Текст книги "Замок из стекла"

Когда папа в тот вечер вернулся домой, родители сильно поругались. Мама кричала, что устала от того, что ее винят в том, что все идет наперекосяк. «Как все это превратилось в мою проблему? Почему ты не помогаешь? Ты весь день сидишь в клубе Owl. Ты ведешь себя так, будто забота о семье не твоя ответственность!»

Папа объяснял, что он пытается заработать денег. Несколько проектов уже близки к осуществлению. Сложность заключалась в том, что для завершения проектов нужны деньги. Вокруг Бэттл Маунтин залегало много золота, но оно было в руде, которую надо было обрабатывать. Золото не валялось в чистых слитках, поэтому Искатель оказался бесполезным изобретением. Папа разрабатывал идею отделения золота из руды при помощи раствора цианида. Все упиралось в деньги. Папа попросил маму занять денег у ее матери.

«Ты хочешь, чтобы я снова унижалась и просила денег у матери?» – спросила мама.

«Черт побери, Роз-Мари! Мы же вернем деньги! Попроси ее вложить в наше предприятие!»

Бабушка периодически давала нам взаймы деньги, но, по словам мамы, ей это уже порядочно надоело. Бабушка говорила, что если мы не в состоянии себя обеспечить, то нам надо перебираться в ее дом в Финиксе.

«Может быть, нам так и следует поступить», – размышляла мама.

Папа разозлился: «Ты считаешь, что я не в состоянии обеспечить нашу семью?»

«Ты бы у детей это спросил», – ответила мама.

Мы сидели по лавкам вдоль стены. Папа повернулся ко мне. Я уставилась в пол.

Спор родителей продолжился на следующий день. Мы лежали в своих коробках на первом этаже и слушали, как папа с мамой ругаются этажом выше. Мама говорила, что ситуация стала настолько серьезной, что есть совершенно нечего. Был маргарин, да и тот исчез. Она устала от папиных пустых обещаний и смешных планов.

Я повернулась к Лори, которая читала книжку: «Скажи им, что нам нравится есть маргарин, и может быть, они перестанут ругаться».

Лори только отрицательно покачала головой: «Нет, мама решит, что мы заступаемся за папу. Пусть сами между собой разберутся».

Я понимала, что Лори права. Надо было как обычно делать вид, что ничего не происходит, и мама с папой сами помирятся. Родители обсудили маргарин, а потом папа начал говорить, что некоторые мамины картины были просто отвратительными. Потом они стали спорить, кто виноват в том, что мы дошли до жизни такой. Мама заявила, что папе надо найти новую работу, на что он ответил, что у него нет желания «пахать на какого-то дядю», а на работу может устроиться и сама мама. У нее, в конце концов, есть диплом учителя. Она может работать вместо того, чтобы сидеть дома и рисовать картины, которые никто не покупает.

«Ван Гог, между прочим, тоже не продал ни одной своей картины! Я художник», – оправдывалась мама.

«Хорошо, тогда перестань жаловаться. Или иди и торгуй своим телом в «Зеленом фонаре», – заявил папа.

Крики и ругань родителей были слышны даже на улице. Мы переглянулись, вышли на улицу и начали строить замки из песка для скорпионов. Мы решили, что, если будем вести себя так, как будто ничего не происходит, тогда и соседи решат, что все в порядке.

Однако крики родителей продолжались и становились громче, и соседи стали собираться на улице перед нашим домом. Некоторые вышли посмотреть, что происходит, из любопытства. Для обитателей Бэттл Маунтин не было секретом, что наши родители ругаются, но происходившая сцена затянулась, и люди стали подумывать о том, не пора ли разнять наших родителей. Один из соседей сказал: «Пусть сами разбираются. Нам не стоит вмешиваться, у нас нет на это никаких прав». Но никто не разошелся. Люди продолжали сидеть в своих автомобилях и облокачиваться о заборы, словно они пришли в кинотеатр.

