Текст книги "Борн"

Хотя Борн находился на полпути от ребенка к взрослому, он так и не перерос это самое «плохо» и «хорошо». Он всегда хотел быть «хорошим».

– Я знаю.

Он смутился. На самом ли деле? В позе Борна было что-то ликующее. Он испытывал восторг, и никакие выговоры не могли его умалить, раз уж не смог этот кошмарный, огромный мир вокруг. Несмотря на мою показную суровость, его настроение передалось мне. Наверное, он это почувствовал.

Одежда опала, и Борн снова сделался шестифутовой помесью кальмара и морского анемона с кольцом глаз. Вздрогнув, я отступила, рука сама потянулась к жуку. Никогда еще Борн не казался таким чужим, как в тот момент: голый и одинокий посреди улицы, пусть даже мне хорошо был знаком его истинный облик.

Ничто и никто не выглядело здесь настолько чуждым.

Я готова была бросить его тут, среди пыльных развалин, удрать, перепрыгивая с крыши на крышу, как можно дальше. Моя жизнь сразу стала бы проще и лучше, а Борн пусть донимает кого-нибудь другого. Но мгновенно нахлынувшее чувство утраты заставило меня пошатнуться, я чуть не свалилась с крыши. Нет, так поступить я не могла.

Внезапно воздух потяжелел, в голове родилась абсурдная мысль, что это приближается Морд. Я стремительно скатилась вниз. Ко всему прочему, мне не улыбалось торчать тут после заката.

– Кем это ты вырядился? – поинтересовалась я.

– Да так, – сказал Борн, не глядя мне в глаза, что, учитывая количество его собственных глаз, было настоящим подвигом.

– А все же?

– Волшебником, – застенчиво пробормотал он. – Из старой книжки, найденной в Балконных Утесах.

– Какой книжки?

– Не помню. Про волшебников много книг. И все они похожи.

– Только заклинания у них разные, – заметила я.

– Правда? А Вик тоже волшебник? Он знает заклинания?

– Я волшебница. И знаю одно заклинание, которое вернет тебя в Балконные Утесы.

– Это не заклинание, – неуверенно возразил Борн.

По крайней мере, волшебники не были морокунами. Если он попал под заклинание настоящей морокуньи, мы все погибли.

– Что же мне с тобой делать-то? – спросила я его, поскольку сама понятия не имела.

Конечно, глупо было надеяться уберечь Борна от дурного влияния улицы. Будь у меня время, я прямо на месте преподала бы ему наглядный урок, рассказав об опасностях, окружающих нас со всех сторон. Открыла бы то, о чем до сего момента не упоминала: большинство мусорщиков будут рассматривать его как утиль. Никто не увидит в нем личность, только вещь.

На обратном пути мы снова прошли мимо мертвецов в разбитых костюмах. Борн помахал им рукой и попрощался.

Как будто знал их лично, и они были его добрыми друзьями.

Спустя какое-то время я опять почувствовала затылком покалывание чужого взгляда. Вскоре обнаружился и источник этого чувства, тенью следовавший за нами на мягких лапках.

– Этот лис идет за тобой, Борн. Что это значит?

– Он мой ручной лис.

– Он вовсе не ручной лис. Разве ты его приручил?

– Нет. Он мне не позволяет.

– Почему тогда он ходит за тобой?

– Я ему сказал.

– Сказал?

– То есть, конечно, я ему не говорил. Это было бы нелепо. Безобразно. Глупо. Неприемлемо.

– Почему бы тебе не подкрасться к нему и не съесть, как ящерку?

– Нет, он мне этого не позволит.

– Даже если ты устроишь засаду? – Я ничего не имела против лиса, но он и ему подобные уже начали действовать мне на нервы.

– Он всегда включен.

– Что хочешь этим сказать?

– Включен, как лампочка. Другие – тусклые, он – нет.

– В каком смысле? – переспросила я.

Никаких лампочек давно не существовало. Откуда Борн о них узнал?

Он мне не ответил, а когда я обернулась в следующий раз, лиса уже след простыл.

