Текст книги "Преисподняя"

4
Pеrinde ac cadaver

И потому нам необходимо усердно бдеть, дабы разоблачить его…

опасайтесь его, дабы не прельстил он нас.

Рудольф Уолтер. Антихрист, или Правдивый рассказ…, 1576

Ява

1998

Это был ужин любовников. Малину собрали на верхних склонах вулкана Мерапи, возвышающегося под лунным серпом и покрытого буйной растительностью. И не скажешь, что этот слепой старик собрался умирать, с таким аппетитом он уплетал ягоды. Разумеется, никакого сахара или сливок. Стоило видеть радость де л'Орме. Сантос перекладывал ему из своей тарелки ягоду за ягодой.

Де л'Орме вдруг перестал есть и повернул голову:

– Вот и он.

Сантос ничего не слышал, но вытер пальцы салфеткой.

– Я сейчас. – Молодой человек быстро поднялся и открыл дверь.

За порогом была ночь. Когда отключили электричество, он велел поставить вдоль дорожки горящие жаровни. Никого не видя, Сантос решил, что острый слух де л'Орме на этот раз его подвел. И тут увидел гостя.

Тот стоял в темноте на одном колене и листьями вытирал с черных туфель грязь. У него были большие руки каменщика. Волосы седые.

– Пожалуйста, входите. Позвольте вам помочь, – пригласил Сантос, но руки гостю не протянул.

Старый иезуит замечал такие вещи: слова – словами, а дела – делами. Он прекратил оттирать грязь:

– Ладно, сегодня все равно уже никуда не пойду.

– Оставьте обувь здесь, – потребовал Сантос и тут же попытался изобразить услужливость: – Я разбужу мальчика, пусть почистит.

Иезуит молчал, словно обдумывая это предложение. Молодому человеку стало совсем неловко.

– Он старательный парень.

– Как хотите, – сказал иезуит.

Потянул шнурок, и он со щелчком развязался. Гость развязал другой ботинок и поднялся.

Сантос отступил. Он не ожидал, что гость окажется таким высоким, костлявым и крепким. Угловатый, с боксерской челюстью, иезуит напоминал корабль, предназначенный для долгих и трудных путешествий.

– Томас! – Де л'Орме стоял в слабом свете керосиновой лампы. Его глаза были скрыты за черными очками. – Ты опоздал. Я уж подумал, тебя леопарды съели. Пришлось нам ужинать без тебя.

Томас приблизился к столу со скромным угощением, состоящим из овощей и фруктов, и увидел косточки: жареный голубь, любимое местное блюдо.

– Такси сломалось, – пояснил он, – а пешком получилось дольше, чем я думал.

– Ты, наверное, еле живой. Я ведь хотел послать за тобой Сантоса, но ты сказал, что хорошо знаешь Яву.

Свечи, стоящие на подоконнике позади лысой головы де л'Орме, создавали ему желтый нимб. За окном раздался негромкий быстрый шум, как будто в стекло бросили несколько монеток. Придвинувшись, Томас увидел гигантскую моль и похожих на палочки насекомых, яростно рвущихся к свету.

– Немало прошло времени, – сказал Томас.

– Очень много, – улыбнулся де л'Орме. – Сколько лет? Но теперь мы вместе.

Томас огляделся. Для деревенского pastoran – как здесь называлось жилище священника – гостевая комната была слишком большой, даже учитывая, насколько де л'Орме важная птица. Наверное, убрали одну стену, чтобы у старика было больше места для работы. С удивлением иезуит заметил карты, приборы, книги. Кроме полированного секретера в колониальном стиле, заваленного бумагами, обстановка была совершенно не во вкусе де л'Орме.

Характерное нагромождение храмовых статуй, окаменелостей и предметов, которыми любят украшать свои дома археологи. И все же за вещами стояло нечто, объединяющее случайные фрагменты и находки, некий единый принцип, стремление подчеркнуть гений де л'Орме и особо выделить область его работы. Сам де л'Орме не то чтобы любил держаться в тени, но он не стал бы занимать целую полку своими стихами и двухтомником мемуаров и еще одну – монографиями по народной медицине, палеотелеологии, ботанике, сравнительному религиоведению и так далее. И уж точно не поставил бы, точно святыню, на самом видном месте свою печально известную книгу «Материя сердца», написанную в поддержку «Сердца материи» Тейяра де Шардена.

