Текст книги "Биг Сюр"

8

Но вот она, туманно-лунная ночь, в печи цветок огня – Вот я даю мулу яблоко, большие губы берут его – Вот голубая сойка пьет мое концентрированное молоко, закидывая назад голову с каплей на клюве – Вот шуршание енота или крысы за стеной, ночью – Вот маленькая бедная мышка ест свой ночной ужин в скромном углу куда я положил блюдце полное сыра и шоколадных конфет (ибо прошли те дни когда я убивал мышей) – Вот енот в тумане, человек у своего камина, и оба тоскуют по Богу – Вот я возвращаюсь со своего ночного бдения на берегу как бормочущий старый бхикку запинаясь на ходу – Вот я направляю лампу на случайного енота что карабкается вверх по дереву и его маленькое сердечко бьется от страха но я ору ему по-французски: «Эй, привет, малыш» (allo ti bon homme) – Вот бутылка оливок, 49 с., импортные, с перцем, я ем их одну за другой и думаю о предзакатных холмах Греции – Вот и мои спагетти – с томатным соусом и салатом с маслом и уксусом и яблочной приправой ах ты моя дорогая, и мой черный кофе и сыр «рокфор» и послеобеденные орешки, дорогие мои, и все это в лесу – (Десять вкуснейших оливок медленно жуешь в полночь и это что-то, в дорогих ресторанах такого не попробуешь) – Вот он настоящий момент в дебрях лесных – Вот вдруг замолчал на ветке птиц а его жена на него поглядывает – Вот ручка топора изяществом не уступающая балету Эглевски – Вот «Гора Мьен-Мо» освещаемая в тумане августовской луной курится среди других величественных и таинственных вершин поднимающихся в светящейся бухте розовеющих во тьме ночной, словно классические китайские и японские картины на шелке – Вот жучок, беспомощный маленький бескрылый ползун, тонет в миске, и я достаю его и он пыхтит и ползет к крыльцу пока мне не надоедает на него смотреть – Вот паук занимается за окном своим делом – Вот свисает с потолка на крюке мой кусок бекона – Вот хохот гагары в лунной тени – Вот уханье сов в причудливых деревьях Бодхидхармы – Вот цветы и стволы красного дерева – Вот обычный очаг и я подкармливаю его внимательно и в то же время рассеянно и это деяние как и всякое другое есть не-деяние (Wu Wei) но скорее медитация в особенности потому что пламя, как и снежинки, каждый миг разное – Да, смолистая чистота полена охваченного пламенем – Да крест-накрест распиленное полено превращается в кусок угля и выглядит как Город Гандхарв или западное стрельбище на закате – Вот веник бхикку, чайник – Нежная кружевная пена на песке, море – Все эти оживленные приготовления к скромному сну как в ту ночь когда я искал мои ночные носки (ну так чтоб не пачкать изнутри спальник) и вдруг обнаружил что напеваю:» A donde es мои носочки?» – Да, и рассвет в долине и мой ослик, Альф, единственное живое существо поблизости – Посреди сна появляется луна – Вот вселенская субстанция и святая потому что где еще ее искать? – В сумерках семейство оленей на дороге – Ручей покашливая пробирается к болотцу – Муха на моем большом пальце трет нос а затем ступает на страницу книги – Хулиганка-колибри крутит башкой – Вот так все, и все мои прекрасные мысли, вплоть до песенки обращенной к морю: «Беру орешек, и прямо в море, кислота к кислоте, а я к тебе» и все-таки через три недели я сошел с ума.

Потому что те и сходят с ума кто может так расслабиться: но постойте: вот они предвестники беды.

