Текст книги "Лишь время покажет"

– Кто был королем, а кто – премьер-министром? – сердито осведомился Гарри.

– В тысяча семьсот семьдесят шестом царствовал король Георг Третий, – ответил Смоленый, – но, по правде сказать, он был болен. А лорд Норт, его премьер-министр, попросту не обращал внимания на то, что творилось в колониях. И к сожалению, в итоге наши родные и близкие обратили оружие против нас.

– Но мы же наверняка их разбили? – спросил Гарри.

– Нет, не разбили, – возразил старик. – Не только правда была на их стороне – хотя это не всегда обусловливает победу…

– Что значит «обусловливать»?

– Делать возможным, – пояснил Смоленый, а затем продолжил так, как будто его и не перебивали: – Но к тому же у них был блестящий военачальник.

– Как его звали?

– Джордж Вашингтон.

– На прошлой неделе вы рассказывали, что Вашингтон – столица Америки. Его назвали в честь города?

– Нет, это город назвали в его честь. Построили в болотистых землях под названием Колумбия, где протекает река Потомак.

– А Бристоль тоже назвали в честь человека?

– Нет, – усмехнулся Смоленый, позабавленный тем, как быстро пытливый ум Гарри переключается с одного предмета на другой. – Изначально Бристоль назывался Брикгстоу, что означало «место у моста».

– А когда же он сделался Бристолем?

– Историки расходятся во мнениях, – ответил старик, – но Бристольский замок был построен Робертом Глостерским в тысяча сто девятом году, когда тот увидел благоприятную возможность для торговли шерстью с ирландцами. Впоследствии город превратился в торговый порт. С тех пор он сотни лет оставался центром кораблестроения и начал расти еще быстрее, когда в тысяча девятьсот четырнадцатом потребовалось развивать военно-морской флот.

– Мой отец сражался на Великой войне[8]8
  Великая война – другое название Первой мировой войны, использовавшееся до начала Второй мировой.


[Закрыть], – с гордостью сообщил Гарри. – А вы?

Смоленый Джек впервые замешкался с ответом мальчику. Так и остался сидеть, не говоря ни слова.

– Простите, мистер Смоленый, – спохватился Гарри. – Я не хотел лезть не в свое дело.

– Нет-нет, – заверил его тот. – Просто мне уже много лет не задавали этого вопроса.

И, умолкнув, он раскрыл ладонь, на которой лежал шестипенсовик.

Гарри взял маленькую серебряную монетку и прикусил ее – он видел, как это делает дядя.

– Спасибо, – поблагодарил он и убрал ее в карман.

– Ступай и купи себе рыбы с картошкой в припортовом кафе. Только дяде не говори, а то он спросит, откуда деньги.

По правде сказать, Гарри никогда и ничего не рассказывал дяде о Смоленом. Однажды он слышал, как Стэн говорил его маме: «Этого полоумного следовало бы упрятать под замок». Мальчик спросил у мисс Манди, что значит «полоумный», поскольку не нашел этого слова в словаре, а когда услышал ответ, впервые понял, насколько глуп его дядя Стэн.

– Не обязательно глуп, – уточнила мисс Манди, – просто несведущ и потому предубежден. Не сомневаюсь, Гарри, – добавила она, – что в жизни тебе встретится еще немало подобных людей, причем некоторые из них будут занимать куда более высокое положение в обществе, чем твой дядя.

3

Мэйзи дождалась, когда хлопнет входная дверь, и убедилась, что Стэн ушел на работу.

– Мне предложили место официантки в отеле «Рояль», – объявила она.

Никто из сидевших за столом ей не ответил – предполагалось, что беседа за завтраком должна следовать обычному порядку и никого не заставать врасплох. У Гарри возникла дюжина вопросов, но он выжидал, не заговорит ли первой бабушка. Та же сосредоточенно принялась наливать себе новую чашку чая, как будто вовсе не расслышала слов дочери.

– Может, кто-нибудь все же что-то скажет? – попросила Мэйзи.

– Я даже не знал, что ты ищешь новую работу, – отважился поддержать разговор Гарри.

– Я и не искала, – пояснила его мама. – Но на прошлой неделе мистер Фрэмптон, управляющий «Рояля», заглянул к Тилли выпить кофе. Он бывал там еще несколько раз, а затем предложил мне место!

