Текст книги "Лишь время покажет"

– Ты же понимаешь, Гарри, что это дамские часы? – уточнил мистер Дикинс.

– Да, сэр, понимаю, – заверил его мальчик. – Я надеялся подарить их моей матери.

– Тогда ты можешь приобрести их за пять шиллингов.

Гарри не мог поверить в собственную удачу.

– Спасибо вам, сэр, – выпалил он и протянул мистеру Дикинсу четыре шиллинга, шестипенсовик, трехпенсовик и три монетки по одному пенни, оставшись в итоге с пустыми карманами.

Мистер Дикинс взял часы из витрины, украдкой снял с них ценник в шестнадцать шиллингов и уложил в красивую коробочку.

Гарри выскочил из магазина, насвистывая. Мистер Дикинс улыбнулся и положил в кассу десятишиллинговую банкноту, радуясь тому, что выполнил свою часть сделки.

9

Прозвонил колокол.

– Время раздеваться, – объявил дежурный староста в спальне новичков в первый вечер триместра.

Гарри подумал о том, какими маленькими и беспомощными они выглядят. Кое-кто откровенно сдерживал слезы, а другие озирались, не зная, что им делать дальше. Один из мальчиков стоял лицом к стене и дрожал. Гарри поспешно подошел к нему.

– Как тебя зовут? – мягко спросил он.

– Стивенсон.

– Что ж, а я Клифтон. Добро пожаловать в школу Святого Беды.

– А я Тьюксбери, – заявил мальчик, стоящий по другую сторону от кровати Стивенсона.

– Добро пожаловать в школу Святого Беды, Тьюксбери.

– Спасибо, Клифтон. По правде сказать, мои отец и дед учились здесь перед тем, как поступить в Итон.

– Не сомневаюсь, – кивнул Гарри. – И готов поспорить, что они возглавляли команду Итона в матче с Харроу на стадионе «Лордз», – добавил он, тут же пожалев о собственных словах.

– Нет, мой отец был «мокрым», а не «сухим», – невозмутимо уточнил Тьюксбери.

– Мокрым? – переспросил Гарри.

– Он возглавлял команду Оксфорда против Кембриджа на гребных гонках.

Стивенсон вдруг расплакался.

– В чем дело? – спросил Гарри, присаживаясь рядом с ним на кровать.

– Мой отец – водитель трамвая.

Все остальные бросили раскладывать вещи и уставились на Стивенсона.

– Правда? – отозвался Гарри. – Тогда мне стоит поделиться с тобой одним секретом, – добавил он достаточно громко, чтобы все остальные мальчики в спальне точно его расслышали. – Я сын портового рабочего. Не удивлюсь, если выяснится, что ты новый стипендиат-хорист.

– Нет, – покачал головой Стивенсон. – Я получил открытую стипендию.

– Мои поздравления, – объявил Гарри, пожав ему руку. – Ты следуешь давней и благородной традиции.

– Спасибо. Но я не знаю, что делать, – прошептал мальчик.

– В каком смысле, Стивенсон?

– У меня нет зубной пасты.

– Не волнуйся об этом, старина, – вмешался Тьюксбери, – моя мать всегда кладет запасную.

Гарри улыбнулся под новый удар колокола.

– Все по кроватям! – твердо скомандовал он и направился через спальню к двери.

– Спасибо за пасту, – услышал он шепот.

– Забудь, старина.

– Всё, – объявил Гарри, погасив свет. – Больше я не желаю слышать от вас ни слова, пока колокол снова не прозвонит завтра в шесть тридцать утра.

Он выждал несколько мгновений, и до его ушей донесся шепот.

– Я не шучу – ни слова больше.

Улыбаясь, он спустился по лестнице, чтобы присоединиться к Дикинсу и Баррингтону в кабинете старост.

Две вещи удивили Гарри, когда он вернулся в школу Святого Беды в первый день триместра. Стоило ему войти в здание, как мистер Фробишер отвел его в сторонку.

– Поздравляю, Клифтон, – негромко произнес он. – Этого не объявят до завтрашнего собрания, но вы будете новым старостой школы.

