Текст книги "Тайна за семью печатями"

11

Дворецкий подал сэру Джайлзу почту на серебряном подносе. Джайлз бегло просмотрел ее, как делал каждое утро: длинные тонкие коричневые конверты откладывал в сторону, белые квадратные вскрывал сразу же. Среди конвертов, заслуживших в то утро его внимание, оказался тонкий белый с бристольской маркой. Надорвав, Джайлз вскрыл его.

В конверте лежал единственный листок бумаги, адресованный «Тем, кого это касается». Едва успев его прочесть, Джайлз поднял взгляд и улыбнулся Вирджинии, составившей ему компанию за поздним завтраком.

– Ну вот и все, в следующую среду будет поставлена точка, – объявил он.

Вирджиния не подняла взгляда от выпуска «Дейли экспресс». Каждое ее утро начиналось с чашечки черного кофе и Уильяма Хикки[21]21
  Выходящая под этим псевдонимом рубрика светской хроники британской газеты «Дейли экспресс».


[Закрыть] – она торопилась узнать, что нового у ее друзей, какие дебютанты надеялись быть представлены при дворе в этом году, а какие не имели ни шанса.

– О чем ты? – спросила она, по-прежнему не поднимая глаз.

– О мамином завещании.

Подающие надежды дебютанты тотчас вылетели из головы Вирджинии – она свернула газету и сладко улыбнулась Джайлзу:

– Ну-ка, расскажи, милый.

– Чтение завещания состоится в среду в Бристоле. Мы можем поехать во вторник днем, переночевать в Холле и явиться на чтение на следующий день.

– Во сколько состоится чтение?

Джайлз вновь бросил взгляд на письмо:

– В одиннадцать в канцелярии «Маршалл, Бейкер и Сиддонс».

– Зайчик, ты не будешь очень против, если мы поедем рано утром в среду? Не уверена, что у меня хватит выдержки еще один вечер любезничать с твоей обидчивой сестричкой.

Джайлз собрался было возразить, но передумал:

– Конечно, любовь моя.

– Перестань называть меня «любовь моя», это так вульгарно.

– Что же за день тебе предстоит, милая?

– Сумасшедший, как всегда. В эти дни мне, наверное, не суждено ни минутки передохнуть. Еще одна примерка платья утром, ленч с подружками невесты, а позже днем встреча с организаторами банкета, которые буквально замучили меня вопросами о количестве гостей.

– Какова же последняя цифра?

– Немногим более двухсот с моей стороны и еще сто тридцать – с твоей. Я планирую уже на следующей неделе начать рассылать приглашения.

– Вот и отлично, – сказал Джайлз. – И очень кстати, что напомнила. Спикер одобрил мой запрос использовать террасу палаты общин как приемную, так что, пожалуй, стоит пригласить и его.

– Конечно, зайчик. К тому же он из консерваторов.

– А еще, может, мистера Эттли, – осторожно предложил Джайлз.

– Не уверена, как папа отнесется к лидеру Лейбористской партии в качестве гостя на свадьбе единственной дочери. Может, мне лучше попросить его пригласить мистера Черчилля.

В следующую среду Джайлз подъехал на своем «ягуаре» в Кедоген-Гарденс и припарковался напротив входа в квартиру Вирджинии. Звоня в дверь, он питал надежду позавтракать с невестой.

– Леди Вирджиния еще не спускалась, сэр, – доложил дворецкий. – Но если вы пожелаете подождать в гостиной, я могу принести вам чашку кофе и утренние газеты.

– Спасибо, Мэйсон, – ответил Джайлз, который однажды признался с глазу на глаз дворецкому, что голосовал за лейбористов.

Устроившись в удобном кресле, Джайлз получил выбор между «Экспрессом» и «Телеграфом». Предпочтение было отдано «Телеграфу»: внимание Джайлза привлек заголовок на первой странице. Эйзенхауэр объявил, что выставляет свою кандидатуру на пост президента. Решение не удивило Джайлза, хотя он с интересом узнал, что генерал будет представлять республиканцев. С тех пор как с ним стали заигрывать и демократы, и республиканцы, никто как будто не был уверен, какую партию он поддерживает.