– Мне казалось, тебе нравится в чайной, – заметила бабушка, все же вступая в беседу. – В конце концов, мисс Тилли хорошо платит, да и время удобное.

– Мне нравится, – признала мама Гарри, – но мистер Фрэмптон предлагает мне пять фунтов в неделю и половину всех чаевых. Я могла бы приносить домой по пятницам целых шесть фунтов.

Бабушка уставилась на нее, разинув рот.

– Тебе придется работать в вечернюю смену? – спросил Гарри, закончив вылизывать Стэнову миску из-под каши.

– Нет, не придется, – ответила Мэйзи, взъерошив сыну волосы, – и более того, раз в две недели у меня будет выходной.

– А что же ты наденешь для такого важного отеля, как «Рояль»? – спросила бабушка.

– Меня обеспечат формой и каждое утро будут выдавать чистый белый передник. У отеля есть даже собственная прачечная.

– Не сомневаюсь, – признала бабушка, – но я предвижу одно затруднение, с которым нам всем придется свыкнуться.

– И какое же, мама? – спросила Мэйзи.

– Может выйти так, что ты начнешь зарабатывать больше Стэна, а ему это ничуточки не понравится.

– Ну так привыкнет, – заключил дедушка. Это была первая фраза, сказанная им за несколько недель.

Лишние деньги были весьма кстати, особенно после того, что произошло в церкви Святого Рождества. Мэйзи уже собиралась домой после службы, когда мисс Манди целеустремленно направилась к ней.

– Могу я побеседовать с вами наедине, миссис Клифтон? – спросила она, повернулась и пошла обратно, к ризнице.

Мэйзи бросилась за ней, словно ребенок за гамельнским крысоловом. Она страшилась худшего. Что на сей раз натворил Гарри?

Следом за хормейстером она вошла в ризницу, и ее ноги подкосились, когда она увидела, что там собрались преподобный Уоттс, мистер Холкомб и еще какой-то джентльмен. Мисс Манди тихонько прикрыла дверь за ее спиной, и Мэйзи начала неудержимо дрожать.

Преподобный Уоттс приобнял ее за плечи.

– Вам не о чем беспокоиться, дорогая моя, – заверил ее он. – Напротив, я надеюсь, что вы увидите в нас гонцов, приносящих добрые вести, – добавил священник, предлагая ей сесть.

Женщина послушалась, но так и не смогла унять дрожь.

Когда все уселись, мисс Манди взяла дело в свои руки.

– Мы хотели поговорить с вами о Гарри, миссис Клифтон, – начала она.

Мэйзи поджала губы; что же такого мог учинить этот мальчишка, чтобы собрать столь важных людей?

– Не буду ходить вокруг да около, – продолжала хормейстер. – Преподаватель музыки из Святого Бе́ды обратился ко мне с вопросом, не пожелает ли Гарри подать заявление на их стипендию для хористов.

– Но ему очень нравится в церкви Святого Рождества, – возразила Мэйзи. – И потом, где находится церковь Святого Беды? Никогда о ней не слышала.

– Это не церковь, – пояснила мисс Манди. – Это школа, готовящая певчих для церкви Святой Марии в Редклиффе, которую, как известно, королева Елизавета назвала самой прекрасной и благочестивой во всей стране.

– То есть ему придется оставить не только церковь, но и прежнюю школу? – уточнила Мэйзи, не веря своим ушам.

– Попробуйте посмотреть на это как на прекрасную возможность переменить его жизнь к лучшему, миссис Клифтон. – Это мистер Холкомб вступил в беседу.

– Но там же, наверное, учатся не простые дети?

– Сомневаюсь, что в школе Святого Беды найдется много детей умнее Гарри, – заметил мистер Холкомб. – Он самый смышленый паренек из всех, кого я когда-либо учил. И хотя время от времени кто-нибудь из ребят пробивается в классическую школу, ни одному нашему ученику еще не предлагали поступить в школу Святого Беды.

– Вам следует узнать еще кое-что, прежде чем вы примете решение, – вмешался преподобный Уоттс.

Мэйзи встревожилась еще сильнее.

– Гарри не сможет жить дома в течение триместра, поскольку школа Святого Беды – пансион.

– Тогда об этом не может быть и речи, – заключила Мэйзи. – Я не могу себе этого позволить.

– Да не волнуйтесь вы так, – сказала ей мисс Манди. – Если Гарри дадут стипендию, школа не только откажется от платы, но и сама будет выплачивать ему десять фунтов в триместр.

