Текст книги "Замок из стекла"

Вокруг Мидленда растительности за исключением юкк, кактусов и кустиков ларреи[11]11
  Другое название – креозотовый куст (creosote bushes).


[Закрыть] было мало. Ларрею папа называл одним из древнейших растений на земле. Самым старым кустам ларреи было по несколько тысяч лет. Во время дождя ларрея начинала страшно плохо пахнуть плесенью для того, чтобы животные ее не ели. В год в тех местах выпадало всего 12 сантиметров осадков, приблизительно столько же, сколько в северной Сахаре. Воду для питья жителям привозили раз в день поездом в цистернах. Единственными обитателями тех мест были скорпионы, ящерицы и такие изгои, как мы.

Через месяц после нашего переезда в Мидленд Жужу укусила гремучая змея, и собака умерла. Мы похоронили ее под юккой. Брайан тогда плакал, хотя ни до, ни после этого случая я не припомню, чтобы он пускал слезу. Зато у нас было много кошек. Если честно, даже больше, чем нужно. После того как папа выбросил Дон-Кихота в окно, мы спасли много котов и кошек, у которых потом появились котята. В общем, кошек стало так много, что нам пришлось от них избавляться. Соседей вокруг нас было мало, да и им кошки были не нужны, поэтому папа собрал кошек в холщовый мешок и решил отвезти их к пруду, в котором сотрудники горнодобывающей компании охлаждали оборудование. Я смотрела на мешок, содержимое которого мяукало и царапалось.

«Мне кажется, что это неправильно, – заявила я маме. – Мы же их спасли, а сейчас убьем».

«Мы подарили им дополнительное, бонусное время жизни, – ответила мама. – Пусть будут нам за это благодарны».

Папа нанялся на шахту, где добывали гипс, и вырывал белые камни, которые перетирали в порошок для производства гипсокартона и алебастра. После работы он приходил домой, покрытый белой пылью, и иногда играл с нами в привидение, ловящее детей. Он приносил домой мешки гипса: мама использовала его для создания скульптур Венеры Милосской, которые отливала в специальной заказанной по почте форме. Маму волновало то, что во время добычи гипса уничтожали большое количество настоящего мрамора, как она говорила, который мог бы послужить, например, для создания скульптур.

Мама была снова беременной. Все мы надеялись, что будет мальчик, чтобы Брайану было с кем играть. Папа думал, что к родам мы переедем в Блайт, находящийся от нас в шестидесяти километрах к югу. Блайт был большим городом, там было два кинотеатра и аж две федеральные тюрьмы.

А пока мама посвящала себя искусству. Целыми днями она рисовала маслом, акварелью, углем, делала наброски ручкой и карандашом, лепила скульптуры из глины, делала эстампы и занималась шелкографией. В ее работах не наблюдалось одного общего стиля. Отдельные картины были выполнены в абстрактной, импрессионистской или примитивистской манере, часть была в стиле реализма. «Я не хочу ограничивать себя одним стилем», – утверждала она. Мама писала романы, рассказы, пьесы, стихи и басни, которые сама же и иллюстрировала. В общем, она была очень творческим человеком. Правда, грамматика и пунктуация у нее были слабыми. Ей нужен был корректор, и когда Лори исполнилось семь лет, она регулярно вычитывала мамины рукописи.

Пока мы жили в Мидленде, мама сделала несколько десятков зарисовок того самого дерева юкки. Все мы шли с ней к тому странному дереву, около которого мама и давала нам урок рисования. Однажды я заметила, что поблизости от старого дерева пробивается небольшой новый росток. Я решила выкопать его и пересадить ближе к дому. Я сказала маме, что буду защищать его от ветра и поливать каждый день, чтобы дерево выросло высоким и стройным.

Мама нахмурилась. «Ты его таким отношением только погубишь. Именно борьба создает красоту юкки», – сказала она.

Я никогда не верила в Деда Мороза. В него не верил никто из моих братьев и сестер. Просто мама с папой сказали нам, что Деда Мороза не существует. Мои родители не могли позволить себе дарить нам дорогие подарки. Они объяснили нам, что все остальные родители обманывают своих детей, говоря им, что подарки, которые те находят рождественским утром под кроватью, принес Дед Мороз. На подарках, якобы изготовленных эльфами на Северном полюсе, были этикетки с надписью made in China.

