Текст книги "«Аполлон-8». Захватывающая история первого полета к Луне"

* * *

Когда сообщили о неудавшемся – опять! – запуске «Джемини-6», президент Линдон Джонсон и без того пребывал в дурном состоянии духа. Утренние газеты ничем не радовали, The New York Times сообщала, что республиканцы в Конгрессе и пять губернаторов-республиканцев выпустили единодушную декларацию, предупреждающую, что обостряющийся конфликт, развязываемый Джонсоном во Вьетнаме, начинает походить на «бесконечную войну в джунглях, наподобие корейской». Таких сравнений Джонсон всеми силами старался избегать, однако они становились все более модными. Пораженческие разговоры он мог бы вытерпеть от пацифистского левого крыла собственной партии, однако при том, что Республиканская партия (или Великая старая партия, как ее называли неофициально) всегда была более склонна к стычке с коммунистами, этот удар оказался более болезненным.

С не меньшим раздражением Джонсон узнал, что влиятельная группа из 30 чернокожих законодателей и активистов Демократической партии выдвинули заявление, требующее большего участия в деятельности партии и отборе кандидатов. Джонсон знал, что их жалоба обоснованна, однако он уже потратил такой объем политического капитала, какого хватило бы на всю карьеру, на продвижение Закона о гражданских правах и Закона об избирательных правах через непокорный Конгресс. Такая поддержка стоила ему верности белого электората южан, которые начали перетекать на сторону республиканцев, не очень жалующих законодательные инициативы Джонсона, касающиеся равноправия. Если Джонсону не удастся заменить эту часть электората черными новобранцами, только что получившими права, то он станет изгоем в собственной партии.

А тут еще и космическая программа, обычно служившая утешением, рушилась на глазах. Джеймс Уэбб и остальные руководители космического агентства знали подход Джонсона: неудачи вроде повторяющейся отмены запуска «Джемини-6» должны разруливаться быстро. Однако на тот случай, если его не поняли в точности, президент дополнительно выпустил тщательно сформулированное публичное заявление. Дважды в двух предложениях подряд он упомянул о последнем фиаско. Тщательно подобранными словами Джонсон дал понять, что новые разочарования ему не нужны.

И они не появились. Запуск «Джемини-6» произошел всего двумя днями позже благодаря зоркому инженеру, которого направили изучить внутренности «Титана» и определить, почему после зажигания двигатели выключились. Много часов спустя он прибежал со стартовой площадки на мысе Кеннеди и доложил, что внутри 10-этажного «железа» нашел пластиковую крышку размером с десятицентовик, блокировавшую обратный клапан, который в нормальном состоянии должен быть открыт. Крышку поставили тремя месяцами раньше на сборочном заводе в Балтиморе, когда техник снял газогенератор для чистки и, как требовалось по документации, закрыл получившееся отверстие, чтобы избежать засорения. Однако крышка не бросалась в глаза, и вторую часть инструкции, предписывающую снять крышку перед вторичной установкой генератора и допуском «Титана» к полету, он не выполнил. При включении двигателей этот мелкий клочок бесполезного материала блокировал взлет гигантской ракеты.

Теперь крышку сняли, ракету вновь заправили топливом, и астронавты повторили все ту же утреннюю процедуру. 14 декабря в 10:28 утра «Джемини-6» наконец покинул Землю.

– Время пошло! – прокричал Ширра, когда двигатели «Титана» запустились и на этот раз не выключились. – По-настоящему!

– Траектория отличная, – прокомментировал Си, который опять сидел за пультом капкома в Хьюстоне.

– Вас понял, – ответил Ширра. – Прямо как мечта.

– У вас все нормально, «Джемини-6».

– И вам не хворать! – ответил Ширра.

Борман и Ловелл, которые вновь проходили прямо над побережьем Флориды, вначале ничего не увидели: мыс Кеннеди закрывала плотная облачность. Однако, когда Ширра и Стаффорд прорвались сквозь облачную завесу, Борман увидел белую полосу конденсационного следа, оставленного ракетой, и мелкую, как светлячок, яркую точку – «Титан».

