Текст книги "Месть"

Глава 7

Майлс Доннер разглядывал солнечные блики от волн Гаврской акватории на потолке роскошного салона «Ориона». Несмотря на важный разговор, который происходил на борту яхты, он машинально задумался над тем, как можно запечатлеть на фотографии этот призрачный эффект.

С первого взгляда Доннер выглядел добродушным человеком. У него была чувственная внешность, полные губы и беззаботные манеры английского джентльмена средних лет – то ли сельского врача, то ли сочинителя женских романов, хорошо раскупающихся в Америке, то ли коммерческого фотографа, кем Доннер и был в действительности. Мастер съемки при естественном свете, специализирующийся на рекламе бюро путешествий, – эта профессия приносила ему неплохой доход и служила отличным прикрытием. Имея британский паспорт, он мог в любое время вылететь в любое место земного шара для фотосъемок.

Разговор велся на иврите. Это давало возможность обмениваться информацией без конспирации. Яхта была зарегистрирована на имя шведской сталелитейной компании. Всякий раз, когда она отправлялась куда-нибудь по делам Моссада, ее сопровождала пара вооруженных катеров, способных угнаться за ее сорока пятью узлами.

Слово взял Лафор, глава французского отделения Моссада. Он был очень тщеславным и самодовольным человеком. Из его слов часто складывалось впечатление, будто он отвечал за проведение всех европейских операций. В действительности было не так. Они проводились непосредственно из Израиля. Сейчас он рассказывал о том, как недавно у парижского полевого агента произошел нервный срыв, и он внезапно пропал.

– Я немедленно приказал своим подчиненным провести обычный розыск. Нам быстро стало известно, что ни палестинцы, ни русские тут ни при чем. Наши «друзья» тоже. И все же он исчез! Мы дошли до того, что обыскали все тюрьмы и госпитали – вдруг с ним действительно произошел несчастный случай. И никаких результатов.

Лафор посмотрел на сидящих за столом. Доннер выдержал его взгляд, и Лафор отвел глаза.

Знаете, где мы нашли его? – спросил он напыщенно.

Грандиг, глава немецкого отделения, едва заметно улыбнулся Доннеру и поднял руку.

– Вы нашли его в аэропорту Орли.

У Лафора вытянулось лицо.

– Откуда вы знаете? – воскликнул он. – Эта информация не предназначалась для распространения.

Грандиг улыбнулся. У него было пухлое круглое лицо владельца таверны в Мюнхене, ясный, методичный ум, низкий спокойный голос и чувство юмора.

– Куда, – задал он вопрос, – отправляется агент Моссада, попавший в беду?

– Но...

– Это только предположение, Лафор, – продолжил он успокаивающим тоном. – Нечто подобное случилось у нас в прошлом месяце в Бонне.

Он стал рассказывать, уже без юмора в голосе:

– Недавно мы потерпели несколько неудач, которые чрезвычайно деморализовали наших людей. Полевые агенты работали в ужасном напряжении. И этот человек спрятался в аэропорту и провел там четыре дня, прежде чем мы нашли его.

– Нам, чтобы найти своего, понадобилось только два дня, – заметил Лафор.

– Наверно, вам следует вручить памятную медаль, – сказал Грандиг.

Лафор негодующе взглянул на Доннера. Тот миролюбиво улыбнулся и пожал плечами.

Грандиг продолжал:

– Наш агент брился и умывался в мужской уборной. Он хотел находиться поближе к самолетам, потому что единственный друг агента Моссада – пилот самолета компании «Эль-Аль».

Присутствующие дружно закивали. Всем им пришлось работать полевыми агентами, и все они знали, что такое изоляция. Доннер им сочувствовал. В отличие от своих младших коллег, которые выросли в Израиле и должны были изучить привычки и обычаи стран, где проходила их служба, он имел британское подданство, и Англия была его родиной. Он родился и вырос здесь, но в детстве провел несколько лет в Палестине. Последние тридцать лет он читал историю в Кембридже и жил в Лондоне.

