Текст книги "К востоку от одиночества"

Джек Хиггинс
К востоку от одиночества

Все события и персонажи этого романа – вымышленные имеют никакого отношения к реальным событиям и людям.

Арнольду Спектору – доброму другу.

Глава 1

Самолет шел над морем на небольшой высоте. Впереди по курсу показалась земля. Покрытые льдом вершины Гренландских гор сияли в резком лунном свете, как нитка жемчуга. Я поднял машину до трех тысяч футов.

К востоку от мыса Одиночества бухта Юлианехоб была закрыта плотной пеленой тумана. Это означало, что скорость ветра там не больше пяти узлов. Уже неплохо.

По крайней мере, у меня появился верный шанс попасть в долину в горловине фьорда. Немного, конечно, но лучше, чем оставаться здесь.

Ледяной ночной ветер, врывающийся сквозь пробоины в лобовом стекле, гулял по кабине. Множество светящихся циферблатов на приборной доске сливались в мерцающее бессмысленное пятно.

Там, где кончался туман, виднелась молочно-серебристая водная гладь фьорда. Причудливо изогнутая лунная дорожка бежала по направлению к леднику. Его поверхность, испещренная четкими тенями глубоких расселин, напоминала гравюру на стали.

Пора приступать. Я убрал газ, включил автопилот и расстегнул привязные ремни. Обернувшись, я увидел его в прежнем положении: он сидел развалившись в кресле второго пилота; свет от приборов падал на безвольно закинутую голову, остекленевшие глаза уставились в вечность.

Выбравшись из пилотской кабины, я в темноте споткнулся о второй труп, упал на одно колено и случайно задел рукой его заледеневшее лицо. Меня охватила паника. Задыхаясь, я вскочил и, пригнувшись, бросился к аварийному выходу. Ломая ногти, я сорвал запоры, и люк вывалился в ночную тьму.

Не раздумывая, я шагнул вслед за ним, представляя, какой страшный холод меня ждет, и испытывая чувство странного облегчения.

Наверное, я кувыркался при падении, потому что в какой-то момент увидел прямо над собой плывущий, как темный призрак в ночи, самолет. Он держал курс на восток. Я потянулся за кольцом парашюта, но не нашел его. Мой протяжный вопль отчаяния растворился ночи, а я сам погрузился во мрак.

* * *

Обычно мне снился этот сон, когда я слишком уставал или находился в подавленном состоянии. Заканчивался он всегда одинаково: я просыпался в поту, дрожа как осиновый лист. Вот и сейчас я лежал какое-то время глядя в потолок, потом отбросил прочь простыню и проковылял к окну. Протерев запотевшее стекло, я обнаружил, что на улице прекрасное утро.

В этом году я базировался во Фредериксборге. Готхоб, несмотря на свой столичный статус, ненамного превосходил его в смысле комфорта. Готхоб – это небольшой городок на юго-западном побережье, в двухстах милях южнее Северного полярного круга. Население его едва ли превышает полторы тысячи человек, но в короткий летний сезон оно резко увеличивается еще на две – три сотни за счет строительных рабочих из Дании, которых нанимают возводить довольно безобразные трехэтажные бетонные жилые дома в рамках государственной программы развития.

В отличие от него Фредериксборг, подобно большинству поселений на побережье Гренландии, сохранил облик недостроенных городков первопроходцев, возникавших в свое время как грибы у только что открытых золотых или серебряных приисков. Дороги без искусственного покрытия, сам город раскинулся на огромной скале, полуостровом выступающей в море. Деревянные дома здесь красили в красные, желтые и зеленые цвета; из-за скалистого грунта все коммуникации шли поверху, в том числе электрические и телефонные кабели, растянутые на множестве столбов и смотревшиеся на фоне неба как своеобразное кружево.

В полумиле от новой консервной фабрики, мимо которой вела вырубленная в скалах дорога, была гавань, где сейчас стояли полдюжины рыбацких баркасов и «летающая» лодка «Каталина», принадлежащая компании «Восточные канадские авиалинии», обслуживающей побережье. На берегу у самого края так называемого слипа – бетонного спуска, специально предназначенного для гидросамолетов, стояла и моя собственная амфибия «Выдра».

Было уже почти десять утра. Я направился в ванную и включил душ. В этот момент в дверь коротко постучали, и мне пришлось, обмотавшись полотенцем, вернуться в спальню.