Каждые несколько минут Джайлз поглядывал на циферблат, но Вирджиния все не появлялась. Когда часы на каминной полке пробили в очередной раз, он обратил внимание на статью на странице семь. Там высказывалось предположение, что Британия рассматривает возможность строительства своей первой автомагистрали. Парламентские страницы заполняла патовая ситуация в корейской войне. Речь Джайлза о сорокавосьмичасовой рабочей неделе и сверхурочной оплате каждого часа помимо этого приводилась со всеми деталями и редакционной статьей, осуждающей его убеждения. Он улыбнулся. В конце концов, это же «Телеграф». Джайлз переключился на объявление в «Придворном циркуляре»[22]22
  «Придворный циркуляр» – ежедневный бюллетень об участии членов королевской семьи в официальных мероприятиях; рассылается редакциям газет и журналов. Введен королем Георгом III в 1803 г.


[Закрыть]: «„Принцесса Элизабет“ в январе отправляется в африканский круиз». В этот момент комнату впорхнула Вирджиния:

– Прости, милый, что заставила тебя так долго ждать, я просто никак не могла решить, что надеть.

Он вскочил и расцеловал невесту в обе щеки, отошел на шаг назад и в который раз подумал: как же ему повезло, что такая красивая женщина хотя бы просто обратила на него внимание!

– Ты выглядишь потрясающе, – сказал он, любуясь желтым платьем, которое видел впервые: оно выгодно подчеркивало изящество стройной фигуры.

– Может, чуток рискованно по случаю чтения завещания, – предположила Вирджиния, крутнувшись на месте.

– Вовсе нет. По правде, когда ты войдешь, никто не сможет думать о чем-то другом.

– Надеюсь. – Вирджиния бросила взгляд на часы. – Боже, уже так поздно! Зайчик, нам лучше не завтракать, если хотим поспеть вовремя. Пусть нам известно содержание завещания твоей матери, но мы должны вести себя так, будто ничего не знаем.

По пути в Бристоль Вирджиния рассказала Джайлзу о последних приготовлениях к свадьбе. Его немного разочаровало, что она не поинтересовалась, как вчера приняли его речь с первой скамьи. Впрочем, это объяснимо: Уильяма Хикки не было на местах для прессы. И лишь когда они достигли Грейт-Вест-роуд, Вирджиния сказала нечто, привлекшее его внимание:

– Как только завещание вступит в силу, первым делом мы должны найти замену Марсдену.

– Но он работает в нашей семье уже более тридцати лет, – возразил Джайлз. – Я даже не припомню, когда его с нами не было.

– Это только часть проблемы. Но сам-то ты можешь не хлопотать, милый, думаю, мне удастся найти идеальную кандидатуру на замену.

– Но…

– И если это в самом деле так волнует тебя, зайчик, Марс дена всегда можно отправить работать в Мэнор-Хаус – там он будет заботиться о моих тетушках.

– Но…

– И раз уж я заговорила о заменах, – продолжила Вирджиния, – самое время нам серьезно поговорить о Джеки.

– Моем личном секретаре?

– Я считаю, она слишком фамильярна. Не могу притворяться, что одобряю эту новомодную привычку подчиненных называть своих боссов по имени. Несомненно, это все часть воплощения абсурдной идеи Лейбористской партии о принципе равенства. Тем не менее я сочла необходимым напомнить ей, что существует леди Вирджиния.

– Мне очень жаль. Обычно она так вежлива.

– С тобой, может, и вежлива, но, когда я вчера позвонила, она попросила меня не вешать трубку и подождать, что вовсе не в моих привычках.

– Я поговорю с ней об этом.

– Пожалуйста, не беспокойся, – сказала Вирджиния, к облегчению Джайлза. – Потому что я не собираюсь больше звонить тебе в офис, пока она числится в штате.

– Не слишком ли круто? В конце концов, она первоклассный работник, и я просто не мыслю кого-то другого на ее месте.

Вирджиния потянулась и поцеловала его в щеку:

– Очень надеюсь, зайчик, что единственным, без кого ты не сможешь обойтись, стану для тебя я.

Войдя в помещение, мистер Сиддонс, как и ожидал, застал здесь всех, кто получил его письмо «Тем, кого это касается». Он уселся за свой стол и внимательным взглядом обвел сияющие надеждой лица.