– Вижу, вижу след! – объявил Борман.

Ловелл, вытянув шею, выглянул в иллюминатор Бормана и тоже увидел ракету.

– Тут скоро будет тесно, – заметил он.

Требовалось четыре витка, чтобы создать «толпу» из двух космических кораблей. И почти шесть часов наземные радиолокаторы, до этого следившие только за «Джемини-7», должны были думать еще и о «Джемини-6». Тем временем инженеры в ЦУП, взаимодействуя с астронавтами и компьютерами, рассчитывали положение двух крошечных кораблей в огромном околоземном пространстве и затем подводили их все ближе друг к другу.

Борман и Ловелл влезли в ненавистные скафандры, лишь оставив шлемы незастегнутыми и откинутыми. Правила НАСА ни за что бы не позволили двум кораблям сблизиться на расстояние, хоть сколько-то чреватое столкновением, без соблюдения мер безопасности: если произойдет авария и корпус «Джемини» получит повреждение, астронавты должны быть защищены.

«Джемини-7» в течение нескольких дней летал по орбите в режиме медленного кувыркания, чтобы сохранить горючее для запланированных и незапланированных маневров. Космический корабль на орбите – это не реактивный самолет в небе, который обычно летит туда, куда указывает его нос. Пока скорость и высота «Джемини-7» оставались сбалансированными нужным образом, физические законы гарантировали стабильную орбиту независимо от того, как направлен нос корабля по всем трем осям – тангажу (вверх и вниз), рысканью (вправо и влево) и вращению (вокруг продольной оси). Теперь же Борман пустил в ход двигатели и стабилизировал корабль в нужном положении носом вперед. Таков был единственно безопасный способ осуществить сближение, и, что не менее важно, по крайней мере для пилота, это был единственно приличный способ.

«Джемини-6», с его полным баком топлива для маневрирования и с заданием провести в космосе чуть больше суток, в запланированном орбитальном па-де-де должен был выполнять основную работу. Ширра, корабль которого находился на орбите пониже, чем корабль Бормана и Ловелла, включал время от времени кормовые двигатели, увеличивая скорость и высоту, пока не приблизился к назначенной точке встречи. Пока «шестерка» шла по следу, а «семерка» ждала гостей, радар сообщал обоим кораблям, что расстояние между ними сокращается, однако друг друга они пока не видели.

Когда корабли были еще более чем в 100 км друг от друга и «Джемини-6» при этом находился в тени орбитальной ночи, а «Джемини-7» уже в ярком дневном свете, Ширра выключил свет в кабине, чтобы лучше видеть цель. Первым ее увидел Стаффорд, заметивший отблеск солнечного света на задней половине «Джемини-7», которая, в отличие от темной передней части, была выкрашена в ярко-белый цвет.

– Эй! Кажется, я вижу, – произнес он в микрофон, чтобы Хьюстон тоже мог его слышать. – Уолли, это «семерка».

– Никак нет, – ответил Хьюстон, больше полагаясь на показания радара, мелькающие на экране, чем на человеческий глаз в космосе.

– Да! – ответил Ширра, тоже увидевший светящуюся точку.

– Это либо Сириус, либо «семерка», – произнес Стаффорд, допуская, что он видит всего-навсего яркую звезду, присутствующую на небе в тот момент.

Однако то была не звезда. Ширра отработал двигателями – «пыхнул» ими, как называл это Крафт и прочие сотрудники в ЦУП. Он испустил слабый «вздох» гидразиновых двигателей в кормовой части корабля, побуждая его ускориться, а затем, когда корабль набрал слишком большую скорость, включил обратную тягу от носовых двигателей. Корабли теперь разделяли лишь считаные километры, а потом и сотни метров.

Вскоре все четверо оказались столь близко, что астронавты могли видеть друг друга в полукруглые иллюминаторы: Ширра и Стаффорд – все еще свежие после утреннего душа и чисто выбритые, Борман и Ловелл – лохматые и заросшие щетиной.