Когда в 1948 году произошло разделение, он пытался приехать в Израиль и встать на его защиту, но его убедили, что он может принести больше пользы в Англии. По приказу сверху он отвернулся от своих друзей-сионистов, как бы постепенно теряя интерес к этому движению, и зажил жизнью английского джентльмена. Прошло много лет, и у него, как у человека, прожившего свой век вдали от родины, стало возникать ощущение, что он состарится и умрет раньше, чем кончится бесконечная война.

– Репутация – наше самое сильное оружие, – продолжал Грандиг. – А неудачи кладут пятно на нашу репутацию. Вспомните убийство того официанта в Норвегии... аресты наших агентов... или то, как был взорван начальник нашего брюссельского отделения. Мы слишком слабы, чтобы надеяться на удачу. Нельзя думать, что нам дадут второй шанс.

– Хватит, – улыбнулся Доннер. – Расскажите лучше хорошие новости.

– Это какие еще хорошие новости? – подозрительно осведомился Лафор.

– Как вы знаете, – сказал Доннер, – силы НАТО продолжают снимать с вооружения противотанковую ракету М-47 «Дракон».

– Какие же это хорошие новости! – прервала его женщина, которая возглавляла римское отделение. – Через шесть месяцев эти ракеты будут падать на наши патрули безопасности.

– Подождите, пока Грандиг не расскажет до конца.

– Нам помогал Майлс, – сказал Грандиг. Красивая женщина из Рима была известна своей раздражительностью. Она носила «каджаль», который предпочитают арабские женщины, а ее темные глаза горели, как пламя.

– Если мы проводим состязание в учтивости, – фыркнула она, – то я объявляю Грандига победителем. Не будете ли вы так добры продолжать? У нас сегодня много дел.

– Мы провели неплохую операцию, – рассказал Грандиг. – Благодаря сотрудничеству между моим отделением, голландским отделением и нашими людьми в Северной Африке нам удалось раскрыть палестинский заговор с целью похищения оружия. Они покупают оружие у старшего сержанта американской армии, а платят «сыну» – фирме «Колер и сын. Ландвирт-шафтлих механизмус ауфнемен», после чего оружие вывозится из страны вместе с тракторами Колера-старшего. Эти трактора хранятся в запломбированных контейнерах на складах в Роттердаме. Голландская таможня их не проверяет, поскольку они идут транзитом через страну. Два дня назад контейнеры погрузили на советский корабль, который доставит их в Тунис. Оттуда оружие будет отправлено на восток через Ливию и Египет.

– Что мы предпримем? – спросил Лафор.

Грандиг улыбнулся Доннеру.

– Майлс устроил так, что одна английская компания в последний момент погрузила на корабль маленький ящик. Полагаю, что он содержит взрывчатку.

Сидящие за столом заулыбались.

– Прекрасно, – похвалил новый шеф брюссельского отделения.

– В другой раз, – возразил Грандиг. – В Германии слишком много оружия. Как раз сейчас американцы столкнулись с таинственной историей, касающейся «Драконов». Точнее, одного «Дракона».

– Пропал всего один, ствол, – пожал плечами Лафор. – Это проблема немцев.

Он прикурил от окурка новую сигарету, и у Доннера промелькнула мысль, что, возможно, Лафор сам попал в беду. Со времени последней встречи глав отделений он стал очень раздражительным.

– Любой ствол – это израильская проблема, пока не доказано обратное, – твердо возразил Доннер.

– Продолжайте, – попросила женщина из Рима.

– Из расположения Седьмого полка в Ашаффенбурге был украден «Дракон». Американцы очень небрежно провели расследование. Они собирались просто наказать виновного и на этом остановиться, но немецкая полиция, как вы можете себе представить, держит ухо востро – остатки банды Баадера – Майнхофа еще не утихомирились.

– Мне не ясно, – прервал его Лафор, – как этот случай затрагивает наши интересы.

