду играть.

Мои товарищи беспокоились, а когда я уснул в автобусе, их это вряд ли успокоило.

Но я был таким. Думаю, если бы у меня был другой характер, я бы не вошел в мир футбола. Я хотел прожить свою жизнь молодого человека до конца. Если бы сейчас я вел себя так, ничего бы не получилось, я бы не добился результата, это была бы моя ахиллесова пята. Но именно эта неосознанность мне очень помогала. Я помню, что моя мать думала так же. Когда болельщик соперников после моего провокационного движения крикнул ей на стадионе:

– Вы должны стыдиться своего сына!

Она ответила:

– Ему всего восемнадцать.

Другой крикнул:

– Но он зарабатывает миллиарды!

Она заткнула и его:

– Сколько бы он ни зарабатывал, все так себя ведут в восемнадцать.

Я спокойно переоделся в раздевалке «Тардини» и только тогда начал немного волноваться. Мне помогли «Криппоне» – Массимо Криппа и Алессандро Мелли, замечательные ребята с таким же позитивным характером, как у меня. Значит ли это, что они были немного незрелыми, как я? Наверное.

– Джиджи, все в порядке?

Вполне. Я очень хотел показать себя как вратарь, не мог дождаться, пока арбитр засвистит, чтобы показать мои способности. Я не мог дождаться, когда же люди будут показывать на меня и говорить: «Это Буффон!»

Соперники из «Милана» тоже были очень вежливы. Паоло Мальдини посмотрел на меня и пожелал «ни пуха ни пера». Пануччи был милым, а Стеба Росси, их вратарь, меня удивил. Все говорили о нем как о грубияне, а он был очень вежливым, подбодрил меня и показал себя как очень понимающий человек.

Я встал в ворота под непонимающими взглядами болельщиков. Мой выход сопровождался вялыми аплодисментами. Но это была единственная вялая вещь в том матче. Я совершил четыре, пять сенсационных сэйва, решительно и быстро. Мне еще и немного повезло. Но свою удачу надо искать.

Счет матча так и не был открыт, а я теперь больше не был мальчиком. Я выходил в семи матчах до рождественских каникул, и первые три были против «Милана», «Юве» и «Наполи» (в Неаполе). Дело не для трусов, но мне всегда нравились сложные задачи. С «Юве» я пропустил первый гол в Серии А, от Чиро Феррары.

Вот история моего дебюта. Дебюта, оставившего у меня неизгладимые воспоминания и странную пустоту в хрониках – на месте моего лица на официальных фотографиях матча. Это тайна, которую можно расследовать в специальной ТВ-программе. Правда, разгадка детектива очень проста – я, привыкший к матчам «Примаверы», после приветствий и выбора ворот сразу же шел на свое место.

Так что на групповом снимке матча «Парма» – «Милан» 19 ноября 1995 года вратаря нет.

К счастью – моему и команды, – он был в воротах.