Однако я сделала хороший крюк, путая следы и постаравшись убедиться, что к тому времени, когда мы вышли к тайному входу в Балконные Утесы, никто за нами уже не следит.

* * *

Я проснулась среди ночи, похоже, разбуженная голосом Борна. Он свернулся калачиком у моей кровати, свободно разбросав коротенькие, зеленоватые щупальца, множество глаз так и шныряли по телу. Половина наблюдала за мной, половина – за входной дверью. У меня возникло впечатление, тут же, впрочем, пропавшее, что несколькими мгновеньями раньше он наблюдал за мной с гораздо более близкого расстояния.

«…я не знаю, почему они за мной ходили, и не подозревал, что снаружи все будет таким пыльным и большим. Какое же оно большое. Там было небо. Огромное небо. Такое огромное, что казалось, оно вот-вот упадет на меня. А еще все эти… стены. Стены, стены… Маленькие зверюшки, идущие за мной, и жара. Там было жарче. Да, жарче. Определенно жарче. Мне не хотелось пить, но я вполне мог и попить. Потому что было жарко. Широкие просторы. Это – город. Так выглядит город в жизни. Как-то так. Да, именно так…»

«А еще там были мертвые астронавты. Закопанные в землю».

«Астронавты» надолго запали ему в мысли. Он раздобыл трех кукол и несколько недель возился с ними, ведя воображаемые беседы. Якобы они только что прибыли с Луны и помогали восстанавливать жизнь на Земле, или что-то в подобном роде. Наличие кучи щупалец помогало ему разыгрывать весьма сложные сцены.

Перевернувшись на другой бок, я попыталась не замечать его неумолчного бормотания. Видимо, он получил слишком много впечатлений. Еще бы, столько всего нового. Мне требовалось привыкнуть, иначе его удивление будет постоянно удивлять меня саму. С другой стороны, если бы я привыкла, то не смогла бы разделять его чувства, пусть и жить от этого стало бы проще. Притупленное восприятие вечного чужого трепета представлялось своего рода даром.

Потом меня вдруг осенило. Я потянулась и похлопала Борна по тому месту, которое привыкла считать головой.

– А? Чего тебе, Рахиль?

– Слушай, а как ты выбрался наружу? Ну, когда потопал за мной?

– Дверь была отперта. Прямо-таки распахнута. Все выглядело так, будто ты хочешь, чтобы я пошел за… – его голос звучал медленно и отстраненно.

Казалось, что даже когда он отвечает на мои вопросы, основная часть тела бродит где-то далеко-далеко. Привстав на локте, я оборвала его словоизлияния:

– Нет, дверь была закрыта, а я ничего такого не хотела.

Уходя, я специально заперла дверь на несколько замков, в основном чтобы не влез Вик.

– Зато внизу осталась щель.

Я не сразу смогла понять его слова. Получалось, Борн мог делаться плоским, как блин, и просачиваться под дверью? Здорово!

Оставив Борна предаваться мечтам, балансируя между сном и явью, я встала и отправилась к Вику, надеясь, что тот уже вернулся из своих ночных странствий. Мне захотелось спать с Виком. Что именно подразумевалось под этим «спать», об этом я не думала. Хотя бы на часок, а лучше – на все утро, я хотела получить забвение, которое, впрочем, уже давно ничего не давало.

Растить Борна в одиночку оказалось весьма утомительным занятием.

Вика я нашла рядом с его разлюбезным бассейном, полным «отвратительных» биотехов. И я овладела им прямо там, на полу, с удивлением, почти исподволь, обнаружив, что он совсем не против. После пребывания снаружи, сопутствующего напряжения и тотального самоконтроля я наконец получила разрядку, к тому же выяснила, что полностью оправилась от ран и могла свободно двигаться, не испытывая боли.

Действительно, я побывала снаружи и ничего не случилось. По крайней мере, со мной не случилось ничего плохого. Как ничего плохого не случилось и дома.

– Не сейчас. Я занят, – завел Вик было свою старую песню, следуя нашим привычным ритуалам, кодам и играм.

– Нет, сейчас.

– Но я же должен работать!