9

Первый знак беды явился после того знаменательного дня, когда я шел вверх по дороге вдоль каньона снова к мосту где находился почтовый ящик поселенцев, и я мог бросать почту (письмо к маме с просьбой поцеловать Тайка, моего кота, и послание к старому приятелю Джулиану, адресованное Угольку Ржеорехову от Коротышки Одноорехова) и пока я поднимался я видел мирную крышу своей хижины среди старых деревьев далеко внизу на расстоянии мили, видел крыльцо, койку где я сплю, и мой прекрасный носовой платок, привязанный к ветке позади койки (вполне обычная картинка: мой платок на расстоянии полумили, делает меня невыразимо счастливым) – А на обратном пути останавливаюсь помедитировать в роще где спал Альф Священный Ослик и закрыв глаза вижу розы будущего так же ясно как красный платочек или мои же следы на прибрежном песке от моста, увидел, или услышал, слова: «Розы будущего», когда сидел по-турецки в нежном песке, услышал ужасную тишину в сердце жизни, но чувствовал себя странно нехорошо, точно заранее видел завтрашний день – Когда я пошел к морю днем и вдруг сделал глубокий йоговский вдох, чтобы вобрать в себя весь этот целебный морской воздух и кажется передознулся йодом, или злом, может быть, идущим из морских гротов или водорослевых городов, не знаю, но сердце вдруг заколотилось – Думаю, надо было тщательнее изучить местные вибрации а то ведь чуть сознание не потерял,только это был не экстатический обморок Св. Франциска, это нашло на меня ужасом от ощущения гнилой смертности во мне – Во мне и в других – Я чувствую себя совсем голым безо всех этих жалких защитных механизмов вроде размышлений о жизни или медитаций среди деревьев о «запредельном» и всего этого дерьма, без жалких на самом деле механизмов приготовления ужина или разговоров типа: «Ну, чем займемся? Рубкой дров?» – Я вижу себя жалким, обреченным – Ужасное осознание того что я всю жизнь обманывал себя думая, что дальше будет что-то что заставит шоу продолжаться а на самом деле я просто шут гороховый да и все так – И вот все все это, такое жалкое, я даже не предпринимаю здравых человеческих попыток облегчить душу в этом ужасном зловещем состоянии (смертельной безнадежности) а продолжаю сидеть там в песке в полуобморочном состоянии и смотреть на волны которые оказываются вдруг совсем не волнами, и я догадываюсь что ведь это же выражение дурацкой подавленности которое Бог если Он есть должно быть смотрит сейчас в своем фильме – Eh vache, ненавижу писать – Обнажились все мои хитрости, обнажилось само понимание что все они обнажились как куча вранья – Кажется будто море кричит на меня: ИДИ К СВОЕМУ ЖЕЛАНИЮ ХВАТИТ ТУТ БОЛТАТЬСЯ – Потому что в конце концов море как Бог, Бог ведь не просит чтобы мы хандрили и страдали и сидели холодными ночами у моря и записывали бесполезные звуки, в конце концов Он дает нам все чтобы мы с доверием к себе прошли через все тяготы жизни смертного к Раю может быть я надеюсь – Но некоторые бедолаги вроде меня даже не подозревают об этом, а когда обнаруживаем то прямо удивляемся – О, жизнь это ворота, это путь, тропинка в Рай, почему же не жить весело и радостно, ради любви или какой-нибудь девушки у очага, почему бы не двигаться навстречу желанию и не СМЕЯТЬСЯ … но я бегу с морского берега и никогда больше не возвращусь сюда без тайного знания: оно не хочет, чтоб я был здесь, глупо было сидеть здесь на берегу, у моря есть волны, у человека есть очаг, точка.

Это был первый знак моей последующей шизы – И потом еще в день когда я оставил хижину и поехал по трассе во Фриско чтобы повидаться со всеми да и пресытился я к тому времени своей обычной пищей (забыл захватить желе, его так хочется в лесу после всего этого бекона и каш, каждый житель леса нуждается в желе) (или в кока-коле) (или еще в чем-нибудь) – Но пора отправляться, я так напуган передозняком йода у моря и скукой в хижине что оставляю там долларов на двадцать скоропортящейся еды и раскидываю ее на большой доске под крыльцом для соек и енота и мыши, пакуюсь, и выхожу – Но прежде вспоминаю что это не мой собственный дом (вот и второй сигнал надвигающегося безумия), я не имею права прятать крысиный яд Монсанто, как я это делал, вместо этого подкармливая мышь, как уже говорилось – Поэтому как порядочный гость в чужом доме я открываю банку с ядом но в качестве компромисса ограничиваюсь тем что кладу ее на верхнюю полку, так что вроде как все довольны – И выхожу таким образом – Но во время моего отсутствия, но – Увидите сами.