– Привет! – крикнул улыбающийся Ширра и затем переключил внимание на Землю. – Мы в совместном полете с «семеркой». Тут все отлично!

Борман улыбнулся в ответ, но решил не отрываться от дела. Встреча на орбите, конечно, является критическим шагом на долгом пути к Луне, но она очень непроста и может кончиться трагедией в любой миг.

– По приборам – около 10°, 100° и 10°, – сообщил он в Хьюстон данные об ориентации корабля по двум из трех осей.

Ширра все не унимался.

– Мы тут сидим и всей компанией играем в бридж, – доложил он.

Впрочем, зная, что сближение будет длиться всего несколько витков, Ширра тоже перешел к работе. Дел было много, и в том числе – осмотр каждого из кораблей командой другого. Ни один американский астронавт раньше не видел свой корабль со стороны во время полета – кроме Эда Уайта во время короткого выхода в космос из «Джемини-4», да и то основную часть времени его больше заботило, как сохранить устойчивое положение. Теперь у НАСА появилась возможность посмотреть на корабли во время движения по орбите, и астронавтам было велено искать аномалии вроде нарушений сварки или швов, которые незаметны по данным телеметрии, но оттого не менее опасны. Осмотр корабля после возвращения давал не такие надежные данные, поскольку было невозможно узнать, какие из повреждений возникли уже при входе в атмосферу.

Ширра с удивлением обнаружил спутанные шнуры и кабели, тянущиеся за хвостом «Джемини-7», – остатки электропроводки, соединявшей корабль с «Титаном» до того, как пиросредства разъединили их.

– Ребята, у вас там сплошное непотребство с проводами и все висит, – передал Ширра по радио.

– У вас тоже один висит, – ответил Борман, тем самым отмечая в эфире, что он на орбите не единственный командир экипажа, у которого корабль в непарадном состоянии. – И он ощутимо мотался, когда ты включал двигатели.

Небольшой американский флаг и слова «Соединенные Штаты» были нарисованы на всех «Джемини», но, когда предыдущие корабли возвращались с орбиты, большая часть флага и букв оказывалась обгоревшей, и никто толком не знал, когда их так сильно пожгло – при выведении или при возвращении.

– Флаг и буквы видны, – отчитался теперь Ловелл, оглядывая маячащую рядом «шестерку». – Похоже, при взлете они повреждаются не меньше, чем при возвращении.

– У вас голубой фон практически сгорел, – ответил Стаффорд.

На протяжении более чем трех витков оба корабля сохраняли требуемое взаиморасположение – приближались, расходились, облетали один другого. Эти замечательные маневры служили обнадеживающим свидетельством того, что пируэты, необходимые при полете к Луне, вполне доступны для выполнения. В ЦУП закурили сигары и махали флагами. Обычно такое празднование оставляли на самый конец миссии, однако на этот раз Крафт позволил отпраздновать раньше.

Ширра, конечно, заготовил кое-что нетривиальное.

Многие обратили внимание на то, что в тот день из четырех человек в космосе трое были из Аннаполиса и лишь один Борман – из Вест-Пойнта, и военно-морская троица постоянно его этим подначивала. И вот когда «Джемини-6» в очередной раз обошел «Джемини-7» сзади и появился перед носом корабля, в его правом иллюминаторе красовалась табличка. Ширра умудрился протащить на борт кусок синего картона с яркими белыми буквами: «Армейцы – слабаки» (BEAT ARMY).

Борман уронил голову на руки и расхохотался, а затем деланно прищурился, якобы всматриваясь в надпись.

– Моряки – слабаки, – произнес он громко, прочитав надпись так, как ему больше нравилось.

В конце концов первый и единственный день полета «Джемини-6» и одиннадцатый день полета «Джемини-7» завершился тем, что взаимное «зависание», сохранявшееся несколько часов, закончилось. Ширра отошел назад, увеличивая расстояние между кораблями, которое он до того с такими усилиями уменьшал, и начал спуск на более низкую орбиту, готовясь ко входу в атмосферу.