– Но это же одна из тех школ, где учатся дети, отцы которых ходят в костюмах и при галстуках, а матери не работают? – спросила Мэйзи.

– Хуже того, – подхватила мисс Манди, пытаясь несколько разрядить обстановку. – Преподаватели там носят длинные черные мантии и шапки с квадратным верхом.

– По крайней мере, – подхватил преподобный Уоттс, – Гарри не будут там пороть ремнем. Учителя в школе Святого Беды куда более разборчивы в методах воспитания. Они пользуются исключительно тростью.

Одна Мэйзи не рассмеялась.

– Но согласится ли он уехать из дому? – спросила она. – Он привык к Мерривуду и не захочет отказываться от места старшего хориста в церкви Святого Рождества.

– Должна признаться, мне эта утрата дастся тяжелее, чем ему, – заметила мисс Манди. – Но с другой стороны, я уверена, Господь не пожелал бы, чтобы я становилась на пути у столь одаренного ребенка лишь из-за собственных себялюбивых желаний, – тихо добавила она.

– Даже если я соглашусь, – выложила Мэйзи свою последнюю карту, – это не означает, что согласится и Гарри.

– Я говорил с мальчиком на прошлой неделе, – признался мистер Холкомб. – Конечно, его беспокоит предстоящее испытание, но, если я правильно помню, сам он выразился так: «Я бы хотел попытаться, сэр, но только если вы считаете, что мне это по силам». Но, – добавил он прежде, чем Мэйзи успела вставить слово, – еще он ясно дал понять, что не станет даже рассматривать эту возможность, если его мать будет против.

Гарри переполняли ужас и восторг при одной мысли о вступительном экзамене, но возможность преуспеть и уехать из дому волновала его не меньше, чем риск провалиться и подвести стольких людей.

За весь следующий триместр он не пропустил ни одного урока в Мерривуде, а когда возвращался домой по вечерам, то сразу же поднимался в спальню, которую делил с дядей Стэном, где при свече часами изучал материи, о которых до сих пор не имел ни малейшего представления. Случалось, мать заставала Гарри крепко спящим на полу, в окружении открытых книг.

Каждую субботу по утрам он по-прежнему навещал Смоленого, который, похоже, немало знал о школе Святого Беды и продолжал учить Гарри множеству вещей, как будто представлял, на чем остановился мистер Холкомб.

По вечерам же в субботу, к изрядному неудовольствию дяди Стэна, племянник больше не ездил с ним на стадион «Эштон Гейт», а возвращался в Мерривуд, где мистер Холкомб давал ему дополнительные уроки. Пройдут еще годы, прежде чем Гарри догадается, что ради занятий с ним учитель тоже отказывался от привычных походов на матч, где болел за «малиновок»[9]9
  «Малиновки» – прозвище английского футбольного клуба «Бристоль Сити» (из-за цвета формы).


[Закрыть].

С приближением экзамена Гарри страшился провала все больше, нежели возможного успеха.

В назначенный день мистер Холкомб проводил своего лучшего ученика в Кольстон-Холл[10]10
  Кольстон-Холл – концертный зал в Бристоле; раньше там располагалась школа Кольстона для мальчиков.


[Закрыть], где должен был проходить двухчасовой экзамен. Он оставил Гарри у входа в здание со словами: «Даже не трогай пера, пока не прочтешь вопрос дважды» – совет, который он за последнюю неделю повторил несколько раз. Мальчик вымученно улыбнулся, и они с мистером Холкомбом пожали друг другу руки, как закадычные друзья.

Он вошел в экзаменационный зал и обнаружил там около шестидесяти других ребят, стоявших небольшими группами и болтавших. Гарри стало ясно, что многие из них уже знакомы, в то время как он не знает никого. Несмотря на это, один или двое прервали разговор и оглянулись на него, когда он прошагал вперед, пытаясь держаться уверенно.

– Эбботт, Баррингтон, Кэбот, Клифтон, Дикинс, Фрай…

Гарри занял свое место за партой в первом ряду, и, всего за пару мгновений до того, как часы пробили десять, несколько преподавателей в длинных черных мантиях и академических шапках прошли по залу и разложили листы с вопросами перед каждым соискателем.