10

С сознанием теперь уже спокойным, честным и устойчивым, как сказал бы Хой Нен, и с рюкзаком за спиной я выхожу пританцовывая как идиот из своего милого убежища после трех недель одиночества из которых лишь три-четыре дня были скучными, и устремляюсь обратно в город – «Выходишь радостный, а возвращаешься в печали», говорит Фома Кемпийский обо всех идиотах которые стремятся к удовольствиям как старшеклассники которые субботним вечером спешат по тротуару к машине и болтают на ходу поправляя галстуки и от усердия потирая руки, и все это для того чтобы в воскресенье утром это закончилось тяжкими стонами в смятых постелях которые Мама всегда приготовит – День прекрасен и я простившись с призрачной дорогой каньона ступаю на шоссе по эту сторону моста, и вот они, тысячи и тысячи туристов медленно объезжают крутые зигзаги «о-о-о»-кая и «а-а-а»-кая при виде просторной синей панорамы моря омывающего побережье Калифорнии – Я рассчитываю что легко доберусь до Монтерея и сяду там на автобус и до темноты буду во Фриско на пьяной и вопящей тусовке, думаю Дейв Вейн должен уже быть там, или Коди будет готов повеселиться, девушки будут и т. д. и т. п., уже забыв напрочь как три недели назад уползал от ужасов грязного города – Но не велело ли мне море убираться к моей собственной реальности?

Однако прекрасней всего лицезреть простирающееся вперед на север извилистое побережье где горы дремлют под медленными облаками, как на картине, изображающей старую Испанию, или вернее как будто это Калифорния, занятая испанцами, старое пиратское побережье Монтерея, и можно догадаться чтo должны были думать испанцы вырулившие сюда на своих волшебных шлюпках и увидевшие все это дремлющее благополучие что высится над белопенной подстилкой побережья – Как золотая земля – Старый Монтерей и Биг Сюр и волшебный Санта-Круз – Я уверенно подтягиваю лямки рюкзака и двигаю вдоль по дороге оглядываясь на машины чтобы проголосовать.

Это мой первый автостоп за несколько лет и очень скоро я начинаю чувствовать что в Америке что-то изменилось, больше не поездишь (особенно по таким чисто туристским трассам как это прибрежное шоссе где нет ни дальнобоев ни грузовиков) – Тонкие длинные легковушки пыля проносятся одна за другой, всех цветов радуги и оттенков пастели, розовые, голубые, белые, за рулем муж-отпускник в глупейшей высокой бейсболке с большим козырьком в которой он выглядит как безмозглый идиот – А за ним женушка, командир Америки, темные очки и ухмылка, если бы он и захотел подбросить меня или еще кого она не позволит – А на двух дальних сидениях дети, дети, миллионы детей, всех возрастов, дерутся и орут, размазывая ванильное мороженое по сиденьям крытым шотландкой – Для хичхайкера места нет уже в любом случае, хотя чисто теоретически бедняга мог бы проехаться как смирный бандит или тишайший убийца и на платформе за задними сиденьями, но таких нет, увы! зато на тысяче вешалок покачиваются чистые и отглаженные костюмы и платья всех размеров чтобы семейство было похоже на миллионеров всякий раз как они остановятся поесть яичницы с беконом – Каждый раз когда у старика брюки спереди начинают морщинить его заставляют переодеться в свежие и ехать дальше, и все в таком духе, довольно мрачно, хотя в тайне он может быть мечтает провести отпуск за старой доброй рыбалкой в одиночестве или с друзьями – Но сегодня PTA довлеет над всеми его желаниями, на дворе шестидесятые, сейчас не время для походов к Великой Могучей Реке, для старых грязных штанов и связок рыбы в палатке, или «Бурбона» у ночного костра – Пришла пора мотелей, придорожных кинотеатров для автомобилистов, время бегать за салфетками для своей оравы и мыть машину, прежде чем отправиться дальше – И если он думает что хорошо бы исследовать какие-нибудь тихие тайные дороги Америки ни хрена, навигатором теперь стала леди в черных очках и сидит она ухмыляясь над отлично отпечатанной исчерченной голубыми линиями картой американских дорог из тех что счастливые администраторы в шейных платках распространяют среди отпускников которые тоже не прочь бы носить шейный платок (раз уж заехали так далеко), но отпускная мода требует спортивных рубашек, бейсболок, черных очков, брюк со стрелками и первого детского ботиночка болтающегося в золотом масле которое льется от приборного щитка – И вот я стою на этой дороге с большим моим несчастным рюкзаком и очевидно с выражением ужаса на лице от долгого ночного сидения среди черных скал на берегу, они видят во мне просто апофеоз противоположности их отпускным мечтам и конечно едут мимо – В тот день скажу я вам около пяти тысяч машин или может быть три тысячи проехали мимо и никто даже не подумал остановиться – Что меня поначалу не очень беспокоило поскольку глядя на длиннющий берег протянувшийся к Монтерею, я думал: «Ну и ладно, прогуляюсь, тут всего-то четырнадцать миль, подумаешь» – А по дороге еще можно посмотреть на всякие диковины вроде тюленей что рявкают на скалах внизу, или на тихие старые бревенчатые фермы на придорожных холмах, или на внезапные обрывы вдоль сонных приморских лугов где красуются и пасутся коровы обозревая весь бесконечный Тихий океан – Но поскольку я обут в ботинки с довольно тонкой подошвой, а солнце распаляет смолистый асфальт, в конечном итоге жар проникает сквозь них и я начинаю ощущать как на ступнях вздуваются волдыри – Я в недоумении хромаю по дороге пока не убеждаюсь что стер ноги – Сажусь на обочину и разглядываю их – Достаю из рюкзака аптечку и накладываю мазь и сверху пластырь и продолжаю путь – Но тяжелая кладь вкупе с раскаленной дорогой усиливают боль и так до тех пор пока я не осознаю что либо я застоплю тачку либо не доберусь до Монтерея вообще никогда.