Вдруг из окна второго этажа вылетела одна из маминых картин, за которой последовал мольберт. Люди на улице отошли подальше, чтобы в них ничего не попало. Потом из окна появились мамины ноги, а затем и она сама. Она болтала ногами и свешивалась со второго этажа. Папа держал ее за руки, а мама пыталась ударить его в лицо.

«Помогите! – заорала мама. – Убивают!»

«Черт подери, Роз-Мари, залезай назад», – кричал папа.

Мама свешивалась из окна второго этажа и раскачивалась. Ее желтое платье задралось и на общее обозрение предстало ее не первой свежести нижнее белье. Я начала побаиваться, что мамины трусы свалятся. Стоящие внизу люди заволновались, а дети решили, что мама похожа на висящую на дереве обезьяну, и начали чесать у себя под мышками и издавать крики, имитирующие обезьяньи. Лицо Брайана потемнело, и его кулаки стали сжиматься и разжиматься. Я тоже хотела заступиться за маму, но решила не вмешиваться и удержала Брайана.

Мама болтала ногами так сильно, что слетел один ботинок. Папа мог отпустить маму, или они могли оба упасть вниз. Лори посмотрела на нас, сказала «Пошли!» – и мы вбежали в дом, поднялись по лестнице и уцепились за папины ноги для того, чтобы он не упал вместе с мамой. В конце концов, папа затащил маму в комнату.

«Он пытался меня убить, – всхлипывала мама. – Ваш папа хочет меня убить».

«Я ее не толкал. Клянусь богом, не толкал. Она сама прыгнула», – оправдывался папа. Он вздымал руки к небу, доказывая свою невиновность.

Лори утерла слезы с маминого лица.

«Все в порядке», – снова и снова повторяла я.

На следующее утро мама не стала залеживаться в постели, как обычно, а встала рано и вместе с нами пошла в школу. Она пришла наниматься на работу, и ее приняли. У мамы был диплом учителя, а учителей в Бэттл Маунтин не хватало. Папа говорил, что учителя, работающие в этом городе, – не лучшего десятка. Незадолго перед тем уволили миссис Пейдж, которую директор увидел в коридоре с заряженным ружьем. Миссис Пейдж оправдывалась, что хотела мотивировать учеников лучше делать домашние задания, но этот аргумент ей не помог.

Преподаватель из Лориного класса исчез приблизительно в то же время, и маме дали тот класс, где училась моя старшая сестра. Наша мама очень понравилась ученикам, потому что считала, что правила и дисциплина только мешают в обучении и воспитании детей, которым надо предоставить максимальную свободу. Мама не обращала внимания на то, что ученики опаздывают и не выполняют домашние задания. Если какой-нибудь школьник устраивал сцену, мама не возражала, лишь бы при этом никто не страдал физически.

Мама постоянно обнимала своих учеников и говорила им, какие они умные и замечательные. Мексиканским детям она внушала, что они такие же равноправные будущие граждане, как и дети из белых семей. Ученикам индейского происхождения (у нас были апачи и навахо) она говорила, что они должны гордиться своими корнями. Благодаря маминой поддержке отстающие и проблемные ученики начали хорошо заниматься и нормально себя вести. Они буквально ходили по пятам за мамой по школе словно щенята.

Несмотря на то что ученики ее обожали, мама ненавидела преподавательскую работу. Из-за работы маме пришлось оставить Морин, когда той еще не исполнилось и двух лет, и доверить ее женщине, муж которой сидел в тюрьме за продажу наркотиков. Мамина мама была учительницей и настояла, чтобы дочь получила диплом преподавателя, дабы найти работу, если ее планы в области искусства не осуществятся. Мама злилась на бабушку Смит за то, что та в нее не верила. По ночам мама ворочалась и бормотала во сне. Как-то утром она сделала вид, что заболела, и все мы уговаривали ее встать, одеться и идти на работу.

«Я уже взрослая женщина, – возражала мама. – Почему я не могу жить так, как мне нравится?»

«Преподавательская работа – очень почетная и нужная. Ты постепенно привыкнешь», – возражала ей Лори.