– Им должен был стать Джайлз, – не задумавшись, откликнулся Гарри.

– Баррингтон будет капитаном школьной команды, а…

Гарри подпрыгнул от радости, услышав, что его друг вернется в школу Святого Беды. Смоленый был прав, когда сказал, что мистер Хьюго найдет способ вернуть сына в школу к первому дню занятий.

Когда несколько мгновений спустя сам Джайлз вошел в вестибюль, мальчики пожали руки, и Гарри так и не заговорил на тему, наверняка тревожившую обоих.

– И как тебе новые «жуки»? – спросил Джайлз, когда его друг зашел в кабинет.

– Один напомнил мне тебя, – отозвался тот.

– Наверняка Тьюксбери.

– Ты его знаешь?

– Нет, но папа учился в Итоне вместе с его отцом.

– Я сказал ему, что я сын портового рабочего, – поделился Гарри, рухнув в единственное удобное кресло в комнате.

– В самом деле? – хмыкнул Джайлз. – А он сказал тебе, что его отец – член кабинета министров?

Гарри промолчал.

– Есть там кто-нибудь еще, за кем мне стоит приглядывать? – спросил Джайлз.

– Стивенсон, – сообщил Гарри. – Нечто среднее между мной и Дикинсом.

– Тогда нам стоит запереть пожарный выход, пока он не воспользовался им для побега.

Гарри часто задумывался о том, где бы мог оказаться сейчас, если бы Смоленый той ночью не уговорил его вернуться в школу.

– Что у нас завтра первым уроком? – спросил Гарри, сверяясь с расписанием.

– Латынь, – отозвался Дикинс. – Вот почему я разбираю с Джайлзом Первую Пуническую войну.

– С двести шестьдесят четвертого по двести сорок первый до Рождества Христова, – вставил Джайлз.

– Бьюсь об заклад, ты этим наслаждаешься, – заметил Гарри.

– Да, несомненно, – подтвердил Джайлз, – и буквально не могу дождаться продолжения, Второй Пунической.

– С двести восемнадцатого по двести первый до Рождества Христова, – подхватил Гарри.

– Меня всегда поражало, что греки и римляне как будто знали, когда именно родится Христос, – сообщил Джайлз.

– Ха-ха-ха, – отозвался Гарри.

Дикинс смеяться не стал.

– А потом, – сказал он серьезно, – нам придется рассмотреть Третью Пуническую войну, со сто сорок девятого по сто сорок шестой до Рождества Христова.

– Нам действительно так уж нужно знать обо всех трех? – удрученно спросил Джайлз.

Церковь Святой Марии в Редклиффе переполняли горожане и школяры, пришедшие на службу Адвента[26]26
  Адвент – период Рождественского поста у католиков и части протестантов, время ожидания, предшествующее празднику Рождества.


[Закрыть] с чтением восьми отрывков из Писания и восемью рождественскими гимнами. Хор вошел через неф и медленно двинулся по проходу между рядами, исполняя «Придите, верные», после чего занял места для певчих.

Директор прочел первый отрывок. За ним последовал «О малый город Вифлеем». В объявлении о порядке службы указывалось, что солировать в третьем куплете будет Гарри Клифтон.

«В тиши ночной дар неземной спустился к нам с высот. Людским сердцам…»

Мать Гарри гордо замерла в третьем ряду, а сидевшая с ней пожилая дама жаждала рассказать всему приходу, что они слушают ее внука. Мужчина, устроившийся по другую сторону от Мэйзи, не мог расслышать ни слова, однако об этом никто бы не догадался, судя по его довольной улыбке. Дяди Стэна нигде не было видно.

Капитан школьной команды прочел второй отрывок, а затем вернулся на место, и Гарри обратил внимание на то, что тот сел рядом с безупречно выглядевшим седовласым джентльменом, в котором он угадал сэра Уолтера Баррингтона. Джайлз как-то говорил, будто дед живет в еще большем доме, чем его собственный, но Гарри сомневался, что такое вообще возможно. По другую сторону от Джайлза сидели его мать и отец. Миссис Баррингтон улыбнулась Гарри, а мистер Баррингтон ни разу даже не взглянул в его сторону.