«Не вини других детей. Они не виноваты в том, что их родители обманывают их и заставляют верить в глупые сказки», – говорила мама.

Мы отмечали Рождество, но не 25 декабря, как все люди, а приблизительно на неделю позже, когда все выкидывали елки, на которых часто все еще висели игрушки и «серебряный дождь», а также упаковку от подарков. Мама с папой обычно дарили нам рогатку, куклу или что-нибудь другое, что покупали на послерождественской распродаже.

Папу уволили с шахты по добыче гипса из-за того, что он поспорил с бригадиром, поэтому на Рождество в семье не было денег. Вечером перед Рождеством папа выводил нас одного за другим в пустыню. Когда подошла моя очередь, я завернулась в одеяло, чтобы не было холодно, и предложила папе воспользоваться моим одеялом, чтобы он не простыл. Папа вежливо отказался. Он сказал, что не боится холода. Мне тогда было пять лет. Помню, что мы сидели с папой бок о бок и смотрели на звезды. Папе очень нравилось говорить про звезды. Он объяснял нам, как звезды движутся по небосклону. Он показывал нам созвездия и научил находить Полярную звезду. Он говорил, что для всех живых созданий звезды очень важны. Богатые горожане живут в красивых квартирах в ярко освещенных городах и не видят звезд. Он бы ни за что не захотел поменяться с ними местами и переехать жить в большой город.

«Выбери самую красивую звезду», – сказал мне папа в тот вечер и сообщил, что хочет подарить мне ее в качестве подарка на Рождество.

«Ну, ты же не можешь подарить мне звезду! – воскликнула я. – У звезд нет хозяев».

«Это верно, – ответил папа. – Никто не владеет звездами. Просто надо первым сказать, что звезда твоя, вот и все. Старый пройдоха Колумб именно так и поступил, когда открыл Америку и подарил ее испанской королеве. Так что логика здесь точно такая же».

Я подумала и решила, что папа прав. Он вообще очень неплохо соображал.

Папа сказал, что я могу выбрать себе любую звезду, за исключением Ригеля[12]12
  Звезда в созвездии Ориона.


[Закрыть] и Бетельгейзе[13]13
  Тоже находится в созвездии Ориона (яркий красный сверхгигант, полуправильная переменная звезда).


[Закрыть], потому что их уже выбрали Лори и Брайан.

Я смотрела на звезды и пыталась определить, какая из них мне больше всего нравится. На небосклоне светились десятки тысяч, а может быть, и миллионы звезд. Когда долго смотришь на небо и глаза привыкают к темноте, можно увидеть огромное множество звезд. Мое внимание привлекла одна из них. Она располагалась на западе довольно низко над линией горизонта и была ярче всех остальных.

«Подари мне вот ту», – попросила я.

Папа улыбнулся. «Это Венера». Он рассказал мне, что Венера – планета. Она выглядит крупнее звезд потому, что находится ближе к Земле. И бедная старая Венера не дает своего собственного света, она лишь отражает свет других звезд. Он объяснил мне, что звезды светятся благодаря постоянной силе отраженного света, а «моргают» потому что свет пульсирует.

«Ну, она мне все равно нравится», – сказала я. Мне еще и раньше нравилась Венера. Эта планета обычно появляется ранним вечером на западе, а если я просыпалась рано утром, то я снова видела Венеру, потому что она тускнеет, исчезая с утреннего неба позже всех звезд[14]14
  Поэтому ее и называют «утренней звездой».


[Закрыть].

«Конечно. Сейчас же Рождество, так что бери себе эту планету», – сказал папа.

Вот так папа подарил мне Венеру.

Потом у нас был рождественский ужин, во время которого мы обсуждали космос. Папа объяснил нам, что такое световой год и черные дыры, а также рассказал о Венере, Ригеле и Бетельгейзе.