Директор школы мисс Бити и многие учителя считали маму ужасным преподавателем. Они заглядывали в класс, который вела мама, и с удивлением смотрели на то, как ученики занимаются своими делами или играют в то время, как мама что-нибудь им объясняет.

Мисс Бити, которая носила очки на цепочке вокруг шеи и раз в неделю делала себе прическу в салоне города Виннемукка, заявила, что мама должна следить за дисциплиной в классе. Директриса потребовала, чтобы в мамином классе было чисто и убрано, чтобы мама предоставляла ей план работы на неделю и регулярно проверяла домашние задания своих учеников. Но мама была не из разряда хорошо организованных: она теряла домашние задания учеников и постоянно путалась в своем плане работы на неделю.

Директриса пригрозила, что уволит маму, и мы с Брайаном и Лори решили маме помогать. После занятий я приходила в мамин класс, вытирала доску и собирала с пола мусор. Вечерами Лори, Брайан и я проверяли домашние задания учеников маминого класса. Мама доверяла нам проверку тех заданий, где надо было выбрать правильный ответ из нескольких возможных, и задания с альтернативой «правильно-неправильно», а также все те, где надо было вставить пропущенное в предложении или в математическом уравнении. Сочинения мама проверяла сама, потому что здесь не существует единственно правильного ответа. Мне нравилось проверять домашние работы. Мне было приятно, что я могу делать то, за что взрослые получают деньги. Лори помогала маме составлять планы работы на неделю. Она следила за тем, чтобы все графы были аккуратно и правильно заполнены, а также проверяла мамину грамматику и все домашние задания по математике.

«Мама, слово Halloween пишется с двумя «l», – говорила Лори, – и с двумя e, а вот в конец слова буквы «e» нет».

Мама поражалась знаниям Лори. «Представляешь, Лори учится на одни «пятерки», – однажды сказала она мне.

«И я тоже учусь на одни «пятерки», – заметила я.

«Да, но тебе приходится работать, а у Лори талант», – ответила мама.

Она была совершенно права. Лори была просто гениальной. Мне кажется, что Лори очень нравилось помогать маме в ее работе. Лори не любила подвижные игры и не ходила со мной и Брайаном в пустыню. Ей нравилось что-нибудь рисовать на бумаге карандашом. Когда Лори заканчивала, они с мамой сидели за столом и рисовали друг друга или просматривали журналы, вырезая из них фотографии животных, пейзажи и людей с морщинистыми лицами для архива сюжетов, которые мама может потом нарисовать.

Лори понимала маму лучше нас с Брайаном. Ее совершенно не смущало то, что, когда мисс Бити зашла в мамин класс, мама вызвала Лори к доске и отлупила линейкой.

«Да как же все это произошло? Зачем мама тебя побила?» – спрашивала я Лори после этого события.

«Ей надо было кого-то наказать, чтобы успокоить директрису, и она не хотела бить чужого ребенка», – ответила сестра.

Когда мама начала преподавать, я думала, что мы сможем позволить себе новую одежду, завтраки в школьном кафетерии или даже приобретение общей фотографии класса. (Раньше родители никогда не платили за общую фотографию класса.) Но хотя мама получала зарплату, и в том году моей фотографии с классом у нас не появилось. Может быть, даже к лучшему. Мама где-то прочитала, что майонез полезен для волос, и в день, когда мой класс должны были фотографировать, намазала им мне волосы. Однако мама забыла, что майонез надо потом смывать, поэтому на фотографии мои волосы выглядят как масляный панцирь.

Кое-что, тем не менее, улучшилось. Несмотря на то, что папа уволился, мы продолжали жить в здании бывшей железнодорожной станции, потому что желающих туда переехать было немного. У нас в холодильнике была еда, по крайней мере, почти до конца месяца. Однако холодильник пустел перед маминой зарплатой, потому что родители так и не освоили искусства рачительного ведения семейного бюджета.

Правда, с выходом мамы на работу появились новые проблемы. Папа был не против того, что мама приносит деньги в семью, но считал, что их надо передавать ему, как человеку, отвечающему за ведение хозяйства. Он убеждал маму, что управление финансами – мужское занятие. Ему нужны были деньги для проведения экспериментов по добыче золота из руды.