По требованию Папы Шарден покаялся и тем самым загубил свою репутацию в глазах ученых собратьев. Де л'Орме не покаялся, вынудив Папу отлучить блудного сына, выгнать его за порог. Объяснение подобной выставке работ могло быть только одно: молодой возлюбленный. Де л'Орме, возможно, и не знает, что книги стоят на виду.

– Уж конечно, я бы нашел тебя, еретика среди священников, – поддразнил Томас старого друга. Он махнул рукой в сторону Сантоса. – Да еще во грехе. Или он из наших?

– Видишь, – со смехом сказал де л'Орме Сантосу, – говорил, простой, как чугунная болванка. Только пусть тебя это не обманывает.

Но Сантос не смягчился:

– Из «ваших»? Каких «ваших»? Нет, конечно. Я занимаюсь наукой.

«Итак, – подумал Томас, – наш гордый паренек – не очередная собачка-поводырь. Де л'Орме решил завести протеже». Томас присматривался к молодому человеку, и второе впечатление оказалось несколько лучше первого. Длинные волосы, эспаньолка. Белая крестьянская рубашка. Грязи под ногтями не было.

Де л'Орме продолжал посмеиваться.

– Так ведь Томас тоже занимается наукой, – поддразнил он молодого ученого.

– Это вы так считаете, – не остался в долгу Сантос.

Улыбка де л'Орме угасла.

– Да, считаю, – подтвердил археолог. – Он прекрасный ученый, опытный, состоявшийся. Ватикану с ним повезло. Томас – посредник между наукой и религией, а в наше время религии только наука и придает убедительность.

Расхожее заблуждение, будто священник не может быть мыслителем, сильно задевало де л'Орме. Бросая вызов Церкви и отрекаясь от сана, он в каком-то смысле вынашивал собственную Церковь. И сейчас говорил о своей личной трагедии.

Сантос повернул голову в профиль. Казалось, модная эспаньолка украшает подбородок работы Микеланджело. Как и прочие приобретения де л'Орме, молодой человек был настолько совершенен телесно, что впору было усомниться в слепоте слепого. Возможно, подумал Томас, красота сама по себе духовна.

Вдалеке играл гамелан – индонезийский народный оркестр. Говорят, чтобы научиться понимать загадочную пентатонику этой удивительной музыки, нужна целая жизнь. Томасу она никогда не казалась успокаивающей и теперь словно добавила неловкости. Ява не такое место, где запросто забегают на огонек.

– Простите меня, – сказал он, – у меня очень плотный график. Я должен вылететь из Джакарты завтра в пять вечера. Значит, на рассвете мне нужно быть в Джокья. А я из-за опоздания и так уйму времени потерял.

– Что ж, у нас вся ночь впереди, – проворчал де л'Орме. – Вообще, могли бы дать двум старикам побольше времени.

– Нужно еще выпить вот это. – Томас открыл ранец. – Только быстро.

Де л'Орме даже захлопал в ладоши.

– Мое любимое шардоне шестьдесят второго года? – спросил он, хотя и так знал. – Впрочем, что же еще. Сантос, давай штопор. Сейчас попробуешь. И неси gudeg для нашего бродяги. Это такое местное блюдо, Томас. Плоды хлебного дерева, цыпленок и соевый творог – все тушится в кокосовом молочке…

Сантос со страдальческим видом отправился за штопором и едой. Де л'Орме нежно баюкал две бутылки – всего Томас достал три.

– Атланта?

– Центр контроля заболеваний, – уточнил Томас. – В районе Горна нашли новые штаммы вируса.

Следующий час двое стариков сидели за столом (Сантос подавал еду) и обсуждали «недавние» события. На самом деле они не виделись семнадцать лет. Наконец речь зашла об их теперешней работе.

– Странно, что ты тут начал раскопки, – сказал Томас.