Но туристы благослови их Господь за все это, они-то не знают, они думают что я весело гуляю с рюкзаком за спиной и едут мимо, невзирая на мою вытянутую руку – Я в отчаянье потому что на этот раз попал, и к этому моменту у меня за спиной семь миль значит осталось еще семь а я и шага не могу сделать – Еще я хочу пить но тут нет бензоколонок да вообще ничего нет – Ноги стерты и болят, это превращается просто в день пыток, с девяти утра до четырех дня я прохожу миль девять до того момента когда мне приходится в конце концов остановиться и сесть и отереть кровь с ног – А когда я наконец привожу их в порядок и обуваюсь, чтобы идти дальше, то могу только семенить как кукла Рут, выворачивая ступни насколько возможно, чтоб не надавить на какой-нибудь волдырь – Так что туристы (поток их редеет с заходом солнца) теперь ясно видят, что по дороге хромает человек с огромным рюкзаком и просит подвезти, но они все еще боятся, что у этого голливудского хичхайкера спрятана винтовка и кроме того у него такой огромный рюкзак как будто он дезертировал с Кубы – Или может у него там расчлененный труп – Но как я уже сказал я их не виню.

Единственная машина которая тормозит и может меня подбросить едет в обратном направлении, к Сюру, это старая потрепанная тачка и драйвер, огромный бородатый «Южный Берег Одинокий Берег» фолкник машет мне рукой но в конце концов останавливается маленький грузовик и ждет меня на пятьдесят ярдов впереди а я несусь-хромаю и кинжалы вонзаются в ноги – Парень с собакой – Он подбросит меня до следующей бензоколонки, там ему сворачивать – Но когда он узнает про ноги, довозит меня прямо до автовокзала в Монтерее – Такой жест доброты – Безо всякой причины, я даже не очень-то жаловался на ноги, только упомянул.

Я предлагаю купить ему пива но он возвращается домой там его ждет ужин так что я иду на станцию, и чищусь и перепаковываюсь и кладу рюкзак в камеру хранения и покупаю билет и тихо выхрамываю на голубые туманные улицы Монтерея с чувством легкости как у бездельника счастливый как миллионер – Последний раз я поехал по трассе – И знак:«Проезда нет».