Бетельгейзе – это звезда в созвездии Ориона[15]15
  Созвездие Ориона в средней полосе России можно наблюдать зимой. Оно очень крупное и примечательное на ночном небе. Его нетрудно найти по характерным трем звездам, изображающим пояс Ориона, выстроившимся в чуть наклонную линию (указывающую влево вниз на Сириус). Бетельгейзе – это самая верхняя слева яркая звезда (правая рука Ориона, поднятая вверх). А Ригель находится в диаметрально противоположном углу созвездия – справа внизу (нога Ориона). – Прим. ред.


[Закрыть] и одна из крупнейших звезд на небосклоне, которая в сотни раз больше Солнца. Миллионы лет она ярко светилась и скоро станет сверхновой и сгорит. Я немного расстроилась оттого, что Лори выбрала себе такую уходящую звезду, но папа объяснил, что для звезд «скоро» значит сотни тысяч лет. Ригель оказался поменьше Бетельгейзе, но он тоже очень яркий. Ригель достался Брайану. Эта голубая звезда олицетворяет одну из ног Ориона, что мне показалось вполне логичным, потому что Брайан очень быстро бегал.

У Венеры нет спутников. У нее даже нет магнитного поля, но зато есть атмосфера. Правда, на Венере очень высокая температура – около 500 градусов, а может, и больше. «Поэтому, когда Солнце сгорит и на Земле станет холодно, люди могут переселиться на Венеру, где будет тепло. Правда, им придется получить на это разрешение у твоих потомков».

Мы смеялись над детьми, которые свято верят в Деда Мороза и получают на Рождество в подарок какую-нибудь бесполезную пластмассовую игрушку. «Через много лет, когда все их игрушки сломаются и они о них позабудут, у каждого из вас по-прежнему будет своя звезда», – закончил папа.

Когда солнце заходило за горы и наступали сумерки, над Мидлендом начинали летать летучие мыши. Старушка, которая жила рядом с нами, предупреждала, чтобы мы держались от них подальше. Она рассказывала, что летучая мышь однажды запуталась у нее в волосах и сильно поцарапала голову. Эта старушка называла летучих мышей не иначе как летучими крысами. Но мне маленькие и уродливые летучие мыши нравились, и нравилось, как они быстро летают, неистово размахивая крыльями. Папа объяснил, что летучие мыши ориентируются в пространстве при помощи ультразвукового сонара, почти как атомные подводные лодки. Мы с Брайаном подкидывали вверх небольшие камушки в надежде на то, что летучие мыши примут их за жуков, проглотят и вес камушков заставит их опуститься на землю. Мы хотели приручить летучих мышей и держать их привязанными веревочкой за лапку, чтобы они могли летать. Но летучие мыши не ловились на нашу наживку.

Они с криком носились в вечернем небе, когда мы выехали из Мидленда в Блайт. В тот день мама сказала, что ребенок достаточно подрос и просится наружу, чтобы всех нас увидеть. По дороге мама с папой начали спорить о том, сколько месяцев мама беременна. Мама заявила, что она уже на десятом месяце. Папа, который в тот день помог соседу наладить телевизор и «надыбил» себе бутылку текилы, утверждал, что мама, вероятно, немного ошибалась в своих расчетах.

«Я всегда вынашиваю своих детей дольше остальных женщин. Вот Лори, например, я вынашивала четырнадцать месяцев», – ошарашила нас мама.

«Фигня собачья! – твердо заявил папа. – Лори же все-таки не слоненок».

«Не смей шутить надо мной и нашими детьми! – кричала мама. – Некоторые дети рождаются недоношенными, а у меня дети переношенные. Именно поэтому они такие умные. У них мозг дольше развивается в утробе матери».

Папа пробурчал что-то про загадки природы, а мама назвала его Всезнайкой, который не хочет верить в то, что у него жена такая особенная и исключительная. Папа ответил, что даже чертову Иисусу Христу не понадобилось так долго проводить в утробе Девы Марии. Мама напряглась на богохульство и нажала ногой на тормоз. Она выскочила из машины и стрелой кинулась в кромешную тьму.

«Ты самая настоящая сумасшедшая сука! Возвращайся немедленно в машину!» – орал папа в темноту.

«А вот попробуй меня вернуть!» – визжала мама, удаляясь от автомобиля.

Папа резко повернул руль машины, съехал с дороги и помчался по пустыне вслед за мамой. Лори, Брайан и я крепко схватили друг друга за руки, как мы всегда делали, когда папа съезжал с ровной дороги. Мы уже знали, что будет сильно трясти.

