Текст книги "Крадущийся тигр, затаившийся дракон. Меч судьбы"

Глава 5

Накануне семнадцатилетия Вэй-Фана к нему в комнату зашла его мать, пряча руку в муфте из лисьего меха. Он почувствовал, что царапины на щеке саднят до сих пор. Она держалась скованно, видно было, разговор с сыном требовал от неё усилий. Натянуто улыбаясь, она видела отражение своей тоски в глазах юноши.

– Завтра – твой день рождения. Я приказала приготовить особое блюдо.

– Лапшу долголетия? – вздохнул он.

Это каждый раз была лапша долголетия.

– Да, – кивнула мать и села рядом. – Сожалею, что тогда ударила тебя.

Вэй-Фан кивнул.

– Останется ли между нами всё по-прежнему?

– Я не понимаю вас, матушка.

– Хочу, чтобы ты снова стал моим милым мальчиком.

– Я уже не мальчик.

– Увы, – с грустью согласилась она, уходя в себя. – Как быстро ты вырос…

* * *

На следующий день он посетил мать в Красных покоях. У неё с визитом были две дамы. Тем утром Вэй-Фан дополнил своё простое ученическое платье новой курткой, собственноручно вышитой матерью. Он чувствовал себя в ней неловко, однако тепло поблагодарил мать. Они все сели вокруг стола. Мать взяла палочки и принялась за лапшу, её примеру последовали подруги.

– Ешь! Ешь, Вэй-Фан! – радостно восклицали они.

Их принуждённое веселье тяготило юношу. Одна из дам взяла его пиалу, другая до краёв наполнила её длинной белой лапшой, сдобренной подливой из баранины. Вэй-Фан благодарственно поклонился матери и дамам. Те нетерпеливо oжидали, когда он наконец приступит к еде.

– Ах, как же он будет хорош, когда женится! – сказала одна гостья.

– Благодарю вас, вы правы, – произнесла его мать с некоторой запинкой.

– Женюсь? Я? – вскинулся было Вэй-Фан, но мать торопливо замахала на него рукавом.

– Не слушай их, сынок! Обычные женские пересуды и ничего более. Впрочем, я недавно сама подумала, что надо бы нам попросить тётушку Ма быть твоей свахой.

Тётушка Ма улыбнулась одними уголками губ, слегка обнажив прокуренные чернёные зубы. Она казалась Вэй-Фану тощей ведьмой из сказок: седые волосы сильно стянуты в пучок на затылке, постоянно шевелящиеся узловатые пальцы, огромные выпуклые глазищи и воронья улыбка.

Старуха оценивающе взглянула на молодого человека. Вэй-Фан почувствовал себя гусём на рынке, которого ощупывает кухарка, чтобы определить, достаточно ли тот откормлен. Он вежливо, но отстранённо улыбнулся ей. Тётушка Ма всё поняла и нахмурилась.

– Мать лучше знает, что тебе нужно. Ты с этим согласен? – спросила она.

Вэй-Фан кивнул. Ведьма вновь вперилась в него долгим пронизывающим взглядом, после чего обратилась к матери:

– Любящий сын, говорите?

– Очень любящий, – решительно подтвердила та. Тётушка Ма саркастически покосилась на неё.

– Слушается ли он старших?

– Всегда!

– Не играет ли в азартные игры?

– Ну что вы!

– Опиум курит?

– Даже не пробовал.

– А не посещает ли певичек на Аллее Пипы[1]1
  Пипа – китайский четырёхструнный щипковый музыкальный инструмент, напоминающий лютню.


[Закрыть]?

Вэй-Фан возмущённо уставился на мать, но та с достоинством ответила и на этот щекотливый вопрос.

– Разумеется, нет! – отрезала она, ни на секунду не запнувшись.

– Хм-м-м… – Сваха снова посмотрела на юношу и отхлебнула чаю. – В какой день он родился?

Госпожа Фан вдруг умолкла. Словно почуяв неладное, тётушка Ма воззрилась на неё:

– Как, вы не помните? Это плохо. Гороскопы совершенно необходимы. Если я не смогу составить его гороскоп, как же, скажите на милость, мне подбирать девушку, которая станет ему подходящей парой? Горе, если поженить людей, чьи судьбы различны. Всё равно что оставить козла охранять капусту.