В первом ряду сидели сэр Джайлз Баррингтон и его невеста, леди Вирджиния Фенвик. Вживую ее красота казалась более яркой, чем на фотографии из «Кантри лайф» над заметкой о скорой помолвке пары. Мистер Сиддонс с нетерпением ожидал знакомства с ней.

Во втором ряду прямо за нареченными устроились мистер Клифтон и его супруга Эмма, рядом с которой села ее сестра Грэйс. Его позабавило, что мисс Баррингтон носила голубые чулки.

Мистер и миссис Холкомб сидели в третьем ряду вместе с его преподобием мистером Дональдсоном и леди, облаченной в форму заведующей приютом. Последние два ряда, как и прилично при их скромном положении, заполнила прислуга, проработавшая в семье Баррингтон много лет.

Мистер Сиддонс нацепил на кончик носа очки-половинки и прочистил горло, давая знать, что процессуальное действие начинается.

Перед вступительным словом он поверх очков бросил взгляд на собравшихся. Ему не требовались записи для выступления, поскольку эту обязанность он исполнял регулярно.

– Леди и джентльмены, – начал он. – Меня зовут Десмонд Сиддонс, и последние двадцать три года я имею честь являться поверенным семьи Баррингтон. Хотя мне далеко до моего отца, который сотрудничал с вашей семьей на протяжении карьеры и сэра Уолтера, и сэра Хьюго Баррингтонов. Однако я отвлекся.

Выражение лица леди Вирджинии свидетельствовало, что она согласна с ним.

– У меня в руках, – продолжал он, – последняя воля и завещание Элизабет Мэй Баррингтон, которое было составлено мной по ее просьбе и подписано в присутствии двух независимых свидетелей. Следовательно, – он поднял руку, показывая всем завещание, – любой документ, предшествовавший этому, теряет законную силу. Я не буду тратить ваше время, зачитывая требуемые законом страницы юридического жаргона, а лучше сконцентрируюсь на нескольких относящихся к делу пунктах завещания, оставленного ее светлостью. Если кто-то захочет позже изучить завещание более детально, я с радостью предоставлю такую возможность.

Мистер Сиддонс опустил взгляд, перевернул страницу и поправил очки, прежде чем продолжить:

– В завещании упомянуты несколько благотворительных заведений, близких сердцу покойной. В их число входят приходская церковь в Сент-Эндрю, приют доктора Барнардо и больница, которая с таким сочувствием ухаживала за леди Баррингтон в последние дни ее жизни. Каждому из этих заведений завещано по пять тысяч фунтов стерлингов.

Мистер Сиддонс вновь поправил очки.

– Сейчас я перейду к тем лицам, которые преданно служили семейству Баррингтон многие годы. Каждый работник, которого нанимала леди Баррингтон на срок более пяти лет, получит жалованье за год вперед, в то время как постоянно проживающая экономка и дворецкий получат еще и вознаграждение по пятьсот фунтов каждый.

Марсден склонил голову и неслышно произнес: «Спасибо, миледи».

– Теперь я перехожу к миссис Холкомб, в прошлом миссис Клифтон. Ей завещается викторианская брошь, которую леди Баррингтон надевала в день свадьбы своей дочери и которая, она надеется, – я цитирую по завещанию – «поможет миссис Холкомб вспоминать счастливые времена, которые они проводили вместе».

Мэйзи улыбнулась, но могла лишь гадать, когда и куда ей удастся надеть такое сокровище.

Мистер Сиддонс перевернул страницу, подтолкнул вверх по переносице очки-половинки и продолжил:

– «Я завещаю Джессике Клифтон, урожденной Пиотровска, любимую акварель моего дедушки „Шлюз в Кливленде“ кисти Тёрнера. Надеюсь, картина вдохновит ее, поскольку верю, что девочка обладает большим талантом, которому надо предоставить все возможности расцвести».

Джайлз кивнул. Он хорошо помнил, как мать объясняла ему, почему хотела, чтобы Джессика унаследовала желанного Тёрнера.

– «Своему внуку Себастьяну Артуру Клифтону, – продолжал мистер Сиддонс, – я завещаю сумму в пять тысяч фунтов, которую он получит по достижении совершеннолетия девятого марта тысяча девятьсот шестьдесят первого года».