Папа высунул голову в окно и орал на маму благим матом и приказывал ей вернуться. Мама наотрез отказывалась. Она бежала впереди нас, перепрыгивая через низкие кусты. Она никогда не материлась, поэтому для описания папы использовала такие выражения, как «троеточие» или «бестолковый алкаш и такой сякой». Папа нажал на газ, и машина стремительно понеслась на маму, которая завизжала и отскочила. Папа развернул автомобиль и снова направил его в атаку.

Ночь была безлунной, и мы видели маму, только когда она появлялась в свете автомобильных фар. Она оборачивалась через плечо, и ее глаза горели, как у зверя, которого гонят охотники. Мы в один голос просили папу остановиться, но он нас совершенно игнорировал. Если честно, то я больше волновалась за ребенка в мамином животе, чем за саму маму. Машина подпрыгивала на кочках и ухабах, кусты царапали днище, и пыль летела в открытые окна. В конце концов, мама добежала до груды камней, которую не могла перелезть. Папа вылетел из машины и бросился к ней. Я боялась, что он ее ударит, но он этого не сделал, а схватил ее и закинул в машину, как мешок с картошкой. Машина по ухабам снова выехала на трассу. Все молчали, одна мама всхлипывала и бормотала о том, что она вынашивала Лори четырнадцать месяцев.

На следующий день мама с папой помирились, и мама спокойно стригла папе волосы в квартире, которую родители сняли в городе. Папа без рубашки сидел на стуле, наклонив голову вперед. Его волосы были зачесаны вперед. Мама щелкала ножницами, и папа иногда указывал ей на пряди длинных волос, которые она пропустила. Когда мама закончила, папа зачесал волосы назад и констатировал, что мама чертовски хорошо его подстригла.

Квартира, которую родители сняли в Блайте, была расположена в одноэтажном здании на окраине города. Перед зданием красовалась большая сине-белая вывеска в виде бумеранга с надписью: THE LBJ APARTMENTS (апартаменты LBJ). Я решила, что сокращение расшифровывается как Lori, Brian и Jeannette, однако мама уверила меня, что LBJ – инициалы президента[16]16
  Линдон Джонсон (Lyndon Johnson, 1908–1973) – 36-й президент США от Демократической партии с 22 ноября 1963 года по 20 января 1969 года. – Прим. перев.


[Закрыть], этого подонка, который затеял войну во Вьетнаме. В LBJ снимали жилье несколько водителей грузовиков, пара ковбоев, но главным образом его постояльцами были семьи эмигрантов, разговоры которых были прекрасно слышны сквозь тонкие картонные стены. Мама сказала, что возможность выучить разговорный испанский – это прекрасный бонус для всех англоязычных квартиросъемщиков.

Блайт расположен в Калифорнии, но граница со штатом Аризона настолько близко, что до нее можно доплюнуть. Жители города говорили, что Блайт находится в 225 километрах от Финикса, 375 километрах от Лос-Анджелеса или, если проще, то в заднице всего мира. Правда, произносили они это таким тоном, будто ужасно гордились сим фактом.

Не буду утверждать, что родители были в восторге от этого городка в центре пустыни. Слишком цивилизованно, говорили они, а значит, неестественно. Город такого размера, как Блайт, не должен был существовать в пустыне Мохаве. Город расположен поблизости от реки Колорадо и был основан в XIX веке человеком, который стремился стать богатым, превратив пустыню в цветущий сад. Здесь прорыли массу ирригационных каналов, которые отводили воду из реки Колорадо для выращивания салата-латука, винограда и брокколи в пустыне, где растут только кактусы и полынь. Папа страшно возмущался, когда мы проезжали мимо огромных хозяйств с каналами размером с широченный ров.

«Да это настоящее извращение, полностью противоречащее природе, – говорил папа. – Если хочешь выращивать овощи, так переезжай в Пенсильванию, а если собираешься жить в пустыне, тогда жри здешнюю опунцию, а не чертов пидарский салат-латук».

«Точно, – поддакивала ему мама. – Между прочим, в опунции витаминов гораздо больше».

