Текст книги "Доктор Сакс"

11

Огромный крот с пердением выбрался из земли. Все побежали. Молочный белый ужас растёкся в воздухе. Только Сакс не испугался. Он рванул назад к парапету, теперь уже приподнятому, встал, схватившись за безумные перила, и потянулся к своим волшебным травяным порошкам. Вся белизна исчезла, когда Сакс встряхнул тот вакуумный шарик – вернулась обычная серость мира. Я словно вышел из цветного кино, и внезапно на сером костюмном песке тротуара заблестели мелкие осколки стекла в неоновых огнях разочарованного субботнего вечера. Завыл дикий гудок, он донёсся из горячего провала, как сирена, это был ответный глубочайший громогласный подземный гудок, похожий на грохот тяжёлого звучащего ада в его Колоссальной Дури – Некоторые придворные закрыли глаза горестными ладонями, услышав голос Змея. Потрясающее ощущение, полное дрожи и общего ужаса, наполнило мои кости и камни Замка. Земля покачнулась. Я недоумевал, что делал весь Лоуэлл – я видел дневной свет. Воскресное утро, колокола Святой Жанны Д’Арк призывали Джена Плуффа, Джо Плуффа и всех прочих – никаких взрывов в Потакетвилле, срывающих траву возле церкви, где мужчины стоят и курят после мессы, – Лео Мартин подходит к Святому Луи, это Тень читает свой Розарий ястребиными губами, спрашивая: «A tu un cigarette?» (Есть сигарета?)

Но Доктор Сакс встал у Парапета, скалясь вниз с безумным смехом, – его плащи опять почернели, а фигура наполовину скрылась во мраке. «Ах, священники тайной Гефсимании! – кричал он. – О расплавленный мир челюстных огней, пускающий свинцовые слюни – Питтсбургские Сталелитейни Рая – небеса на земле, и земля ещё не мертва – Власть Закона, как говорят в Монтане, – но эти старые глаза Доктора Сакса и правда видят мерзкую смесь львинозевного дерьма и пистолежной крови, она течёт в этом диком первоначале, там, где Змей утвердил свою суть и пьёт за всех почти ту… – Спаситель на Небесах! Приди и вознеси меня —»

Это было бредово и бессвязно даже для меня.

Все охранники и Придворные, минуту назад спорившие насчёт ареста Амадея Барокко, теперь затерялись в вихрях своих толп; меня поразили размах и численность Зловещей Колдовской Колонии.

Затем я услышал крики тысяч гномов в невероятно безмерном подземелье под Замком, в подземелье столь огромном, столь полном гробов и уровней и шахт, из которых ты пытаешься выбраться, а они становятся всё уже и уже – гномы там умирали.

Парапет вздыбился ещё сильнее, он словно приготовился себя поглотить, летели камни, пыль и песок, и тогда Доктор Сакс взял свои присоски, поднялся на отвесную стену Парапета и приблизился к краю воя.

Я увидел безумного разочарованного кукловода с длинными чёрными ступнями, уклонявшегося от падающих валунов. «Должно быть, многое было сказано Доктором Саксом, когда он стоял у дверей Замка в глубоком поклоне», – сказал я себе в оцепенении. Вооз-младший вышел и вскарабкался по нескольким балконам: он был в безопасности, сидя на другом парапете вместе со старым сморщенным Колдуном с белыми волосами. Восходящий поток из Провала заставлял их волосы вставать дыбом и пламенеть.