Когда корабли были уже вне видимости друг для друга, Ширра вдруг вышел на связь: судя по его тону, дело было важным и срочным.

– «Джемини-7», это «Джемини-6». Вижу объект, похожий на спутник, движется с севера на юг, вероятно, по полярной орбите, – доложил Ширра. – Идет очень низко, с сильно поднятым носом. Видимо, скоро войдет в атмосферу. Ждите, сейчас попробую связаться с этой штукой.

И через миг в эфир «Джемини-7» и ЦУП – всего за десять дней до Рождества 1965 г. – полетел припев рождественской песенки Jingle Bells, исполняемый вживую на губной гармошке и небольшом наборе колокольчиков, который Ширра тоже протащил на борт контрабандой, как и картонку.

По окончании песенки Ширра гордо объявил:

– Это, «семерка», было живое исполнение, а не запись.

Затем он, снова сосредоточенный на задании, приготовился направить корабль к Земле.

– Отлично поработали, Фрэнк и Джим, – сказал он. – Увидимся на пляже.

* * *

Не прошло и часа, как «Джемини-6» приводнился в северной части Атлантического океана и был поднят на борт авианосца «Уосп». Тремя днями позже за ним последовал и «Джемини-7». Топлива у него почти не оставалось, электропитание работало из последних сил, а узкая щель за спинками кресел (единственное место на борту, пригодное для складирования) заполнилась мусором. Борман и Ловелл, шатающиеся и измученные, мечтающие лишь отмыться под душем и рухнуть спать, попав на палубу авианосца, махали руками и весело улыбались.

Чувствовали они себя немногим лучше, чем их совершенно изношенный корабль, но две изматывающие недели закончилось, астронавты выжили, а встреча на орбите состоялась. Борман, заключивший молчаливое пари сам с собой, был счастлив обнаружить, когда все точки были нанесены на карту, что «Джемини-7» приводнился ближе к «Уоспу», чем Ширра на своем «Джемини-6». Вот вам и «армейцы – слабаки».

Глава 5

Январь 1967 г.

Гас Гриссом тайком проносил запрещенную еду на космический корабль дважды в жизни. Первый раз это была шутка, второй – предзнаменование.

В тот момент, когда все было шуткой, Гриссом выступал контрабандистом не самолично: это маленькое преступление задумал и осуществил его второй пилот, Джон Янг. Однако Гриссом был командиром экипажа, поэтому проступок подчиненного считался проступком и старшего офицера. Как бы то ни было, контрабандой в тот раз явился бутерброд с солониной, который Уолли Ширра за два дня до того купил в закусочной «Вулфиз» флоридского городка Коко-Бич и отдал Янгу, чтобы он взял его с собой в полет на «Джемини-3» в марте 1965 г. Проделка была вполне в духе Ширры: наполовину дурацкая шутка, наполовину прицельный выпад в сторону ужасающего качества провианта, который НАСА выдавало астронавтам. Даже во время коротких полетов по программе «Меркурий» еда оставляла желать лучшего, а в долгих полетах «Джемини» переносить чудовищное качество продуктов стало куда тяжелее.

– Откуда это у тебя? – спросил Гриссом в начале второго витка, когда Янг полез в карман скафандра и вытащил неприглядный, наполовину раздавленный бутерброд.

– С собой пронес, – ответил Янг. – Давай посмотрим, как на вкус. Запах-то еще тот.

Запах и вправду был не ахти, однако вкус оказался приличным. Зато стоило лишь Гриссому надкусить бутерброд, как в воздух медленным фейерверком полетело облачко крошек, так что Гриссом поспешил завернуть бутерброд и убрать его с глаз. По окончании полета те сотрудники НАСА, которые не удивлялись мелким проделкам астронавтов и даже их ожидали (а такие сотрудники составляли большую часть НАСА), от души посмеялись шутке. Те же, кто трепетал над каждым отклонением от инструкции, поморщились и напомнили всем астронавтам, что даже маленькая хлебная крошка может застрять в переключателе или засорить фильтр, вызвав целую серию проблем, способных привести к катастрофе.