– Джентльмены, – произнес учитель, стоявший перед партами и не принимавший участия в раздаче бумаг, – меня зовут мистер Фробишер, я буду следить за порядком на экзамене. У вас есть два часа, чтобы ответить на сто вопросов. Желаю удачи.

Часы, которых Гарри не видел, пробили десять. Перья повсюду вокруг него окунулись в чернильницы и начали неистово царапать по бумаге, но Гарри только сложил руки на парте, склонился над листом и медленно прочел все вопросы. За перо он взялся одним из последних.

Гарри и знать не знал, что мистер Холкомб расхаживает взад-вперед по мостовой снаружи, волнуясь куда больше, чем его ученик. И что его мать, подавая утренний кофе, каждые несколько минут поглядывает на часы в вестибюле отеля «Рояль». А мисс Манди безмолвно молится, преклонив колени перед алтарем в церкви Святого Рождества.

Работы были собраны за считаные мгновения после того, как часы пробили двенадцать, и мальчиков выпустили из зала: одни смеялись, другие хмурились, третьи пребывали в задумчивости.

Когда мистер Холкомб увидел Гарри, сердце его упало.

– Все настолько плохо? – спросил он.

Мальчик медлил с ответом, пока не удостоверился, что никто из ребят не подслушает его слов.

– Вообще такого не ожидал, – произнес он.

– Что ты имеешь в виду? – всполошился мистер Холкомб.

– Вопросы оказались слишком простыми, – пояснил Гарри.

Мистеру Холкомбу показалось, что он в жизни не слышал лучшей похвалы.

– Два костюма, мадам, серые. Один блейзер, темно-синий. Пять рубашек, белые. Пять крахмальных воротничков, белые. Шесть пар носков до икр, серые. Шесть комплектов нижнего белья, белые. И один галстук Святого Беды, – перечислил продавец, тщательно сверившись со списком. – Кажется, это все. Ох, нет, еще мальчику потребуется школьная кепка.

Он сунулся под прилавок, выдвинул ящик и, достав оттуда красную с черным кепку, надел ее на голову Гарри.

– Сидит превосходно, – объявил он.

Мэйзи с заметной гордостью улыбнулась, глядя на сына. Гарри был вылитый ученик Святого Беды.

– Это обойдется вам в три фунта, десять шиллингов и шесть пенсов, мадам.

Она постаралась по возможности скрыть смятение.

– Нельзя ли часть этих вещей приобрести подержанными? – прошептала она.

– Нет, мадам, мы не торгуем подержанными вещами, – сообщил продавец, уже решивший, что не откроет ей кредит.

Мэйзи достала кошелек, протянула ему четыре фунтовых банкноты и подождала сдачи. Хорошо хоть школа Святого Беды выплатила вперед стипендию за первый триместр, особенно если учесть, что ей еще предстояло приобрести две пары кожаных туфель – черных со шнурками, две пары спортивных туфель – белых со шнурками и одну пару тапочек, для спальни.

Продавец кашлянул:

– Еще мальчику понадобятся два комплекта пижамы и халат.

– Да, конечно, – согласилась Мэйзи, надеясь, что в кошельке хватит денег.

– И правильно ли я понимаю, что мальчик – хорист? – уточнил продавец, внимательней приглядевшись к списку.

– Да, это так, – с гордостью подтвердила она.

– Тогда ему понадобится одна сутана, красная, два стихаря, белых, и медальон Святого Беды.

Мэйзи захотелось выбежать из магазина.

– Эти предметы предоставит ему школа, когда он явится на первое занятие хора, – добавил продавец и протянул ей сдачу. – Будут ли у вас какие-нибудь еще пожелания, мадам?

– Нет, спасибо, – ответил Гарри, подхватил оба пакета, взял мать за руку и поспешно вывел ее из «Т. С. Марш, портные высшего класса».

Субботнее утро накануне дня, когда он должен был явиться в школу Святого Беды, Гарри провел со Смоленым Джеком.

– Волнуешься перед отъездом в новую школу? – спросил тот.

– Нет, вовсе нет, – с вызовом ответил мальчик.

Смоленый улыбнулся.

– Я просто в ужасе, – признался Гарри.

– Как всякий новенький «жук», как тебя будут называть. Представь, что отправляешься в путешествие к неведомым берегам, где все начинают равными.

– Но стоит им услышать, как я разговариваю, и все сразу поймут, что я им неровня.