Когда орган заиграл вступление к «Вот волхвы с Востока идут», паства поднялась на ноги и с радостью подхватила гимн. Потом отрывок читал мистер Фробишер, а следом настал миг, которого мисс Манди ждала особенно, веря, что он станет кульминацией службы. Многочисленная паства даже не шелохнулась, пока Гарри пел «Ночь тиха» так чисто и уверенно, что улыбнулся даже директор.

Дальше читал заведующий библиотекой. Гарри успел несколько раз отрепетировать с ним отрывок из Евангелия от Марка. Дикинс рассказал Джайлзу, что пытался отвертеться от этой обязанности, но мистер Фробишер настоял на своем: четвертый отрывок всегда читал библиотекарь. Дикинсу было не сравниться с Джайлзом, но он неплохо справился. Гарри подмигнул другу, пока тот, шаркая, возвращался на свое место рядом с родителями.

Затем хор встал, чтобы исполнить «В сладостном ликовании», а паства осталась сидеть. Гарри считал этот гимн одним из самых сложных в репертуаре из-за его необычных созвучий.

Мистер Холкомб прикрыл глаза, чтобы яснее слышать старшего хориста. Гарри исполнял «Да воспоют все сердца», когда мистеру Холкомбу показалось, что он услышал легкий, едва различимый надлом в голосе исполнителя. Он предположил, что мальчик простыл. Мисс Манди же сразу поняла, что к чему. Столько раз уже она улавливала эти ранние признаки. Она взмолилась о том, чтобы ее предположение оказалось ошибочным, хотя и знала, что эта молитва останется без ответа. Гарри допоет остаток службы так, что лишь горстка людей догадается о случившемся, и даже пропоет еще несколько недель, а может, и месяцев, но к Пасхе «Восхвалим все воскресшего Христа» будет исполнять уже другой мальчик.

Старик, вошедший через несколько мгновений после начала службы, оказался в числе тех, кто ни капли не усомнился в случившемся. Смоленый выскользнул из церкви до того, как епископ в последний раз благословил паству. Он знал, что Гарри не сможет навестить его раньше будущей субботы, и это оставляло ему достаточно времени поразмыслить, как ответить на неизбежный вопрос.

– Я хотел бы переговорить с вами наедине, Клифтон, – обратился к мальчику мистер Фробишер, когда колокол объявил об окончании подготовки к урокам. – Вы не могли бы зайти ко мне в кабинет?

Вряд ли Гарри забудет и этот день, и эти слова.

Гарри закрыл за собой дверь кабинета, и классный наставник жестом пригласил его занять место у камина, чего прежде не делал никогда.

– Я лишь хотел заверить вас, Гарри, – обращение по имени тоже прозвучало впервые, – то, что вы больше не можете петь в хоре, не повлияет на вашу стипендию. Всем нам хорошо известно, что ваш вклад в школьную жизнь простирается далеко за пределы капеллы.

– Спасибо, сэр, – отозвался Гарри.

– Тем не менее теперь стоит задуматься о вашем будущем. Преподаватель музыки сообщил мне, что для полного восстановления вашего голоса потребуется время. Боюсь, это означает, что нам следует здраво оценивать ваши шансы получить стипендию хориста в Бристольской классической школе.

– Таких шансов нет, – спокойно заключил Гарри.

– Вынужден с вами согласиться, – кивнул Фробишер. – Рад слышать, что вы понимаете сложившуюся ситуацию. Но, – продолжал он, – я охотно подам от вашего имени заявку на открытую стипендию в БКШ. Однако, – добавил он прежде, чем Гарри успел ответить, – в текущих обстоятельствах вы можете счесть, что вам легче будет получить стипендию, скажем, в школе Кольстона или Королевском колледже Глостера, где вступительные экзамены заметно проще.

– Нет, сэр, спасибо, – откликнулся Гарри. – Моим выбором остается Бристольская классическая.

Теми же словами и столь же решительно он в прошлую субботу ответил Смоленому Джеку, когда тот принялся бормотать что-то насчет мостов, которые не стоит сжигать за собой.

