Текст книги "Гойда"

Часть 2

Глава 1

Точно пробиваясь сквозь толщу воды, раздался мягкий звук. Различить его становилось всё проще, но давило тяжёлое ощущение, будто бы находишься на дне ледяного озера. Кромешная тьма. Снова отдалённый звук приобретает нечто схожее с человеческим голосом.

Сознание медленно возвращалось к Алексею. Он ощутил своё тело, которое было разбито свинцовою тяжестью, а голова будто отлита из чугуна. Звук собственного сердца тревожно отдавался в горящих висках. Под собой Басманов ощущал мягкие тюфяки, схожие с подушками. Видать, накануне свалили их вповалку, дабы не спать на голом полу. Сил не хватало шевельнуться, а горло иссохло, точно брёл Басманов по пустыне, объятой неистовым жаром. Медленно приходил в себя Алексей, когда вновь услышал голос подле себя.

– Батюшка, служба зовёт! – раздался голос Фёдора.

Алексей насилу продрал глаза и тотчас же тяжело вздохнул, протирая очи.

– Да сними уже маску эту… – тяжело произнёс воевода.

Пестрил перед мутным взором облик сына, разодетого во время пира. Отрывки вечера да ночи возвращались к Алексею. Звуки музыки, крики и песни – всё мешалось и доносилось далёким эхом. То ли сон, а то ли взаправду всё было, но помнил Алексей и сына своего, вновь резвящегося с дураками и скоморохами. Не помнил Басманов, что молвил Иоанн на пиру, да помнил, каков был государь. Весел да ребячлив, точно на волю отпущенный. Смех царя помнил Басманов, громкий, да которому вторили все, кто на пиру том собирался, ибо каждый жаждал не только разделить государеву радость, но и показать царю великому, что одного они мнения.

Алексей с трудом приподнялся на локтях и оглядел зал, в котором и заснул вчера, упившись на пиру до беспамятства. Фёдор стоял подле отца на одном колене. Длинные красные косы, креплённые к маске, ниспадали до самого пола. У его ног стоял серебряный кувшин. Фёдор снял маску, опустил её на пол, подавая своему отцу сосуд. Алексей тотчас же припал губами к питью. То был холодный квас. Бодрящий вкус, прохлада и свежесть возвращали воеводе покой в голове, унимали шум в висках и тяжесть во всём теле. За несколько больших глотков мужчина осушил кувшин.

Пока отец утолял неистовую жажду, Фёдор поднялся на ноги и потянулся. Затем он принялся обходить зал, приближаясь к иным боярам, что валялись прямо на полу, сражённые винами на пиру. Он будил одного за другим – в общей сложности двенадцать человек. Бояре и воеводы лежали прямо в одежде и в обуви. От каждого стоял крепкий запах браги. Мужчины с недовольным ворчанием мало-помалу оживали – лениво ворочались с боку на бок. Многие постанывали с похмелья, а иные, что были моложе и крепче, поднимались на ноги, шатаясь точно медведь со спячки.

Алексей уже был на ногах. Он развёл свои ручищи в стороны и со стоном потянулся, резко выдохнув. После того он поднял кувшин, принесённый сыном, и на всякий случай проверил – не осталось ли на дне чего.

С недовольным фырканьем Алексей опустил кувшин на стол. Оперевшись обеими руками, Басманов обернулся через плечо на своего сына. Фёдор по второму, а то и третьему кругу обходил бояр, тормоша их. Иной раз он опускался на колено, тряся за плечо воевод, иной раз лишь носком сапога пинал в бока бражников.

– Ты сам-то когда пробудился-то? – спросил Басманов-отец, когда юноша завершил очередной обход и опустился на одно из мест за столом.

Фёдор пожал плечами и вскинул голову, стараясь припомнить.

– Верно, около часу назад, – ответил юноша.

– Чёрт бы тебя драл, одинаково же испили мы? Али ты больше? – с деланой, игривой досадой Алексей всплеснул руками.

– Кто-то же должен вас растолкать, – просто произнёс Фёдор, хватая кусок рыбы со стола и отправляя его себе в рот.

Лишь сейчас смог Алексей напрячь свой мутный взор и разглядеть кровь на лице сына.

– С каким же зверюгой уже сцепиться успел? – спросил Басман-отец.

На правой щеке Фёдора, над скулой, прямо возле уха блестела красная полоса, точно от ножа или кинжала. Юноша взял серебряное блюдо, перевернул его чистой стороною и вгляделся в него, точно в зеркало. С недовольным цоканьем Фёдор осторожно коснулся пореза, прищурив глаза.