Грандиг не обратил на его слова внимания и продолжил:

– Немцы, как и мы, содержат осведомителей в НАТО. Когда они узнали о краже, то потребовали, чтобы американская армия помогала им в расследовании. Получилось нечто вроде салюта, когда ствол пушки поднимают очень высоко и стреляют в небо. Полиция послала запрос высшим чинам бундесвера. А результаты обрушились на командующего американской базой. Под обвинение попало несколько солдат, а главному виновнику предложили покаяться и сотрудничать со следствием. Он рассказал нелепую историю, которой никто не поверил. Поскольку этот человек был алкоголиком, то немцы применили простой прием воздействия – лишили его выпивки. Но он продолжал держаться своей версии и утверждал, что продал оружие, прошу заметить, за четыреста долларов американцу в штатском.

– Вы имеете в виду американского араба, – сказал Лафор.

– Нет. Солдат твердо стоял на своем: его покупатель был американцем. Не американским немцем. И не американским арабом. Обычным белым американцем, если таковые существуют.

– Какой-то преступник, – предположил Доннер.

– Я тоже так думал, – ответил Грандиг. – Но когда поднялся шум, американские следователи допросили военные патрули того района, где этот человек вступил в контакт с солдатом. Один из патрулей вспомнил, что они останавливали какого-то американца и проверяли его документы. Но только сержант – начальник патруля – видел паспорт задержанного. К несчастью, он не удосужился записать его имя.

– Он ничего не помнит? – спросил Лафор.

– Он лежит без сознания, – рассказал Грандиг. – Во время драки в баре ему разбили табуреткой голову. Мы пытаемся определить, не связаны ли эти случаи друг с другом. А пока единственный человек, который может знать имя нашего незнакомца, лежит без сознания в госпитале базы.

– Он поправится?

– Вероятно. У полицейских обычно крепкие головы. Мы раскопали еще одну интересную подробность, из которой следует, что этот человек вряд ли был преступником. Подчиненные сержанта утверждают, что их начальник обращался к задержанному, называя его «доктором». Или «доком».

– Врач, что ли? – спросила женщина из Рима.

– Так думают американцы. Обычно они называют так практикующих врачей.

Взгляд Доннера вернулся к светлой ряби на потолке. Противотанковая ракетная система М-47 «Дракон» – мощное оружие. Один человек с «Драконом» может подбить танк. В аэропорту «Дракон» может уничтожить авиалайнер с расстояния в полмили.

Этот американец мог оказаться обыкновенным преступником. Но он мог состоять и в рядах ИРА, Немецкой Красной армии, итальянских фанатиков или палестинцев. Доннер решил, что, вернувшись в Лондон, он отложит все дела и начнет расследование.

* * *

Солнечный свет сверкал на линзах бинокля коменданта порта, когда Харден, проплывая мимо его наблюдательного пункта на вершине утеса, вошел в гавань Фоуэя. Пробираясь среди яхт и рыбачьих лодок, он направился к владениям Каллинга, спустил паруса и подошел к месту стоянки. Когда он причалил, рядом появилась моторная лодка берегового патруля. Офицер окликнул его по имени.

– Как плавание, мистер Харден?

– Спасибо, прекрасно.

– Куда плавали?

Харден провел офицера вниз к своему штурманскому столу и показал ему карты с проложенным курсом.

– Что вы делали в Роттердаме?

– Я там не останавливался, а плавал по Рейну.

– К сожалению, льготы ЕЭС не распространяются на наших американских гостей. Вы не совершали никаких покупок? Алкоголь, табак, бриллианты?

Харден усмехнулся.

– Я почти не пью в плавании, не курю, и подружки у меня нет.

Таможенник улыбнулся в ответ.

– Вы не возражаете, если я все же взгляну?

– Нисколько.

Офицер начал осматривать яхту, а Харден вернулся на палубу. Из дока ему помахал Каллинг. Через десять минут, когда таможенник отвез Хардена на берег и патрульный катер отчалил, старый корнуэлец спросил:

– Ну, как яхта?

– Вы были правы, – ответил Харден. – Гондола чересчур велика. Ощущается давление на руль.

Он прошел мимо Каллинга и направился в ангар, где держал инструменты.

Каллинг окликнул его:

– Вас разыскивает доктор Аканке!