11

Следующий знак был уже в самом Фриско где я отлично выспавшись в номере старого трущобного отеля иду в «Сити Лайтс» к Монсанто а он улыбается и радуется мне и говорит: «Мы собирались к тебе на следующие выходные надо было нас дождаться», но в его интонациях есть что-то еще – Когда мы остаемся вдвоем, он говорит: «Пришло письмо от твоей мамы и она пишет что твой кот умер».

Как правило для большинства людей смерть кота ничего не значит, кое-что значит для немногих, но для меня, и с этим котом, это было в точности и абсолютно честно и искренне как смерть моего братика – Я любил Тайка всем сердцем, он был словно мой собственный ребенок, котенком он свесив голову спал у меня на ладони, или мурчал, часами, столько сколько я держал его так, прогуливаясь или сидя – Он как просторный меховой браслет оборачивался вокруг моего запястья, я вращал его вокруг руки или укладывал а он мурлыкал и мурлыкал и даже когда он вырос я так таскал его, я даже мог поднять этого котищу обеими руками над головой а он все равно мурчал, он мне всецело доверял – И когда я отправлялся из Нью-Йорка в свое лесное убежище я внимательно поцеловал его и проинструктировал, чтоб он меня дожидался, «Attends pour mue kitigingo» – А мама написала что он умер НА СЛЕДУЮЩУЮ НОЧЬ ПОСЛЕ ТОГО КАК Я УЕХАЛ! – Но может вы поймете если сами увидите когда прочтете письмо:

«Воскресенье 20 Июля 1960, Дорогой Сын, я боюсь тебя не порадует это письмо поскольку на этот раз у меня для тебя только грустные новости. Я просто не знаю как об этом написать но Крепись Дорогой. Мне самой тяжело. Малыша Тайка больше нет. Весь день в субботу он отлично себя чувствовал и казалось был полон сил, но поздно ночью я стала смотреть телевизор, ночной сеанс. Около 1:30 его стало тошнить и рвать. Я подошла и попыталась помочь но без толку. Он дрожал словно от холода и я завернула его в Полотенце а его начало рвать прямо на меня. И это пришел его конец. Нет нужды писать каково мне и что я пережила. Я оставалась на ногах «до Рассвета» и сделала все чтобы спасти его но бесполезно. К 4-м утра я поняла что он умер поэтому в шесть часов я хорошенько завернула его в чистое полотенце – а в 7 пошла рыть ему могилу. Никогда в жизни мне не приходилось делать ничего что так разрывало бы сердце как когда я хоронила любимого моего малыша Тайка ведь он был такое же живое существо как ты и я. Я похоронила его под кустами Жимолости, в углу, изгороди. Не могу ни спать, ни есть. Все смотрю и надеюсь увидеть как он выйдет из-за подвальной двери с мяуканьем Маа уау. Я просто больна теперь но самое страшное что когда я хоронила Тайка, все черные Птицы которых я всю зиму кормила казалось знали что происходит. Клянусь Сын это правда. Их было много-много и они кружили над головой и галдели, и сидели на изгороди целый час после того как Тайк обрел там покой – никогда этого не забуду. Жаль что у меня не было камеры но я и Бог знаем и видели. Сейчас Милый я знаю, тебе это причинит боль, но я должна была это написать… Мне так плохо только не физически а душа болит… Я ни поверить, ни понять не могу что мой Прекрасный малыш Тайк умер – и что я больше не увижу, как он вылезает из своего домика или Гуляет по зеленой траве… P.S.: Пришлось сломать домик Тайка, я просто не могу видеть его пустым – а он пуст. Напиши скорей Милый, и береги себя. Молись настоящему «Богу» – Твоя старая Мама XXXXXXXXX».

И вот когда Монсанто рассказывал мне новости и я сидел улыбаясь от счастья как всякий кто возвращается из долгого одиночества в лесу или на больничной койке, бам, сердце мое екнуло, екнуло от той же странной идиотской беспомощности которую я ощутил и тогда на берегу сделав тот несчастный глубокий вдох – Все предчувствия связались в единую цепь.