Джайлз снова кивнул. Пока без сюрпризов.

– «Оставшаяся часть принадлежащего мне имущества, включая двадцать два процента компании „Пароходство Баррингтонов“, а также Мэнор-Хаус, – мистер Сиддонс не удержался и глянул в сторону леди Вирджинии Фенвик, сидевшей на краешке стула, – оставляю моим любимым… дочерям Эмме и Грэйс в полное их распоряжение, за исключением моей сиамской кошки Клеопатры, которую я оставляю леди Вирджинии Фенвик, потому что у них так много общего. Они обе красивые, ухоженные, самовлюбленные, коварные и ловко манипулирующие людьми хищницы, которые считают, что все на свете лишь для того, чтобы служить им, включая моего потерявшего голову сына, который, я могу лишь молиться, разрушит, пока не поздно, чары, которыми леди Вирджиния его опутала».

На лицах отражалось потрясение, со всех сторон летел тревожный шепот. О подобном никто даже не помышлял. Мистер Клифтон, однако, оставался в высшей степени спокойным. Но для описания состояния Вирджинии это слово не подошло бы: она что-то яростно шептала в ухо Джайлзу.

– На этом чтение завещания окончено, – объявил мистер Сиддонс. – Если есть вопросы, буду рад ответить на них.

– Только один, – сказал Джайлз, прежде чем кто-то другой успел подать голос. – Сколько у меня времени, чтобы оспорить завещание?

– Вы можете подать апелляцию в Верховный суд в любое время в течение следующих двадцати девяти дней, сэр Джайлз, – ответил мистер Сиддонс, предвидевший как суть вопроса, так и его вероятный источник.

Если и были другие вопросы, сэр Джайлз и леди Вирджиния не слышали их, поскольку стремительно покинули комнату, не сказав более ни слова.

12

– Я сделаю все, что угодно, родная, – молил он. – Но прошу тебя, пожалуйста, не расторгай нашу помолвку.

– В каком свете я предстану после того, как твоя мать унизила меня на глазах твоих родных, друзей и даже слуг?

– Я понимаю, – успокаивал Вирджинию Джайлз. – Очень хорошо понимаю тебя, но мама была явно не в своем уме. И не сознавала, что творит.

– Говоришь, сделаешь все, что угодно? – спросила Вирджиния, вертя в пальцах обручальное кольцо.

– Что угодно, милая.

– Так вот, первое, что ты должен сделать, – это уволить свою секретаршу. А замену ей дать только после моего одобрения.

– Считай, сделано, – покорно сказал Джайлз.

– Завтра же ты поручишь ведущей адвокатской компании опротестовать завещание и, независимо от последствий, будешь биться не на жизнь, а на смерть за нашу победу.

– Я уже проконсультировался с королевским адвокатом сэром Катбертом Мэкинсом.

– Не на жизнь, а на смерть, – повторила Вирджиния.

– Не на жизнь, а на смерть, – эхом откликнулся Джайлз. – Что-то еще?

– Да. Когда на следующей неделе будут разосланы свадебные приглашения, я, и только я одна буду утверждать список гостей.

– Но люди могут подумать…

– Вот именно. Я хочу, чтобы каждый, кто был в той комнате, знал, каково чувствовать себя отвергнутой. – (Джайлз опустил голову.) – А, понятно, – продолжила Вирджиния, стягивая обручальное кольцо. – То есть ты в действительности и не собирался делать «все, что угодно».

– Собирался, родная. Я согласен: ты сама можешь решать, кого приглашать на свадьбу.

– И последнее. Ты дашь указание мистеру Сиддонсу добиться постановления суда, по которому все до единого Клифтоны будут выселены из Баррингтон-Холла.

– Но где же им жить?

– Мне наплевать, где им жить. Настало время тебе наконец решить, с кем строить дальнейшую жизнь – со мной или с ними.

– Я хочу дальнейшую жизнь провести с тобой.

– Значит, решено.

Вирджиния вернула на палец обручальное кольцо и начала расстегивать блузку на груди.

Когда зазвонил телефон, Гарри читал «Таймс», а Эмма – «Телеграф». Открылась дверь, и в комнату для завтрака вошел Денби.