– Конечно же я помню! – воскликнула наконец мать Вэй-Фана. – Кому и знать, как не мне, верно? Это произошло зимой, ровно шестнадцать[2]2
  Следуя старинной традиции, все жители Китая добавляют год к своему возрасту в день Нового года: когда ребёнок рождается, считается, что ему уже 1 год.


[Закрыть] лет назад. На двадцать восьмой день одиннадцатой луны года Змеи, – аккурат в празднование десятилетия правления императора Гуансюя. Вэй-Фан родился вечером, уже после заката. А вот в который час… Нет, боюсь, сейчас мне уж не припомнить.

По мере того, как она вспоминала различные детали, госпожа Фан выглядела всё более уверенно. В углу комнаты сидела, низко опустив голову, служанка Ван, вышивая милующихся уточек на праздничном покрывале. Вэй-Фан нутром почувствовал, что в рассказе что-то не так.

Пока женщины разговаривали, юноша вяло ковырял лапшу. Впрочем, под их любопытными взглядами ему пришлось съесть её до последней крошки. Есть приходилось осторожно, чтобы ни в коем случае не порвать ни единой лапшинки. Плохая примета, если у именинника рвётся лапша долголетия. Сваха чуть ли не в рот ему заглядывала, скаля чёрные зубы.

– Что же, есть у меня на примете подходящая вам девушка, – напоследок сказала она.

* * *

Вечером того же дня Вэй-Фан и Цветок Сливы отправились на могилу мастера Чжана. Она знала, зачем они пришли, и едва сдерживалась. Юноша поклонился три раза, возжёг курения, спалил на их огне немного еды, бумажные «золотые слитки», «деньги» и «монеты», приобретённые в похоронной лавочке. Затем преклонил колени и произнёс молитву четырём ветрам.

– Мастер, вы знаете, что я – неблагодарный сын, – сказал юноша в конце. – Быть может, уже слишком поздно, однако я собираюсь сделать то, что вы мне советовали. Я найду себе нового учителя и постараюсь хоть отчасти исправить зло этого мира, чтобы он стал лучше, чем есть сейчас.

Он ещё раз поклонился, зажёг новые ароматические палочки и воткнул их в землю на могиле старого аптекаря. Ветер обыденно пел что-то своё в кедровой хвое. Вэй-Фан медленно поднялся и поклонился земле, небу и всем четырём ветрам.

* * *

– Пожалуйста, не надо! – просила Цветок Сливы, однако её нога совсем разболелась от долгого пути, и Вэй-Фан, видя её страдания, поднял девушку на закорки.

– Пустяки, вы же ничего не весите! – рассмеялся он.

Тени уже удлинились, когда они вернулись в аптеку.

– Зайдите, пожалуйста, у меня для вас кое-что есть, – застенчиво пригласила Цветок Сливы.

Она подтащила к стене табурет, кое-как влезла на него и достала с верхней полки старую корзину. Сдула пыль, потом начисто тряпкой вытерла крышку из лакированных прутьев.

– Если бы мастер Чжан был ещё жив, он наверняка сам отдал бы его тебе. Это его старое оружие.

Она вытащила из корзины свёрток и положила его на стол рядом с аптечными весами. Вэй-Фан размотал ткань: внутри находились три деревянные палки, соединённые железной цепью, они были тёмными и отполированными от долгого использования.

Сань-цзе-гунь! Трёхзвенные нунчаки, называемые ещё «свернувшимся драконом».

– Спасибо вам, госпожа! – Глаза Вэй-Фана загорелись. – Не знаю, как вас и благодарить.

С благоговением взял оружие в руки.

– Мастер Чжан как-то раз показывал их мне. Сказал, что такие нунчаки изобрёл Чжао Куан-Инь, основатель династии Сун. Взгляните, они сделаны из красного клёна, его древесина тяжела, но упруга. Каждое звено находится в полной гармонии с остальными двумя.

Он встал в позицию и начал быстро вращать сань-цзе-гунь, заводя их за спину. Несмотря на его неопытность, нунчаки приятно жужжали в воздухе. Вэй-Фан постарался припомнить всё, что старый мастер говорил ему об этом оружии.