Для меня переселение в Блайт означало, что пришлось носить обувь и ходить в школу.

В школе было, в принципе, не так плохо. Когда директор входил в наш класс, миссис Кук неизменно просила меня что-нибудь прочитать вслух. Одноклассники меня невзлюбили за то, что я была бледной, худой и всегда поднимала руку быстрее всех, когда миссис Кук задавала классу какой-нибудь вопрос. Через несколько дней после начала занятий четыре мексиканские девчонки пошли за мной следом после уроков и сильно избили в темном закоулке рядом с нашим домом. Они дергали меня за волосы, рвали одежду и называли «учительской подлизой».

В тот вечер я пришла из школы с разбитой губой, поцарапанными коленями и локтями.

«Кажется, ты попала в драку», – заметил папа, который, сидя за столом, разбирал с Брайаном старый будильник.

«Так, слегка помутузилась», – ответила я, используя выражение, которое папа всегда произносил, когда возвращался домой после драки.

«А их сколько было?»

«Шестеро», – я слегка преувеличила.

«С губой все в порядке?» – спросил папа.

«Царапина, – ответила я. – Ты бы видел, как я их уделала».

«Вот и молодчинка!» – папа снова взялся за будильник, а Брайан все никак не мог отвести от меня глаз.

На следующий день четыре мексиканские девчонки снова ждали меня в закоулке около нашего дома. Они не успели на меня накинуться, как из-за кустов выскочил Брайан, размахивая большой палкой. Брайан был такой же худой, как и я, но меньше меня ростом, с веснушками на носу и рыжими волосами. Он был одет в штаны, которые ему достались от меня и которые я в свою очередь унаследовала от Лори. Эти штаны постоянно сваливались с худой попы Брайана.

«А ну, быстро отошли и никто не пострадает», – сказал он. Это была очередная коронная папина фраза.

Мексиканки в молчании посмотрели на него, а потом громко рассмеялись. Они окружили Брайана. Брат довольно успешно защищался от нападающих до тех пор, пока у него не сломалась палка. Потом его не стало видно за телами девчонок. Я схватила самый большой находящийся в досягаемости камень и ударила им одну из девчонок по голове. Она дернулась и осела так, что я подумала, что проломила ей череп. Одна из ее подружек сбила меня с ног и ударила ногой в лицо. Нападающие девчонки убежали, и за ними, держась за голову, медленно ковыляла та, которую я ударила камнем.

Я села рядом с Брайаном. Его лицо было в песке. Я видела его голубые глаза и то, что его лицо было сильно разбито, а из ран сочилась кровь. Мне хотелось его обнять, но я подумала, что это будет выглядеть странно. Брайан встал на ноги и жестом показал, чтобы я следовала за ним. Мы пролезли в дырку в заборе из железной решетки, которую он обнаружил в то утро, и выбежали на поле латука, расположенное рядом с нашим домом. Я бежала за Брайаном между рядами салата. Мы сели и начали есть свежие зеленые листья.

«Мне кажется, что мы их хорошо испугали», – заметила я.

«Возможно», – ответил Брайан.

Он никогда не любил хвастаться. Я подумала о том, что он, наверное, горд тем, что вступил в драку с девочками, которые были гораздо его старше.

«Давай играть в войну латуком!» – закричал он и кинул в меня недоеденным кочаном салата. Мы побежали вдоль рядов посадок, выдергивали кочаны и кидали их друг в друга. Над нами пролетел самолет, опылявший поля. Я помахала ему вслед, самолет развернулся и рассыпал над полем мелкую белую пыль, которая осела на наших головах.

Спустя два месяца после нашего переезда в Блайт, когда, по словам мамы, она была уже на двенадцатом месяце беременности, она родила. Мама пробыла в роддоме всего два дня. По прошествии этих двух дней мы вместе с папой подъехали к роддому, папа вышел, а мы остались ждать в машине. Уходя, папа не выключил мотор. Папа с мамой выбежали из здания роддома. Папа обнимал маму за плечи, а мама держала в руках сверток и хихикала так, словно украла что-то из магазина «Все по десять центов». Я поняла, что они «выписались» по-бразильски.

«Мальчик или девочка?» – спросила Лори.