Монсанто видит, что мне ужасно грустно, что я при этом чуть улыбаюсь (я начал так улыбаться в Монтерее от радости что возвращаюсь к миру после своего одиночества и я тогда шел по улицам и глядя на все Моной Лизой ошеломленно улыбался) – Он видит как теперь эта улыбка медленно растягивается в гримасу досады – Конечно он не знает я ведь не рассказал ему а теперь тем более вряд ли стану, что мои отношения с котом да и со всеми прежними котами и кошками всегда были немного сумасшедшими: что-то вроде психологического отождествления котов с моим покойным братом Джерардом который научил меня любить их когда мне было 3 или 4 года и мы бывало лежали на полу на животах и смотрели как они лакают молоко – Конечно это смерть «братика» Тайка – Монсанто видя, как я подавлен говорит: «Может тебе вернуться в хижину еще на пару недель – или ты просто опять напьешься» – «Я напьюсь да» – Потому что все-таки столько всего впереди, все ждут, в лесу я просто грезил тысячами безумных попоек – На самом деле большое счастье что весть о смерти Тайка настигла меня в моем любимом и волнующем Сан-Франциско, если бы я был дома когда он умер я все равно наверное с ума бы сошел просто как-нибудь иначе, но хотя сейчас я и побежал с парнями за выпивкой и чуть погодя когда уже набрался ко мне вернулась та же забавная радостная улыбочка, только скоро погасла потому как теперь она уже сама стала напоминанием о смерти, к концу же трехнедельного кутежа новости спровоцировали-таки безумие, окончательно подкравшееся ко мне в День Святой Каролины У Моря как я теперь могу его назвать – Все, все очень путано, но я объясню.

Между тем бедняга Монсанто литератор хочет насладиться глобальным обменом новостями со мной о писательском деле и о том кто чем занимается, и Фаган входит в лавку (спускается вниз к столу Монсанто с крутящимся верхом заставляя меня чувствовать еще и некоторую досаду потому что в юности я всегда мечтал стать в конце концов каким-нибудь дельцом от литературы и иметь такой стол с крутящимся верхом, соединяя образ отца с мечтой о собственной писательской карьере, чего Монсанто достиг одним махом совершенно на этом не циклясь) – Монсанто, с его широкими плечами, огромными синими глазами, веснушчатой розовой кожей, с этой его постоянной улыбкой за которую его еще в колледже прозвали Смайлер и которая часто заставляла задаться вопросом: «А настоящая ли она?» пока не поймешь: перестань Монсанто улыбаться и мир рухнет – Она была слишком от него неотделима чтоб поверить в то что она может хоть на миг исчезнуть – Слова слова слова а парень-то на самом деле крут еще увидите ну а в тот момент он с искренней человеческой симпатией понимал что мне больше не надо пить если и без того хреново, «В любом случае», говорит он, «Ты можешь вернуться чуть позже, а» – «О'кей Лорри» – «Ты писал что-нибудь?» – «Я записывал звуки моря, потом все расскажу – Это были самые счастливые три недели в моей жизни черт возьми и надо ж было этому случиться, бедный малыш Тайк – Ты бы поглядел на него огромный прекрасный рыжий перс «дымчатые» называются " – «Ну у тебя остается еще мой пес Гомер и как там Альф поживает?» – «Альф Священный Ослик, хи-ха, он стоит там в роще днем увидишь его вдруг и аж страшно, но я кормил его яблоками и дробленой пшеницей и всяким таким (животные такие печальные и заботливые думал я вспомнив глаза Тайка и глаза Альфа, ох смерть, подумать только, эта странная скандалистка смерть приходит и к людям, да, даже к Смайлеру придет, и к его бедняге Гомеру, и ко всем нам) – Мне так хреново еще оттого что я знаю как плохо сейчас моей маме в полном одиночестве без маленького приятеля в доме за три тысячи миль отсюда (и конечно позже выясняется что какие-то придурки битники пытаясь войти ко мне выбили стекло входной двери и напугали ее так что она выстроила там баррикаду из мебели и провела за ней все оставшееся лето).