«Единственный эксперимент, которым ты занимаешься, сводится к изучению действия алкоголя на печень и нервную систему», – заявила мама. Но ей было сложно отказать папе. Видимо, у нее не хватало для этого силы воли. Когда мама начинала спорить с папой, он уговаривал ее, хитрил, запугивал и добивался своего не мытьем, так катаньем. Понимая свою слабость, мама прибегла к новой тактике. Она начала затягивать и откладывать. Она говорила папе, что не обналичила чек, делала вид, что забыла чек в школе, или прятала его до тех пор, пока могла незаметно ускользнуть в банк. После этого она делала вид, что потеряла деньги.

Папа начал приезжать в день получки к школе и ждать маму в автомобиле. Мама садилась в автомобиль, и он отвозил ее в Виннемукку, где находился банк. В тот день папа, как ястреб, не спускал с мамы глаз. Папа желал идти в банк с мамой. Мама старалась брать с собой в банк нас, чтобы успеть дать нам немного денег до того, как отдать папе. В машине папа открывал мамину сумочку и забирал деньги.

Один раз во время посещения банка мама вошла в банк без папы, который не мог найти место для парковки. Когда она вышла из банка, на ней не было одного носка. «Жаннетт, я дам тебе носок. Пожалуйста, спрячь его, – сказала мне мама, подмигивая, как только села в автомобиль. Она вынула из бюстгальтера перевязанный посередине носок. – Спрячь его получше, а то ты сама знаешь, какая у нас с носками проблема. Когда они нужны, никогда не найдешь».

«Роз-Мари, черт подери, не надо держать меня за идиота», – вспылил папа.

«Что? – мама всплеснула руками. – Мне уже нельзя дочери носок дать?» Мама еще раз подмигнула мне.

В Бэттл Маунтин папа настоял на том, чтобы мы отметили зарплату в клубе Owl. Он заказал стейки, которые были такими вкусными, что все мы забыли о том, что тратим на них столько денег, сколько нам хватило бы на неделю, если покупать продукты в магазине. Когда настало время платить по счету, папа, улыбаясь как крокодил, сказал мне: «Можно на минуточку занять твой носок?»

Я обвела взглядом сидящих за столом. Никто, кроме папы, не смотрел мне в глаза. Я передала папе носок. Мама печально вздохнула и продолжила собирать в сумочку объедки с нашего стола. Чтобы показать, кто в доме хозяин, папа щедро оставил официантке десять долларов на чай, но мама, выходя из-за стола, прикарманила банкноту.

Вскоре после этого деньги снова закончились. Папа отвозил нас с Брайаном в школу и обратил внимание на то, что у нас нет коробок с ланчем.

«А где ваш ланч?» – спросил он.

Мы переглянулись и молча пожали плечами.

«В доме нет никакой еды», – наконец ответил Брайан.

Папа устроил громкую сцену, словно эта информация оказалась для него неожиданной новостью.

«Черт подери, Роз-Мари снова тратит деньги на свои художественные принадлежности! – пробормотал он словно про себя. Потом громко сказал: – Мои дети не будут голодать! – и чуть позже, когда мы уже вышли из машины: – Ребята, ни о чем не волнуйтесь».

Во время обеда мы сидели с Брайаном в кафетерии. Я делала вид, что помогаю ему с домашней работой, чтобы никто не задавал вопросов, почему мы не едим. Неожиданно в дверях появился папа с пакетом продуктов и начал осматривать зал, ища нас взглядом. «Мои дети забыли утром взять с собой обед», – громко заявил он учительнице, которая в тот день была дежурной по кафетерию. Он поставил пакет на наш стол и вынул из него батон хлеба, упаковку колбасы в пластике, банку майонеза, пакет апельсинового сока, два яблока и два шоколадных батончика.

«Разве я вас когда-нибудь в жизни подводил?» – спросил он Брайана, повернулся и вышел.

«Подводил», – тихим голосом ответил вслед ему Брайан.

«Папе пора опомниться и начать что-то зарабатывать», – сказала Лори, глядя в пустой холодильник.