– Звонит ваш издатель мистер Коллинс, сэр. Он спрашивает, не могли бы вы уделить ему минутку.

– Сомневаюсь, что обойдемся минуткой, – вздохнул Гарри, сворачивая газету.

Эмма так увлеклась статьей, что даже не подняла глаз, когда муж покинул комнату. Дочитала она как раз к моменту его возвращения.

– Давай угадаю, – предложила она.

– Билли засыпали звонками почти из всех национальных газет, а также и с Би-би-си: все спрашивают, не хочу ли я выступить с заявлением.

– И что ты ответил?

– Без комментариев. Я сказал, что не хочу подливать масла в огонь.

– Очень сомневаюсь, что Билли Коллинса удовлетворил такой ответ. Ему же надо продавать книги.

– Да ничего другого он и не ожидал, поэтому не жалуется. Сказал, что собирается отправить третье издание в мягкой обложке в начале следующей недели.

– Хочешь, почитаю, что пишет «Телеграф»?

– А надо? – Гарри уселся обратно за стол.

Эмма проигнорировала его ответ и начала читать вслух.

– «Вчера состоялась свадьба сэра Джайлза Баррингтона, кавалера ордена Военного креста, члена парламента, и леди Фенвик, единственной дочери девятого графа Фенвика. Невеста была в платье, смоделированном мистером Норманом…»

– Ну хоть от этого избавь меня, – взмолился Гарри.

Эмма пропустила пару абзацев:

– «На церемонии, имевшей место в Вестминстере, в церкви Святой Маргариты, присутствовали четыреста гостей. Службу отправлял его преосвященство Джордж Гастингс, епископ Репинский. После службы состоялся прием на террасе палаты представителей. В числе гостей были ее королевское высочество принцесса Маргарет, граф Маунтбеттен Бирманский, достопочтенный Клемент Эттли, лидер оппозиции, и достопочтенный Уильям Моррисон, спикер палаты представителей. Список присутствовавших на свадьбе гостей представляет занимательное чтение, но куда более поразительны имена тех, кто отсутствовал: то ли они не получили приглашений, то ли не пожелали прийти. В этом списке не оказалось ни одного члена семьи Баррингтон, кроме самого сэра Джайлза. Отсутствие обеих сестер, миссис Эммы Клифтон и мисс Грэйс Баррингтон, как и его зятя Гарри Клифтона, популярного писателя, представляется своего рода загадкой, в особенности после того, как несколько недель назад он был объявлен шафером».

– И кто же был шафером? – спросил Гарри.

– Доктор Элджернон Дикинс из оксфордского Бейлиолл-колледжа.

– Славный Дикинс, – сказал Гарри. – Прекрасный выбор. Он, без всяких сомнений, прибыл вовремя и наверняка не потерял кольцо. Что-то еще интересное?

– Боюсь, это так. «Что представляется еще более загадочным, шесть лет назад, когда дело „Баррингтон против Клифтона“ разбиралось в палате лордов голосованием: кто должен наследовать титул и имущество Баррингтонов, сэр Джайлз и мистер Клифтон, казалось, сошлись во взглядах, когда лорд-канцлер вынес решение в пользу сэра Джайлза… Счастливая пара, – продолжила Эмма, – проведет медовый месяц на вилле сэра Джайлза в Тоскане».

– Это уже чересчур. – Эмма подняла глаза на Гарри. – Вилла была оставлена Грэйс и мне в полное наше распоряжение.

– Эмма, веди себя прилично. Ты же согласилась отдать Джайлзу виллу в обмен на разрешение нам переехать в Мэнор-Хаус до тех пор, пока суд не вынесет решение о юридической силе завещания. Теперь все?

– Не все. Самое вкусное впереди. «Однако теперь все выглядит так, будто серьезное ухудшение отношений раскололо семью сразу вслед за смертью матери сэра Джайлза, леди Элизабет Баррингтон. Согласно недавно оглашенному завещанию, она оставила почти все имущество двум своим дочерям, Эмме и Грэйс, в то время как единственному сыну не досталось ничего. Сэр Джайлз возбудил судебное дело-производство с целью опротестовать завещание, и дело будет слушаться в Высоком суде в следующем месяце». Вот так. А что пишет «Таймс»?