Однако вот старина Бен Фаган пыхтит своей трубкой и хихикает, так что за черт, зачем беспокоить двух великих людей и поэтов своими личными невзгодами – И мы с Беном и его приятелем Джонси тоже хихикающим курильщиком трубки идем в бар («У Майка») и потягиваем пиво, сначала я зарекаюсь напиваться, и мы даже идем в парк чтобы от души наговориться под теплым солнышком которое к вечеру в этом городе городов всегда оборачивается прохладным туманным сумраком – Мы сидим в парке возле большой белой итальянской церкви глядя, как играют ребятишки и люди проходят мимо, и я отчего-то потрясен при виде блондинки спешащей куда-то: «Куда она идет? Может у нее есть тайный любовник-моряк? или она всего лишь собирается допечатать в офисе бумаги сверхурочно? что если бы мы знали Бен куда все эти люди держат курс, к какой двери, в какой ресторан, к какой тайной любовной связи» – «Звучит словно ты накопил в тех лесах массу энергии и интереса к жизни» – И Бен знает о чем говорит потому что сам месяцами жил дикарем, в одиночестве – Старина Бен, еще более тощий, чем был пять лет назад в наши безумные дни Бродяг Дхармы, немного изможденный, но все равно это все тот же старина Бен что просиживает ночи напролет хихикая над письменами «Ланкаватары» и сочиняет стихи о каплях дождя – Он хорошо меня знает, знает что сегодня я напьюсь и буду пить не одну неделю в соответствии с общими принципами и что настанет день когда мне будет так хреново что я не в силах буду даже говорить ни с кем и тогда он придет навестить меня и просто молча сядет курить у моей постели, пока я буду спать – Такой он парень – Я пытаюсь объяснить ему все насчет Тайка но кто-то любит кошек а кто-то нет, хотя по флету у Бена всегда слонялся котенок – Обстановка флета обычно включала циновку на полу, и подушку на которой он сидел по-турецки рядом с дымящимся заварным чайником, его книжные полки, уставленные книгами Стайн и Паунда и Уоллеса Стивенса – Странный тихий поэт стоявший на грани за которой человек расцветает в настоящего тайного мудреца (одна из его строчек: «Когда я покидаю город все друзья возвращаются в запой») – Я же готовлюсь запить прямо сейчас.

Потому как в любом случае вернулся старина Дейв Вейн, и Дейв я прямо вижу как он потирает руки в предвкушении еще одной великой попойки в компании со мной вроде состоявшейся за год до того как он отвез меня назад в Нью-Йорк с западного побережья, с Джорджем Басо маленький мастером японского дзена и стилягой, сидевшим по-турецки на заднем матрасе дейвова джипстера («Вилли-джипа»), жуткое путешествие через Лас-Вегас, Сент-Луис, когда мы останавливались в дорогих мотелях и пили всю дорогу только лучший «Скотч» прямо из горла – Есть ли более приятный способ добраться до Нью-Йорка, я ведь мог спустить на самолет 190 долларов – Дейв не знаком пока с великим Коди и с нетерпением ждет этого знакомства – И вот мы с Беном покидаем парк и медленно бредем к бару на Коламбус-стрит и я заказываю свой первый двойной «Бурбон» и имбирное пиво.

За окном на фантастической игрушечной улице мерцают огни, я чувствую как в душе поднимается радость – Теперь я вспоминаю Биг Сюр с чистой пронзительной любовью а агония и даже смерть Тайка уже пришли в гармонию со всем этим но я еще не осознаю громадности того что надвигается – Мы звоним Дейву Вейну который вернулся из Рено и он срывается в бар на своем джипстере управляя машиной на свой замечательный манер (как-то он работал водителем такси) разговаривает всю дорогу и никогда при этом не лажает, пожалуй он водит так же хорошо как Коди хотя я и не могу себе представить чтобы кто-нибудь мог быть столь же хорош за рулем и назавтра поинтересуюсь об этом у Коди – Но старые завистливые водилы вечно выискивают у него огрехи и ноют: «Ой ну этот ваш Дейв Вейн даже повернуть не может правильно, он так мчится что иногда ему приходится даже немного прижимать тормоз вместо того чтобы постепенно набирать скорость на повороте, парень, тебе нужно еще поработать над поворотами» – Сейчас очевидно, кстати и между прочим, сколь многое нужно рассказать о последующих судьбоносных трех неделях непонятно даже с чего начинать.