Однако в его голосе сквозила радость, привычное брюзжание не могло скрыть того, что он совершенно не прочь отвлечься от своей работы и заняться сексом, которого у нас не случалось уже несколько недель. Я овладевала им раз за разом, пока он окончательно не выдохся, а мы не промокли от пота. Тела еще сохраняли память друг о друге, а Балконные Утесы были свидетелями наших уз. Я до сих пор чувствовала силовые линии, протянувшиеся наружу, все мои ловушки и Виковы «сюрпризы» крепко переплелись, а точно в центре этой паутины находились мы.

Потом мы почти не разговаривали, лишь шептали ласковые прозвища, непонятные больше никому на свете, ну и пусть. Мне сделалось хорошо, я почувствовала, что все неправильности, случившиеся между нами, можно исправить. Но при этом мне пришлось утратить бдительность, поскольку после секса Вик становился более игривым, чем обычно.

Он встал, натянул какие-то драные шорты и футболку и подошел к краю бассейна. Опустившись на одно колено, выловил из зловонных вод нечто чешуйчатое, металлически-серое и оглянулся через свое худое, но мускулистое плечо, посмотрев на меня завораживающим взглядом.

– Ты поставила нас обоих под угрозу, Рахиль, – весело сказал он.

Оттуда, где я лежала, Вик выглядел бесстыдно-обнаженным и чрезмерно длинноногим. Он двигался с отчетливым, почти насекомым жужжанием. Это было верным признаком того, что Вик принял что-то успокаивающее или воспользовался одним из своих жуков и теперь частично пребывает в другом, лучшем мире.

– Под угрозу? Сексом, что ли?

Он рассмеялся. Из-за пещерной акустики помещения смех прозвучал необычно гулко. Заметив что-то, то ли мерцание, то ли свечение, Вик обошел бассейн и палкой помешал густую массу.

– Сегодня Борн ходил за тобой в город, – сказал он. – Вот почему ты вернулась так рано. Кроме того, Рахиль, он растет с невероятной скоростью.

Наконец слова были произнесены вслух. Я открыла было рот, чтобы высказать все, что думаю о его подлом шпионаже, но беззвучно захлопнула. Какой смысл? Я ведь сама лазила в его комнаты и обшаривала вещи.

– Может, тебе лучше озаботиться Мордом? Или Морокуньей?

– Борн тебе не друг, Рахиль.

– А я этого и не утверждала, Вик, – покривила душой я.

– Ты стояла на этом самом месте и уговаривала меня смириться с ним.

– Нет, не уговаривала. То есть не такими словами, – заюлила я.

– Убеждала, что я должен принять Борна.

Еще один шаг, и мы принялись бы все отрицать, отрицать, отрицать: я так не говорила, я так не делал… Точь-в-точь банальная парочка.

– Хорошо, почему бы тебе действительно его не принять?

– Потому, что ты не права. Я же не могу закрыть глаза на факты. Могу только попытаться решить проблему обходным путем.

Он, кажется, намекал, что моя вера в Борна сродни религиозной.

– Не говоря уже о том, – продолжил Вик, – что он не испражняется.

Подумаешь, большое дело!

– То, что он не гадит, вряд ли может угрожать нашей безопасности.

– Но может быть, он где-нибудь это прячет?

– Может, и прячет, кому какое дело? – Я ненавидела подобные беседы, заставлявшие нас становиться растерянными баранами, цепляющимися к словам.

– Потому что если это не так, он – самое эффективное существо, какое я когда-либо встречал.

– Слишком поздно разбирать его на запчасти, Вик. От него живого нам будет куда больше пользы.

Настало время познакомить его кое с какими фактами.

– Поздно, но не по этой причине, – возразил Вик. – Мне надо было с самого начала проявить больше твердости. Зря я тебя послушал.

– Если бы ты тогда меня не послушал, то сейчас мы бы с тобой не были вместе.

– То есть сейчас, по-твоему, мы вместе? – Вик бросил на меня пронизывающий взгляд. – А не просто существуем под одной крышей?