«…Ими можно бить противника издалека, – объяснял старик, в то время как нунчаки с визгом рассекали воздух. – И подобравшись поближе. А вот теперь, смотри, – совсем вплотную! Удар! Набрасываем, например, на лошадиное копыто или ногу врага – и подтягиваем. Вот так! – Мастер Чжан внезапно шагнул вперёд и встал на ступню Вэй-Фана, удерживая его на месте. – Удар!»

Цветок Сливы отошла подальше, и Вэй-Фан смог двигаться свободнее. Каждый вечер перед сном он повторял слова учителя: «Отправляйся в Двенадцатиугольную пагоду. Там есть великие мастера, они тебя научат!»

Когда он наконец попрощался с девушкой, на Барабанной башне пробили уже закат. Цветок Сливы задержалась в дверях. Воротник её старой куртки был сильно вытерт. Вэй-Фан подумал, что, наверное, скромная семейная жизнь ему бы понравилась. Цветок Сливы была бы верной и любящей женой. Однако его душа стремилась к большему. К великим свершениям, жизни непредсказуемой и постоянно изменяющейся.

– Спокойной ночи, Вэй-Фан. – Она протянула к нему руки, словно не желая отпускать.

– Я дам вам о себе знать, – сказал он. – И вернусь великим воином!

– Хорошо, – согласилась девушка, подумав о том, сколько же ей придётся ждать. Внезапно она шагнула вперёд и нежно коснулась пальцем его щеки.

Вэй-Фан покраснел до кончиков ушей, а она оттолкнула его со словами:

– Ну, идите же! Мне будет не хватать вас. И не смейте возвращаться до тех пор, пока дух мастера Чжана не сможет вами гордиться!

Вэй-Фану стало грустно, когда он подумал, что идёт домой в последний раз.

Глава 6

Было уже за полночь. В окно светила луна. Мешок с пожитками почти ничего не весил. Что нужно молодому человеку, отправляющемуся в неизвестность? Немного еды, тёплая куртка, запасная пара обуви, кое-какие книги да кувшинчик рисового винца.

Вэй-Фан на цыпочках пересёк свой дворик, опасливо миновал родительский двор, затем – кухню, конюшню, свернул направо, в отцовский сад хризантем: горшков с цветами, убранных на зиму, там ещё не было.

Бум! Низко ударил барабан на башне. Звук раскатился над городом. Ток! – донеслось в ответ. Ток-ток! — стучал по деревянной палке ночной сторож. Вэй-Фан его знал: неплохой парень, если не позволять ему лишнее.

– Всё спокойно! – закричал тот, проходя мимо дома.

Вэй-Фан подождал ещё немного, пока сторож не удалился на приличное расстояние. Ему вдруг сделалось стыдно и вместе с тем страшно. Он очень ясно представил, что здесь поднимется утром, когда служанки обнаружат его комнату пустой.

Для начала они порыщут туда-сюда, разыскивая его по всем закоулкам, одна непременно отправится на Аллею Пипы, проверить, не заночевал ли он там. Никто не захочет сообщить об его отсутствии матери. Они будут ссориться, тянуть жребий, и только когда долее скрывать станет невозможно, одна из девушек, дрожа от страха, отправится в спальню госпожи, падёт перед ней ниц и заплетающимся языком доложит об исчезновении её единственного сына.

Вэй-Фан вспомнил служанок. Они обращались с ним словно добрые тётушки: вечно баловали его, шутили с ним, втихомоку подсовывали сласти. Хорошо же он им отплатил, нечего сказать. Вэй-Фан собрался с духом. Не медля больше ни секунды, подпрыгнул и влез на стену. Задержался немного, лёжа на черепице, чтобы бросить последний взгляд на своё жилище.

«Прощальный взгляд на дом – как он прекрасен», – сказал однажды поэт. Вэй-фан понял, насколько тот был прав. Луна окончательно выползла из-за серых крыш, ярко осветив их изогнутые карнизы.

* * *

Вэй-Фан спрыгнул вниз, на улицу, и тут же почувствовал чью-то руку на своём запястье. И принадлежала она отнюдь не ленивому сторожу, вернувшемуся к их дому. Указательный палец чужака уверенно пережал канал ци, проходящий, как известно, по внутренней стороне руки, а большой – больно уткнулся в одну из точек лу. Незнакомец был очень силён и точен, и Вэй-Фану никак не удавалось вырвать руку из захвата, сколько он ни пытался. Юношу охватила паника, перешедшая в ужас. Вэй-Фан хаотично дёргался, стараясь свободной рукой или коленом ударить таинственного противника, но всё было бесполезно.