Второй раз Гриссом пронес в кабину контрабандную еду 22 января 1967 г. Космический корабль был на самом деле тренажером – моделью нового трехместного командного модуля «Аполлона» в цехе North American Aviation в калифорнийском городе Дауни, где создавали эти корабли. И запретной едой был лимон.

Гриссом и его товарищи по экипажу – Эд Уайт и Роджер Чаффи – при подготовке к старту, назначенному на 21 февраля 1967 г., проводили немало времени как на тренажере, так и на настоящем «Аполлоне» (который в манифесте НАСА назывался AS-204; имя «Аполлон-1» ему предстояло получить чуть позже). Для «Аполлона» это должен был быть первый пилотируемый полет, и если судить по внешности, то астронавты получали отличный корабль: самый мощный, самый просторный космический аппарат из всех, какие НАСА и его подрядчики создали к тому времени. Однако внешность была обманчива.

Пилотам «Аполлон» казался торопливой поделкой, капризной и склонной к сбоям. Не успеешь поработать, как что-то уже сломалось: надо останавливать тренировку и запускать в корабль команду техников, которые будут восстанавливать неисправную систему связи, или отключившуюся приборную панель, или компонент системы жизнеобеспечения, отказ которого ничем не грозит на Земле, зато в космосе может привести к гибели экипажа. Проводились ремонты, но в режиме срочной починки: новые заплатки наслаивались поверх прежних. Изъять из корабля проблемные блоки, переделать их и уже полностью исправными поставить на место никому не приходило в голову. У «Меркуриев» и «Джемини» тоже не обошлось без конструкторских дефектов, но то были мелкие неполадки в корабле, который с самого начала работал исправно. «Аполлоны» же – то ли из-за большей сложности, то ли из-за спешки ради отправки астронавтов к Луне не позже 1970 г. – такой уверенности не внушали.

Раздосадованный Гриссом жаловался техникам, затем их начальникам, затем руководству НАСА. Те совещались между собой и обещали Гасу устранить неисправность, и все же тренажер «Аполлона» – который был не лучше самого корабля – так и не работал нормально. Тогда Гриссом решил выразить свое отношение другим способом. В конце долгого дня, состоявшего из многочасовых попыток заставить тренировочный корабль функционировать как задумано, Гриссом выбрался из люка, водрузил на верхушку корабля лимон и молча ушел.

«Опять Гас в своем репертуаре, – снисходительно улыбаясь, говорили друг другу инженеры. – Вечно чем-то недоволен».

Однако Гриссом имел полное право на нечто большее, чем раздражение. После совместного полета «Джемини-6» и «Джемини-7» космическая программа стремительно развивалась именно так, как запланировало НАСА. Между декабрем, когда корабль Бормана и Ловелла приводнился в северной части Атлантического океана, и ноябрем следующего года состоялись еще пять полетов «Джемини» – раз в два месяца. В последнем из них Ловелл вернулся в космос в роли командира «Джемини-12»; вторым пилотом стал Базз Олдрин, многообещающий новичок из третьего набора астронавтов. Их полет стал достойным завершением программы «Джемини», все самые сложные задачи которой – выход в космос, сближение, стыковка – теперь были выполнены уверенно и со знанием дела.

Задолго до того, как последний из «Джемини» вернулся на Землю, началась работа на производственной линии «Аполлонов». «Меркурии» и «Джемини» производила корпорация McDonnell Aircraft из Сент-Луиса, и НАСА не имело к ней никаких претензий. Люди МакДоннелла знали, что нужно космическому агентству, всегда исполняли заказ в точности и отлично понимали, что если они – владельцы завода и наниматели рабочих, то НАСА здесь – заказчик и начальник.