«Он зарабатывает на «халтурах», – оправдывала я папу.

«Он больше тратит на алкоголь», – заметил Брайан. (У него появился перочинный нож, а вместе с ним и новая привычка – теперь, когда он что-то обдумывал, то нервно строгал и обстругивал кусочки дерева.)

«Да не на алкоголь он тратит, а на исследования, как добыть золото из руды», – не унималась я.

«Ему не надо ничего исследовать, там и так все известно», – сказал Брайан. Они с Лори засмеялись. Я больше чем они понимала папину ситуацию, потому что со мной он ее обсуждал чаще, чем с другими членами семьи. Мы по-прежнему вдвоем с папой ходили в пустыню ловить Чертика, хотя мне уже исполнилось семь лет и я уже переставала верить в эту сказку. Папа рассказывал мне о своих планах, показывал свои расчеты и карты земной коры, где были отмечены слои залегания золота.

Папа говорил мне, что я – его любимый ребенок, и просил не рассказывать об этом секрете брату и сестрам. Папа повторял: «Дорогая, иногда мне кажется, что ты единственная, кто меня понимает и верит в меня. Пожалуйста, продолжай в меня верить, мне без этого очень плохо». Я обещала ему, что всегда буду в него верить. И дала себе в этом слово.

Через несколько месяцев после того, как мама стала работать учительницей, мы с Брайаном проходили мимо «Зеленого фонаря». Солнце садилось, и облака в небе окрасились в пурпурный цвет. Температура быстро падала, что всегда происходило в пустыне после захода солнца. На веранде «Зеленого фонаря» стояла женщина, на плечах которой была накинута шаль, и курила сигарету. Женщина помахала рукой Брайану, но он не ответил на ее приветствие.

«Брайан, привет! Это я, дорогой! Джинджер!» – выкрикнула она.

Брайан продолжал ее игнорировать.

«Кто это такая?» – спросила я.

«Да так, одна из папиных подружек. Глупая, как пробка», – ответил Брайан.

«Почему ты называешь ее глупой?»

«Да она знает не всех героев из комикса «Солдат-растяпа»,[24]24
  Sad Sack – американский комикс о солдате недотепе, созданный во время Второй мировой войны сержантом Джорджем Бейкером. – Прим. перев.


[Закрыть] – ответил Брайан.

Он рассказал мне, как однажды на день рождения папа привел его в аптеку и разрешил выбрать себе подарок. Брайан выбрал комикс «Солдат-растяпа». Потом они пошли в отель «Невада» рядом с клубом Owl. Там они пообедали с Джинджер, которая громко смеялась и постоянно трогала руками папу и Брайана. После этого они поднялись по лестнице в номер отеля. В этом номере было две комнаты – небольшая гостиная и спальня. Папа с Джинджер закрылись в спальне, а Брайан остался в гостиной и читал комикс. Потом папа с Джинджер вышли, и она уселась рядом с Брайаном, который не отрывал глаз от комикса, хотя успел его уже два раза прочитать. Джинджер заявила, что обожает «Солдата-растяпу», и папа заставил Брайана подарить Джинджер комикс, обосновав это тем, что так ведут себя настоящие джентльмены.

«Это был мой комикс! – возмущался Брайан. – Она просила меня прочитать слова, написанные большими буквами. Представляешь, она взрослая, а не умеет читать!»

Брайан был настолько плохо настроен по отношению к Джинджер, что я заподозрила, что дело далеко не только в комиксе. Я подумала о том, что Брайан разгадал секрет, чем занимаются женщины в «Зеленом фонаре». Может быть, Брайан понял, почему мама называла всех обитательниц «Зеленого фонаря» плохими. «Ты знаешь, чем занимаются в «Зеленом фонаре»?» – спросила его я.

Брайан только уставился прямо вперед, в далекие горы на горизонте на фоне быстро темневшего неба. Потом он покачал головой. «Она хорошо зарабатывает, – сказал он. – Так пусть сама себе комиксы покупает».