– Хорошо, – кивнул мистер Фробишер, не ожидавший другого ответа, но все же посчитавший своим долгом предложить свой вариант. – А теперь попробуем обернуть эту неудачу в нашу пользу.

– И как вы предлагаете мне это сделать, сэр?

– Сейчас, когда вы освобождены от ежедневных хоровых репетиций, у вас будет больше времени на подготовку к вступительным экзаменам.

– Да, сэр, но у меня по-прежнему остаются обязанности…

– И я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваш пост школьного старосты впредь обременял вас в меньшей степени.

– Спасибо, сэр.

– Кстати, Гарри, – припомнил мистер Фробишер, поднимаясь с кресла, – я только что прочел вашу работу по Джейн Остин, и меня поразило ваше предположение, что если бы мисс Остин могла поступить в университет, то, возможно, никогда не написала бы ни единого романа, а даже если бы и написала, ее труды, вероятно, оказались бы куда менее прозорливыми.

– Порой и в невыгодном положении есть своя выгода, – пояснил Гарри.

– Звучит не похоже на Джейн Остин, – заметил мистер Фробишер.

– Это не ее слова, – подтвердил Гарри. – Но это сказал другой человек, не посещавший университета, – добавил он без дальнейших объяснений.

Мэйзи глянула на свои новые часы и улыбнулась:

– Мне пора идти, Гарри, а то опоздаю на работу.

– Конечно, мам, – откликнулся мальчик, вскочив из-за стола. – Я провожу тебя до трамвайной остановки.

– Гарри, ты думал о том, что будешь делать, если не получишь эту стипендию? – задала она вопрос, которого избегала вот уже несколько недель.

– Я все время об этом думаю, – признался тот, открывая перед ней дверь. – Но в этом случае особого выбора мне не останется. Я буду вынужден вернуться в Мерривуд, а когда мне исполнится четырнадцать, брошу школу и начну искать работу.

10

– Как по-твоему, ты готов встретиться с экзаменаторами, мальчик мой? – спросил Смоленый Джек.

– Настолько, насколько это вообще возможно, – отозвался Гарри. – Кстати, я последовал твоему совету и проглядел экзаменационные работы за последние десять лет. Ты был прав, в них есть определенная последовательность, и некоторые вопросы повторяются через равные промежутки времени.

– Хорошо. А как обстоят дела с твоей латынью? Мы не можем себе позволить провалить этот экзамен, как бы хорошо ни справились с прочими работами.

Гарри улыбнулся этому «мы».

– Благодаря Дикинсу на репетиционном экзамене на прошлой неделе я набрал шестьдесят девять процентов, хотя и послал Ганнибала в поход через Анды.

– Всего-то и промахнулся на шесть тысяч миль, – хмыкнул Смоленый Джек. – И что, по-твоему, станет для тебя главной трудностью?

– Сорок выпускников Святого Беды, которые тоже сдают этот экзамен, не говоря уже о двухстах пятидесяти из других школ.

– Забудь о них, – ответил ему Смоленый. – Если ты покажешь все, на что способен, они ничем тебе не помешают.

Гарри промолчал.

– А как поживает твой голос? – спросил Смоленый, всегда менявший тему разговора, когда мальчик умолкал.

– Никаких новостей, – доложил Гарри. – Могут пройти недели, прежде чем я узнаю, стал я тенором, баритоном или басом, и даже тогда не будет никаких гарантий, что я окажусь на что-то способен. Одно можно сказать с уверенностью: БКШ не предложит мне стипендию хориста, пока я похож на хромую лошадь.

– Брось, – ободрил его Смоленый. – Все не настолько плохо.

– Еще хуже, – возразил Гарри. – Будь я лошадью, меня бы уже пристрелили, чтобы избавить от мучений.

Старый Джек рассмеялся.

– И когда же экзамены? – спросил он, хотя и сам знал ответ.

– Через четверг. Мы начнем с общих знаний в десять утра, потом будет еще пять других работ, а в конце в четыре – английский.

– Хорошо, что последним будет твой любимый предмет, – заметил Смоленый.