Однако в программу «Аполлон» эта корпорация не вписалась. Одной из причин было то, что предприятие работало на пределе сил с самого 1960 г., и одновременно заканчивать выпуск «Джемини» и запускать в производство «Аполлоны» у нее попросту не хватало ресурсов. Согласно планам НАСА, всего три месяца отделяли полет Ловелла на «Джемини-12» в конце 1966 г. от старта команды Гриссома на «Аполлоне-1» в феврале 1967 г. Задача казалась почти неосуществимой, и успешно ее выполнить могла бы лишь компания, не настолько изнуренная предыдущей нагрузкой.

Даже если бы у «МакДоннелла» хватало мощностей взяться за новый проект, отдавать заказ прежнему производителю было не с руки. Космическая программа – точно так же, как дорожное строительство, сооружение плотин или электрификация сельских районов, – принадлежала к числу так называемых общественных проектов, финансируемых государством, и если частным застройщикам не запрещалось вновь и вновь отдавать заказ одному и тому же подрядчику, то НАСА отчитывалось перед Конгрессом, а Конгресс имел сотни избирательных округов, с которыми надо было считаться. Масса производителей в разных городах по всей стране рано или поздно возжелали бы знать, отчего вдруг Сент-Луис вновь и вновь удостаивается от НАСА такой благосклонности.

Поэтому теперь заказ отдали North American Aviation. После подписания контракта выбор казался идеально верным, но, когда началась работа, все пошло совсем не так, как ожидалось. Прежде всего выяснилось, что в компании существовало так называемое отделение эргономики.

Летчики-испытатели считали, что пилот и самолет – две разные сущности. Один – безмозглый аппарат, который должен делать то, что прикажут, другой – воздушный акробат-гений, который отдает приказы аппарату. Однако в North American думали иначе. Человек и машина – попросту две части одной системы, и конструкторы в калифорнийском городе Дауни считали своим долгом добиться того, чтобы совместная работа обеих частей проходила должным образом.

Из-за этого сразу же возникли проблемы, в особенности у самих астронавтов. Первым пилотом, столкнувшимся с новой – и крайне неприятной – манерой компании вести дела, стал Фрэнк Борман. После марафона на «Джемини-7» их пути с Ловеллом разошлись. Ловелл предпочел остаться в программе «Джемини» и дождаться своей очереди слетать в космос командиром экипажа, и Борман прекрасно его понимал. Ни один нормальный пилот не удовольствуется ролью подчиненного, если чувствует в себе силы стать командиром. Сам Борман в левом кресле уже летал, и после 14 дней, проведенных в кабине «Джемини», торчать там дальше ему не очень хотелось. Вместо этого он переключился на программу «Аполлон» и теперь работал посредником на заводе в Дауни, помогая отлаживать корабль, на котором предстояло летать ему самому и другим астронавтам.

Однажды, в самом начале работы в Дауни, Борман запустил тренажер «Аполлона», чтобы опробовать его. Результат ему категорически не понравился.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что ручка управления, задействующая двигатели, спроектирована наоборот: когда тянешь ее назад, нос «Аполлона» идет вниз, наклоняешь вперед – и корабль задирает его вверх. На самолетах принцип был совершенно противоположным и интуитивно понятным и в кораблях «Джемини» – тоже.

Борман вызвал инженера и недовольно ткнул в неправильную ручку.

– У вас тут полярность перепутана, – сказал он как можно вежливее, поскольку указание на ошибку, конечно же, будет неприятно для ничего не подозревающего специалиста. – Он идет вниз, когда тянешь его вверх, и вверх, когда толкаешь вниз.

– Нет-нет, именно так мы и собираемся летать, – с сияющей улыбкой заверил его инженер. – Так встреча выходит куда проще. Тянешь ручку назад – нос уходит вниз, зато кажется, что цель идет вверх. Тогда получится, что управляешь целью, а не кораблем.

Борман не нашелся с ответом. Для начала его вывело из себя самонадеянное «мы» – будто есть сомнения, кто именно будет пилотировать корабль, и, кроме того, полное непонимание того, каким образом астронавты в корабле выполняют свою работу.