«Девочка!» – ответила мама.

Мама передала мне ребенка. Через несколько месяцев мне должно было исполниться шесть лет, и мама сказала, что я уже достаточно взрослая для того, чтобы держать новорожденного. Девочка была розовой, с массой складочек на коже и совершенно обворожительной. У нее были ярко-голубые глаза, пучки светлых волос и самые маленькие ноготочки, которые мне когда-либо приходилось видеть. Младенец двигался рывками, словно не понимал, почему он не в мамином животе. Я уверила маму, что она может не волноваться – я позабочусь о сестре.

Несколько недель новорожденной не могли придумать имя. Мама говорила, что прежде хочет изучить ребенка, как она делает, исследуя предмет перед тем, как начать его рисовать. Мы долго спорили о том, как назвать девочку. Мне нравилось имя Росита, которое носила самая красивая девочка в нашем классе, но мама сказала, что это мексиканское имя.

«А я думала, что мы не обращаем внимания на такие предрассудки», – заметила я.

«Это совсем не предрассудки, – сказала мама. – В этом вопросе важна точность, как на этикетке продукта, который ты покупаешь в магазине».

Мама сказала, что наши бабушки очень обиделись на то, что ни одну из внучек не назвали их именем, поэтому она решила назвать девочку Лили Рут Морин. Бабушку по маминой линии звали Лили, бабушку по папиной – Эрма Рут. Но мы будем звать девочку Морин. Маме нравилось это имя, потому что это уменьшительно-ласкательное от Мэри, следовательно, она назовет дочку в честь самой себя, и никто на это не обратит внимание. По мнению папы, такое решение устроит всех, за исключением его собственной матери (та ненавидела имя Рут и хотела, чтобы внучку назвали Эрмой), а также маминой мамы (ей будет неприятно, что ее внучку назвали не только ее именем, но и именем свекрови).

Через несколько месяцев после рождения Морин полицейская машина пыталась нас остановить, потому что на Зеленом товарном вагоне не работал задний сигнал тормоза. Папа сказал, что если нас остановят полицейские, то сразу выяснится, что у нас нет страховки, а сами номерные знаки сняты с другого автомобиля, и нас арестуют. Папа понесся по трассе и сделал резкий разворот. У нас было такое чувство, что машина вот-вот перевернется. Но полицейские сделали такой же разворот и по-прежнему были у нас на хвосте. Папа пронесся по улицам Блайта со скоростью 150 километров в час, проскочил красный светофор, выехал на улицу с односторонним движением, увертываясь от громко сигналящих встречных машин, проскочил несколько перпендикулярных улиц, заехал в переулок, нашел пустой гараж и спрятал в нем машину.

Вдали прозвучала и затихла полицейская сирена. Папа заявил, что гестаповцы будут точно искать наш Зеленый товарный вагон, поэтому надо вылезать из машины и идти домой пешком.

На следующий день он сказал, что Блайт становится для нас небезопасным, поэтому настало время «валить». На сей раз он точно знал, куда мы направимся. Папа выбрал город в северной Неваде под названием Бэттл Маунтин. Папа говорил, что в Бэттл Маунтин есть золото. Наконец, мы начнем искать это золото при помощи Искателя и станем богатыми.

Родители арендовали большой грузовик U-Haul[17]17
  Крупнейшая американская компания по аренде для населения грузовых автомобилей. – Прим. перев.


[Закрыть]. Мама объяснила нам, что они будут сидеть с папой в кабине, а нас с Лори, Брайаном и Морин ждет большой сюрприз – мы поедем в кузове. Мама сказала, что нас ждет захватывающее приключение. Мы должны будем ехать в закрытом и темном помещении без света и развлекать друг друга в пути. Кроме этого, мы не должны говорить. Дело в том, что перевозка людей в кузове грузовиков U-Haul строго запрещена, и если наши разговоры кто-нибудь услышит, то может сообщить в полицию. Мама говорила, что поездка займет приблизительно 14 часов по автотрассе, но если они с папой решат проехать маршрутом с красивыми пейзажами, то на дорогу уйдет еще дополнительных пару часов.