Я ответила не сразу. Легкость, с которой я овладела им, теперь представлялась мне проблемой. Не потому, что я вернулась к нему, а потому, что он не сопротивлялся, не задал никаких вопросов, оставив их на потом, несмотря на все наши трудности. Это означало, что у меня была над ним власть, о которой я прежде только догадывалась. Хотя можно было и догадаться, раз уж он сохранил мне Борна.

– Мы вместе постольку, поскольку у нас нет друг от друга секретов, – проговорила я.

Наверное, это было нечестно, зато – правдой. У Вика были от меня секреты.

Он глядел, сжимая в руке шест с фильтром на конце, с помощью которых отсеивал самых мелких обитателей зелено-оранжевого бассейна. В воде булькали подросшие зародыши биотехов, выныривали на поверхность и вновь уходили в глубину. В зеленоватом свете Вик выглядел еще более странным, чем Борн.

– Я знаю, что он разговаривает, – произнес он. – Борн ведь разговаривает? Я сам слышал. Однажды Борн сказал, что, может быть, он – оружие.

– Ты слышал? – Я с трудом подавила гнев. – Иными словами, подслушивал у моей двери?

И вновь мне показалось, что проблема Борна может привести к разрыву. Мысль, что в результате мы превратимся в чужаков, вынужденных делить квартиру, поскольку у них нет иного выхода, была мне поперек горла.

– Ничего подобного. – Вик покачал головой. – Я напоролся на него в коридоре. Он говорил об этом двум ящерицам, которых сам же и убил. Меня он не заметил.

Да, Борн частенько разговаривал сам с собой. Теперь он стал еще больше себе на уме, даже оставаясь со мной. Почему-то это ранило меня больше всего. Ранило чувство, что одной меня ему мало.

– Никакое он не оружие, ты ослышался. Он даже не понимал, что говорил.

– Возможно, – пожал плечами Вик.

В его глазах сквозила боль, ведь я так и не признала, что предала его, скрыв умение Борна разговаривать.

Тогда я полностью и бесповоротно капитулировала, постаравшись смягчить эту боль поцелуями и сексом. С одной стороны, я все еще его хотела, а с другой – так не пришлось бы ничего объяснять. Разговоры несут беду. Язык наш – враг наш. Хватит с нас разговоров.

Что же влекло меня к Вику? Что вообще привело меня к Вику? Я не хочу приукрашивать его в ваших глазах, придумывать какие-то оправдания, делиться с вами личным или подавать повод для симпатий и антипатий.

Вероятно, в самом начале, это было тем же самым, что позже привлекло меня в Борне. Я помнила детское наслаждение, с каким он принимал те простые вещи, которые подавляли или блокировали его испуг, его страх, его стресс. Все эти банальные, избитые, сентиментальные клише вроде солнечного луча или бабочки. Они составляли разительный контраст с его болезненной подозрительностью. С настороженностью, которую он носил словно экзоскелет, защищающий маленького застенчивого мальчика.

Даже в эти трудные, напряженные и неопределенные времена, чувствительность еще могла к нему вернуться. Всего через два дня после нашего разговора я исподтишка наблюдала за ним, весело носившимся по коридорам Балконных Утесов с криком: «Я могу это сделать! Я могу!»

Даже подумала тогда, уж не повредили ли диагност-черви его мозг, иначе с чего это ему быть таким счастливым? Я давно уже не помнила его таким. Наверное, он был пьян. Затем, когда я позже зашла к нему, Вик был вновь сама серьезность. Неужели он мог проявлять светлую сторону своей души только в одиночестве?

Но это мое объяснение запоздало. Теперь же я могу говорить только о призраках. Он мог быть добрым, мог быть заботливым. Он мог быть идеалистичным. Это я знаю. Но точно так же я знаю, что он приписал мне слова, которых я не говорила. Я ведь никогда напрямую ему не говорила, что он должен принять Борна, или что Борн – мой друг.