Некоторые любили шутить по поводу Бэттл Маунтин. Одна известная газета, которую издают на восточном побережье страны, однажды устроила конкурс с целью найти самый некрасивый и богом забытый город во всей стране, в результате которого назвала Бэттл Маунтин бесспорным победителем. Не буду утверждать, что и сами жители города очень сильно его любили. Они показывали на большой желто-красный указатель на бензозаправке Shell, где сгорела первая буква, и не без гордости говорили: «Вот где мы живем – в аду!»[25]25
  англ. hell – ад.


[Закрыть]

Лично я чувствовала себя в Бэттл Маунтин совершенно счастливой. Мы прожили в городе почти год, и я постепенно начинала считать его своим домом. Раньше мы часто переезжали, и я не успевала освоиться в городах, в которых мы жили. Папа был близок к окончанию работы над процессом извлечения золота из породы при помощи цианида, мы с Брайаном проводили время в пустыне, Лори с мамой рисовали и читали, а Морин с шелковистыми белыми волосами бегала без подгузников и играла со своими выдуманными друзьями. Мне казалось, что мы уже никуда не будем убегать темными ночами.

Сразу после того, как мне исполнилось восемь лет, в наш район перебрались Билли Дил со своим отцом. Билли был на три года меня старше. Он был высоким, худым, и его русые волосы были подстрижены бобриком. Нельзя сказать, что Билли был красавцем. Его голова с одной стороны была плоской. Берта Уайтфут, которая жила в сарае рядом с нами и держала у себя на огороженном забором участке пятьдесят собак, говорила, что это от того, что мама Билли не переворачивала его, когда он был младенцем. Билли лежал на одном боку, и одна сторона его головы стала плоской. Это можно было заметить, только когда смотришь на Билли анфас, но Билли был словно ртуть – он ни секунды не сидел на месте, – поэтому заметить этот дефект было непросто. Свои сигареты Marllboro он хранил в подвернутом рукаве майки, а зажигал их Zippo с картинкой, где красовалась согнувшаяся пополам голая женщина.

Билли с отцом жили в сарае из гофрированного железа и промасленного картона около железнодорожных путей. Билли никогда не говорил о своей матери и давал всем понять, что не собирается обсуждать эту тему, поэтому я не знала, умерла она или ушла из семьи. Отец Билли работал на баритовых разработках и все вечера проводил в клубе Owl, поэтому у мальчика было более чем достаточно свободного времени без присмотра взрослых.

Берта Уайтфут называла Билли «дьяволом с бобриком» и «грозой всего района». Она утверждала, что он поджег пару ее собак и содрал шкуру с нескольких местных кошек, после чего прикрепил их тушки на веревке для сушки белья, чтобы они высохли на солнце. Билли сказал, что Берта просто врет. Я не знала, кому верить. Билли был настоящим малолетним преступником и сидел в воспитательном центре в Рино за воровство в магазинах и за то, что поджигал автомобили. После появления в Бэттл Маунтин Билли начал ходить за мной по пятам и говорить всем, что я его пассия.

«И не мечтай!» – кричала я в таких случаях, хотя такое его отношение мне льстило.

Через несколько месяцев после появления в городе Билли сказал, что хочет показать мне что-то очень смешное.

«Если это освежеванная кошка, то не стоит», – сказала я.

«Нет, совсем не кошка, – ответил он. – Это действительно очень смешная вещь. Я обещаю, что ты будешь смеяться. Если, конечно, не испугаешься».

«Конечно, не испугаюсь», – заверила его я.

Веселуха, которую Билли хотел мне показать, находилась у него дома. Внутри дома все было темно и пахло мочой. Его квартира была еще более неряшливой, чем наша, но совсем в ином роде. В нашем доме было полно всяких самых разных вещей: книг, бумаги, художественных принадлежностей, картин, инструментов, деревяшек и разноцветных статуй Венеры Милосской. В доме Билли не было ничего. Не было даже мебели из кабельных катушек. В его квартире была всего одна комната, где два матраса лежали перед телевизором. На стенах ничего не висело. С потолка свисали лампочка без абажура и несколько липких лент для мух, так густо покрытых мертвыми насекомыми, что поверхности самой ленты не было видно. На полу валялись пустые бутылки из-под пива и виски. На одном из матрасов лежал и храпел отец Билли. Его рот был открыт, и мухи бегали у него по густой щетине на щеках. На уровне от паха до колен штаны и матрас были мокрыми. Ширинка была расстегнута, и из нее вываливался огромный пенис. Я посмотрела на все это и потом спросила: «А что здесь смешного?»