– Куда более сдержанно. Одни только факты, никакой спекуляции. Но Билли Коллинс говорит, что на первых страницах «Мейла» и «Экспресса» – фотография Клеопатры, а в «Мирроре» заголовок «Кошачья драка».

– Вот до чего дошло… – вздохнула Эмма. – Чего я никогда не пойму: как Джайлз смог позволить этой женщине запретить родным приходить на свадьбу?

– Я тоже не понимаю. Как не понимаю и того, как принц Уэльский мог отречься от престола ради разведенной американки[23]23
  После смерти Георга V в 1936 г. королем Великобритании стал его старший сын Эдуард. Но менее чем через десять месяцев он отрекся от престола ради женитьбы на американке Уоллис Симпсон. Королем стал второй сын Марии, Георг VI.


[Закрыть]. Подозреваю, твоя мама была права. Джайлза женщины просто лишают рассудка.

– Если бы мама хотела, чтобы я тебя отвергла, – ласково улыбнулась мужу Эмма, – я бы не повиновалась ей. Поэтому брату своему я даже немного сочувствую…

Последующие две недели фотографии Джайлза и леди Баррингтон, проводящих медовый месяц в Тоскане, мелькали едва ли не во всех газетах страны.

Четвертая книга Гарри «Перо сильнее меча» увидела свет в день возвращения Баррингтонов из Италии. На следующее утро все газеты, кроме «Таймс», вышли с одной и той же фотографией на первой странице.

Когда счастливая пара сошла с поезда на перрон Ватерлоо, по пути к машине ей пришлось проходить мимо книжного магазина «У. Х. Смит». На витрине в больших количествах были выставлены томики лишь одной книги. Неделей позже «Перо сильнее меча» попало в список бестселлеров и оставалось там до того самого дня, на который было назначено открытие судебного процесса.

Гарри мог сказать только одно: Билли Коллинс был лучшим в мире специалистом по рекламе книг.

13

Единственная уступка, которую позволили друг другу Джайлз и Эмма, – слушание их дела проходило в закрытом режиме с председательствующим судьей: это исключало зависимость от непредсказуемых прихотей присяжных и защищало от безжалостной травли со стороны прессы. Достопочтенный судья мистер Кэмерон был назначен вести судебное заседание, и оба адвоката заверили своих клиентов, что это человек честный, мудрый и здравомыслящий в равных пропорциях.

Напротив суда номер 6 собралось несметное число представителей прессы, однако единственными комментариями, доставшимися им от обеих партий, были «доброе утро» и «добрый вечер».

Джайлза представлял королевский адвокат сэр Катберт Мэкинс, в то время как выбор Эммы и Грэйс пал на королевского адвоката мистера Саймона Тодда. Правда, Грэйс ясно дала понять, что на заседаниях присутствовать не собирается, поскольку у нее есть более важные дела.

– Например? – поинтересовалась Эмма.

– Например, лучше учить умных детишек, чем выслушивать аргументы впавших в детство взрослых. Будь моя воля, я бы взяла вас обоих за шкирки да треснула лбами, – был ее последний комментарий по этому поводу.

Часы за креслом председателя пробили первый из десяти ударов первого дня слушаний, и в зал вошел достопочтенный судья мистер Кэмерон. Два королевских адвоката поднялись с мест и поклонились его светлости, все присутствовавшие последовали их примеру. Ответив на приветствие, судья занял свое место на кожаном стуле с высокой спинкой перед государственным гербом, поправил парик, раскрыл лежавшую перед ним толстую красную папку и сделал глоток воды, прежде чем обратиться к обеим сторонам.

– Леди и джентльмены, – начал он. – Мой долг – выслушать аргументы, представленные обоими ведущими адвокатами, дать оценку показаниям свидетелей и рассмотреть пункты закона, имеющие отношение к делу. Я должен начать с вопроса адвокатам обоих – истца и ответчика: все ли мероприятия были проведены для возможного компромиссного решения во внесудебном порядке?

Сэр Катберт медленно поднялся со своего места и одернул лацканы длинной черной мантии.

– От имени обеих партий заявляю, что, к сожалению, милорд, примирение невозможно.

– Тогда продолжим. Сэр Катберт, ваша вступительная речь.