Сантос сидел справа от де л'Орме, облокотившись локтями о стол. Весь вечер молодой человек ждал этого момента.

– Тоже мне, раскопки, – заметил он. – Террористы подбросили бомбу, а мы всего лишь прохожие, которые смотрят на чужие открытые раны.

Томас пропустил его слова мимо ушей.

– Боробудур[7]7
  Боробудур – буддийское святилище на юге острова Ява, памятник средневекового индонезийского искусства.


[Закрыть] теперь закрыт для археологов. Нижние ярусы, под холмом, вообще запрещено трогать. ЮНЕСКО не разрешает что-либо раскапывать или разбирать. Правительство Индонезии запретило проведение любых археологических работ. Никаких раскопок, никаких поисков.

– Простите, но мы ничего не раскапываем. Взорвалась бомба, и мы просто заглядываем в воронку.

Де л'Орме попытался их утихомирить:

– Некоторые считают, что это работа мусульман-фундаменталистов, но я думаю, дело более давнее. Переселенцы. Демографическая политика правительства. Она крайне непопулярна. Правительство насильно перемещает людей с перенаселенных островов на менее населенные. Настоящая тирания.

Но Томас не дал себя сбить:

– Такого от тебя никто не ожидал. Ты нарушаешь правила. Из-за тебя все прочие исследования станут невозможны.

Сантос тоже не сдавался:

– Мсье Томас, разве не Церковь убедила ЮНЕСКО и правительство запретить раскопки? И разве не вашей лично задачей было проследить, чтобы ЮНЕСКО прекратило даже все работы по реставрации?

Де л'Орме невинно улыбнулся, словно удивляясь, что его приятелю известны такие факты.

– В ваших словах лишь половина правды, – сказал Томас.

– Но ведь распоряжения шли от вас?

– Через меня. А реставрационные работы довели до конца.

– Реставрационные – возможно, а вот исследовательские – нет. Здесь найдены следы восьми великих цивилизаций. А за последние две недели мы нашли следы еще двух.

– В любом случае, – сказал Томас, – я прибыл с целью остановить раскопки. С сегодняшнего дня все кончено.

Сантос шлепнул ладонью по столу.

– Безобразие! Скажите же что-нибудь! – повернулся он к де л'Орме.

В ответ раздался почти шепот:

– Perinde ас cadaver.

– Что?

– «Как труп», – пояснил де л'Орме. – Правило повиновения ордена иезуитов. «Я принадлежу не себе, но Ему, создавшему меня, и тому, кто для меня Его представляет. Я послушен, как труп, не имеющий ни воли, ни желаний».

Молодой человек побледнел.

– Это правда? – спросил он.

– О да, – подтвердил де л'Орме.

«Труп» многое объяснял. Томас видел, как Сантос сочувственно смотрел на де л'Орме, потрясенный моральными законами, которыми был когда-то связан его слепой наставник.

– Нет, – произнес наконец Сантос. – Это не для нас.

– Вот как?

– Мы требуем свободы взглядов. Полной. Слепое подчинение не для нас.

Сантос сказал «для нас», а не «для меня». Томас начал проникаться к молодому человеку симпатией.

– Но кто-то пригласил меня, чтобы я увидел изображение, вырезанное в камне, – сказал Томас. – Разве это не послушание?

– Уверяю тебя, это не Сантос, – улыбнулся де л'Орме. – Нет, он часами спорил, не хотел тебе сообщать. Даже угрожать мне стал, когда я послал тебе факс.

– А почему?

– Потому что изображение естественное, – объяснил Сантос. – А вы постараетесь объяснить его происхождение сверхъестественным путем.

– Лицо Зла? – спросил Томас. – Так написал де л'Орме. А естественное оно или нет – я не знаю.

– Это не настоящее лицо. Просто какой-то образ. Кошмар скульптора.

– А если лицо все же настоящее? Знакомое нам по произведениям из других мест? С какой стати оно непременно ненастоящее?

– Знаете, – начал Сантос, – сколько бы вы ни играли словами, суть не меняется, вы все равно прибыли с определенной целью. Посмотреть в глаза дьяволу. Даже если это глаза человека.