«Разве не видно? – Билли показал на своего отца. – Он описался!»

Я почувствовала, что краснею: «Нельзя смеяться над собственным отцом».

«Ой, перестань, – ответил Билли. – Даже не пытайся доказывать, что ты лучше меня. Твой папашка такой же алкоголик, как и мой».

В тот момент я люто ненавидела Билли. Я хотела рассказать ему про Хрустальный дворец и все то, что отличало моего папу от его отца, но поняла, что Билли этого не поймет. Я повернулась и хотела выйти из его квартиры, но потом остановилась:

«Мой папа совсем другой! Когда он отключается, он никогда не писается под себя!»

Тем вечером за ужином я рассказала о квартире Билли и его отце.

Мама отложила вилку в сторону: «Ты меня расстраиваешь. В тебе есть хоть капелька сострадания?»

«А что его жалеть? Он малолетний преступник!» – ответила я.

«Ребенок не может родиться малолетним преступником, – сказала мама. – Малолетними преступниками их делает жизнь, потому что таких детей никто не любит. Дети, которых не любят, вырастая, становятся убийцами и алкоголиками». Мама внимательно посмотрела на папу и потом сказала, что я должна быть мягче с Билли. «У него нет тех преимуществ, которыми пользуетесь вы».

Несколько дней спустя я сказала Билли, что буду дружить с ним, но только если он перестанет смеяться над своим и моим отцом. Билли обещал. Тем не менее он пытался сделать меня своей подружкой. Он говорил, что будет меня защищать и покупать мне дорогие подарки. И если я не стану его пассией, то сама потом об этом пожалею. Я ответила, что, если он не хочет дружить со мной, пусть не дружит, а я его в любом случае не боюсь.

Прошла неделя. Вместе с ребятами из нашего района мы жгли костер в большой железной бочке для мусора. Мы подбрасывали в бочку куски резиновых шин и смотрели, как черный дым поднимается к небесам.

Билли подошел ко мне и дернул за руку, показывая, что хочет, чтобы мы отошли от группы детей. Он залез в карман и вынул серебряное кольцо с бирюзой. «Это тебе», – сказал он.

Я рассмотрела кольцо. У мамы была большая коллекция индейских серебряных украшений с бирюзой, которые хранились у бабушки в Финиксе, чтобы папа их не заложил. Среди этих украшений были очень старые и ценные. Представители музея города Финикса даже хотели купить у мамы некоторые экземпляры. Во время посещения бабушки мама разрешала нам с Лори примерять тяжелые ожерелья и пояса с ракушками. Кольцо Билли было очень похоже на кольца из маминой коллекции. Я прикоснулась к серебру языком, как меня учила мама, и почувствовала слегка горьковатый привкус настоящего серебра.

«Ты где его взял?» – спросила я.

«Оно принадлежало моей матери», – ответил Билли.

Кольцо было действительно красивым. Темный камень бирюзы овальной формы был закреплен на тонком и изящном кольце. Мне уже давно никто не дарил подарков, если не считать планеты Венеры.

Я надела кольцо на палец. Оно было слишком большим, но я могла намотать на палец нитку, как это делали девочки из моей школы, чтобы носить кольца, которые им подарили их парни. Однако я опасалась, что если я возьму кольцо, то Билли будет считать меня своей подружкой, а если я начну это отрицать, он просто покажет на кольцо. Но с другой стороны, я подумала, что мама это одобрит: ведь я поддерживаю Билли, принимая его подарок. Я решила пойти на компромисс.

«Я его возьму, но носить не буду», – сказала я.

Билли расплылся в улыбке.