– У вас тут пилоты, всю жизнь летавшие на реактивных самолетах, – еле сдерживаясь, произнес он, – и они привыкли делать иначе.

– Мы сделали так, как велело отделение эргономики, – как ни в чем не бывало заявил инженер.

Теперь Борман окончательно взорвался.

– Вот вы и управляйте кораблем, как вам нравится, просиживая тут штаны в офисах! А мы летаем по-другому!

В этом и состояла работа Бормана: останавливать безумие, пока оно не прошло весь путь от дикой идеи в мозгу очередного инженера к металлическому сердцу корабля. В очередном звонке в Хьюстон он доложил о том, как компания предполагает управлять двигателями. Через полчаса рычаг переделали.

* * *

Впрочем, главной проблемой на заводе по выпуску «Аполлонов» оказался вовсе не тренажер. Казалось, что пренебрежение правилами царило на всех стадиях производственного цикла и скорость исполнения заказа получала приоритет в ущерб безопасности. Многие инженеры компании освоили ремесло в рамках так называемых «черных», засекреченных военных проектов, в основном посвященных созданию беспилотных летательных аппаратов, в особенности спутников и боевых ракет. Это была сложная работа, требующая большой точности с самыми минимальными погрешностями, однако в ней не оказалось места созданию систем, которые должны были сохранить живым человека. От ракет, например, не требовалось ни очень долгой работы, ни очень хорошей: они должны лишь долететь от шахты до цели и взорваться в нужный момент.

Донесения об ошибках в контроле качества достигали головного офиса НАСА с пугающей регулярностью, и в конце концов дело дошло до Криса Крафта, который вознамерился направить в Дауни своего человека. Он решил, что лучше всего подойдет кто-нибудь из «мозголомов», его давних знакомцев по Хэмптону – тех, кто может одним взглядом разобрать машину на составляющие, а потом снова собрать в уме так, что конечный вариант почти всегда будет лучше исходного. Крафт связался с Джоном Бейли – своим бывшим начальником в НАКА и одним из лучших инженеров, каких знал, – и предложил ему ознакомиться с деятельностью North American и изложить свое мнение в служебной записке.

Бейли согласился, и отчет вышел неутешительным. Бейли в подробностях описал все системы и подсистемы, где коренилась угроза, но Крафта больше всего озаботила та часть ответа, где Бейли приводил интуитивную оценку деятельности фирмы в целом.

– «Железо» у них не самое лучшее, – докладывал Бейли. – При сборке космического корабля персонал ходит по кабелям. Средств защиты от этого нет. Следить за таким не привыкли. Тот факт, что внутри машины будет человек, не учитывают даже отдаленно. Говорю тебе, это очень плохо.

Однако над НАСА неотвратимо нависал стремительно приближающийся срок, установленный Кеннеди, и норовистый Конгресс с его растущим нежеланием финансировать лунную программу одновременно с вкладыванием гигантских сумм в затянувшуюся войну во Вьетнаме. Космическое агентство, по сути, оказалось перед альтернативой: либо лететь сейчас, либо ждать идеального «железа» и тем самым отложить полет навсегда. Поэтому, несмотря на меморандум Бейли, работа продолжалась и создание корабля «Аполлон» было завершено. Крафту и его команде оставалось лишь одно – подобрать экипаж, который вызывал бы полное доверие и был способен справиться с любыми неприятностями, каким только может преподнести капризный корабль.

Гриссом оказался одним из тех немногих, кто уже дважды летал в космос. Он пилотировал «Меркурий» и «Джемини»: в обоих случаях это были ранние версии кораблей, и в обоих случаях он помогал выявлять их слабые места. Уайт летал один раз, в 1965 г. на «Джемини-4», когда он совершил свой исторический выход в космос и показал блистательную выдержку. Со стороны выход в космос казался отличным развлечением; на фотографиях астронавт в белом скафандре красовался на фоне голубого земного шара и черной бездны космоса. Однако на деле 23 минуты, проведенные за пределами корабля, оказались несказанно тяжелы: астронавту приходилось постоянно бороться с невесомостью, которая серьезно осложняла маневрирование, на вид такое простое. Даже возвращение в корабль стало мучительным: люк не закрывался целых пять минут, и в итоге Уайту пришлось его захлопывать с помощью исключительно мускульных усилий на пределе возможностей, так что даже лицевая часть шлема полностью запотела.