Как Борн дал мне понять, что ему требуется личная жизнь

Через несколько дней после того, как я встретила Борна в городе, он огорошил меня официальным заявлением, что уходит из моей квартиры. Объявляя о своем решении, Борн сделался маленьким и, как он сам это называл, «респектабельным». Почти гуманоидом, несмотря на переизбыток глаз. В действительности же его «респектабельный вид» походил на то, как выглядит человек, претерпевший какую-то мучительную и сомнительную трансформацию в сухопутного спрута с четырьмя ногами вместо щупалец. Именно в таком образе он и явился просить об одолжении. Кто-либо другой, встретившись с подобным «милашкой», с воплями убежал бы прочь.

– Ах, переехать? Ишь ты, – глупо пробормотала я.

При одной мысли об этом мои руки затряслись. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, а в голове зашумело, будто там забило крыльями множество чаек. Неужели он это серьезно? Нет, не может быть. Никуда я его не отпущу.

– Да, Рахиль, – ответил Борн, распространяя запах жимолости и морской соли, что было его способом воздействия на меня. – Рано или поздно это должно было произойти.

Да ну? Прямо-таки должно? Мне вот даже в голову подобный поворот событий не приходил. Я могла с закрытыми глазами пройти по всем ответвлениям туннелей Балконных Утесов, но будущее оставалось для меня непроницаемым. Борн существовал здесь, в сердце всех этих линий, нарисованных моим воображением. Я вырастила его в своей квартире, мы будем жить здесь с ним вместе, и так будет всегда.

– И куда же ты собрался? – только и смогла выговорить я.

– В другую квартиру Балконных Утесов.

– Почему? – беспомощно пробормотала я, глядя на него.

– Мне требуется личное пространство, – ответил он таким тоном, что я, несмотря на свое смятение, растаяла от умиления. – Мне нужна личная жизнь. Уединение.

– Хочешь сказать, я тебе мешаю?

– Нет. Просто я должен пожить самостоятельно. Обещаю, что буду тебя навещать. А когда окончательно устроюсь, ты сможешь приходить в гости, и все у нас станет хорошо.

Следовательно, он выбрал себе настоящий клоповник, где работы предстояло непочатый край. Или подходящие для жизни апартаменты, по мнению Борна, сильно отличались от моих, что тоже не могло меня не задевать.

Не удавалось отделаться от ощущения, что он вычитал эту сцену в одной из книг и теперь старательно играл роль. Вероятно, по сценарию мне полагалось раскричаться, наотрез ему отказать или затеять длинный, нескончаемый, тупиковый спор о том, как он неправ. Но поступить с Борном таким образом я не могла.

Какая куча плохих или «не таких уж и плохих» мыслишек, недостойных нас обоих! Я проклинала себя, ела поедом за то, что не знала, как быть хорошей матерью. К примеру: если я теперь запрещу ему выходить из дому, отнесусь с пренебрежением к его желаниям, то, возможно, так ничего и не пойму, пока он меня не покинет. Или: не является ли его желание естественным этапом развития ребенка, покидающего родимый дом, выбирающего свой путь? Его взросления? Вот только в этом городе не было путей, не было места, где можно было бы закрепиться, чтобы жить как все, в безопасности, пусть даже я и постаралась вложить ему в голову представления о нормальной жизни и мертвые прописные истины.

– Хорошо, но с условием, – сказала я наконец. – Установим правила. Если ты их нарушишь, то вернешься обратно ко мне.

Я все еще не понимала, откуда взялась у него эта идея отделиться и жить одному, идея, казавшаяся мне ужасной и отвратительной. Не внушили ли ему ее извне? На заднем плане продолжал вопросительным знаком маячить тот мелкий лис.

– Какие правила?

– Во-первых, ты будешь навещать меня каждый день.

– Разумеется, буду! – Похоже, его огорчило мое подозрение, что он не собирается этого делать, если только это не было игрой моего воображения.

– Во-вторых, ты не будешь выходить в город без меня. То есть на данный момент это означает, что ты вообще не будешь выходить наружу. Можешь, если уж хочется, протискиваться под дверями своей квартиры, но ни шагу из Балконных Утесов!

– Хорошо, Рахиль. В любом случае я буду занят. Буду украшать свое жилище.