«Но не мечтай о том, что я стану твоей подружкой! – предупредила его я. – И это совершенно не значит, что мы можем целоваться».

Я никому не рассказала о кольце, даже Брайану. Днем я носила его в кармане, а ночью прятала в одежде на дне картонной коробки, в которой спала.

Но Билли начал всем рассказывать о том, что подарил мне кольцо. Он хвастался перед детьми: мол, как только мы вырастем, обязательно поженимся. Когда я об этом узнала, очень пожалела о том, что приняла его подарок. Я поняла, что должна вернуть ему кольцо. Но все откладывала. Каждое утро я обещала себе, что выполню это, но никак не могла отдать кольцо. Оно было таким красивым.

Через пару недель я играла в прятки с ребятами. Я нашла идеальное место, где можно спрятаться: небольшой сарай для инструментов в зарослях полыни. В том сарае еще никто не прятался. Тот, кто водит, заканчивал считать, как вдруг дверь сарая, где я спряталась, открылась, и в него влез Билли. Он вообще не участвовал в нашей игре.

«Эй, не надо здесь прятаться. Найди себе другое место», – сказала ему я.

«Слишком поздно, он уже почти закончил считать», – ответил Билли.

Он залез внутрь. Сарай был очень маленький, в нем едва помещался один человек. Я Билли об этом ничего не сказала, но немного испугалась того, что мы оказались так близко. «Здесь нет места! – прошептала я. – Тебе надо уходить».

«Да ладно, поместимся», – успокоил меня Билли. Его ноги прикасались к моим ногам. Он был так близко, что я чувствовала его дыхание.

«Здесь нет места! И не дыши мне в лицо», – сказала я.

Он сделал вид, что меня не слышит. «Ты в курсе, чем в «Зеленом фонаре» занимаются?» – спросил Билли.

Я слышала, как «водящий» бежал за каким-то ребенком. «Конечно, знаю», – ответила я Билли.

«И чем?»

«Женщины заботятся о мужчинах».

«А как именно они это делают? – не унимался Билли. – Вот видишь, ничего ты не знаешь».

«Знаю».

«Ну так скажи!»

«Иди отсюда и найди свое собственное место, где будешь прятаться».

«Сначала они их целуют, – сказал Билли. – А ты когда-нибудь кого-то целовала?»

Солнечные лучи проходили сквозь щели в стенах сарая, и я четко видела разводы грязи на его шее.

«Много раз».

«А кого?»

«Папу».

«Папа не считается. И никто из членов семьи не считается. И надо обязательно глаза закрывать. Если с открытыми глазами, то поцелуй не считается», – сказал Билли.

Я сказала ему, что все это полная чушь. Если глаза закрыть, то не видишь, кого целуешь.

Билли возразил мне, что я вообще ничего не понимаю в отношениях мужчин и женщин. Он сказал, что некоторые мужчины, когда целуют женщин, вонзают в них ножи. Особенно в тех женщин, которые не хотят целоваться. Он сказал, что такого он со мной никогда делать не будет, и придвинулся еще ближе.

«Закрой глаза», – сказал Билли.

«Ни за что».

Билли схватил меня за волосы и засунул язык мне в рот. Я почувствовала омерзение и отталкивала его, но он был сильнее. В конце концов, он оказался на мне и засунул руку мне в шорты. Свободной рукой он начал расстегивать свои штаны. Я дотронулась рукой до места у него между ног и, хотя я никогда там никого не трогала, я тут же поняла, что это такое.

Папа всегда советовал мне в подобных ситуациях ударить коленом мальчика в пах, но я не могла этого сделать. Поэтому я укусила Билли за ухо. Он закричал от боли и ударил меня по лицу так сильно, что у меня из носа хлынула кровь.

Дети услышали шум и сбежались к сараю. Дверь сарая открыли, и мы с Билли выползли наружу.

«Я ее поцеловал!» – орал Билли.

«Нет, не целовал! Он врет! Мы подрались!»

Он врун, думала я весь день. Я его не целовала. В любом случае мои глаза оставались открытыми, поэтому поцелуй не считается.