Новичок Чаффи еще не успел слетать в космос, однако хорошо знал, как управлять летательными аппаратами и как остаться живым, даже когда всё вокруг пытается тебя угробить. В 1962 г., когда США и СССР оказались на волоске от ядерной войны из-за внезапного появления на Кубе баллистических ракет, Чаффи был одним из тех пилотов военно-морской авиации, кто совершал разведывательные полеты над местами размещения ракет. Сбить американский самолет или даже просто вытеснить его с территории – такое вполне могло стать поводом к началу войны, однако Чаффи не терял присутствия духа, благополучно летал на задания и помогал Америке выиграть противостояние с Советами.

Эти трое астронавтов, собранные в единый экипаж, пытались изобразить нужную долю жизнерадостности в отношении предстоящего полета, однако драндулет, полученный ими от НАСА, не рождал у них ни малейших иллюзий. В преддверии полета космическое агентство начало публиковать официальные фотографии трех астронавтов, которые должны были вывести лунный корабль Америки в первый пробный полет по околоземной орбите. В одной из фотосессий позирующие пилоты сидели в скафандрах за столом, на котором стояла модель «Аполлона», и демонстрировали на камеру фальшивые улыбки.

Однако на одной из непубличных фотографий Гриссом, Уайт и Чаффи не скрывали своих истинных чувств по отношению к кораблю и позировали со склоненными головами и с молитвенно сложенными ладонями. Чтобы их послание уж точно попало в правильные руки, они адресовали фотографию Харрисону Стормсу по прозвищу Сторми – инженеру из North American, который контролировал проект «Аполлон». Как и другие руководители компании, он прекрасно знал, что с завода астронавты регулярно звонят в НАСА, докладывая об очередной проблеме с «Аполлоном».

«Сторми, – гласила подпись к фотографии, – на этот раз мы обращаемся не в Хьюстон!»

* * *

27 января 1967 г. – через пять дней после манифестации Гриссома с лимоном и меньше чем за месяц до намеченного старта «Аполлона-1» – НАСА запланировало предполетные испытания корабля на бортовом питании[15]15
  Два предыдущих теста, 20 и 25 января, проводились с питанием от внешнего источника. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. На стартовой площадке экипажу в скафандрах предстояло забраться в корабль, который уже находился там и был смонтирован в головной части ракеты-носителя «Сатурн-1Б». Далее корабль переводился на питание от бортовых источников и экипаж вместе с операторами ЦУП выполнял генеральную репетицию стартовых процедур.

Еще две операции обеспечивали максимально возможное сходство с настоящим днем старта. Первая относилась к атмосфере «Аполлона»: она должна была состоять на 100 % из кислорода, как на орбите, а не из смеси примерно 22 % кислорода и 78 % азота, как в естественной атмосфере Земли. Человеку для жизни нужен только кислород, поэтому конструкторы решили не обременять корабль баками инертного азота, который только добавил бы лишнего веса.

Они знали, что в космическом вакууме кислород в кабине будет иметь давление на уровне 250 мм рт. ст.: хотя это всего треть от атмосферного давления на уровня моря, астронавтам этого вполне достаточно. Однако здесь, на стартовой площадке, требовалось гораздо большее внутреннее давление – чтобы плотный внешний воздух не расплющил и не повредил кабину корабля, если давление внутри него будет слишком низким. Поэтому для испытания на бортовом питании давление в «Аполлоне» доводилось до 900 мм рт. ст. Если кто-то и опасался того, что огонь любит кислород – особенно чистый кислород под высоким давлением, – эти тревоги не заставили НАСА отказаться от испытаний.