– Говорил я тебе – носи бороду, как издавна все люди и носят! – произнёс Алексей, почёсывая подбородок, подтверждая свои слова. – Того гляди, лишь изранишься сильнее, покуда бриться выучишься!

– Уж наловчился я шашкою махать, наловчусь и бриться, – ответил Фёдор, опуская блюдо обратно на стол.

Алексей улыбнулся и взглядом окинул кушанья на блюдах. После вчерашних гуляний яства лежали надкусанными ломтями на подносах из серебра и жести. Басманов-отец опустился на стул подле своего сына, не глядя хватая какой-то кусок мяса. На вкус он показался слишком солёный, аж жгло иссушенные губы. Алексей вытер рукой рот и широко зевнул, потирая глаз.

– И, батюшка, – ехидно добавил Фёдор, – в покоях ваших прибирается сейчас Глашка. Я велел ей дождаться прихода вашего, прежде чем покинуть покои. Баба-то смышлёная, по глазам видно, что поняла, с чем велено ей остаться.

– Глашка? – переспросил Алексей, потерев лицо тяжёлой грубой рукой.

Мысли клубились в голове, точно пар над котлом. Среди путаницы образов припомнил он крестьянку, того гляди, и в самом деле Глашкой звать. Лицо её, круглое, с румянцем на щеках, весною да летом веснушками покрывалось. Делалась точно юною прелестницей, да при её годах. Один образ фигуры округлой её заставил воеводу окончательно пробудиться.

– Кухарка-то? – с улыбкой спросил Алексей.

– Она самая, – кивнул Фёдор. – Велено выезжать нам лишь опосля часу, времени предостаточно.

Отец довольно усмехнулся, хлопнув сына по плечу. Тряхнув головой, Басман точно сбивал с себя остатки хмельной пелены, что туманила его разум. Взбодрившись, он встал из-за стола и тяжёлым шагом направился в свои покои. Проходя по коридору, он перебирал образы вчерашнего застолья, стараясь упомнить что-то важное. Он помнил государев смех. Звучал он легко, раскатисто. Пел государь, что было добрым знаком для всех, кто служил при дворе. Остальной шум, музыка, танцы, стальной звон тяжёлых бокалов слились в единый поток. Хоть слабость и ломила ещё не пробудившееся окончательно тело воеводы, на его губах горела довольная улыбка. Поднявшись по лестнице во свою опочивальню, он тихо присвистнул, видя, что дверь уже приотворена. Алексей взялся за кованую ручку и осторожно толкнул её от себя. Тяжёлые петли лишь тихо проскрипели, не делая много шума.

Воевода заглянул в свою опочивальню. Глаша соскребала воск с подоконника. Стояла она ко входу спиной, отчего не видела вошедшего. Алексей шире приоткрыл дверь, и старые петли дали о себе знать. Женщина тотчас же обернулась и коротко поклонилась, глядя в пол.

– Алексей Данилыч, я… – лишь и пролепетала Глаша, как Басманов грубо ухватил её за руку и потянул за собою к кровати.

На лбу у женщины выступила испарина от работы, которую она выполняла минутой ранее. Алексей крепко держал её за запястье. Её пальцы и ладони раскраснелись от холодной воды и долгого труда. Алексей тотчас припал губами к её белой шее, отводя тугую тёмно-русую косу. Он ощутил запах её тела – то было тело зрелой женщины, которая уже не цвела весенним цветком, но была сочна, как налившийся плод. Мужчина завалил её на постель, задирая неровный подол её платья.

Глаша не смела противиться, а лишь, напротив, отвечала на грубость ласкою, на какую была способна. Она не отталкивала его, не пыталась отбиться, а даже отвечала на поцелуи Басманова. Алексей любил не её саму, но быть в тёплых объятьях этой женщины, чувствовать её пылкость, касаться жаркого тела, пробираясь под юбки. Она дозволяла себя касаться, как будто у неё был выбор. Басманов обладал ей, отдавшись страсти. Крестьянка же, зажмурившись, отвернула лицо к стене. Оттого открылась белая шея её, к которой вновь и вновь припадал губами Алексей.

С тяжёлым, хриплым выдохом Басманов выпустил её из своих объятий. Глаша тотчас же опустила подол платья, жадно глотая воздух. Алексей рухнул на кровать, закатив глаза. Могучая грудь его вздымалась. Глаша села на кровати и принялась дрожащими руками своими заплетать растрепавшуюся косу. Мельком оглядывалась она на Басманова, ожидая приказа.