Мы упаковали нашу мебель, несколько стульев, части Искателя, мамины масляные картины и художественные принадлежности. Мама дала мне на руки Морин, завернутую в сиреневое одеяло, и мы залезли в кузов. Папа закрыл дверцы. Внутри кузова было темно, как в безлунную ночь, и пахло пылью. Мы сидели на дощатом деревянном полу на вытертых и грязных одеялах, которыми оборачивали перевозимую мебель, и держались за руки.

«Приключение начинается!» – прошептала я.

«Тише!» – зашипела Лори.

Машина тронулась. Морин начала плакать. Я качала ее и пыталась успокоить, но без результата. Я передала младшую сестру Лори, которая стала напевать ей на ухо и рассказывать небылицы. Это тоже не помогло, и тогда мы вдвоем принялись уговаривать Морин замолчать. Это тоже не возымело никакого эффекта, и нам пришлось заткнуть уши.

Через некоторое время нам стало холодно и неудобно. Мы чувствовали вибрацию мотора и подпрыгивали на каждой кочке. Так прошло несколько часов. Мы все ужасно хотели в туалет и думали только о том, чтобы папа остановил машину. Вдруг мы наехали на большую выбоину в асфальте, и дверцы кузова машины открылись. В кузове закружил ветер, и мы испугались что вывалимся из машины. Мы смотрели на свет задних огней грузовика и на бесконечную серебристую пустыню. Раскрытые дверцы качались.

Вся наша мебель стояла между кабиной водителя и нами, поэтому мы не могли постучать и привлечь внимание папы. Мы били кулаками в борта кузова и кричали во весь голос, но рокот мотора заглушал все звуки.

Брайан подполз к дальнему концу кузова. Когда одна из дверей захлопнулась, он схватил ее, но не удержал, и она снова открылась, едва не выкинув его на асфальт.

Мы держались за Искатель, который папа прочно привязал веревками. Забившись в дальний угол, я держала Морин, которая к тому времени перестала плакать. Складывалось впечатление, что этого испытания нам не пережить.

Потом далеко за нами мы увидели огни фар автомобиля. Машина постепенно нас догоняла. Потом ее фары ослепили нас, сидящих в кузове. Машина начала сигналить и мигать фарами. Потом машина нас обогнала и исчезла. Но водителю все же удалось «достучаться» до папы, и наш грузовик остановился. Папа с фонарем появился у открытых дверей кузова.

«Что у вас, черт возьми, происходит?» – спросил он. Папа был в бешенстве. Мы объяснили, что мы не виноваты в том, что двери открылись. Я знала, что папа еще и боялся. Возможно, он больше боялся, чем был в бешенстве.

«Это был полицейский?» – спросил Брайан.

«Нет, нам повезло, если бы это был полицейский, мы бы уже ехали в тюрьму», – ответил папа.

Мы сходили в туалет и потом смотрели, как папа запирает и проверяет дверцы. Двигатель снова завелся, и мы продолжили путь.

Бэттл Маунтин – прежний поселок золотоискателей, которые сто лет назад захотели здесь разбогатеть. Впрочем, если кто и заработал, то уехал отсюда и увез все свои деньги с собой. В городе не было ничего экстраординарного, за исключением большого пустого неба и скалистых фиолетовых гор вдалеке[18]18
  Их английское название – Tuscarora Mountains.


[Закрыть], вырастающих из плоской пустынной равнины.

Главная улица была широкой. Заставленная выгоревшими от солнца машинами и пикапами, которые припарковывали под вальяжным углом к тротуару, эта центральная улица была очень короткой. Дома здесь были в основном из глины или из кирпича и с плоскими крышами. На единственном углу постоянно горел электрический фонарь. На главной улице были продуктовый магазин, аптека, дилер Ford, остановка автобуса компании «Грейхаунд» с транснациональным охватом, два больших казино, клуб Owl[19]19
  Англ. Сова.


[Закрыть] и отель Nevada. Контрастируя с огромным небом, домишки казались просто смешными. Днем неоновые вывески никогда не включали из-за суперъяркого солнца.

Мы поселились на краю города, на бывшей железнодорожной станции. Здание было двухэтажное, покрашенное в незатейливый и слегка блевотный индустриальный цвет. Дом стоял так близко к железнодорожным путям, что из окна второго этажа можно было махать машинисту поезда. Наш новый дом был одним из старейших зданий в городе. Мама была этим крайне горда и говорила, что ощущает дух покорения Запада.