Доктор Сакс взревел в ярости: «И теперь вы узнаете, что Великий Мировой Змей свернулся в кольцо под этим Замком и под Змеиным Холмом, местом моего рождения, длиной в сотню миль, в огромной извилине, доходящей до самых недр и могилы Земли, и во все века человечества он выползал по чуть-чуть, по дюйму в час, вверх, вверх, к солнцу, из невыразимых центральных тёмных глубин, в которые он был изначально заключён – он возвращается, и осталось лишь пять минут или четыре до того, как он снова проломит земную кору и вспыхнет кипящим злом, полный пламенного гнева дракона в золотых лучах воскресного утра, когда людские колокола звонят по округе, чтобы проползти по земле путём огня, разрушения и слизи, чтобы горизонты почернели от его огромного и горизонтального ползания. Да, безумный сморщенный Колдун, вьющийся вокруг Си – знаменитого жерла истории – на выходе из мерзкой могилы, собирая вампиров, гномов, пауков и комитеты экклезиастов чёрной мессы, и оборотней души, стремясь опять уничтожить человечество злом, окончательным злом – Да-а, изверг грязных огней —»

Гномы внизу начали ползти из Провала группами, как тараканы из горячей печи – годы труда, ужасная рутинная работа на тайных баржах и крошечных тачках в подземельях под Старыми Быстрыми Водами Мерримака – всё это взрывалось сейчас на их глазах.

Теперь лучше, чем когда-либо, я видел, что в Замке было бесконечное число уровней, миллионы свечей, как я теперь увидел, гномы держали их по одной, и множество уровней над парапетом, с рядами одетых в чёрное фигур в безумной и злой Колдовской церкви, еретики в чёрном дыму, на других уровнях были женщины с дикими редкими волосами, ещё на других – пауки с забавными глазами, глядевшими вниз почти по-человечески – вся безумная галерея качалась в придурочном мраке. Многое я не мог понять, какая-то большая гора, вешалка с галстуками – ненормальная запутанность. Буквально на один уровень выше над парапетом и над нами я увидел парящую лодку, и люди в ней сидели в мягких креслах под лампами для чтения. И они понятия не имели, что было под ними. Словно старухи качались на крыльце в Новой Англии, не понимали, что за чертовня находится под землёй, и спокойно читали «Новости Новой Англии». И я видел всё, я видел цветного портье, вычищавшего пепельницы, он шагал дальше, ощупывая бутылку в заднем кармане, и исчезал через распахнутые двери. Он не знал, где он был. Затем я видел парапеты, они были так далеко и так высоко, что я сомневаюсь, что люди там, наверху, могли смотреть в такую же глубину и видеть Змея, или вообще хоть что-нибудь видеть, кроме размытых пятен, а может, с такой большой высоты они могли разглядеть голову Змея лучше меня – мне было любопытно, что жители Лоуэлла думали об этом заброшенном Замке – я смотрел далеко в глубину зала и не мог видеть там ничего, кроме смутных движений вроде парадов в Индии, несущих благовония для Колдуна – я спросил Доктора Сакса: «Это Мировой Замок?»

«Он годится для Мирового Змея, да, – ответил он, – Мой сын, это Судный день».

«Но я только поднялся на песчаную дюну – я не хотел никакого СУДНОГО ДНЯ!» Всё вокруг затряслось, когда я произнёс эти слова – я хотел схватить капюшон Доктора Сакса, спрятаться, но он в ярости забрался на парапет и размахивал руками в адском огне.

Я видел далёкие пятна разнообразной активности, и свет усилился. Лицо Колдуна побледнело, он молился в главный момент, подъятые руки показывали невероятно худые запястья и маленькие восковые ладошки, дрожащие в агонии.

Я услышал слово «рассвет», и раздался шум, и огромная трещина возникла на боку выпирающего парапета. И Рёв охватил сцену, начался камнепад с крыши Замка в Провал, чтобы ударить Змея. Доктор Сакс изготовился со страдальческим криком: «Камни разъярят его! О Колдун, Идиот, Дурак, Король!» – вскричал он.

«О Доктор Сакс, – Колдун слабо светился с другой стороны Провала. – Бедный невинный Печальник, давай, ползи вокруг, что проку с твоих мелких идей о том и о сём и о судьбе, поверь, мечты сбываются – Агонии безумных!»