– А еще ты будешь помогать мне по мере надобности. И Вику тоже.

Было просто жизненно необходимо, чтобы Вика и Борна как можно скорее связало нечто большее, чем настороженность. Оба знали о существовании друг друга. Вскоре надо будет официально их познакомить. Кроме того, нужно приложить все усилия, чтобы у Вика сформировался положительный образ Борна, пусть даже я несколько раз и села в лужу.

– Я готов, – ответил Борн. – По рукам?

– По рукам, – нехотя согласилась я, словно мы действительно подписали некий договор.

Договор этот уязвил меня в самое сердце, однако тяжесть потери несколько отступила. Он же будет рядом. Он останется с нами.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо-спасибо-спасибо-спасибо.

Борн раздулся, раскинул крылья морского ската и заключил меня в пылкое, всеобъемлющее объятие, которое я стойко перенесла, скрывая боль и гадая, почему мне так грустно. Борн стал таким сильным, что даже невинные его порывы грозили синяками.

– Ну все, все, хватит… – пробормотала я, не отпуская тем не менее Борна.

Он облюбовал себе квартиру совсем рядом, в соседнем коридоре за углом, и в первый вечер я даже не почувствовала его отсутствия, поскольку Борн забежал поболтать, в основном о досадной нехватке ящериц в Балконных Утесах. Потом мы сыграли с ним в игру, в которую играли, когда он был еще маленьким, то есть всего несколько недель назад. Теперь он из нее вырос, однако она напоминала нам о счастливых днях, так что мы играли больше для того, чтобы выразить свои нежные чувства.

– Рахиль, Рахиль, кто же я? – Его раскраска напоминала расслабленную улыбку.

– Не могу догадаться. Я не знаю, кто ты.

– Я – белка?

– Вряд ли.

– Рыбка?

– Ручаюсь, что нет.

– Может быть, я… лис? Тайно взращенный как обычный зверь? А взаправду я – король-лис. Самый королевский из всех лисиц. Первый среди лисьего рода.

– Никакой ты не лис, – покачала я головой.

Борн по обыкновению пересказывал детские сказки. Тем утром я решила дать ему какие-нибудь книги по экономике и политике. Если удастся их раздобыть. Или какое-нибудь чтиво, типа того, что продавалось когда-то в киосках аэропортов, если только получится ему втолковать, что такое аэропорт. Наверное, это было своеобразной местью с моей стороны: ах, ты собираешься стать взрослым? Изволь быть им на все сто.

– Тогда, может быть, я… Борн?

– Ну, конечно! – воскликнула я. – Ты – Борн.

– Вот и хорошо, ведь именно так ты меня и назвала, – сказал он, всерьез или саркастически – я так и не поняла.

– А я – Рахиль.

– Нет, ты – человеческое существо.

– Может быть, я – свиная косточка, приделанная к кости руки? – предположила я, вспомнив, как моя мама в шутку переделала детскую песенку про человеческий скелет.

– Разве у свиной косточки бывают руки? Я вижу все твои кости, но не знаю, для чего они.

Прикусив губу, чтобы нервно не хихикнуть, я ответила:

– Хорош скрипеть мозгами, Борн, а то закипят. Ты же не хочешь, чтобы у тебя закипели мозги?

– Не хочу. А если мои мозги все-таки закипят, я смогу получить новые? Такие, которые будут всегда под рукой?

Шутка показалась мне довольно натянутой, я сдалась и предложила перейти к другой игре, в которой Борн, отрастив себе подобие рук, показывал на стене тени животных, а я пыталась их угадать. Потом наступала моя очередь, но человеческие руки были слишком неуклюжи по сравнению с его ловкими щупальцами.

Довольно долго, пока Борн не пригласил меня к себе, я считала, что он все еще продолжает играть, выясняя, что значит быть личностью. И утешалась, воображая себя наперсницей Борна, а Вика – злоумышленником, который только и мечтает, как бы подкрасться к моему воспитаннику и подслушать его беседы с воображаемыми ящерицами.

Мысль о том, что Вик мог знать о Борне куда больше меня, казалась смешной.