– Хорошая ты баба… – протянул Алексей, приподнимаясь на локтях.

Крестьянка обернулась вполоборота и коротко кивнула.

– Желаете чего, Алексей Данилыч? – спросила она.

– Да нет, Глашенька, – довольно вздохнул Басманов. – И про ублюдков твоих, молокососов, помню. Не тронет их никто.

Крестьянка тотчас же взяла руку Алексея и припала к пальцам дрожащими губами.

– Нет у них опоры иной, нет у них защиты, токмо ваша благодетель, боярин! – точно взмолилась она.

– Да полно, полно тебе! – добродушно произнёс Басманов, однако руки не отнял.

Нравилась ему та мягкость, тот трепет, с которыми крестьянка сжимала руку, как тёплые губы её вновь и вновь целовали его.

– Да полно, в самом деле… – вздохнул Алексей. – Нынче я в опричнину учреждён. А значит, что сам Земский суд не указ мне. Надо мною лишь государь да сам Господь Бог.

– И над сыном вашим? – осторожно спросила Глаша.

– А Федька мой на кой сдался-то тебе? – хмуро ответил вопросом на вопрос Басманов.

Не дав ответа, Глаша потупила взор да замотала головой, не желая гневить единственного своего заступника при всём дворе. Да и не разозлился Алексей.

– Ну, полно, полно!

Не было на то охоты большой, но долг звал, и Басманов поднялся с мягкой кровати и велел Глаше помочь ему одеться.

* * *

Небо заволокли тучи молочного цвета. Когда Алексей вышел на каменную лестницу, припорошённую снегом, в воздухе кружились мелкие хлопья. Морозный воздух щипал нос. Воевода облачился в чёрную накидку поверх своего одеяния. На поясе висела широкая шашка. Басманов голой рукой захватил снега с перил и освежил им лицо, глухо охнув.

Как раз в то время из-за угла вышел человек странного вида. То был взрослый мужчина, но бороды он не носил. Его высокие скулы рассекало несколько шрамов. Прямой и узкий нос, светло-серые глаза. Неизвестный рыскал своим взглядом, прежде чем увидел Басманова и направился к нему.

Алексей со мнительностью оглядел наряд гостя. Тот носил сапоги странного кроя, мантия его имела узоры, но то были точно не русские умельцы. Незнакомец был сухощав, но сложён хорошо. По летам он был младше Басманова – на вид шёл третий десяток, самое большее – четвёртый. Когда тот человек подошёл достаточно близко, Алексей разглядел его оружие. «Латин…» – подумал Басманов, глядя на шпагу, которые носили при себе заморские чужестранцы. Невольно та мысль насторожила Алексея, и сам опричник не заметил, как рука его опустилась на рукоять шашки.

– Доброго дня вам, – произнёс тем временем безбородый мужчина, снимая шапку из меха, – нынче я на службе Иоанна Васильевича буду. Велено мне было разыскать Басманова, не знаете, где он, сударь?

Алексей был удивлён не только тем, что латин этот искал его, но и речью иностранца. Хоть акцент и выдавал немца, языку он был выучен более чем сносно.

– Как звать тебя и на кой тебе этот Басманов? – спросил воевода, продолжая идти к конюшне.

– Андрей Штаден, сударь. В письме своём ваш светлый владыка велел Басманову истолковать порядок и уклад ваш, – ответил немец, доставая из внутреннего кармана своих одеяний конверт.

Приняв послание, Басманов начал вчитываться в те слова: «…как прибудешь в Александровскую слободу, разыщи опричника Басманова. Укажет он тебе порядок и уклад наш…»

Алексей с неудовольствием поджал губы и обернулся на конюшню, которую уже было видно за спиной немца. Лошадь Басманова уже была готова, и двое конюших держали её под уздцы. Она била копытами по снегу и с нетерпением рвалась на волю. Сам Алексей, под стать своей лошади, с нетерпением оглянулся на двор и лестницы. На улицу постепенно спускались опричники, звеня оружием и кольчугами. Одна за другой чёрные фигуры выходили из проёмов царских палат. И вот Басманов довольно улыбнулся, указывая на перила широкой белокаменной лестницы, где стоял сын его с Васькой Грязным.

– Видишь молодца? Вот того, безбородого, в красном кафтане под накидкой чёрной? – спросил Алексей у немца, возвращая Андрею его письмо.