– Возможно, но стоит им услышать, как ты поешь, и все сразу поймут, что они неровня тебе.

– Большинство из них из богатых семей, со слугами.

– Это утешит лишь самых глупых, – заметил Смоленый.

– А у некоторых в этой же школе учатся братья, а до них учились даже отцы и деды.

– Твой отец был хорошим человеком, – сказал старик, – и ни у кого из них нет лучшей матери, чем твоя, уж за это я могу поручиться.

– Вы знали моего отца? – спросил Гарри, не в силах скрыть удивления.

– Сказать, что знал, было бы преувеличением, – уточнил Смоленый, – но я наблюдал за ним издали, как и за многими, кто работал в порту. Он был достойным, отважным, богобоязненным человеком.

– А вы знаете, как он погиб? – продолжил допытываться Гарри, глядя собеседнику в глаза с надеждой, что наконец-то получит честный ответ на вопрос, который столь долго его тревожил.

– А что тебе рассказывали? – осторожно спросил Смоленый.

– Что он погиб на Великой войне. Но я родился в тысяча девятьсот двадцатом, и даже я смог подсчитать, что это невозможно.

Некоторое время старик молчал. Гарри замер на краешке сиденья.

– Он был серьезно ранен на войне, но ты прав, не это стало причиной его смерти.

– Тогда как же он умер?

– Если бы я знал, то рассказал бы тебе, – ответил Смоленый. – Но по округе тогда гуляло столько слухов, что я не нашел кому верить. Однако есть несколько человек – и трое в особенности, – кому, вне всякого сомнения, известна правда о том, что произошло той ночью.

– Наверняка один из них – мой дядя Стэн, – решил Гарри. – Но кто же двое остальных?

Старый Джек помедлил, прежде чем ответить.

– Фил Хаскинс и мистер Хьюго.

– Мистер Хаскинс? Бригадир? – переспросил Гарри. – Он мне и слова не скажет. А кто такой мистер Хьюго?

– Хьюго Баррингтон, сын сэра Уолтера Баррингтона.

– Это семья, которая владеет судовой компанией?

– Именно, – подтвердил Смоленый, опасаясь, что зашел слишком далеко.

– И они тоже достойные, отважные и богобоязненные люди?

– Сэр Уолтер – из лучших, каких я когда-либо знал.

– А что насчет его сына, мистера Хьюго?

– Он, боюсь, слеплен из другого теста, – сообщил Смоленый без дальнейших объяснений.

4

Нарядно одетый мальчик восседал рядом с матерью на заднем сиденье трамвая.

– Вот наша остановка, – сообщила та, когда вагон сбавил ход.

Они сошли и неспешно направились вверх по склону холма к школе, с каждым шагом идя все медленнее.

Гарри одной рукой держался за ладонь матери, а в другой сжимал ручку потрепанного чемодана. Оба молчали, наблюдая, как перед воротами школы останавливались хэнсомовские кебы[11]11
  Хэнсомовский кеб – самый известный вид кеба, двухместный двухколесный конный экипаж, где кучер располагался сверху и сзади.


[Закрыть] и редкие машины с шоферами.

Отцы пожимали сыновьям руки, а укутанные в меха матери обнимали отпрысков, прежде чем клюнуть их в щечку, как птицы, с неохотой вынужденные признать, что птенцы вот-вот вылетят из гнезда.

Гарри не хотелось, чтобы мама целовала его перед другими мальчишками, и он выпустил ее руку, когда до ворот оставалось еще ярдов пятьдесят. Мэйзи, почувствовав его неловкость, нагнулась и торопливо чмокнула сына в лоб.

– Удачи, Гарри. Постарайся, чтобы мы могли гордиться тобой.

– До свиданья, мам, – ответил он, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

Мэйзи повернулась и начала спускаться с холма. По ее щекам лились слезы.

Гарри пошел вперед, вспоминая дядин рассказ о том, как они выскакивали из окопов под Ипром и бросались на строй противника. «Только не оглядывайся, или тебе конец». Мальчику хотелось оглянуться, но он знал, что если поддастся, то бросится бежать и не остановится, пока не окажется в безопасности, в вагоне трамвая. Он стиснул зубы и двинулся дальше.

– Хорошо провел каникулы, старина? – расспрашивал приятеля какой-то мальчик.