– Человека или демона – я сам решу. Такая у меня работа. Собрать все, что записано человеком, и сложить стройную картину. Сверить доказательства. Вы его сфотографировали?

Сантос умолк.

– Два раза, – ответил де л'Орме. – Но первые карточки промокли и испортились. А во второй раз получились слишком темные – ничего не видно. У видеокамеры сел аккумулятор, а электричества у нас нет уже несколько дней.

– Тогда, может, слепок? Изображение ведь достаточно рельефное?

– Не успели. У ямы то осыпаются края, то поднимается вода. Это же не археологический раскоп. Да еще сезон дождей начался – настоящая напасть!

– То есть у вас нет ни одного изображения? За три недели?

Сантос, казалось, смутился. Де л'Орме поспешил на выручку:

– Завтра будет сколько угодно. Сантос поклялся, что не поднимется наверх, пока его не запечатлеет. А потом пусть яму засыпают.

Томас пожал плечами перед лицом неизбежного. Не его дело останавливать де л'Орме и Сантоса. Археологи еще не знали, что вступили в гонки не только со временем. Завтра сюда явятся солдаты индонезийской армии, и таинственная каменная колонна будет засыпана тоннами вулканического пепла. «Хорошо, что меня здесь уже не будет», – думал Томас. Ему не хотелось смотреть, как слепой борется со штыками.

Был почти час ночи. Где-то над вулканами плыла музыка, обволакивая сладким соблазном луну и океан. Томас сказал:

– Мне бы хотелось самому посмотреть.

– Что, сейчас? – удивился Сантос.

– Я так и думал, – признался де л'Орме. – Он ведь проехал девять тысяч миль, чтобы на это взглянуть. Пойдем.

– Хорошо, – согласился Сантос, – я его отвезу. А тебе, Бернард, пора отдыхать.

Томас увидел нежность в его глазах и в какой-то миг почти позавидовал.

– Глупости, – заявил де л'Орме. – Я тоже пойду.

Они шли по тропе, под старыми зонтами с бамбуковыми рукоятками, и светили карманными фонариками. Воздух был до предела насыщен влагой. Казалось, небеса вот-вот разверзнутся и начнется потоп. Дожди на Яве трудно назвать дождями. Они скорее напоминают извержение вулкана, причем регулярное, как часовой механизм, и сокрушительное, как гнев Господень.

– Томас, – сказал де л'Орме, – найденное изображение древнее чего бы то ни было. Оно очень старое. Сделано во времена, когда люди еще лазили по деревьям, пытались добыть огонь, делали наскальные рисунки. Именно это меня пугает. Те, кто его создал, не имели орудий, чтобы высекать каменные столбы и тем более наносить на них изображения. Или создавать портреты и возводить колонны. Оно просто не может существовать.

Томас размышлял. Мало где на земле найдешь такие древности, как на Яве. Яванский человек – питекантроп, называемый также homo erectus, человек прямоходящий – найден лишь в нескольких километрах отсюда, у деревни Тринил, на реке Соло. Четверть миллиона лет предки человека пробовали плоды с этих деревьев. А также убивали и поедали друг друга. Состояние останков сомнений не вызывает.

– Ты писал, что там много других изображений.

– Разные чудища, – сказал де л'Орме. – Туда мы тебя и ведем. К цоколю колонны «С».

– А может, это автопортрет? Вероятно, речь идет о гоминидах, и умели они гораздо больше, чем принято думать.

– Возможно, – согласился археолог. – Но есть еще и то лицо.

Именно из-за этого лица Томас и забрался в такую даль.

– Ты писал, что оно ужасное.

– Как раз само лицо вовсе не ужасное. Дело в другом. Обычное человеческое лицо.

– Человеческое?

– Ничуть не хуже твоего или моего. – Томас пристально смотрел на слепого, а де л'Орме продолжал: – Ужасны изображения рядом с ним. Это обычное лицо взирает на сцены чудовищной дикости и жестокости.

– И что?