«О Колдун, – ответил Сакс – ещё более сильный, мучительный рёв. – Колдун, Колдун, может, и так – но я думал… о сне маленьких деток… в их ворсистых кроватках… и о мыслях этих агнцев – о чём-то столь далёком от змей – о чём-то таком сладком, таком пушистом – » И Великий Змей разразился криками. И пар зашипел и попёр из провала. «– Что-то такое ангельское – что-то, что-то, что-то!» Сакс кричал среди этого пара – я мог видеть его безумные красные глаза, блеск флакона в руке.

Внезапно он широко расставил ноги, распахнул руки и закричал: «Бог предлагает человеку на своей ладони голубиную семенную любовь, одаривая его». Начались беспорядки, Голубистские темницы были разбиты, Голубисты роились вокруг парапета, молясь за Голубей – они увидели в Саксе своего безумного освободителя, своего чокнутого героя – они услышали его слова. Радость! Насмешки Колдуна и его людей. Все за что-то держались, а земля пульсировала.

«Что сейчас делают бедные жители Лоуэлла! – застонал я. – Должно быть, они подали сигнал пожарной тревоги, который разносится от Лоуренса до самого Нашуа, они, должно быть, напуганы до смерти, – думал я. – О Боже, я никогда не знал, что подобное может случиться с миром». Я опёрся о камень, Провал разверз свой зев, я взглянул в лицо своему ужасу, своему мучителю, своему безумию – дьявольскому зеркалу меня самого.

И вот Замок Мира стал Змеиным.

И тогда я стал смотреть, и я сказал себе: «Это Змей», и меня охватило осознание того факта, что это был Змей, и я стал смотреть на два больших озера его глаз и понял, что смотрю в ужас, в пустоту, я понял, что смотрю во Тьму, я понял, что смотрю на НЕГО, я понял, что сейчас упаду. Змей пришёл за мной!! И я начал понимать, что вон тот медленный далёкий оползень огромной горы – это его вонючий злобный чудовищный движущийся зелёный язык и Яд. Визги поднимались со всех сторон. Замок громыхал.

«Ах, Великая Мощь Святого Солнца, – возопил Сакс, – уничтожь свой Палалаконух своими же тайными трудами», – и он предложил Змею свой флакон. Я вижу, как сокращаются его пальцы, когда он начинает сжимать флакон. Внезапно он пошатнулся – словно потерял сознание и провалился в свой бедный саван… затем порошки, которые тут же разразились прекрасным взрывом синего тумана, громким! – они взметнули большое синее коническое пламя и осыпались облаками частиц в светящийся красный провал. Вскоре весь провал закипел от зелёной ярости. Его порошки были самыми сильнодействующими, его pippioni приносили крепкие листья на слабых палочных костях. Змей, казалось, вздрогнул и застонал в своей теснине-провале, мир обрушился – Сакс исчез из моего поля зрения в большом волнении. Мои глаза устремились к звёздам на потолке Замка, там стояла ночь среди бела дня. Я с разбитым сердцем увидел совершенно чистые небесные мягкие облака на их обычных воскресных утренних синих седалищах – ранние утренние облака, в Розмонте молодой Фредди Дьюб ещё не встал, чтобы целый день торговать фруктами и овощами в пригороде, его сёстры всё ещё не прибрали крошки после раннего завтрака причастия, курица стояла на крыльце у Фанни, молоко было в бутылке – птицы пели на деревьях Розмонта, никакой мысли о тёмном ужасе, в который я погрузился так глубоко, под тёплыми крышами домов. Я двигался по большой дуге через своё пространство. Я встал и побежал что есть силы, и упал лишь от усталости, а не когда земля затряслась. Великий пронзительный клич фанфар заставил меня повернуться – это был Змей, поднимавшийся Ближе.