– Кто вы? – прохрипел он, предприняв очередную попытку оттолкнуть чёрную фигуру. Напавший был ниже Вэй-Фана, что давало определённую надежду. Его движения и очертания фигуры кого-то напоминали юноше… Вот оно что! Никакой это не мужчина!

– Вы – женщина? – удивлённо воскликнул Вэй-Фан.

– Ты так думаешь? – Низкий смех тоже показался ему смутно знакомым.

Он едва успел заблокировать удар, нацеленный точно в горло. И тут сообразил, кто на него напал.

– Вы всё равно не сможете меня остановить, – сказал он, успокаиваясь, несмотря на усилившуюся боль в руке. По лицу Вэй-Фана стекал пот.

– Уверен? – спросил голос. – Как же я буду искать невесту юному воину, если тот удерёт из дома?

Фигура вышла на свет. На лице тётушки Ма змеилась довольная улыбка. Вэй-Фан в отчаянии задёргался. Откуда у этой старухи столько силы? Она захихикала.

– Тебе ещё многому предстоит научиться. У силы нет власти. Мягкое побеждает твёрдое. Слабое побеждает сильное. Умелый воин избегает борьбы. Могущество – это слабость.

Говоря всё это, она продолжала блокировать его ци. Вэй-Фан попытался ударить её в грудь, но старуха отклонила этот удар так же легко, как и все прочие. Тогда он швырнул в неё свой заплечный мешок, но ведьма словно растворилась в воздухе. В следующую секунду Вэй-Фан упирался спиной в стену, а в его горло воткнулись стальные наконечники старухиных когтей. Он чувствовал, как они царапают тонкую кожу.

– Я же сказала, что тебе многому надо учиться, – прошипела та. – Прежде всего – терпению, какой-то дар у тебя и так есть. Впрочем, как и у твоей матери.

– У моей матери?

– Не у той, которая спит сейчас в этом доме, – фыркнула тётушка Ма. – Однако ты уже слишком вырос, стал чересчур своевольным и глупым! Тебе надо было уходить тогда, когда советовал мастер Чжан.

– Вы знали мастера Чжана?

– Разумеется.

– А вы, случайно, не знаете, где находится Двенадцатиугольная пагода? Он говорил, что тамошние мастера обучат меня.

– Собрался туда отправиться? Старые мастера давно померли. За мастера там сейчас этот Адский Дай. Только он тебя всё равно не возьмёт: ты уже стар для ушу. Возвращайся к мамочке.

С этими словами она отпустила его запястье. Боль тут же охватила всю руку до кончиков пальцев. Старуха приложила ладонь к груди юноши. Движение было лёгким, но сила его была такова, что Вэй-Фана просто вдавило в стену. Юноша замычал и начал оседать на землю, тряся головой, пытаясь восстановить помутившееся зрение.

Ток-ток! Ток-ток! Это возвращался ночной сторож, продолжая обход. Одним невероятным прыжком ведьма взлетела на крышу соседнего дома, только халат мелькнул на фоне звёздного неба.

Колеблющийся свет фонаря был уже совсем близко. Вэй-Фан схватил свой мешок и, превозмогая боль в руке, начал карабкаться на стену вслед за старухой. Та уже исчезла из виду. Приглядевшись, он всё же заметил тень, перемещавшуюся с крыши на крышу, проворную и гибкую, словно хорёк. Дрожа как лист, он отправился вдогонку. Грохоча подошвами по черепице, Вэй-Фан мчался за ней, его мешок мотался из стороны в сторону.

Перепрыгнув на крышу храма Изначальной Истины, Вэй-Фан едва не налетел на поджидавшую его старуху. Та распласталась, словно упавшая летучая мышь. Она медленно повернула к нему голову. Движение было странным, абсолютно нечеловеческим, и юноша понял, что перед ним демон в человечьем обличье, повадившийся мучить слабых и беззащитных.

Ведьма ощерилась и зарычала. Её зубы больше не были чёрными, они стали острыми как иголки, белея в свете луны. Изо рта высунулся раздвоенный красный язык, а затем тварь прыгнула. Вэй-Фан в ужасе отшатнулся, поскользнулся и с глухим стуком упал на самую середину храмового дворика.