– И все. Просто смотрит. Причем явно без всякого отвращения. Скорее с удовлетворением. Я осязал изображение – оно отвратительно даже на ощупь. Такое соседство нормального и ужасного совершенно непостижимо. И в то же время так банально, так прозаично. Это-то и ставит в тупик. И не соответствует историческому периоду. Никакому.

Из отдаленных деревень доносился стук барабанов и грохот фейерверков. Как раз вчера кончился Рамадан – мусульманский пост. Средь горных вершин скользил молодой месяц. У людей сейчас праздник. В деревнях никто не уснет до рассвета – люди будут смотреть представления ваянг-пурво – театра, в котором на белом холсте живут, любят и сражаются тени бумажных кукол. К восходу добро победит, свет восторжествует над тьмой, как и положено в сказках.

В свете месяца одна из гор по мере приближения изменилась и приобрела очертания Боробудура – земного воплощения священной горы Меру, центра вселенной. Похороненный тысячу лет назад извержением Мерапи, Боробудур был в определенном смысле и дворцом смерти, и пирамидой-святилищем Юго-Восточной Азии.

Чтобы проникнуть внутрь, нужно заплатить смертью, пусть даже символической. Вход представляет собой пасть свирепого кровожадного чудовища – богини Кали. Оттуда вы попадаете в какой-то потусторонний лабиринт. Всю дорогу вас сопровождает каменное повествование о буддизме – десять тысяч квадратных метров каменной стены, испещренной резьбой. История, которую рассказывают рисунки, не уступает Дантовым Аду и Раю. В самом начале, внизу, изображены погрязшие в грехах люди, подвергаемые ужасным наказаниям – их истязают демоны ада. К тому времени, как вы, пройдя пять километров, поднимаетесь на украшенную ступами террасу, Будда приводит человечество к просветлению. Но сегодня ночью подниматься некогда. Уже почти половина второго.

– Прам? – позвал Сантос куда-то в темноту. – Салам алейкум!

Томас знал, что это означает «мир тебе». Однако никто не ответил.

– Прам – охранник, которого я нанял сторожить, – пояснил де л'Орме. – Он был раньше партизаном. Сами понимаете, он немолод. И наверное, пьян.

– Странно, – удивился Сантос. – Побудьте здесь, – и, пройдя вперед, скрылся из виду.

– Из-за чего такая трагедия? – полюбопытствовал Томас.

– Ты про Сантоса? Он старается как лучше. Хочет произвести на тебя хорошее впечатление. Ты его смущаешь. Вот ему и остается только бравировать.

Де л'Орме положил руку Томасу на плечо:

– Пойдем?

И друзья продолжили путь. Заблудиться они не могли – впереди призрачной змейкой вилась дорожка. К северу резной горой высился Боробудур.

– И куда ты отсюда отправишься? – спросил Томас.

– На Суматру. Нашел я себе остров. Говорят, это такое место, где могут встретиться Синдбад-мореход и Пятнадцатилетний капитан. Там, среди аборигенов, я чувствую себя счастливым, а Сантос обнаружил в джунглях развалины четвертого века и постоянно там возится.

– Арак?

Де л'Орме, вопреки своему обычаю, даже не отпустил шутку.

Сантос вернулся бегом, неся в руке старый японский карабин. Молодой человек был весь в грязи и запыхался.

– Ушел, – сообщил он. – И бросил оружие прямо в грязи. Но сначала расстрелял все патроны.

– Похоже, отправился повеселиться с внуками, – сказал де л'Орме.

– Не уверен.

– Не тигры же его съели.

Сантос опустил ствол.

– Нет, конечно.

– Если считаешь, что так будет надежнее, заряди карабин, – предложил де л'Орме.

– У меня нет патронов.

– Тогда мне даже спокойнее. Пойдем.

Рядом с пастью Кали, у основания сооружения, они свернули с дорожки направо и миновали небольшой навес из банановых листьев, где, по-видимому, и отсыпался Прам.

– Видите? – спросил Сантос.

Грязь была истоптана, словно тут дрались.

Томас разглядел яму. Она походила на арену сражения. Под землю уходила дыра, вокруг торчали корни деревьев и лежали кучи земли. Сбоку примостились каменные плиты, похожие на крышки от люка. О них де л'Орме тоже писал.