Вот так и сама жизнь – И как все это непросто! – «А что случилось с маленьким стариной Джорджем Басо, парень?» – «Маленький старина Джордж Басо наверное умирает от туберкулеза в госпитале неподалеку от Туларе» – «Опа, Дейв, мы должны навестить его» – «Да командир, давай завтра и съездим» – У Дейва как обычно нет денег но меня это совсем не беспокоит, у меня-то их достаточно, на следующий день я иду и получаю еще 500 долларов по путевому чеку так чтобы мы со стариной Дейвом могли по-настоящему классно оттянуться – Дейв любит хорошо поесть и выпить равно как и я сам – Только он еще привез из Рено этого мальчишку Рона Блейка симпатичного светловолосого подростка который мечтает стать новым сенсационным певцом вроде Чета Бейкера и щеголяет скучающей походкой хипстера которая выглядела естественной лет пять-десять да даже двадцать пять лет назад но теперь в 1960-м превратилась просто в позу, на самом деле я врубился что он просто хитрюга и дурит Дейва (хотя чего ради, не знаю) – Но в Дейве Вейне этом тощем стройном рыжеволосом валлийце с этой его склонностью смотаться на «Вилли» порыбачить на Раг-ривер в Орегоне где ему известен заброшенный горный лагерь, или промчаться по дорогам пустынь, а потом нежданно-негаданно объявиться на пьянке в городе, в этом удивительном поэте было наверное что-то такое чему малолетние хипстерята пытались подражать – Поскольку он был еще и одним из самых лучших в мире и самых занятных собеседников – Еще убедитесь – Это они с Джорджем Басо рыдали над фантастически простым открытием что все в Америке разгуливают с грязными задницами, ну просто все, потому что древний ритуал омовения после туалета не вписался в весь этот современный «антисептицизм» – Вот что говорит Дейв:«Американцы таскают с собой в дорогу как ты и сказал целые полки отутюженной одежды, с ног до головы обливаются одеколоном, носят под мышками специальные прокладки или как там это называется, приходят в ужас при виде пятнышка на рубашке или платье, меняют носки и белье наверное дважды в день, ходят все надутые и нахально думают что они самые чистюли на земле а сами-то разгуливают с грязной жопой – Ну не чудесно ли? Дай-ка мне глотнуть», говорит он протягивая руку к моей выпивке и я заказываю еще две порции, я был так поглощен беседой что Дейв мог заказывать выпивки сколько угодно: «Президент Соединенных Штатов, правители штатов, епископы и ебископы, все шишки, и вплоть до последнего работяги с его болезненной гордостью, кинозвезды, управляющие, инженеры, директоры юридических и рекламных агенств щеголяющие шелковыми рубашками и галстуками и роскошными кейсами в которых они держат дорогие из Англии вывезенные расчески да бритвенные приборы да помады да духи, все они ходят с грязными жопами! А всего-то надо подмыться водой с мылом! в Америке же никто этого не делает! это одна из самых прикольных вещей, которые я когда-либо слышал! как ты думаешь ну не круто ли что мы кого называют отвратительными грязными битниками единственные ходим с чистыми задницами?» – Вся эта телега о задницах мгновенно распространилась и все кого мы с Дейвом знали от побережья до побережья пустились в этот великий крестовый поход и должен заметить дело того стоило – В Биг Сюре я даже учредил за домом Монсанто полку с куском мыла и каждый должен был всякий раз приносить туда банку с водой – Монсанто еще был не в курсе: «Ты понимаешь что пока мы не расскажем бедняге Лоренцо Монсанто знаменитому писателю что он разгуливает с грязной задницей он ведь так и будет ходить?» – «Так пойдем скорее скажем ему!» – «Ну так, если мы еще минуту протянем… и знаешь что это делает с людьми разгуливать-то с грязной жопой? это ведь причина великого и необъяснимого тоскливого чувства вины которое их весь день мучает, утром они идут на работу все напомаженные и в рейсовом автобусе так и пахнет свежевыстиранной одеждой и одеколоном и все-таки их что-то грызет, что-то неладно, они чувствуют что что-то не так но не знают что!» – И мы вдруг бежим рассказывать Монсанто в лавку за углом.