Появилась Гудрид Расмуссен.

– Вы готовы пить кофе, мистер Мартин? – произнесла она по-датски.

Это была невысокая, довольно крутобедрая девушка лет двадцати пяти, гренландка по рождению и воспитанию, хотя и датчанка по крови, о чем свидетельствовали ее белокурые косы, уложенные вкруг головы. От эскимосов ей достались лишь слегка приподнятые скулы и миндалевидный разрез глаз. Большую часть года она проводила на ферме своего деда, разводившего овец, в Сандвиге, примерно в сотне миль южнее по побережью, а летом работала горничной в отеле.

– Приготовьте сегодня ваш чай, Гудрид, – попросил я. – У меня приступ ностальгии.

– Вы ужасно выглядите, – укоризненно покачала она головой. – Не годится слишком много работать.

Прежде чем я собрался ответить, утреннюю тишину нарушил звук авиамотора. Я оказался у окна как раз в тот момент, когда «Аэрмачи» сделал вираж точно над бухтой, выпустил закрылки и пошел на снижение, нацеливаясь на взлетно-посадочную, полосу за зданием консервной фабрики.

– Твой дружок прилетел.

– Арни? – Она подошла к окну, слегка зарумянившись. – Арни относится ко всем девушкам одинаково, мистер Мартин. У меня нет на него никаких особых прав.

Было бессмысленно даже пытаться оспаривать это заявление; мы просто молча продолжали стоять у окна, наблюдая, как из-под лыж, которыми был оснащен «Аэрмачи», показались шасси.

– Я полагал, что он собирался снять лыжи и нацепить поплавки, – произнес я.

– Снять? – переспросила девушка, пожав плечами. – Он продлил свой контракт с американской горнорудной компанией, которая работает в Маламаске, у края ледника. Там, наверху, садиться можно только на снег.

Он приземлился неплохо – не блестяще, конечно, но каждый из нас имеет право расслабиться. «Аэрмачи» прокатился по полосе и исчез за зданием фабрики.

– Пока вы будете принимать душ, – широко улыбнулась Гудрид, – я принесу чай и закажу для вас завтрак. А потом поменяю постельное белье.

Дверь закрылась за ней, я вернулся в ванную и залез под душ. Приятное тепло подействовало благотворно, и спустя некоторое время головная боль немного прошла, что было совсем неплохо, учитывая, что меня впереди ожидало два с половиной часа полета. Накинув старый шелковый халат, я вышел в комнату, интенсивно растирая волосы полотенцем. За то время, пока я был в душе, Гудрид принесла поднос с чаем. Я налил себе; чай был как кипяток. Выпив первую чашку, я собрался повторить, но в этот момент дверь распахнулась, и ввалился Арни Фассберг.

Он был примерно моей комплекции, почти шести футов ростом, но на этом сходство заканчивалось. Волосы у меня темные, а у него светлые настолько, что кажутся почти белыми; лицо открытое, приветливое, я же обычно мрачен и замкнут. И лоб у него гладкий, без единой морщины, как у ребенка, словно жизнь его не трепала вовсе либо обходилась с ним весьма доброжелательно. Исландец по рождению, он обладал таким невероятным аппетитом к женскому полу, которого мне никогда не приходилось встречать. Подобно всем донжуанам, он был неискоренимым романтиком, влюблявшимся и разочаровывавшимся с поразительной частотой.

В унтах и старой летной куртке он представлял собой слегка театрализованное зрелище. Швырнув в угол брезентовый вещмешок, он двинулся к столу.

– Думал, уже не застану тебя. Я побил все рекорды скорости, добираясь сюда из Сёндре-Стрёмфьорда.

– Были особые причины?

Он плеснул себе чаю в мою чашку.

– Ты все еще возишь продукты этому американскому киноактеру, верно?

Он имел в виду Джека Дефоржа, который неожиданно появился в Готхобе в июне на своей моторной яхте «Стелла». С тех пор он плавает вдоль побережья, занимаясь рыбалкой и охотой, а я регулярно летаю к нему, где бы он ни оказался, снабжая продовольствием.

– А почему это тебя интересует?