– Превосходно, – отвечал тот. – Отец взял меня в «Лордз»[12]12
  «Лордз» – известный крикетный стадион в Лондоне, названный в честь Томаса Лорда. Гарри принимает его за церковь, потому что слово «лорд», помимо фамилии или титула, может означать «Господь».


[Закрыть] на университетские соревнования.

Гарри задумался, что такое «Лордз» – не церковь ли, и если да, то что за соревнования могут проходить в церкви? Он решительно вошел в ворота и остановился, узнав человека, стоявшего у дверей школы с планшетом для бумаг в руках.

– И кто же вы, молодой человек? – спросил тот, приветливо улыбнувшись Гарри.

– Гарри Клифтон, сэр, – ответил мальчик, сдергивая кепку, как велел ему делать мистер Холкомб всякий раз, когда с ним заговорит учитель или дама.

– Клифтон, – повторил преподаватель, скользя пальцем по длинному списку имен. – А, вот.

Он отметил галочкой фамилию Гарри.

– Так… Значит, хорист. Мои поздравления, и добро пожаловать в школу Святого Бе́ды. Я мистер Фробишер, заведующий вашим пансионом, а это дом Фробишера. Если вы оставите чемодан в вестибюле, староста проводит вас в столовую, где перед ужином я обращусь к новичкам.

Гарри еще ни разу в жизни не ужинал. Чай всегда был последней трапезой в доме Клифтонов, после которой его отсылали в постель, как только за окном смеркалось. Электричество еще не добралось до Стилл-Хаус-лейн, а лишние деньги заводились в семье слишком редко, чтобы тратить их на свечи.

– Спасибо, сэр, – отозвался Гарри и шагнул за дверь, в просторный вестибюль, обшитый панелями из полированного дерева.

Он поставил чемодан на пол и поднял взгляд на портрет пожилого мужчины с седыми волосами и кустистыми белыми бакенбардами, облаченного в длинную черную мантию с откинутым красным капюшоном.

– Как тебя зовут? – рявкнул голос из-за его спины.

– Клифтон, сэр, – ответил Гарри и повернулся к высокому мальчику в длинных брюках.

– Не обращайся ко мне «сэр», Клифтон. Зови меня Фишер. Я староста, а не преподаватель.

– Простите, сэр, – извинился Гарри.

– Оставь чемодан здесь и следуй за мной.

Мальчик оставил свой подержанный, потрепанный чемодан рядом с чужими. Чемодан был единственным на котором не были оттиснуты инициалы. Он направился вслед за старостой по длинному коридору, по стенам которого тянулись фотографии прежних школьных команд и шкафы-витрины, заполненные серебряными кубками, чтобы напоминать будущим поколениям о былой славе.

– Садись где захочешь, Клифтон, – сказал Фишер, когда они добрались до столовой. – И перестань болтать, как только войдет мистер Фробишер.

Гарри помешкал, прежде чем выбрал, за который из четырех длинных столов ему сесть. Несколько ребят уже бродили вокруг, собираясь группками и негромко разговаривая. Он медленно прошел в дальний угол зала и занял место в конце стола. Затем поднял взгляд и увидел, как в столовую входят еще несколько мальчиков, на вид не менее растерянных, чем он сам. Один из них подошел и сел рядом с Гарри, а другой устроился напротив, и они продолжили болтать, как будто его вовсе тут не было.

Без предупреждения прозвонил колокол, и все умолкли, когда в столовую вошел мистер Фробишер. Он занял место за кафедрой, которой Гарри сперва не заметил, и подергал отвороты мантии.

– Добро пожаловать, – начал он и приподнял академическую шапку, приветствуя собравшихся. – Сегодня первый день вашего первого триместра в школе Святого Беды. Вскоре вам предстоит первая школьная трапеза, и могу вас заверить, что со временем она лучше не станет.

Пара мальчиков напряженно рассмеялись.

– Как только отужинаете, вас отведут в спальни, где вы распакуете вещи. В восемь часов услышите еще один колокол. Тот же самый, только звонят в него в другое время.

Гарри улыбнулся, хотя большинство ребят не поняли шутки мистера Фробишера.

– Тридцать минут спустя все тот же колокол прозвонит снова, и тогда же вы отправитесь в постель, но не раньше чем умоетесь и почистите зубы. Дальше у вас будет полчаса на чтение до того, как погасят свет, а затем вы отойдете ко сну. Всякий ребенок, которого застанут за разговорами после отбоя, будет наказан дежурным старостой. Больше вы не услышите колокола, – продолжал мистер Фробишер, – до шести тридцати завтрашнего утра, когда подниметесь, умоетесь и оденетесь так, чтобы успеть явиться в столовую до семи. Всякий опоздавший останется без завтрака.