Харден не обернулся. Плавание в Германию продлилось дольше, чем он рассчитывал, а ему еще нужно собрать радар, соорудить отражатель, пропустить через мачту волновод, установить новый генератор и закупить провизию. Он плыл с самого рассвета, но все равно не стал отдыхать, а уселся за верстак на перевернутый ящик и погрузился в паяльные работы. После многих дней, проведенных в открытом море, его глаза не сразу привыкли к тонкой работе. Плавание все же было утомительным.

Он провел несколько часов, припаивая новые соединения к радарному передатчику, электронно-лучевой трубке и устройству дистанционного управления. Затем отложил в сторону паяльник и склепал из нескольких алюминиевых трубок прямоугольную рамку.

Взяв молоток и пилу, он соорудил грубый деревянный желоб длиной в четыре фута и шириной в фут, с углублением в центре. Со стороны желоб выглядел как банан. В углубление Харден впрессовал проволочную сетку, изогнув ее вдоль желоба. Затем он вытащил сетку из желоба, осторожно положил получившийся ажурный полумесяц на верстак изгибом вниз и скрепил его изнутри алюминиевой рамкой.

В середине Харден припаял металлическую букву "Т" и, когда работа была закончена, облокотился на верстак, не в силах пошевелиться. Немного спустя он взглянул на часы. Фосфоресцирующие стрелки светились перед его глазами. Три часа утра. Он работал десять часов без перерыва. Потянувшись к выключателю, Харден услышал шаги. Кто-то приближался к ангару. Ночь была темной, гавань освещали только маяки на берегу Ла-Манша. Мигающие красные и зеленые огни заслонила движущаяся тень.

– Все еще работаете, – сказал Каллинг.

– Только что кончил.

Корнуэлец вступил в яркий свет флюоресцентных ламп.

– Я как раз собирался уходить, – произнес Харден, недоумевая, что тот делает здесь в такой час. – Я хочу попросить у вас шлюпку.

– Что это такое? – поинтересовался Каллинг.

– Антенна для радара.

– Из сетки?

– Ничего, она будет работать.

Каллинг кивнул.

– Мне это нравится. Вы умеете все делать просто.

– Чем проще вещь, тем она надежнее. – Харден потянулся к выключателю. – Нужно поспать.

– А в ящике что?

– В каком ящике? – спросил Харден. Его голос громко прозвучал в тишине ангара.

– Ну, в той гондоле под яхтой.

– Вода. Я же говорил вам, что оставил ее открытой.

Каллинг покачал головой.

– Вы привезли то, за чем плавали.

– О чем вы говорите?

Каллинг медленно двигался в круге света, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на инструменты и оборудование Хардена. Он потрогал антенну, припаянную в середине отражателя. Харден следил за ним, пытаясь собраться с мыслями.

Внезапно Каллинг взглянул ему прямо в лицо.

– Вы не ирландский террорист. Вы не торговец наркотиками. Так за какой же контрабандой вы плавали?

Харден прервал затянувшуюся паузу.

– Вы не думаете, – спросил он тихо, – что если я контрабандист, то об этом опасно спрашивать?

Каллинг усмехнулся.

– Не думаю, что вы можете чем-либо навредить мне.

– Может, оставим это разговор? – спросил Харден.

– Я все время спрашиваю себя: что он затеял? – произнес Каллинг, кивнув в сторону верстака. – Что он делает в моем ангаре?

– Я строю радар большого радиуса действия.

– А сонар?

– И сонар тоже. И очень скоро уплыву.

Каллинг долго смотрел на Хардена. Затем он обошел вокруг верстака, подошел к корпусу старого торпедного катера и погладил изгиб его борта.

– Храбрая малышка, – произнес он, обращаясь то ли к Хардену, то ли к самому себе. – Осенью сорокового года у Шербура она получила прямое попадание. Правый мотор вдребезги. Но она вернулась домой с теми, кто остался в живых. Когда мы затаскивали ее сюда, то обнаружили, что у нее разваливается корма. Еще одна миля – и она бы потонула.