– Будем надеяться, что так, – вздохнул Гарри. – И молиться, чтобы мне попался вопрос по Диккенсу. О нем уже три года не спрашивали, и я перечитывал его после отбоя.

– Веллингтон писал в мемуарах, – припомнил Смоленый, – что худшая пора любой кампании – это ожидание восхода солнца в утро перед сражением.

– Я согласен с Железным герцогом, а значит, в ближайшую пару недель не высплюсь.

– Тем больше причин не навещать меня в следующую субботу, Гарри. Тебе стоит провести это время с большей пользой. В любом случае, если я правильно помню, это твой день рождения.

– Откуда ты знаешь?

– Смею тебя уверить, что не из «Таймс», где публикуют придворные новости. Но поскольку в прошлом году он выпал на тот же день, я пошел на риск и купил тебе небольшой подарок.

Он взял сверток, упакованный в старую газету, и протянул его Гарри.

– Спасибо, сэр, – отозвался мальчик, развязывая бечевку.

Он развернул газету, открыл маленькую темно-синюю коробочку и недоверчиво уставился на мужские часы «ингерсолл», которые в последний раз видел в витрине магазина мистера Дикинса.

– Спасибо, – повторил Гарри, застегивая ремешок у себя на запястье.

Некоторое время он не мог отвести глаз от подарка. Гарри смотрел на часы и думал: «Надо же! А ведь они стоят шесть шиллингов».

В утро перед экзаменом у Гарри не было сна ни в одном глазу задолго до восхода солнца. Он пропустил завтрак, вместо этого просмотрев несколько старых работ по общим знаниям, сверил столицы со странами, от Германии до Бразилии, даты правления премьер-министров от Уолпола до Ллойд Джорджа и царствования монархов от короля Альфреда до Георга Пятого. Через час он решил, что готов встретиться с экзаменаторами.

И снова он сидел в первом ряду, между Баррингтоном и Дикинсом. И гадал: не в последний ли раз? Когда часы на башне пробили десять, преподаватели прошли по рядам и раздали задания сорока переволновавшимся мальчикам. Ну, тридцати девяти переволновавшимся и Дикинсу.

Гарри медленно прочел вопросы. Добравшись до сотого, он позволил себе растянуть губы в улыбке. Взял перо, окунул в чернильницу и начал писать. Сорок минут спустя он вернулся к сотому вопросу. Глянул на часы – у него еще оставалось десять минут на проверку. На миг он задержался на тридцать четвертом вопросе, усомнившись в первоначальном ответе. Кого отправили в лондонский Тауэр за предательство – Оливера Кромвеля или Томаса Кромвеля? Он вспомнил участь кардинала Уолси и остановился на человеке, занявшем его место лорд-канцлера.

К тому времени, как часы пробили снова, Гарри добрался до девяносто второго вопроса. Он поспешно проглядел оставшиеся восемь ответов, и работу выхватили у него из рук. Чернила на последнем из них, «Чарльз Линдберг», еще не успели просохнуть.

Во время двадцатиминутного перерыва Гарри с друзьями неспешно прогуливался по крикетному полю, где Джайлз набрал сотню перебежек всего неделю назад.

– Amo, amas, amat, – говорил Дикинс, усердно повторявший с ними спряжения, ни разу не сверившись с учебником Кеннеди.

– Amamus, amatis, amant[27]27
  Спряжение латинского глагола «amare» – «любить» (люблю, любишь, любит).


[Закрыть], – твердил Гарри, пока они возвращались в экзаменационный зал.

Когда час спустя он сдал работу по латыни, то был вполне уверен, что набрал больше необходимых шестидесяти процентов, и даже Джайлз выглядел довольным собой. По пути в столовую Гарри приобнял Дикинса за плечи.

– Спасибо, дружище, – сказал он товарищу.

Позже этим утром, прочтя вопросы по географии, Гарри мысленно поблагодарил свое тайное оружие. За годы знакомства Смоленый передал ему множество знаний, причем мальчику ни разу не показалось, будто он сидит на уроке.

За обедом он не притронулся к ножу и вилке. Джайлз осилил половину пирога со свининой, в то время как Дикинс насыщался без устали.