– Если угодно вашей светлости, я представляю истца, сэра Джайлза Баррингтона. Дело, ваша светлость, затрагивает вопрос юридической силы завещания: находилась ли покойная леди Баррингтон в достаточно здравом уме, чтобы поставить свою подпись под длинным и сложным документом с далекоидущими последствиями буквально за несколько часов до своей кончины. Смею утверждать, милорд, что эта тяжелобольная и обессиленная женщина пребывала не в том состоянии, чтобы принять взвешенное решение, которое повлияет на судьбы очень многих людей. Я также покажу, что леди Баррингтон составила и более раннее завещание, всего лишь за двенадцать месяцев до своей смерти, когда пребывала в добром здравии и имела времени более чем достаточно, чтобы обдумать свои действия. И в этой связи, милорд, я хотел бы вызвать своего первого свидетеля, мистера Майкла Пима.

В зал суда вошел высокий, элегантно одетый мужчина с седой шевелюрой. Как и планировал сэр Катберт, этот человек сумел произвести благоприятное впечатление еще до того, как занять свидетельскую кафедру. Свидетеля привели к присяге, и сэр Катберт с теплой улыбкой обратился к нему:

– Мистер Пим, будьте добры, назовите для протокола суда свое имя и род занятий.

– Мое имя Майкл Пим, я старший хирург в больнице Гая города Лондона.

– Как долго вы занимаете эту должность?

– Шестнадцать лет.

– Значит, вы человек с большим опытом работы в своей специальности. Конечно, кто-то может сказать…

– Я признаю, что мистер Пим – свидетель-эксперт, сэр Катберт. Ближе к делу, пожалуйста, – попросил судья.

– Мистер Пим, – продолжил сэр Катберт, приободрившись, – не могли бы вы сообщить суду, исходя из вашего богатого опыта, какие испытания могут ожидать пациента или пациентку, страдающих от такого болезненного и изнуряющего заболевания, как рак, в последние недели жизни.

– Разумеется, у каждого по-разному, но подавляющее большинство пациентов испытывают длительные периоды пребывания в полу– или полностью бессознательном состоянии. В моменты бодрствования они зачастую сознают, что их жизнь угасает, но, помимо этого, они также могут полностью утрачивать ощущение реальности.

– Как вы полагаете, может случиться, чтобы пациент в таком состоянии оказался способен принять важное решение по сложному правовому вопросу – например, подписанию завещания?

– Нет, я думаю, не может. Всякий раз, когда в таких обстоятельствах мне требуется подписание формы согласия на проведение процедур, я принимаю меры, чтобы это было сделано за некоторое время до того, как здоровье пациента ухудшится до такой степени.

– Вопросов больше нет, милорд. – Сэр Катберт вернулся на свое место.

– Мистер Пим, – обратился к свидетелю судья, – вы говорите, этому правилу нет исключений?

– Исключение лишь подтверждает правило, милорд.

– Безусловно, – кивнул судья и, повернувшись к мистеру Тодду, спросил: – У вас есть вопросы к свидетелю?

– Конечно, милорд. – Мистер Тодд поднялся с места. – Мистер Пим, приходилось ли вам когда-либо случайно встречаться с леди Баррингтон – в обществе либо по долгу службы?

– Нет, но…

– Значит, у вас не было шанса изучить историю ее болезни?

– Разумеется, нет. Она не была моей пациенткой, это явилось бы нарушением кодекса поведения медицинского совета.

– То есть вы никогда не встречались с леди Баррингтон и не знакомы с историей ее болезни?

– Нет, сэр.

– Выходит, вполне вероятно, мистер Пим, что она могла быть исключением, подтверждающим правило?

– Возможно, но маловероятно.

– Больше вопросов нет, милорд.

Сэр Катберт улыбался, когда мистер Тодд садился.

– Будете ли вызывать другого свидетеля-эксперта, сэр Катберт? – спросил судья.

– Нет, милорд, у меня складывается ощущение, что я донес свою точку зрения. Тем не менее в пакете свидетельских показаний я предложил к вашему рассмотрению три письменных заявления от равной степени видных деятелей медицины. Если вы, милорд, или мистер Тодд решите, что они должны предстать перед судом, все они находятся поблизости и в состоянии сделать это.