Утреннее собрание состоится в восемь в большом зале, где к нам обратится директор. За ним в восемь тридцать последует ваш первый урок. Утром их будет три, по часу каждый, с десятиминутными переменами для перехода из класса в класс. Далее, в двенадцать, обед. После полудня пройдут еще два урока, а затем вы будете играть в футбол.

Гарри улыбнулся во второй раз.

– Играть обязательно для всех, кто не является участником хора.

Мальчик нахмурился. Никто не сказал ему, что хористы не играют в футбол.

– После игр или репетиций хора вы вернетесь в дом Фробишера на ужин, за которым последует часовая подготовка к занятиям, а затем отправитесь в постель, где опять же сможете читать до отбоя – но только если книгу одобрит матрона[13]13
  Матрона (от лат. «мать») – женщина, заведующая внутренними делами школы, совмещает обязанности экономки, медсестры и кастелянши. Эта должность до сих пор существует в некоторых британских школах-интернатах.


[Закрыть], – добавил мистер Фробишер. – Должно быть, все это вас ошеломляет…

Гарри мысленно взял на заметку посмотреть это слово в словаре, который подарил ему мистер Холкомб. Мистер Фробишер снова подергал мантию за отвороты.

– Но не волнуйтесь, – продолжил он, – вскоре вы привыкнете к нашим бедийским традициям. Пока это все, что я намеревался вам сказать. Можете ужинать, приятного аппетита. Доброй ночи, мальчики.

– Доброй ночи, сэр, – хватило духа ответить нескольким ребятам перед тем, как мистер Фробишер вышел из зала.

Гарри даже не шелохнулся, когда несколько женщин в фартуках прошли вдоль столов, расставив тарелки с супом перед каждым школьником. Он внимательно следил за тем, как мальчик напротив взял ложку непривычной формы, погрузил ее в суп и зачерпнул от себя, после чего отправил в рот. Гарри попытался повторить движение, но привело это лишь к тому, что он пролил несколько капель на стол, а когда все-таки ухитрился донести остатки до рта, бо́льшая часть стекла по подбородку. Он утер рот рукавом. Это много внимания не привлекло, но стоило ему громко хлюпнуть на очередной ложке, как несколько мальчиков прекратили есть и уставились на него. Смущенный, Гарри положил ложку на стол и оставил суп остывать.

На второе подали рыбные котлеты, и Гарри не пошевелился, пока не увидел, какую вилку выбрал мальчик напротив. С удивлением он заметил, что тот, съев кусочек, каждый раз клал нож и вилку на тарелку, в то время как сам Гарри сжимал столовые приборы крепко, как вилы.

Между этим мальчиком и соседом Гарри завязалась беседа об охоте верхом. Сам Гарри не присоединился – отчасти из-за того, что для него самым близким к верховой езде опытом было катание на ослике за полпенса однажды на выходных в Уэстон-сьюпер-Мэр.

Как только тарелки унесли, их сменил десерт – или то, что его мама называла лакомствами, поскольку ему они нечасто доставались. Новая ложка, новый вкус, новая ошибка. Гарри не догадался, что банан существенно отличается от яблока, и, к изумлению окружающих, попытался съесть его с кожурой. Может, для остальных мальчиков их первый урок и состоится завтра в половине девятого утра, но для Гарри он уже начался.

Когда со столов убрали, вернулся Фишер и как дежурный староста повел подопечных вверх по широкой деревянной лестнице к спальням на втором этаже. Гарри вошел в комнату, где тридцать кроватей аккуратно выстроились тремя рядами по десять. На каждой лежала подушка, две простыни и два одеяла. У Гарри никогда прежде не было ничего по две штуки.

– Это спальня новых жуков, – презрительно бросил Фишер. – Здесь вы останетесь до тех пор, пока не цивилизуетесь. Свои имена в алфавитном порядке найдете в изножье каждой кровати.

Гарри с удивлением обнаружил на постели свой чемодан и задумался, кто же его туда положил. Мальчик по соседству уже распаковывал вещи.