В первый день их пытали историей, не причинившей Гарри ни малейшего беспокойства. Генрих Восьмой, Елизавета, Рэли, Дрейк, Наполеон, Нельсон и Веллингтон дружным строем промаршировали на поле боя, а Гарри расставил их по местам.

Задание по математике оказалось куда проще, чем он ожидал, а Джайлз даже заподозрил, что смог набрать на нем очередную сотню.

Во время последнего перерыва Гарри зашел к себе в кабинет и еще раз проглядел сочинение, написанное по «Дэвиду Копперфилду», в полной уверенности, что сможет блеснуть в работе по любимому предмету. Неспешным шагом он вернулся в экзаменационный зал, снова и снова повторяя излюбленное слово мистера Холкомба: «сосредоточься».

Он уставился на последнее в этот день задание и обнаружил, что год посвящен Томасу Харди и Льюису Кэрроллу. Он читал «Мэра Кэстербриджа» и «Приключения Алисы в Стране чудес», но Болванщик, Майкл Хенчард и Чеширский кот были знакомы ему хуже, чем Пегготи, доктор Чиллип и Баркис. Его перо медленно зацарапало по бумаге, и когда час истек, Гарри оставался в сомнении, достаточно ли сделал. Он вышел из зала под вечернее солнце, слегка подавленный, хотя по лицам его соперников было видно, что никто из них не счел работу легкой. Это заставило его гадать, не осталось ли у него еще шанса на успех.

За этим последовала худшая, по словам мистера Холкомба, часть экзамена – дни бесконечного ожидания перед тем, как результаты официально вывесят на школьной доске объявлений; время, когда мальчики совершают поступки, о которых позже будут жалеть. Одного ученика поймали пьющим сидр за велосипедным сараем, другого – курящим «Вудбайн» в уборной, а третьего видели после отбоя выходящим из местного кинотеатра.

В следующую субботу, впервые за сезон, Джайлз не набрал ни одной перебежки за игру. Дикинс вернулся в библиотеку, а Гарри отправлялся на долгие прогулки, снова и снова прокручивая в мыслях каждый свой ответ. Легче от этого не становилось.

В воскресенье днем Джайлз устроил себе долгую тренировку с сеткой, в понедельник Дикинс нехотя сдал пост новому заведующему библиотекой, а во вторник Гарри прочел «Вдали от обезумевшей толпы»[28]28
  «Вдали от обезумевшей толпы» – роман Томаса Харди.


[Закрыть] и чертыхнулся вслух. Ночью в среду они с Джайлзом заболтались за полночь, пока Дикинс крепко спал.

В четверг утром, задолго до того, как часы на башне пробили десять, сорок мальчиков уже бродили по школьному двору, засунув руки в карманы, повесив головы и ожидая прихода директора. Хотя каждый из них знал, что доктор Оукшотт не появится ни минутой раньше, ни минутой позже назначенного срока, без пяти десять почти все взгляды сосредоточились на двери директорского дома. Остальные посматривали на часы большого зала, мечтая, чтобы минутная стрелка двигалась чуть быстрее.

С первым боем преподобный Сэмюэл Оукшотт открыл дверь и вышел на дорожку. В одной руке он держал лист бумаги, а в другой – четыре кнопки. Он был не из тех людей, кто оставляет что-либо на волю случая. Пройдя дорожку до конца, он открыл небольшую калитку и спокойным шагом направился через двор, не обращая внимания ни на что вокруг. Мальчики поспешно расступились, образовав коридор. С десятым ударом часов тот остановился перед доской объявлений. Он вывесил результаты экзаменов и без единого слова удалился.

Сорок мальчиков ринулись вперед, сгрудившись вокруг доски объявлений. Никто не удивился тому, что Дикинс возглавил список, набрав девяносто два процента, и получил от Бристольской классической школы стипендию Пелоквина. Джайлз подпрыгнул, не пытаясь скрыть облегчения, когда увидел напротив собственного имени шестьдесят четыре процента.

Оба они обернулись в поисках друга. Гарри стоял в одиночестве, вдали от обезумевшей толпы.