– Я привез для тебя пассажира. Точнее – пассажирку. В полночь она прилетела в Сёндре из Стокгольма. Попросила меня доставить ее прямо к Дефоржу, но я не смог ей этого пообещать. В полдень мне нужно быть в Маламаске, забрать кое-какие запчасти, которые специально доставили из Штатов. А где он сейчас, кстати?

– По моим последним сведениям, к северу от острова Диско, в районе Нарквассита; ищет белого медведя.

– В это время года? – На его лице отразилось искреннее недоумение. – Ты шутишь.

– Это единственный зверь в мире, не считая тибетского яка, которого ему еще не удалось завалить. Ты не подозреваешь, но ему может неожиданно повезти. Я сам видел в тех краях медведя прошлым августом.

– Ну, это редкость, друг мой. Желаю ему удачи.

– Что за девица, как ее зовут?

– Итэн. Илана Итэн.

– Израильтянка? – вскинул я бровь.

– Я бы сказал – англичанка, – ухмыльнулся он. – Но дело не в нации, а в том, что это шикарная женщина.

– Симпатичная?

– Страшна как смертный грех, – покачал он головой. – Но это не имеет никакого значения.

– Редкое сочетание. Жажду с ней познакомиться.

– Она сейчас завтракает внизу.

Дверь моего номера открылась. Вошла, как я и ожидал, Гудрид со стопкой чистого белья. Арни крутанулся и направился к ней.

– Гудрид, радость моя!

Она ловко увернулась и положила простыни на постель.

– Прежде всего бросьте эти замашки.

Он расстегнул один из многочисленных карманов летной куртки и вытащил пачку банкнотов.

– Я получил деньги, ангел мой. Тысячу долларов чистыми. Как бы мы жили без наших американских друзей!

– И сколько из них уйдет на карточном столе во Фредериксмуте? – едко поинтересовалась она.

Он вытащил две стодоллларовые бумажки и протянул ей остальные.

– Гудрид, спаси меня от самого себя! Будь, как всегда, моим банкиром.

– Какой смысл? Вы ведь завтра же попросите их обратно.

– В таком случае положи их в банк, на свое имя, – улыбнулся Арни. – Так я до них не доберусь. Я тебе доверяю.

И, как обычно, она растаяла, точно воск в руках.

– Если вы уверены, можете на меня положиться.

– Разве я иначе просил бы тебя об этом? – похлопал он ее по попке. – А может, мне лучше пойти с тобой и посмотреть, как ты ими распорядишься? Вдруг ты решишь их прикарманить на улице или еще где-нибудь?

Он подмигнул мне через плечо, когда они в обнимку покидали комнату. Впрочем, и без этого мне все было ясно. Бедняжка Гудрид!.. Всегда под рукой, когда ему охота развлечься между делом. Никогда не комплексующая по поводу безнадежности всей этой ситуации для нее лично. Но даже при всем своем эгоизме он испытывал какую-то особую привязанность к ней; а то, что она при случае выполняла роль его банкира, служило, пожалуй, единственной причиной, по которой у Арни водились хоть какие-то деньги.

Но мне вполне хватало своих проблем, чтобы еще глубоко интересоваться чужими. Быстро одевшись, я поспешил вниз.

Как и следовало ожидать, бар отеля в это время был практически пуст, если не считать одной девушки, которая сидела с чашкой кофе за столиком у сводчатого окна и смотрела на улицу. Я сразу понял, что имел в виду Арни, но он ошибся. Девушка, конечно, не была красавицей в общепризнанном смысле этого слова, но и отнюдь не страхолюдиной.

У нее была весьма характерная еврейская внешность, если еще можно пользоваться этим выражением без опасения быть обвиненным в расизме – гордое лицо с крупными чертами, словно высеченное из камня. Полные яркие губы, высокие скулы, выпуклые глаза – бесстыдно чувственное лицо, обрамленное длинной, до плеч, тщательно ухоженной завесой прямых черных волос. Это вам не Руфь в пшеничном поле, а горячая гордая маленькая царица. Пожалуй, скорее, Эсфирь или даже Иезавель[1]1
  Руфь – в ветхозаветных преданиях моавитянка, прабабка царя Давида. Из любви и сострадания к своей свекрови Ноемини, переселившейся во время голода из Иудеи в Мрав и лишившейся там мужа и двоих сыновей, один из которых был мужем Руфи, вместе с ней отправилась в Вифлеем Иудейский, где разделила с той все тяготы жизни, собирая в поле колосья и принося их свекрови (Руфь 2,2-3). Эсфирь – героиня, спасшая народ иудейский в эпоху владычества персидского царя Ксеркса; главный персонаж Книги Эсфири, которая читается в праздник Пурим. Иезавель – финикиянка, си-донская царевна, супруга царя Ахава периода раскола государства Давида на Израиль и Иудею. Ревностная почитательница финикийского бога Мелькарфа, жестоко преследовавшая и уничтожавшая пророков яхвизма – религии, оставшейся господствующей, но гонимой в Израиле. Отличалась огромной силой воли.