Спальня родителей располагалась на втором этаже, в той комнате, где раньше был офис смотрителя станции. Мы спали на первом этаже – в бывшем зале ожидания. Там была старая туалетная комната, но унитаз убрали, а вместо него поставили ванную. Комнатушка для продажи билетов была превращена в кухню. В прежнем зале ожидания к полу у стены были привинчены деревянные скамейки, отполированные задами золотоискателей, шахтеров и членов их семей, которые терпеливо ожидали на них своего поезда.

Денег на мебель у нас, конечно, не было, что заставляло импровизировать. Рядом с нашим домом у железнодорожных путей валялись катушки из-под кабеля. Мы прикатили пару из них и использовали вместо столов. «Да какой идиот пойдет в магазин покупать мебель, когда за углом раздают ее бесплатно?!» – говорил папа, ударяя при этом кулаком по катушке, чтобы продемонстрировать, какой у нас крепкий стол.

Стульями нам служили катушки поменьше и ящики. Вместо кроватей мы спали в картонных коробках, в которых привозят новые холодильники. Через некоторое время после нашего заселения мы услышали, как мама с папой обсуждают потенциальную покупку детям кроватей, и сказали родителям, что вовсе не стоит покупать мебель. Нам нравились коробки: каждый день залезать в такую постель – это похоже на приключение.

Потом мама решила, что нам совершенно необходимо пианино. Папа нашел дешевый вариант. Когда салун в соседнем городе обанкротился, он занял соседский пикап, чтобы привезти инструмент. Снять пианино с машины мы еще смогли, а вот затащить в дом не получилось. Папа придумал сложную подъемную систему: пианино привязывали веревками, пропускали через дом и прикрепляли к машине, которой управляла мама. Мама должна была медленно тянуть, а мы – направлять музыкальный инструмент.

«Готовы!» – закричал папа, когда все мы заняли исходные позиции.

«Поехали!» – послышался ответ мамы, которая, к сожалению, не вполне освоила искусство вождения.

Вместо того, чтобы медленно газовать и медленно ползти, она «втопила» газ, и машина понеслась вперед. Пианино дернулось, вылетело у нас из рук и влетело в дом через дверь. Папа заорал маме, чтобы она остановилась, но она этого не сделала, и пианино с грохотом и треском пролетело через весь дом и вылетело на улицу через заднюю дверь. Затем оно застряло в кустах.

Папа выбежал к ней через дом.

«Да что ж ты наделала? Я же говорил – медленно!» – охал и причитал он.

«Да ехала-то всего тридцать пять километров в час, – оправдывалась мама. – Если я так медленно еду по трассе, ты начинаешь нервничать!» Она обернулась и увидела остатки пианино: «Упс!»

Мы думали о том, как затащить пианино назад в дом с обратной стороны, но потом передумали, потому что рельсы с другой стороны дома не позволяли подогнать туда машину. Так что фортепьяно осталось стоять в кустах. Когда маму посещало вдохновение, она выходила на улицу и играла под открытым небом. «Даже самым известным пианистам не часто выпадает удача поиграть на открытом воздухе, – говорила она. – При этом соседи могут совершенно бесплатно насладиться искусством».

Папа нанялся электриком на баритовую шахту. Он уходил на работу рано и возвращался тоже рано, поэтому вечером мы вместе играли. Папа научил нас играть в карты. Он показал нам, как надо блефовать в покере – не дрогнув ни одним мускулом на лице, что у меня не очень хорошо получалось. Папа говорил, что мое лицо можно читать как открытую книгу. Несмотря на то, что я плохо блефовала, некоторые игры я все-таки выигрывала, потому что излишне возбуждалась от весьма средних карт, которые мне сдавали, например, от пары пятерок, что сильно сбивало с толку Лори и Брайана, которые, глядя на мое ликование, думали, что у меня одни тузы. Кроме этого, папа придумывал новые игры. Он делал два утверждения, и мы должны были или ответить на вопрос об этих утверждениях, или сказать: «У меня недостаточно информации» и объяснить, почему.