– Я Дикинс, – представился он и сдвинул очки повыше, чтобы внимательнее присмотреться к Гарри.

– Я Гарри. Летом на экзамене я сидел рядом с тобой. Не могу поверить, что ты за час ответил на все вопросы.

Дикинс покраснел.

– Вот почему он стипендиат, – заметил мальчик по другую сторону.

Гарри развернулся к нему.

– А ты тоже стипендиат? – спросил он.

– Силы небесные, нет, – отозвался мальчик, продолжая раскладывать вещи. – Единственная причина, по которой меня приняли в школу Святого Беды, – это то, что здесь учились мои отец и дед. Я третье поколение, которое сюда поступает. А ваши отцы тут, случаем, не учились?

– Нет, – хором заявили Гарри и Дикинс.

– Хватит болтать! – прикрикнул Фишер. – Продолжайте распаковывать чемоданы.

Гарри открыл свой, стал вынимать оттуда одежду и аккуратно раскладывать ее по двум ящикам прикроватного шкафчика. Мать положила среди рубашек плитку шоколада «Фрайс файв бойз». Он спрятал ее под подушку.

Прозвонил колокол.

– Время раздеваться! – объявил Фишер.

Гарри никогда еще не раздевался при другом мальчике, не говоря уже о целой компании. Он отвернулся лицом к стене, медленно снял одежду и поспешно натянул пижаму. Завязав пояс халата, он следом за другими ребятами направился в умывальную. И снова он внимательно следил за тем, как они моют лица мягкими фланелевыми мочалками, а затем чистят зубы. У него не было ни мочалки, ни зубной щетки. Мальчик с ближней кровати порылся в мешочке с умывальными принадлежностями и протянул ему новенькую щетку и тюбик зубной пасты. Гарри не хотел их брать, пока сосед не заверил его:

– Моя мать всегда кладет все по две штуки.

– Спасибо, – отозвался Гарри.

Хотя зубы он почистил быстро, но в спальню все равно вернулся одним из последних. Он забрался в постель: две чистых простыни, два одеяла и мягкая подушка. Оглядевшись, он увидел, что Дикинс читает учебник латыни Кеннеди.

– Подушка твердая как камень, – тут же заметил тот.

– Хочешь, поменяемся? – предложил Гарри.

– Думаю, все они одинаковы, – с улыбкой сообщил мальчик, – но спасибо.

Гарри вытащил из-под подушки плитку шоколада и разломил ее на три части. Один кусок он протянул Дикинсу, а другой – мальчику, который одолжил ему зубную щетку и пасту.

– Как видно, твоя матушка куда благоразумнее моей, – заметил тот, откусив кусочек.

Еще один колокол.

– Кстати, меня зовут Джайлз Баррингтон. А тебя?

– Клифтон. Гарри Клифтон.

Гарри долго не мог заснуть, и не только из-за непривычно удобной кровати. Не давала покоя мысль: а вдруг Джайлз приходится родственником одному из трех людей, знавших правду о том, как умер его отец? И если так, то слеплен он из одного теста с отцом или с дедом?

Внезапно Гарри почувствовал себя невыразимо одиноко. Он открутил колпачок от тюбика зубной пасты, отданного ему Баррингтоном, и принялся сосать его, пока не уснул.

Когда уже знакомый колокол прозвонил следующим утром в половине седьмого, Гарри медленно, ощущая дурноту, выбрался из постели. Следом за Дикинсом он отправился в умывальную, где обнаружил Джайлза, пробовавшего воду.

– Как по-вашему, здесь вообще слышали о горячей воде? – спросил тот.

Только Гарри собрался ответить, как их окликнул староста.

– Никаких разговоров в умывальной! – рявкнул он.

– Он хуже прусского генерала, – заметил Баррингтон, щелкнув каблуками.

Гарри прыснул.

– Кто это был? – спросил Фишер, мрачно воззрившись на двух мальчишек.

– Я, – без промедления ответил Гарри.

– Имя?

– Клифтон.

– Только открой еще раз рот, Клифтон, и получишь горячих.

Гарри понятия не имел, что значит «горячие», но подозревал, что приятного в этом мало. Почистив зубы, он поспешно вернулся в спальню и переоделся, не проронив больше ни звука. Закончив возиться с галстуком – еще одна проблема, дававшаяся ему с трудом, – он нагнал Баррингтона и Дикинса, спускавшихся по лестнице в столовую.