[Закрыть].

Я подошел, держа руки в карманах. Она спокойно повернулась ко мне, холодно и внимательно разглядывая. Выдержав паузу, я поинтересовался:

– Мисс Итэн? Я Джо Мартин. Как я понял, вы хотите видеть Джека Дефоржа. Могу ли я спросить – зачем?

– Разве это имеет значение? – слегка удивилась она.

– Для него – возможно, да.

Я уселся напротив и помахал рукой официанту, который торчал у входа на кухню. Тот немедленно переложил стейк из китового мяса со сковороды на тарелку и двинулся в мою сторону.

– Вы его охранник или как? – В голосе ее не было и тени враждебности.

– Будем считать так. Джек, образно говоря, всюду таскает с собой табличку, где крупными буквами написано: не беспокоить. Раз в неделю я доставляю самолетом продовольствие на его «Стеллу», и он платит мне не просто вдвое – он платит наличными. Меня весьма устраивают условия этого контракта, и я чертовски не хотел бы лишиться его.

– Измените ли вы свое мнение, если я скажу, что мы старые друзья?

– Не очень.

– Я подозревала, что вы так скажете. – Она открыла свою сумочку и достала бумажник – удивительно мужской на вид. – Сколько вы берете за подобный полет?

– Пятьсот крон.

– А в американских долларах?

– Скажем, сто пятьдесят.

Она вытащила три бумажки и бросила их через стол.

– Триста. Таким образом, я плачу вам вперед за полет в оба конца, если он не захочет, чтобы я осталась там. Устраивает?

– Учитывая, что получаю двойную оплату, возражений не имею. – Я вынул свой бумажник и аккуратно упрятал деньги. – Мы отправляемся через сорок минут. Полет займет немного более двух часов, если ветер окажется благоприятным.

– Хорошо.

Только когда она встала, я обратил внимание, какого она маленького роста – не выше пяти футов и трех-четырех дюймов. На ней был дорогой твидовый костюм, шелковые чулки и туфли свиной кожи на низком каблуке.

– Вот еще что, – добавил я. – Вы прекрасно одеты для уик-энда на материке, но для того места, куда мы собираемся, это не годится. Вам следует переодеться.

– Суровая страна? Это хорошо, что нужно переодеваться. То, что я о ней слышала, звучало неутешительно.

– Здесь больше не носят штанов из моржовых шкур, если вы это имели в виду, – заметил я. – И вельботы с дизельными моторами в плохую погоду гораздо более надежны, чем каяки[2]2
  Каяк – одноместная лодка северных народов, в том числе эскимосов; с деревянным или костяным каркасом, обтянутым кожей. Горловина корпуса герметично затягивается вокруг пояса гребца.


[Закрыть], но если вы жаждете встречи с дикой природой, то, думаю, район Диско вполне вас удовлетворит.

– Я больше не могу ждать, – сообщила она сухо. – Где мне можно переодеться?

– Если хотите, можете воспользоваться моим номером. Это на втором этаже. Комната двадцать один. Я позавтракаю, потом схожу по делам и зайду за вами через полчаса.

Она прошла под аркой и переговорила с портье. Тот поспешил за чемоданом, на который ему было указано, и направился к лестнице. Она двинулась за ним. На расстоянии в ее облике мне почудилось нечто знакомое, но я никак не мог сообразить, что именно.

Она шла красиво, вся фигурка была в движении, и я подумал, что она, должно быть, совсем неплоха в постели. Но это, пожалуй, реакция, более присущая Арни. Он наверняка уже внес ее в свои планы.

Внезапно рассердившись на себя, я вернулся к своему стейку, но он уже остыл. Отодвинув тарелку, я принялся за кофе.