– Ну и месиво, – сказал Томас. – Вы тут сражались с самими джунглями.

– Вообще-то мне хочется поскорее с этим покончить, – пробормотал Сантос.

– Изображения там, внизу?

– На глубине десяти метров.

– Так можно мне спуститься?

– Конечно.

Томас начал осторожно спускаться по бамбуковой лестнице. Перекладины были скользкие, а его обувь никак не годилась для лазанья.

– Поосторожнее там! – крикнул сверху де л'Орме.

– Я уже внизу.

Томас поднял голову. Казалось, он смотрит вверх из глубокой могилы. Под бамбуковым настилом хлюпала жидкая грязь, размокшие стены с бамбуковыми подпорками могли обвалиться в любой момент.

Следующим полез де л'Орме. Много лет ему приходилось спускаться и подниматься по лесам археологических раскопов. Под его легким весом лестница почти не дрожала.

– Ты по-прежнему лазаешь, как обезьяна, – позавидовал Томас.

– Сила тяжести помогает, – усмехнулся де л'Орме. – Подожди, посмотришь, как я буду карабкаться обратно.

Он запрокинул голову.

– Все в порядке, – крикнул он Сантосу, – лестница свободна! Можешь спускаться.

– Сейчас, я только осмотрюсь.

– Так что ты думаешь? – спросил де л'Орме у Томаса, не зная, стоит ли тот еще рядом или нет. Томасу требовался фонарь помощнее, чем тот, которым пользовался Сантос. Он достал из кармана свой собственный и включил.

Колонна была сложена из вулканического камня и для джунглей сохранилась на удивление хорошо.

– Чистая, очень чистая, – сказал иезуит. – Можно подумать, она стояла в пустыне.

– Sans peur et sans reproche, – произнес де л'Орме. – «Без страха и упрека». Никаких изъянов.

По профессиональной привычке Томас сперва оценил материал, затем содержание. Он посветил фонарем на край изображения – детали были четкими, камень нисколько не разрушился. Должно быть, сооружение оказалось погребено, не простояв на воздухе и ста лет.

Де л'Орме протянул руку и положил ладонь на колонну, пытаясь сориентироваться. Слепой знал все на ощупь и теперь хотел что-то найти. Томас светил на тонкие пальцы.

– Прости меня, Ричард, – произнес де л'Орме, обращаясь к стене, и Томас увидел монстра около четырех дюймов в высоту.

Тот протягивал вверх собственные внутренности, словно предлагая их кому-то в жертву. Кровь текла с рук на землю, из которой прорастал цветок.

– «Ричард»?

– Да, я всем дал имена, – сказал де л'Орме.

Ричард был одним из многих. Колонна так пестрела изображениями пыток и увечий, что неискушенный глаз не смог бы отделить один сюжет от другого.

– А вот Сюзанна. Она потеряла своих детей, – представил де л'Орме женщину, держащую в обеих руках по мертвому ребенку. – А вот три джентльмена, я их называю мушкетерами. Один за всех и все за одного. – И он указал на тройку пожирающих друг друга уродов.

Тут было нечто худшее, чем извращение. Казалось, тут представлены все виды страдания. У существ было по две ноги и отстоящий большой палец, на телах – звериные шкуры, на головах – рога.

В остальном они не отличались от бабуинов.

– Интуиция тебя не подвела, – сказал де л'Орме. – Вначале я думал, что здесь изображены врожденные уродства или мутации. Но теперь я думаю, а может, это какие-то ныне вымершие гоминиды?

– А что, если тут запечатлены чьи-то психополовые фантазии? – предположил Томас. – Например, ночные кошмары человека, чье лицо ты описывал?

– Неплохо бы, если так, – заметил де л'Орме. – Но не думаю. Предположим, наш мастер-ваятель захотел выразить свое подсознание. Пусть фигуры – из его кошмаров. Однако здесь поработала не одна рука. Чтобы вырезать эту и остальные колонны, понадобилось бы не одно поколение ремесленников. Другие мастера добавили бы свои собственные мысли или чувства. Здесь были бы сцены охоты, или земледелия, или придворной жизни, или изображения богов. Ведь верно? А мы видим исключительно одни истязания.