Чужеземец кивнул, убирая письмо от снега.

– Тот, что сейчас глядит в нашу сторону, – добавил Алексей, видя, что сын обратил свой взор на них с немцем.

Андрей кивнул, чуть прищурив глаза.

– Вот он, кто нужен тебе. Басманов и изъяснит, что тут к чему, – объявил Алексей и поспешил к своей лошади.

Андрей направился к лестнице, проходя мимо опричников. Многие из них прятали лица под нависшими капюшонами, так, что не было видно ни лица, ни глаз – лишь ухмылки сквозь густые бороды. Фёдор же заприметил чужеземца ещё до того, как немец к нему обратился.

– Доброго дня вам, – произнёс немец. – Я Андрей Штаден. Ныне несу службу вашему светлому государю, Иоанну Васильевичу. Велели мне разыскать при дворе боярина Басманова, чтобы он изъяснил мне долг мой.

Юноша удивлённо вскинул брови. Васька Грязной хлопнул Фёдора по плечу и оставил их с немцем наедине. Андрей протянул письмо Басманову. Глаза его пробежались по строкам, после чего он цокнул языком с недовольством, но улыбнулся. Лишь бросил взгляд он на ворота, да то и видно было, как отец его умчался прочь.

– Так что же? – спросил немец, не понимая выражения смешной досады на лице Фёдора.

– Да что же изъяснять тут? – ответил встречным вопросом Басманов, оглядев немца с ног до головы.

Беглым взглядом изучил он не только фигуру немца и сложение его, но, видно с большею охотой, разглядывал крой заморского одеяния и эфес шпаги, что слабо поблёскивал от света, пробиравшегося сквозь пасмурно-молочные облака.

– Смотрю, недурно ты на нашем говариваешь, – произнёс Фёдор, спускаясь по лестнице и махнув немцу, дабы тот следовал за ним. – Откуда сам будешь?

– Из Алена, – кивнул мужчина.

– Значит… – Фёдор коснулся пальцами подбородка.

На секунду ясный взгляд Басманова заметался, точно улавливал мысль больно вертлявую, после щёлкнул пальцами и взором вновь устремился прямо на немца.

– От роду немецкому научен? – спросил Фёдор, вскинув бровь.

– Всё так, – вновь кивнул немец, не без удивления во взгляде.

– Как звали тебя в Алене твоём? – продолжал расспрос свой Басманов, всё ещё с охотой и пылким вниманием разглядывая заморские одеяния.

– Генрих Вольтер фон Штаден, – ответил немец.

Фёдор вскинул брови и присвистнул.

– Будем величать тебя… – Басманов вновь бросил взгляд на письмо, которое дал ему немец.

Пробежав вновь по строкам, Фёдор прочёл упомянутое в нём обращение:

– Андрей Владимирович.

Чужестранец вовсе не возражал – короткая усмешка на губах его точно дала на то согласие.

– И мой тебе совет, Андрей, – добавил Басманов, возвращая бумагу немцу. – Ежели хочешь послушать, что толкуют о тебе, да какого мнения бояре али сам царь-батюшка, ты помалкивай. Авось и сочтут, что не смыслишь ты речи нашей.

– Отчего же представать мне неучем, ежели не первый год я на Руси? – спросил Андрей. – Пущай толкуют обо мне, что в голову взбредёт. Мне платят за труд мой, и я несу свой долг честно перед государем, как перед Господом.

– Как знаешь, друже, как знаешь, – Фёдор пожал плечами и развёл руки в стороны. – Всяко я тебе истолковал это – ныне сам решай, как поступить.

– Ты мне, Басманов, истолкуй лучше, отчего к седлу закреплена метла да… – Андрей нахмурился, когда подошли к лошади Фёдора совсем вплотную.

Басманов дал разглядеть Андрею седло лошади и жуткий оскал. Едва приблизившись, немец сперва поморщился от отвращения, а опосля и вовсе назад отшагнул.

– Мы опричники, верные псы государевы, – произнёс Фёдор, касаясь собачьей головы, что болталась подле седла. – Выискиваем да выметаем весь этот сор.

– Диковинный обычай… – ответил Андрей, всё косясь на собачий оскал.