Кажется, генерал Грант сказал, что война – это порождение дьявола. Ему следовало бы добавить, что женщины – еще хуже. Я пил кофе и разглядывал широкую улицу за окном, которая вела к гавани, где сверкала на солнце моя красно-серебристая «Выдра», но перед глазами все равно стояло волнующее зрелище Иланы Итэн, пересекающей холл, и ее туго обтягивающей бедра юбки, когда она поднималась вверх по лестнице. Давно уже ни одна женщина не волновала меня так, как эта.

Я уселся в «лендровер», принадлежащий отелю, и отправился в гавань – прежде всего для того, чтобы взять метеосводку в местной конторе. «Выдру», готовясь к полету, я заправил еще вчера вечером так что делать мне там было нечего, а благодаря тому, что Дефорж заказывал каждую неделю по ящику шотландского виски, он стал настолько ценным покупателем для Королевской гренландской торговой компании, что их местный агент лично контролировал погрузку в самолет заказанного им провианта.

Вернувшись в отель, я поднялся на второй этаж. Когда я вошел в номер, девушки там не обнаружил, зато услышал шум воды из открытого на полную мощность душа. Поэтому направился в спальню, открыл гардероб и начал переодеваться.

Я как раз натягивал унты, когда дверь из коридора открылась, и кто-то вошел в номер. Поднявшись, я услышал голос Арни, окликнувшего меня, и шагнул к двери. Но было поздно. К тому моменту, когда я оказался в гостиной, Арни уже вошел в ванную. Он вылетел оттуда спиной вперед, через мгновение за ним появилась Илана Итэн, укутанная в большое белое банное полотенце.

– Может, я нарушаю ваши планы, – холодно произнесла она, – но не были бы вы столь добры прислать сюда дежурного полисмена?

Он остолбенел. Дверь захлопнулась перед его носом.

– Вперед, Арни! – похлопал я его по плечу.

– Какая женщина! – прошептал он. – Боже мой, Джо, какие груди, какие бедра! Это же само совершенство! Я никогда не видел ничего подобного.

– Видел. Примерно триста сорок семь раз. – Я вытолкнул его в коридор и запер дверь.

Надев свитер и старую зеленую капоковую[3]3
  Капок (Ceiba pentandra) – дерево, из семян которого изготавливают вату – капок.


[Закрыть] парку с меховым капюшоном, я вышел в комнату и застал Илану перед зеркалом, расчесывающей волосы. На ней уже были лыжные рейтузы, высокие ботинки и толстый норвежский свитер.

– Арни решил, что это я принимаю душ, – обратился я к ней. – Он не имел в виду ничего плохого.

– Все так говорят.

Рядом с раскрытым чемоданом на кровати лежала короткая, примерно до середины бедра, дубленка. Как только она надела ее, я опять почувствовал, что где-то встречал эту девушку.

– Мог ли я где-нибудь видеть вас раньше? – спросил я и тут же сообразил наиболее очевидное. – Может, в кино?

Она застегнула дубленку, тщательно оглядела себя в зеркало и снова прошлась расческой по волосам.

– Я снималась в нескольких фильмах.

– С Джеком? – Наконец я все вспомнил. – Все верно. В его последней картине вы играли алжирскую девушку. Фильм о контрабанде оружия.

– И он был неплох в своем роде, – небрежно заметила она, закрывая чемодан. – Как вы считаете?

– Просто замечательный. Даже не знаю, как Джеку удается оставаться на уровне. Ведь свою первую картину он снял в тот год, когда я родился.

– Жалкий лжец! – холодно парировала она. – Тот фильм был настоящей бомбой. А этот канул бесследно.

Несмотря на демонстративное равнодушие, в интонации проскользнула горькая нотка, голос слегка пресекся, и я не нашелся, что сказать в ответ. Да она и не дала мне такой возможности, потому что уже вышла в коридор. Ничего не оставалось делать, как последовать за ней. С ее чемоданом в руке я чувствовал себя в довольно дурацком положении.

Глава 2

Мы вышли из горла фьорда, я набрал высоту, заложил правый вираж и начал постепенно забирать к северу, следуя вдоль гористой береговой линии.

Покрытые льдом вершины сверкали в лучах утреннего солнца.