– Очень хорошо, сэр Катберт. Я прочитал все три заявления, и они подтверждают мнение мистера Пима. Мистер Тодд, хотите ли вы вызвать одного из этих свидетелей или же всех троих?

– В этом нет необходимости, милорд, – ответил Тодд. – Если, конечно, кто-то из них знал леди Баррингтон лично или был знаком с историей ее болезни.

Судья посмотрел на сэра Катберта, и тот покачал головой:

– У меня больше нет свидетелей, милорд.

– Тогда можете вызвать своего первого свидетеля, мистер Тодд, – предложил судья.

– Благодарю, милорд. Вызывается мистер Кеннет Лангборн.

Мистер Лангборн был скроен на совершенно иной манер, чем мистер Пим, – более полную противоположность даже придумать было бы трудно. Ростом он был совсем невысок, и на его жилете отсутствовала пара пуговиц: либо он недавно слегка поправился, либо не был женат. Подобные предположения вызывали и несколько хохолков слева на его голове – то ли они росли непокорно, как им вздумается, то ли у него не было расчески.

– Назовите, пожалуйста, свое имя и род занятий.

– Кеннет Лангборн, старший хирург в Бристольской королевской больнице.

– Как долго вы занимаете эту должность, мистер Лангборн?

– Последние девять лет.

– И были ли вы лечащим хирургом леди Баррингтон, когда она лежала в Бристольской королевской больнице?

– Да, я был им. Леди Баррингтон направил ко мне доктор Рэберн, ее семейный врач.

– Прав ли я, если скажу, что по результатам нескольких обследований леди Баррингтон вы подтвердили диагноз, поставленный ее семейным доктором, – рак груди – и поставили ее в известность, что жить ей осталось всего несколько недель.

– Это одна из самых незавидных обязанностей хирурга – сообщать пациентам смертельный прогноз. Особенно тяжело делать это, когда такой пациент – твой старинный друг.

– Можете ли вы сообщить его светлости, как реагировала леди Баррингтон на это известие?

– Мужественно – вот верное слово, характеризующее ее. И как только она примирилась со своей судьбой, она про явила решительность, предполагающую, что ей требовалось сделать нечто важное и нельзя было терять ни минуты.

– Но ведь наверняка, мистер Лангборн, она должна была быть изнуренной постоянной болью, от которой страдала, и апатичной и сонной вследствие действия лекарств?

– Конечно, леди Баррингтон спала подолгу, но, когда бодрствовала, была вполне в состоянии читать «Таймс». И, когда бы ни навещали ее посетители, зачастую утомленными уходили именно они.

– Как вы можете объяснить это, мистер Лангборн?

– Никак. Все, что могу вам сообщить, – это то, что порой удивляешься, как люди реагируют, когда узнают, что времени им отведено совсем мало.

– Основываясь на вашем знании истории болезни, мистер Лангборн, считаете ли вы, что леди Баррингтон была способна понять суть сложного юридического документа, завещания например, и поставить под ним свою подпись?

– Не вижу причин, почему нет. Во время нахождения в больнице она написала несколько писем и действительно попросила меня засвидетельствовать ее подпись под завещанием в присутствии поверенного.

– Вам регулярно приходится выполнять подобные поручения?

– Только если я уверен в том, что пациенты полностью сознают, под чем ставят подпись. В противном случае я отказываюсь.

– Но в данном конкретном случае вы были убеждены, что леди Баррингтон в полной мере сознавала свои действия?

– Да, я был в этом уверен.

– Больше нет вопросов, милорд.

– Сэр Катберт, вы хотите допросить этого свидетеля?

– У меня только один вопрос, милорд, – сказал сэр Катберт. – Мистер Лангборн, как долго леди Баррингтон прожила после того, как вы засвидетельствовали ее подпись под завещанием?

– Она умерла в ту же ночь.

– В ту же ночь, – повторил сэр Катберт. – То есть всего через несколько часов?

– Да.

– Вопросов нет, милорд.

– Будете вызывать следующего свидетеля, мистер Тодд?

– Да, милорд. Вызывается мистер Десмонд Сиддонс.

Сиддонс вошел в зал суда так уверенно, будто это была его гостиная, и присягнул, как опытный специалист.