Морда разинула пасть с жёлтыми клыками. Падаль иссохлась, оттого и жуть пробивала немца, покуда глядел он на отрубленную башку. Тем временем Фёдор свистом подозвал к себе конюшего и отдал ему узды. Видать, сегодня Басманов занят будет внутри Александровской крепости. Фёдор коротко простился с лошадью, положив руку на её тёплую морду. Точно кутёнок, тыкалась она в хозяина, прежде чем её увели. Андрей молча наблюдал за той сценой, и мягкая улыбка оживила его лицо. Когда конюший увёл лошадь басмановскую, Фёдор вновь обратился взором к чужестранцу и жестом велел следовать за собою.

– И какие же права вменяют нам на службе сей? – спросил Андрей, когда вышли они с конюшни. – Доныне я нёс службу свою в земщине.

Слегка подтаявший снег хрустел от каждого шага. Погода грозила обернуться гололедицей.

– Ох, друже, тут государь нас не обидел доверием да щедростью своей! – произнёс Басманов. – Нет над нами власти, кроме царя нашего светлого да Господа Бога. Да сам Земский суд стоит не более гроша ломаного, ежели поперёк слова опричника будет.

Андрей дивился, притом не без радости, тому раскладу, который изъяснял Басманов.

– На родине, видать, и не поверят, – усмехнулся немец.

– Чудно, что упомянул ты о том! – Фёдор хлопнул в ладоши, сплетая пальцы свои замком. – Светлый государь наш не хочет, чтобы вести об опричнине перебегали границы, а уж тем паче переплывали моря.

– Не хочу вызывать гнев на себя, но слухи уже бродят, – заметил немец.

– Ну и пусть себе дальше бродят, да ты, главное, сам помалкивай. Того гляди – не сыщешь опалы, со славою и богатством вернёшься в свой Ален, – Фёдор мягко улыбнулся, точно сам радуясь счастливому раскладу.

Дворами шли они к оружейной, чтобы выдать немцу снаряжение. Сейчас Фёдор и Андрей переступали через широкий внутренний двор, усыпанный свежим снегом. Во мгновение Басманов замер, щуря свой взор. Взгляд его ясных глаз поднялся на арочные своды, что высились на втором этаже царских палат.

– Немало премудростей учинил царь московский! – с усмешкою произнёс Андрей, почёсывая затылок.

– Так можешь сам ему то и доложить, – улыбнулся Басманов, указывая плавным жестом на широкую каменную лестницу.

Пред взором опричников предстали две величественные фигуры. Царь со своею царицей спускались по лестнице. Шубы их, исшитые хитро золотом, волочились подолами по ступеням, стряхивая снежный покров. Фёдор и Андрей тотчас же низко поклонились. Царица, приблизившись к опричникам, подала свою руку, унизанную перстнями. Даже того мягкого рассеянного света, что пробирался сквозь снежные облака, хватало, чтобы одеяния супружеской четы переливались бесчисленными отблесками от золота да драгоценных камней. Младший Басманов широко улыбнулся, завидев, что государь с женою своей пребывают в добром расположении духа, и припал губами к перстням царицы.

– Отчего же, – улыбнулась она и устами, и взглядом своим, – не признаю я вас? – с теми словами глянула она на чужестранца.

– Никак иначе, как Андрей, немец мой, на службу с земщины явился к опричнине моей? – хитро прищурился Иоанн.

Фёдор в поклоне припал губами к царскому перстню. С живым любопытством разглядывал Басманов, как рубин играет на свету. Лучи солнца перескакивали с грани на грань, точно студёная вода по каменному источнику. За тем и не заметил Фёдор, как государь коснулся подбородка его да и отвернул в сторону. Юноша подивился, но противиться не стал – лишь взглянул на государя, пытаясь угадать его волю. Лицо же Иоанна не хранило ни мрачности, ни гнева. Взгляд глубоких голубых глаз скользнул по щеке Басмановой.

– От я, близорукая, гадала – кто ж это в мужицком платье да небритый? Басманова-то Федьку я уж признала, подле Федьки что за боярин идёт? – усмехнулась тем временем царица. – То-то говаривал Иван мне, будто бы и впрямь латин при дворе служить будет!

Она радостно всплеснула руками. Браслеты да кольца её вновь запереливались на свету. Глядела царица на немца, точно впервые увидала пред собою чудо какое.

– И в самом деле, мужчины не носят бороды на родине вашей? – добавила она с развесёлою улыбкой.

– Всё так, государыня, – кивнул Андрей. – Сызмальства приучаем отроков своих бриться.

– Так научи Федьку искусству тому, – приказал Иоанн, сохраняя тёплую улыбку на лице и в голосе своём. – Да сам выучись у него езде верхом. Лихой у нас наездник.