– Единственное, что я со школьных лет и до сей поры знала о Гренландии, – проговорила Илана, – одну строчку местного гимна, который они обычно поют перед началом своих парламентских заседаний. «С Гренландских ледяных гор...» Что-то в этом роде. Теперь, глядя на все это, я понимаю, что они имели в виду. И тем не менее это не похоже на край света, который я ожидала увидеть. В этом вашем отеле во Фредериксборге есть даже центральное отопление.

– Теперь здесь все довольно быстро меняется, – заметил я. – После войны население выросло до шестидесяти тысяч; датское правительство вкладывает большие суммы в развитие острова.

– С другой стороны, здесь совсем не так холодно, как я думала.

– Летом холодов не бывает, особенно на юго-западе. Тут много овцеводческих ферм. Но за Полярным кругом все гораздо примитивнее. В районе Диско вы встретите эскимосов, их первобытный образ жизни практически не изменился.

– Это там, где сейчас Джек?

Я кивнул.

– Да. По моим последним сведениям, неподалеку от поселка под названием Нарквассит. Последние две недели он ищет белого медведя.

– Это в его стиле. Вы хорошо узнали Джека за то время, пока он здесь?

– Неплохо.

Она коротко рассмеялась своим странным, резким смехом.

– Вы похожи на человека, с которым он может поделиться своими проблемами.

– А каким для этого надо быть?

– Он глубоко убежден, что это должен быть крепкий, суровый человек дела. Он сыграл в своей жизни так много ролей пилотов-бродяг, что вообразил, будто имеет полное представление о том, как они выглядят на самом деле.

– А я не такой?

– Ни вы, ни кто другой – в представлении Джека. Таких просто не может быть. Он ведь никогда не в состоянии смотреть дальше полуторачасового сценария. – Она закурила сигарету и откинулась на спинку кресла. – Я с детства любила кино. А потом что-то произошло. Даже не могу этого объяснить. Просто однажды вечером, наблюдая, как герой и его девушка крепко обнялись в финальной сцене, я подумала: а что они будут делать следующие сорок с лишним лет? Когда ваши мысли выстраиваются подобным образом, вся конструкция рассыпается, как карточный домик.

– Но не для Джека, – возразил я. – Он так долго жил в выдуманном мире, что реальность перестала для него существовать напрочь.

Она повернулась ко мне. Над переносицей наметилась тонкая морщинка, как знак тревоги.

– Что вы этим хотите сказать?

Учитывая характер нашей беседы, ее реакция меня весьма удивила. Пожав плечами, я пояснил:

– Сейчас ведь он тоже играет роль, не так ли? Роль сурового искателя приключений, идущего вдоль побережья Гренландии. Он проводит целый день в дори[4]4
  Дори (амер.) – плоскодонная рыбацкая лодка.


[Закрыть], насаживая наживку на крючок и забрасывая трехсотфутовую снасть, или берет каяк, чтобы отправиться на морскую охоту среди плавучих льдин, но у него всегда есть «Стелла», на которую он каждый вечер возвращается и где его ждет горячий душ, обед из шести блюд и ящик шотландского виски.

– Весьма точное разъяснение, – прокомментировала она. – А как выглядит ваша собственная выдуманная жизнь?

– Не понял?

– Да все это – манеры крутого пилота-бродяги, унты, меховая парка... Кого вы пытаетесь одурачить? Могу поспорить, у вас и оружие при себе.

– "Смит-и-вессон" тридцать восьмого калибра, – соврал я. – Вон там, в ящике с полетными картами. Только у меня давно уже не было времени пристрелить хоть кого-нибудь.

Полагаю, я придумал остроумный ответ, но она случайно задела слишком болезненную тему и, как мне показалось, сама поняла это.

На некоторое время я сделал вид, что углубился в изучение маршрута по карте, которая лежала у меня на коленях.

Минут через пять мы пошли на снижение. Когда самолет пробил облачность, она внезапно воскликнула:

– Смотрите!

В четверти мили от нас примерно полдюжины трехмачтовых шхун под всеми парусами словно играли в догонялки; зрелище настолько красивое, что у меня всегда при этом перехватывает горло.

– Это португальцы, – объяснил я. – Их предки ходили через Атлантику еще до Колумба. В мае – июне они ловят рыбу на Большой Банке у Ньюфаундленда, а потом перебираются сюда пополнить свои трюмы. Они до сих пор продолжают ловить рыбу с дори вручную.