– Но не думаешь же ты, что это изображение реальной жизни?

– Именно что думаю. Такую реалистичность и безнадежность не выдумать.

Де л'Орме водил руками посередине колонны.

– А вот и само лицо, – сообщил он. – Лицо человека, который не спит, не погружен в размышления, который в полном сознании.

– Так где же лицо? – поторопил его Томас.

– Вот, смотри.

Де л'Орме эффектным жестом погладил середину колонны на уровне глаз. Но ладонь коснулась голого камня, и лицо его замерло. Казалось, де л'Орме потерял равновесие, как человек, который нагнулся слишком далеко вперед.

– Что? – спросил Томас.

Де л'Орме поднял руку – под ней ничего не было.

– Как же так?! – закричал он.

– Что такое? – переспросил Томас.

– Лицо. Вот это место. Оно находилось вот здесь. Его кто-то стер!

Под пальцами де л'Орме был вырезан круг. По краям виднелись остатки волос, внизу – шея.

– Лицо было здесь? – уточнил Томас.

– Кто-то его уничтожил!

Томас рассмотрел соседние изображения:

– А все остальное оставил? Но почему?

– Какая подлость! – простонал де л'Орме. – А у нас ни одного снимка. Как такое случилось? Сантос был тут вчера весь день. А потом дежурил Прам, пока… пока не ушел, черт его побери.

– Может, это Прам?

– Прам? Зачем ему?

– А кто еще знал?

– Хороший вопрос.

– Бернард, – сказал Томас, – все очень серьезно. Похоже, кто-то хотел, чтобы именно я не увидел лица.

Его замечание озадачило де л'Орме.

– Это уж слишком. Уничтожать изображение только ради того…

– Моими глазами смотрит Церковь, – напомнил Томас. – А теперь она никогда не узнает, что тут было.

Де л'Орме в растерянности припал лицом к стене.

– Это случилось несколько часов назад, не больше, – сообщил он. – Все еще пахнет каменной пылью.

Томас изучал камень.

– Любопытно, – заметил он. – Следов инструментов не видно. А борозды похожи на следы звериных когтей.

– Ерунда. Разве животное могло такое сделать?

– Согласен. Видимо, тут действовали ножом или шилом.

– Это преступление! – кипятился де л'Орме.

Сверху на собеседников упал луч света.

– Вы все еще тут, – сказал Сантос.

Томас поднял руку, заслоняя глаза от света. Сантос светил прямо на него. Томас почувствовал себя оцепеневшим и беззащитным. Мальчишка! Иезуита злило такое неуважение. А де л'Орме, конечно, и не подозревает о его тихой провокации.

– Что ты делаешь? – резко спросил Томас.

– Да, – присоединился де л'Орме. – Пока ты там ходил, мы обнаружили ужасную вещь.

Сантос отвел фонарик в сторону:

– Я услышал шум и подумал, что это Прам.

– Забудь ты про него. Тут произошла настоящая диверсия: кто-то уничтожил лицо.

Сантос поспешно спустился, путаясь ногами в лестнице, которая ходила под ним ходуном. Томас чуть отступил, давая юноше пройти.

– Грабители! – завопил Сантос. – Храмовые воры! Черные археологи!

– Возьми себя в руки, – потребовал де л'Орме. – При чем тут это?

– Я так и знал, что Праму доверять нельзя! – бушевал Сантос.

– Прам не виноват, – сказал Томас.

– Откуда вы знаете?

Томас посветил в угол за колонной.

– Я, конечно, могу только предполагать. Возможно, это и не он здесь лежит. Узнать трудно, тем более я Прама никогда не видел.

Сантос рванулся вперед и посветил в угол.

– Прам! – И его тут же вырвало в грязь.

Прам выглядел так, словно по нему проехал тяжелый каток. Он находился между двумя колоннами, в проеме шириной не более шести дюймов. Чтобы затолкать человека в такую щель, переломав ему все кости, расплющив череп, нужна была поистине невероятная сила.

Томас перекрестился.