– Как велите, царь-батюшка, да лихих наездников и у нас сыскать можно, великий государь, – не без тихой гордости за родные края ответил Андрей.

На то Иоанн рассмеялся громко да беззлобно.

– Не видал ты ещё Федьку нашего в седле, то-то и всего, – ответил государь.

Фёдор приподнял брови да от похвалы разулыбался и ответил на слова государевы коротким поклоном. На том и разошлись государь со своей супругой да Фёдор с Андреем. Продолжили опричники путь свой и вышли к оружейной палате.

* * *

Тем вечером вернулся Фёдор в свои покои ранее, чем обычно заведено у него было. Весь день провёл он с немцем, разъясняя ему, где что расположено, к кому обращаться. То вымотало юношу много больше, нежели бой, а тем паче – езда верхом. Усталость, что охватила его, была иного толка. Зелёной тоской она вязко обрушилась на него, и Басманов желал уже отойти ко сну, чтобы скорее в новом дне приступить к занятиям ратного рода.

Подходя ко двери в свои покои, он увидел мальчишку, сидевшего на голом каменном полу. Прислонился к стене, голову свесил, закемарил. Фёдор опёрся рукой о колено, наклоняясь к холопу, громко щёлкнул пальцами прямо над ухом. Мальчишка подскочил точно ошпаренный. Выпучив заспанные глаза, он пару мгновений метался, не зная, куда и подать себя. Басманов ухватил парня за плечо, и лишь тогда холоп пришёл в себя. Увидев прямо перед собою Фёдора, мальчик сглотнул и тотчас же поклонился.

– Вам, сударь, передать велено! – пролепетал он, рыская руками у себя за пазухой.

Дыхание его было сбито тревогой. Басманов едва разобрал слова, что лишь поднимало в нём больше гнева от усталости.

– Вам, Фёдор Алексеич… – повторил мальчик, доставая вещицу, похожую на блюдце, завёрнутое в синий бархат.

Как рукой сняло всю тоску и досаду. Со вниманием и приятным волнением оглядел Фёдор предмет, принимая нечто в бархате. Не успел он развернуть роскошной материи, как мальчишка, зевая и переминаясь с ноги на ногу, пошёл по коридору прочь. Стоило Фёдору развернуть бархат, как взгляд его преисполнился трепетного восторга. То было зеркало, литое из серебра. Его обвивали диковинные чудовища, будто хотели сами увидеть свои неописуемые отражения в глади зеркальной поверхности.

– От кого? – окликнул Басманов мальчишку, не отводя взгляда от собственного отражения.

Жарко-красные отблески факела плавали по серебру, дрожа неровными каплями, как калёное железо. Фёдор глядел на отражённый свой лик. В зеркале видел себя, окутанного полумраком коридора. Тонкими пальцами коснулся он животных, да с таким трепетом, точно живыми были те твари и спугнуть их боялся.

– Дык от государя нашего, Иоанна Васильевича! – крикнул в ответ мальчик да и скрылся за поворотом.

На губах Фёдора засветилась мягкая улыбка. Хотел было дать ответ свой мальчишке, чтобы тот доложил царю, да холоп уже скрылся за поворотом. Мальчик спешно спустился по лестнице, едва не оступаясь от усталости. Глаза слипались сами собою, клоня мальчугана в сон. Холоп спрыгнул с последних трёх ступеней и чудом не подвернул ногу. Пройдя по каменному полу, далее он держал путь к небольшому холодному чулану. Отворя скрипучую дверь, он проник внутрь, нащупал старый полинявший заячий тулуп. Накинув его, он поспешил к конюшне. Во двор уж выехал всадник, но, лишь завидев мальчишку, туго натянул поводья. На седле болталась собачья голова да метла, облачение мужчины было полностью чёрным, под ним слабо звенела кольчуга.

– Всё сделал, как вы велели! – произнёс мальчик, откланиваясь пред опричником.

– Сказал, от кого дар этот? – спросил мужчина.

Холоп лишь мельком видел часть лица опричника, какую разглядеть можно было в том мраке. Особенною чертою были следы огня, застывшие ожогами по всей щеке. Неровная борода чернела на его лице. Весь облик припугнул мальчонку, и тот опустил свой взгляд в землю.

– Как вы и велели, сказал, будто бы подарок тот от государя, – ответил мальчик, сглотнув со страху.

– Всё верно! – усмехнулся опричник, кинул три монеты в снег пред мальчишкой да резким ударом хлыста погнал свою лошадь прочь.