– Картинка прямо как из прошлого века! – В ее голосе сквозило неподдельное удивление.

Дальнейший наш разговор прервался из-за внезапно начавшей меняться погоды – явления для Гренландского побережья, особенно летом, хорошо известного. В какой-то момент безоблачное небо с невероятной скоростью затягивается пеленой дождя и тумана, которые несет с собой холодный фронт, наползающий с ледника, из-за гор.

Такая пелена неслась в нашу сторону серой стеной. Я убрал газ и быстро направил «Выдру» вниз.

– Это действительно так опасно, как кажется? – спокойно спросила Илана.

– Это нехорошо, если я правильно понял вашу мысль.

Мне не было необходимости сверяться с картой. В таких полетах все может случиться и, как правило, случается. И остаться в живых тут можно, только если знать все укромные уголки. К такому уголку я и поспешил.

Мы обогнули горный хребет и вошли в пространство над фьордом за мгновение до того, как концы крыльев начали исчезать в первых полосах густого тумана. Над самой водой я прибавил газ, выравнивая машину, и мы приводнились, вздымая тучи брызг. Серая пелена полностью накрыла нас, и мне пришлось высунуть голову в открытую форточку, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, пока мы рулили к берегу.

Из тумана внезапно появился край старого бетонного причала, я резко повернул «Выдру» и пошел вправо. Через несколько секунд перед глазами открылся другой край причала и береговая линия. Я выпустил шасси под поплавками и вырулил на узкий галечный пляж, после чего заглушил мотор. Нас обступила тишина.

– Где мы? – полюбопытствовала Илана.

– Это брошенный поселок китобоев – Аргамаск. Хотите на него взглянуть?

– Почему бы и нет? Сколько времени мы здесь пробудем? – Зависит от погоды. Час, от силы – два. Этот туман исчезает так же внезапно, как появляется.

Я открыл дверь и выбрался наружу. Она выскочила за мной так быстро, что я даже не успел подать ей руку. Тут было холоднее, чем во Фредериксборге, но пока еще, на удивление, терпимо, учитывая то, что мы уже на двадцать миль забрались за Полярный круг. Спутница моя оглядывалась с неподдельным интересом.

– Можем мы походить вокруг?

– Если хотите.

Пройдя по пляжу, мы поднялись по старому бетонному слипу и оказались на краю причала. Вершины окрестных гор терялись в сером тумане. У их подножия стояли развалины старой фабрички, на которой вытапливали китовый жир; неподалеку виднелись останки трех-четырех десятков небольших коттеджей.

Пока мы шли вдоль того, что некогда было главной улицей, начал накрапывать дождь. Она спрятала руки в карманы и со странным волнением в голосе, посмеиваясь, проговорила:

– Вот это я люблю. С самого детства. Гулять в тумане под дождем...

– Думая, что ты один во всем мире, – подхватил я. – Мне знакомо это чувство.

Она обернулась с некоторым удивлением, потом снова внезапно хохотнула, но уже по-старому, резко и хрипловато. В ней произошло какое-то изменение. Точно я бы затруднился определить, что именно – немного помягчела, что ли, но, во всяком случае, стала иной.

– Добро пожаловать в наш клуб. Говорите, здесь когда-то был поселок китобоев?

– Его окончательно покинули в конце прошлого века.

– Что случилось?

– Они просто выловили всех китов, так что дальнейший промысел утратил коммерческое значение, – пожал я плечами. – В те времена здесь собиралось по три-четыре сотни судов. Китов просто уничтожили, как в свое время бизонов, – охота шла до полного истребления.

В конце улицы показалась маленькая разрушенная церковь, за ней – кладбище с разбитой оградой. Мы вошли внутрь и остановились перед первой могилой с надгробным камнем.

– "Энгус Маккларен – умер в 1830-м, – прочитала она вслух. – Шотландец".

– В истории китобойного промысла это был тяжелый год, – кивнул я. – Паковый лед стоял тогда дольше, чем обычно, и девятнадцать английских китобоев оказались в ловушке. Говорят, бывали времена, когда на лед выходило до тысячи человек одновременно.

Она продолжала читать полустертые надписи надгробий, медленно двигаясь вдоль могил. Около одного камня она задержалась, слегка сведя брови, потом опустилась на колено и перчаткой стала стирать зеленый мох.