Неожиданное шипение заставило его вскочить на ноги. Вэй-Фан поднял посох и увидел пятнистую кошку, выгнувшую спину дугой, словно мост «полной луны».

– Это вы? – спросил Вэй-Фан. Кошка вновь зашипела.

– Где находится Двенадцатиугольная пагода?

Кошка балансировала на кончиках лап, точно девушка в «лотосовых туфельках». Вэй-Фан уже не был уверен, что перед ним так называемая «сваха». Конечно, кроме демонов, есть и оборотни, но, в конце концов, он находился в храме.

– Брысь! – шикнул он и хлопнул в ладоши.

Кошка убежала. Едва Вэй-Фан подхватил свой мешок и взобрался на ограду, как дверь храма приоткрылась. Показалось заспанное лицо монаха, покинувшего свою келью, чтобы проверить, что это за шум во дворе.

* * *

Вэй-Фан шёл всю ночь. Мимо спящих деревень, откуда временами доносился собачий лай. Мимо опустевших полей с квакающими лягушками. Только утром он впервые остановился передохнуть. Встал, тяжело опершись на посох. До него донёсся далёкий удар гонга. Пробили три раза. Вэй-Фан оглянулся. Вокруг на многие ли тянулись капустные поля и рисовые чеки. В бамбуковых рощицах виднелись глинобитные домики, которые были словно отвратительные древесные грибы, отделявшие его от дома. За ними высилась городская стена с квадратными башенками. Арка ворот с изящно изогнутыми углами казалась призрачной в утренней дымке.

Впереди уступами вырастали горы, поросшие густым бамбуковым лесом. Они, словно часовые, стоящие по обе стороны дверей, стесняли путь водному потоку, бурлящему белой пеной. «Я найду тебя, Двенадцатиугольная пагода, где бы ты ни находилась», – поклялся про себя Вэй-Фан.

* * *

Так он и шёл от деревни к деревне. Крестьяне провожали одинокого путника настороженными взглядами, а их жёны скрывались в домах, едва его завидев. Работники на капустных полях выпрямлялись и неподвижно стояли в бороздах, опираясь на мотыги и ожидая, пока он не пройдёт мимо.

Останавливаясь на ночлег, юноша закрывал глаза и успокаивал своё дыхание, ожидая, когда вокруг сгустится мгла. Он слушал, как дневные звуки сменялись ночной тишиной, и ему делалось страшно. Страх заполнял всё его существо, словно весенний паводок, тогда он начинал дышать через рот, вдыхая как можно глубже и медленнее.

Каждое утро он завтракал чёрствым хлебом, кореньями или травами, после чего закидывал за спину мешок и отправлялся дальше.

– Я ищу Двенадцатиугольную пагоду, вы знаете, где она? – спрашивал он у встречных. Но ему попадались всё больше необразованные крестьяне, даже не понимавшие, о чём он толкует, и шарахавшиеся от него, как от чумного. Лишь изредка ему везло, и он встречал таких же странников, как он сам: бродяг, странствующих учёных или сумасшедших поэтов. Эта публика с удовольствием останавливалась поболтать с ним, а то и делилась вином и едой.

– Двенадцатиугольная пагода? – как-то переспросил один мужчина. – Никогда не слышал о такой. Если молодой господин желает изучать ушу, ему надо отправиться к горе Суншань, в монастырь Шаолинь. Люди говорят, там самые лучшие наставники боевых искусств.

– Спасибо вам за совет, но мой учитель сказал, что я должен найти Двенадцатиугольную пагоду.

Однажды он забрёл в какую-то деревню. Солнце припекало, и Вэй-Фан распахнул свой ватный халат. На обочине дороги сидел бритоголовый толстяк. Перед ним стоял кувшин рисового вина и ополовиненная миска риса. Его ватный халат также был распахнут, выставляя напоказ толстый живот, а синие хлопчатобумажные штаны закатаны до колен. Мужчина гонял в зубах сухую рисовую соломинку. Завидев Вэй-Фана, он выплюнул её, поднялся и шагнул навстречу юноше, важно неся своё необъятное пузо.

– С прибытием, молодой человек. Не жарковато нынче для столь поспешной ходьбы?