Он начал описывать поединки деревянных торпедных катеров с германскими прибрежными эскадрами, и воспоминания старика вызвали в голове Хардена яркие картины. Он представлял себе, как маленькие серые катера выскальзывают из расселины в утесах, и слышал рев их моторов, доносящийся с юга. Он мог представить, как выглядел причал для катеров на рассвете: люди Каллинга скопились на пристани в ожидании работы, позади них – санитарные машины, дальше – командиры, которые в сером утреннем свете пересчитывали уцелевших.

Каллинг погладил выпуклый корпус катера.

– Мы сняли с нее все, что можно, а затем базу катеров перенесли дальше по побережью. Сейчас я покажу вам кое-что.

Он повел Хардена в тень рядом с катером и нырнул под корпус судна. Харден согнулся рядом с ним.

– Фонарик есть? – спросил Каллинг.

Харден включил свой карманный фонарик.

– Вон там, – указал Каллинг. – Смотрите.

Луч фонарика задержался на широком стальном патрубке, торчавшем из дна катера.

– Водозаборник для системы охлаждения, – объяснил Каллинг. – Дальше есть еще один, а два других – с правого борта.

– Ну и что?

– Каждую ночь был аврал. Всегда находились катера, которые нужно было вести домой на буксире, потому что эти водозаборники были забиты и не пропускали воду для охлаждения роллс-ройсовских моторов. Знаете почему?

– Нет.

– На торпедных катерах служили беженцы: французы, поляки, голландцы... Некоторые из них ненавидели немцев сильнее, чем можно себе вообразить.

И когда эти молодые ребята топили немецкий катер, они разворачивались и утюжили людей, плавающих в воде. Мясо немцев забивало патрубки, моторы перегревались и останавливались. Я-то знаю. Нам приходилось их вычищать.

– Зачем вы мне это рассказываете?

– Они не использовали шанс, который мы им дали, – ответил Каллинг. – Гораздо важнее было топить немецкие корабли, а не убивать моряков. Они выводили катера из строя, хотя могли бы продолжать бой.

Харден медленно выпрямился и потер больное колено.

– Не знаю, что могу на это ответить.

– Здесь у меня вы в полной безопасности, – сказал Каллинг. – Оставайтесь сколько вам нужно.

* * *

«Сумасшедший террорист».

«Стрелок-одиночка».

«Человек ниоткуда».

Неформальные запросы Майлса Доннера в МИ-6, Второе бюро и ЦРУ не дали никакой новой информации о похищении «Дракона». Полицейский сержант все еще не пришел в сознание. Немцы проверяли каждого американского врача, приезжавшего в их страну за последние шесть месяцев.

Доннер не слишком рассчитывал на то, что они что-нибудь обнаружат. Даже если этот мнимый террорист действительно был доктором, он не стал бы проходить иммиграционный контроль. Но мысль о неизвестном, который разгуливал по Европе с противотанковой пушкой, заставляла его нервничать, особенно после того, как осведомители других разведок не обнаружили и намека на то, что ИРА или Красная армия собираются в ближайшем будущем запасаться оружием. Это прибавляло уверенности в том, что целью неизвестного был Израиль.

Доннер повторил свои неофициальные запросы на более высоком уровне. Ответы были точно такими же. Никаких новых обстоятельств не обнаружилось, кроме одного. Новостью это не было, но только опытному пожилому агенту МИ-6 – человеку, который совершил невозможное и проник в ряды террористов из организации «Иргун» еще до образования Израиля, – пришло в голову задать вопрос, очень беспокоивший Доннера.

«Почему он не убил солдата, продавшего ему оружие?»

Доннер шагал по улицам Лондона, пытаясь представить себе этого человека. Он хотел, чтобы все оказалось очень просто – какой-то бандит задумав остановить бронированный автомобиль с золотом. Но такие мысли расходились с фактами. Преступник, даже неопытный, непременно убил бы солдата, чтобы замести следы. Идеалист? Доннер покачал головой. Идеалисты убивают еще быстрее, чем профессионалы.

«Не то чтобы я сам не был идеалистом, – поспешно подумал он, – но вы не станете убивать человека, который еще может принести пользу. А если человек представляет собой угрозу, то вы вообще не должны иметь с ним никаких дел». Он снова покачал головой. У него не хватало фактов, чтобы решить, почему таинственный незнакомец не убил солдата.