Показалась звезда Давида, вырезанная с той же заботой, как и кельтские кресты на других памятниках. Надпись была сделана на английском.

«Аарон Исаакс, – словно про себя, почти шепотом проговорила Илана. – „Королева моря“ из Ливерпуля. Убит китом в море – 27 июля 1863 года».

Девушка, не поднимаясь с колен, продолжала держать руку на камне, вглядываясь в надпись. Лицо ее было печально. Почувствовав, что я стою рядом, она распрямилась, и я заметил странное смущение так не вяжущееся с ее обычной весьма жесткой манерой поведения. Впервые я подумал, насколько же глубоко она прячет свою сущность.

Потом она взобралась на квадратную каменную тумбу и уселась на край, свесив ноги.

– Я забыла сигареты, – сообщила она. – Можете меня угостить?

Я достал мой старый серебряный портсигар и протянул ей. Взяв сигарету, она задержала его в руке, нахмурив брови и внимательно разглядывая крышку.

– Что это за герб?

– Военно-морской авиации.

– Там вы учились летать?

Я кивнул.

– Худший вид притворства, с которым мне доводилось сталкиваться за многие годы, – покачала она головой. – Из вас такой же пилот-бродяга, как из моего дядюшки Макса.

– Я должен быть польщен или наоборот?

– Как посмотреть... Он – не последняя фигура в Сити, партнер в одном из торговых банковских домов, насколько я знаю. Во всяком случае, где-то по финансовой части.

– В этом смысле мы все не похожи на Хэмфри Богарта или Джека Дефоржа, вы сами это знаете, – улыбнулся я.

– Ну хорошо, – проговорила она. – Тогда скажем проще. Почему именно Гренландия? Существует множество других мест.

– Это просто. За четыре летних месяца здесь я зарабатываю в два раза больше, чем за двенадцать где-либо еще.

– Это важно?

– Для меня – да. Я хочу приобрести пару новых самолетов.

– Как минимум, звучит довольно амбициозно. А что потом?

– Если я смогу начать свое дело на Ньюфаундленде и Лабрадоре – через пять-шесть лет стану богатым человеком.

– Вы говорите так, будто вполне уверены в этом.

– Я должен быть в этом уверен. Восемнадцать месяцев я работал здесь на чужого дядю, потом шесть месяцев самостоятельно искал себе клиентов. При том, как сейчас развивается Канада, через четверть века она станет богатейшей страной в мире, помяните мое слово.

– Все это не объяснение, – снова покачала она головой и резко сменила тему. – Я уверена, что вы из тех мужчин, в жизни которых обязательно должна быть где-то хорошая женщина. Что она думает обо всем этом?

– Я давно уже ничего не слышал с этой стороны. Последняя весточка пришла от ее адвокатов и была весьма холодна.

– Что она хочет? Денег?

– Она в состоянии купить мне два самолета и даже не заметить этого, – заметил я. – Нет, она хочет свободы для себя. Я каждый день сейчас жду добрых вестей.

– Не похоже, чтобы вы сильно страдали по этому поводу.

– Все это давно превратилось в прах и пепел, – криво улыбнулся я. – Ладно, я выведу вас из грустного настроения. Джо Мартин, три легких урока. Я получил ученую степень руководителя бизнеса в Лондонской школе экономики и научился летать в университетском аэроклубе. По окончании я должен был два года отбывать воинскую повинность, поэтому решил для пользы дела заключить небольшой контракт в качестве пилота со старой доброй военно-морской авиацией. Когда я познакомился со своей будущей женой, она была актрисой. Играла небольшие роли в театре Бристоля. Все совершенно серьезно.

– Когда вы женились?

– Уйдя со службы. Как ваш дядюшка Макс, я нашел работу в Сити, только по линии связей с общественностью.

– Этого было недостаточно?

– По обычным стандартам – вполне. – Я невольно нахмурился, пытаясь восстановить ход событий. При разговорах типа нашего подобные воспоминания оставляют впечатление чего-то нереального. – Помешало другое. Кто-то обнаружил, что у Эми есть голос, и, прежде чем мы сообразили, что к чему, она стала записываться на пластинки. Из этого создали программу концертов, потом начались турне, персональные выступления и все в таком роде.