Вокруг тут же начал собираться народ. Забияки всегда притягивают всякую шелупень, словно коровьи лепёшки – мух. Ничтожным людишкам близость к драчунам позволяет себя чувствовать сильными и смелыми. Вэй-Фан оглядел собравшихся, оценивая их позы, преимущества и недостатки. Его чувства обострились до предела.

– И куда же идёт молодой господин? – продолжил толстяк.

– Вперёд, по дороге.

Задира подтянул сползающие штаны, шмыгнул носом и ещё больше выпятил пузо.

– За проход по этой дороге надо платить.

– Правда?

Толстяк важно кивнул.

– И какова же плата? – Вэй-Фан поудобнее опёрся о свой посох.

– Выбирай: золото, серебро или работа. А может быть, у тебя есть сестричка? Ты мог бы послать её процедить наше вино, – загоготал мужчина.

Вэй-Фан тоже расхохотался, и лицо толстяка мигом посерьёзнело. Он оглянулся на своих прихвостней. Те нерешительно двинулись вперёд. Вэй-Фан даже не пошевельнулся. Один из нападавших заходил справа. Юноша принял боевую стойку, его посох мелькнул, свистнув в воздухе, и сбил врага с ног.

Сзади к нему уже подбирались двое других. Вэй-Фан метко лягнул одного в живот, услышав сиплый, натужный хрип. Второй попытался запрыгнуть ему на спину и захватить руки, но юноша не стал дожидаться и двинул его концом посоха в грудь. Тот шлёпнулся рядом с первым бедолагой, корчась от боли.

Вэй-Фан вновь взмахнул посохом и принял новую стойку, уставив на жирдяя сведённые пальцы. Губы юноши были плотно сжаты, а ноздри раздувались. Его уверенность заставила их отступить. Он мрачно прищурился. Ещё остававшихся на ногах драчунов как ветром сдуло, а толстяк повалился на колени.

– Пощадите меня, господин! – взмолился он.

Вэй-Фан ещё больше нахмурился.

– Не сметь больше препятствовать путникам и вымогать у них деньги!

– Хорошо-хорошо, господин, – закивал толстяк.

– Если я услышу, что вы продолжаете этим промышлять, вернусь и накажу вас и ваши семьи.

* * *

Сказав это, Вэй-Фан забрал у толстяка кувшин вина, после чего провёл приятную ночь, отмечая свою первую победу.

Рано утром, когда крестьяне только отправлялись на поля, покачивая коромыслами на плечах, Вэй-Фан подошёл к пересечению больших дорог. На севере лежал Лоян, на западе – Сиань, на юге – Наньян, а на востоке стеной возвышались все тридцать шесть вершин горы Суншань. Меж острых пиков виднелись узкие долины, заросшие колючим кустарником и невысокими деревцами.

Вэй-Фан повернул на восток. Горы словно манили его к себе. По мере того как он поднимался всё выше и выше, деревни и поля сменялись диким лесом. Наконец, он свернул на тропинку, до того заросшую, что временами напоминала нору, уводящую в заросли кустов, трав и бамбука. Земля была сухой и каменистой. Камни то и дело скатывались у него из-под ног. Восхождение было не из лёгких, и Вэй-Фану приходилось помогать себе посохом. Вино давно закончилось, он страдал от жажды и совершенно выдохся.

Это была необычная, совершенно дикая земля. Изредка попадались хижины лесорубов или отшельников. Достигнув вершины и оглядевшись, юноша понял, что это было всего-навсего предгорье: над ним величественно вздымались пики горы Суншань. Едва заметная тропка вилась там по самому краю отвесных обрывов. Наверху виднелись очертания храмов, прилепленных к скалам, словно ласточкины гнёзда. Вдруг в лесу заверещал чёрный гиббон. Звук разнёс ветер, и тот отразился причудливым эхом в окружающих горах.

Юноша сел и в отчаянии замотал головой. Он размышлял раньше об испытаниях, которые ждут его впереди, однако нависшие над ним горные вершины поразили юношу до глубины души. Он потерял тропу, а без неё он не сможет добраться до монастырей.

Вэй-Фан горько заплакал. Он почувствовал себя побеждённым. Единственное, чего бы ему сейчас хотелось, это кувшинчик вина. Под грузом тяжких мыслей он лег на землю и уснул, один-одинёшенек под звёздными небесами.