Он воспользовался источниками на Флит-стрит, но газетные репортеры не смогли ничего добавить. Оказавшись в тупике, Доннер стал рыться в архивах газет в поисках событий общественной жизни, которые могли бы спровоцировать террористический акт. Он начал испытывать незнакомое ему чувство паники.

Глава 8

– Мистер Каллинг, вы меня слышите? Доктор Харден здесь? Или это розыгрыш?

Доктор Аканке была сердита не на шутку.

Харден посмотрел вниз из своего гнезда на мачте «Лебедя». В пятидесяти футах под ним лежала палуба яхты, имеющая форму женского глаза. Ажарату стояла на причале рядом с Каллингом, заслоняя рукой глаза от горячего июньского солнца. Ее белый халат был распахнут, голова откинута назад, а блузка пшеничного цвета туго натянута на груди и животе. Волосы Ажарату закрывал голубой тюрбан. Из кармана торчал стетоскоп.

– Должно быть, розыгрыш, – сказала она. – Доктор Харден сказал бы своему врачу, что он уже несколько дней как вернулся из плавания.

– Мне очень жаль... – подал голос Харден.

Каллинг кинулся на его защиту.

– Он очень занят, мисс. Весь день проводит на яхте, а полночи в ангаре.

– Как поживаете, Питер? – спросила доктор Аканке.

– Прекрасно.

– Что вы там делаете?

– Вставляю провод.

– Что? Провод? Для чего?

– Для радара.

– Внутри мачты?

– Она пустотелая.

– Забавно.

Она опустила голову и стала слушать объяснения Каллинга. Харден продолжал вставлять в мачту гибкую трубку квадратного сечения. Инструменты находились в брезентовом мешке на шее.

– Как там внизу? – окликнул он Каллинга.

Каллинг шагнул с причала на палубу яхты и исчез в каюте. Через несколько секунд Харден почувствовал, что он тянет за нижний конец провода. Харден надавил сверху, и Каллинг вытащил провод из дырки, пробитой в алюминиевой мачте рядом с потолком каюты, и протянул его к штурманскому столу, где Харден поставил дисплей радара.

Поднявшись в кокпит, Каллинг крикнул:

– Достаточно!

Харден прикрепил свой конец провода к отражателю на мачте.

– Питер! – позвала Ажарату.

– Что? – откликнулся он, посветив фонариком внутрь мачты. Похоже, что в середине мачты провод будет свободно болтаться. Нужно бы закрепить его внутри, но мачта имела меньше фута в диаметре, и он не мог достать туда никаким инструментом.

– Вы слышите меня, Питер?

– Да, что такое?

Харден вытер пот.

– Как ваше самочувствие?

– Физическое или моральное?

– И то и другое.

– Нормально.

– Мне бы хотелось осмотреть вас.

Если просверлить в мачте пару маленьких отверстий, то можно будет обернуть вокруг провода проволочную петлю и закрепить его. Однако сперва, чтобы не повредить провод, нужно было просверлить дырки, а только затем вставлять трубку в мачту. Харден слишком торопился и начал допускать оплошности.

– Вы слышите? Мне бы хотелось осмотреть вас!

Харден в отчаянии закусил губу. Нужно было додумать о том, как закрепить провод, прежде чем вставлять его в мачту. Он ничего не успеет! Радар еще не закончен, надо установить новый генератор, запастись продовольствием, штормовыми парусами, одеждой, картами... Список казался бесконечным.

– Питер!

– Я очень занят.

– Вижу, – произнесла Ажарату. – Что ж, тогда после обеда.

– Сегодня? – В голове у Хардена бушевали мысли. Нужно начать установку генератора. – Я буду работать допоздна...

В голосе Ажарату прорезались профессиональные нотки.

– Тогда я буду ждать вас в госпитале завтра в девять утра, доктор Харден.

Она повернулась на каблуках и направилась к своему белому «роверу». Ее легкая юбка взлетела вверх, когда она садилась на шоферское место. Дверца захлопнулась с такой силой, что машина затряслась.

Харден торопливо пытался отвязаться от мачты. Перед его глазами стояло мимолетное видение ее длинных, стройных ног, сверкнувших, как черный огонь.

– Каллинг! Остановите ее!

Каллинг бросился за разворачивающимся «ровером». Гравий летел из-под колес машины во все стороны. Харден схватился руками за верхушку мачты, подтянулся и высвободил ноги из брезентового сиденья. Затем он крепко обернул футболку вокруг штага, сжал ткань руками и соскользнул с верхушки мачты на корму.

Харден изящно приземлился на палубу, стараясь уберечь больное колено, прыгнул на причал и побежал за «ровером», обогнав Каллинга. Ажарату остановила машину и посмотрела на него. Ее большие карие глаза были ясными, глубокими и спокойными, как лесной родник.

– Вы просто обезьяна!

– Извините меня, – задыхаясь, проговорил Харден. – Временами я перестаю замечать внешний мир. Мне бы очень хотелось пообедать с вами.

– Если вы не слишком заняты.

– Скажем, в восемь вечера?

– Я заеду за вами, – сказала Ажарату.

Машина обогнула старые гаражи для лодок и исчезла в облаке пыли.

Каллинг усмехнулся.

– Настоящая леди. Герцогиня.

– Герцогиня?

– Ага. Мы стали называть ее так, когда она сюда приехала. Знаете, тут все дело в спине.

– В спине? – переспросил Харден. Он уже понял, что Каллинг имел особое мнение по поводу всего, что попадалось ему на глаза.

– Ну, знаете, у аристократов спина сгибается не так, как у простого народа. Вот у нее точно такая спина.

Харден припомнил стройную осанку Ажарату.

– Да, точно.

– Покрасьте ее в белый цвет, и она может стать герцогиней.

Харден резко взглянул на него, но в крохотных голубых глазах Каллинга не было злобы.

Вечером, сверля дырки в мачте, чтобы закрепить провод, Харден пробил его. Теперь нужно вытаскивать, отправляться за новым и все начинать сначала. Когда Ажарату заехала за ним, он находился в скверном настроении.

Но при виде ее настроение у Хардена слегка улучшилось. Ажарату сидела на заднем сиденье «ровера». За рулем находился санитар из госпиталя. Улыбаясь, он пригласил Хардена в машину и отвез их к утесам. Ажарату объяснила, что это ее последний обед в Англии и она хочет насладиться им, не беспокоясь о возможной проверке на алкоголь. По ее просьбе Харден открыл шампанское, лежавшее в сосуде со льдом.

Она была одета в голубое платье, которое оттеняло цвет ее шелковистой кожи: не черный, не коричневый, а что-то среднее между цветом темных кофейных зерен и блестящего шоколадного крема.

Они взяли бутылку, отошли от машины к вершине утесов и стали молча смотреть, как солнце опускается в море. Харден чувствовал, что напряжение последних дней медленно покидает его, сменяясь легкой грустью. Шампанское и шофер-китаец – это в духе Кэролайн. Он снова наполнил бокалы.

Потом они обедали в ресторане в Фоуэе. Это было популярное у туристов заведение со стенами из сосновых досок и широким видом на гавань и тусклые огоньки домов Полруана на противоположном берегу залива. Туристский сезон еще не начался, и зал был почти пуст. Хозяйка угостила их бренди и сказала Ажарату, что вся деревня жалеет о ее отъезде.

– У вас все упаковано? – спросил Харден, когда они снова остались одни.

– Я утром отправила в Лагос последние вещи. Остались только чемоданы.

– Волнуетесь?

– Нет, только немножко смущена.

– Чем?

Ажарату отпила немного бренди, подержала во рту и, подняв бокал, стала разглядывать цвет напитка в свете свечи.

– Да всем. И тем, и этим...

– Например?

Их глаза встретились. Затем она отвела взгляд, и в ее голосе послышалась наигранная бодрость:

– Интересно, что я почувствую, когда больше не буду выделяться? Почти все время, проведенное в Англии, я была единственным черным тюльпаном на поле белоснежных лилий. На меня обращают внимание. Дома этого не будет.

Харден усмехнулся.

– Будет! Вы очень красивая женщина.

– Спасибо.

Ее щеки потемнели.

– А кто же тот счастливец, который станет вашим мужем?

– Я вам рассказывала о нем?

– Упоминали.

– Сын известного политика. Но я не уверена, что он поднимется так же высоко, как отец. У него далеко идущие планы, но трудно сделать себе имя, когда у тебя такой отец.

– Да, конечно.

– Вы говорите так, как будто у вас тоже такой отец, – заметила Ажарату.

– В каком-то смысле так и есть.

– Вы никогда не рассказывали мне о своем отце.

Харден улыбнулся; от бренди у него восхитительно кружилась голова.

– Я начал соперничать с ним, когда мне исполнилось двенадцать лет. В этом возрасте он уже ходил в море. Он родился в 1890 году, а в то время такое было возможно.

– Он был намного старше вас?

– Да. Когда я родился, ему было почти пятьдесят лет. В шестнадцатилетнем возрасте он сумел выбиться во вторые помощники на паруснике, который плавал в южной части Тихого океана. Именно выбиться – в те дни путь от матроса к офицеру нужно было пробивать кулаками. Затем он вернулся в Нью-Йорк и, ни от кого не получая помощи, выучился на врача.

Харден бросил взгляд в окно. В гавань входило ярко освещенное каботажное судно. На фоне темных холмов и тусклых огней Полруана оно выглядело совершенно неуместно. Корабль ушел из поля зрения, направляясь к причалу. Харден увидел в бокале отражение лица Ажарату, глядевшей на него.

– И к тому времени, как вы появились на свет, он остепенился и зажил спокойной жизнью, – тихо сказала она.

– Верно.

– Приятной жизнью.

– Да.

Это стало походить на допрос. Харден поспешно добавил:

– Многие коллеги говорили мне, что именно поэтому я служил на флоте и люблю плавать под парусом и именно поэтому бросил практику. Они считали, что я завидую бурной молодости отца. Но это чушь.

– Я ничего такого не говорила!

– Я пошел на флот, потому что люблю море. И под парусом плаваю, потому что люблю море. Практику я бросил по нескольким причинам, среди которых было и увлечение электроникой. Мне исполнилось уже тридцать шесть лет, когда я снова начал учиться. Кэролайн в то время начала изучать гинекологию, поэтому нам пришлось провести несколько трудных студенческих лет.

Его лицо осветила улыбка.

– А что касается серьезного отношения к жизни, то вскоре после нашего знакомства Кэролайн заявила, что я самый серьезный молодой человек после Александра Македонского... Она очень помогла мне.

Он машинально отхлебнул бренди и через некоторое время снова посмотрел на Ажарату.

– Знаете что? Когда у тебя пожилой отец, вся беда в том, что большая часть его жизни уже прожита. Вернувшись в Лагос, вы увидите своего отца за работой. Я же был лишен этого. Мне оставалось только слушать рассказы отца о том, что происходило с ним до моего рождения. Мне казалось, что совершить что-то большее уже невозможно.

– А что если эти рассказы были неправдой?

– О нет, они были правдой. Отец был слишком доволен прожитой жизнью, чтобы что-то придумывать... Только мне хотелось бы увидеть его в момент наивысшего триумфа. Я родился слишком поздно, чтобы видеть, как он с важным видом сходит по трапу после нового продвижения в должности или стоит в непромокаемом плаще на мостике корабля, летящего через шторм... Кажется, я слегка опьянел и ударился в романтику.

– А я видела, как мой отец шагает по крови. Это было еще до гражданской войны. На мою мать набросилась толпа, потому что она была родом из племени ибо. Отец, защищая ее, убил двоих людей церемониальным мечом, а сейчас он сидит за письменным столом, как любой другой важный руководитель. – Она слегка усмехнулась. – Странно... Я никогда никому об этом не рассказывала. Вскоре после этого случая мы с матерью покинули Нигерию.