И Замок обрушился. И оттуда вылезла огромная гористая змеиная голова, он медленно просачивался из земли, как гигантский червь, выползающий из яблока, но с огромным облизывающимся зелёным языком, извергая огни, они были столь же большими, как огни крупнейших нефтеперерабатывающих заводов, которые вы когда-либо видели на земле людей… Голова медленно громоздилась вместе с Замком, а он рассыпался по чешуйкам, как сама чешуя. Со всех сторон я мог видеть крошечных людей, летящих в воздухе, и летучих мышей, и кружащих орлов, и шум и растерянность, ливни шума, падающих предметов и пыли. Граф Кондю был в своём ящике, и его увозили в Вечность в углях Провала, где он и десять тысяч гномов поникли головами, стеная – с Барокко, Эспириту, Воозом-младшим, Флапсно, Графиней, Монстром Блуком, другими бесчисленными безымянными – Вооз-старший побежал к реке, заарканил кусок чего-то плавающего, оно подняло корму из потопа, однако медленно и глубоко утянуло Вооза-старшего в реку – ему не свезло привязать верёвку вокруг талии – никто не знает, почему и что это было – Пыль рёва, тёмный мир —

И вдруг я увидел Доктора Сакса, стоящего позади меня. Он снял свою широкополую шляпу, он снял свой капюшон. Они лежали на земле, эти обмякшие чёрные облачения. Он стоял, руки в карманах, в дешёвых старых потрёпанных брюках, в белой рубашке, обычных коричневых туфлях и обычных носках. И ястребиный нос – опять было утро, его лицо опять приобрело нормальный цвет, оно делалось зелёным только ночью – И его волосы упали на глаза, он выглядел малость как Бык Хаббард (высокий, худой, стройный, странный), или как Гэри Купер. И вот он стоит там и говорит: «Чёрт, не сработало». Его нормальный голос печален. «Ну и дела, я никогда не думал, что встречу Судный день в своей обычной одежде, а не посреди ночи в этом дурацком капюшоне, в этой дурацкой проклятой саванной шляпе, с этим чёрным лицом, которое мне предписал Господь».

Он сказал: «Ах, ты знаешь, я всегда думал, что в смерти будет что-то драматическое. Ладно, – говорит он, – я вижу, что мне придётся умереть среди бела дня, в обычной одежде». Вокруг его глаз сияли морщинки юмора. Его глаза были голубыми, как большие подсолнухи в Канзасе. Вот они мы, в этой жопе мира, наблюдаем потрясающее зрелище. «Трава не сработала, – сказал он, – в итоге ничего не работает, ты просто – абсолютное ничтожество – никому не важно, что с тобой происходит, вселенной не важно, что происходит с человечеством… Ладно, пусть всё идёт как идёт, нам с этим ничего не поделать».

Я совсем ослаб. «Почему мы не можем – почему мы не можем что-то ещё – почему нам придётся через всё это пройти —»

«Ну, я знаю, – сказал Доктор Сакс, – но —»

Мы оба смотрели. Ливни чёрной пыли создали завесу из крыльев и пивной драпировки на чистом небе, как бессмысленное грозовое облако, в центре его тьмы и выше возносилась Таинственная Голова, вертясь и извиваясь с драконьей радостью, эти крюк и завиток были правда живыми. Я мог слышать дев вечности, они будто кричали на русских горках; над водой разносились истерические симфонические гудки какого-то скорбного возбуждённого волнения на шумном земном лоне. В прекрасном сияющем бледном свете гигантских облаков, закрывших солнце, оставляя снежную Белую дыру, поднялся могучий ядовитый Змей Вечности – облака возникали у его медленно растущего основания. Я сел на землю совершенно ошеломлённый, вытянув ноги. Невероятно медленные груды Замка стекали по сторонам Горной Головы… Всё было охвачено рёвом и дрожью.

12

Но внезапно всё закрыла серая облачность – с юга стремглав налетела тьма. Мы с Доктором Саксом взглянули на небо. Сначала это была массивная громоподобная голова, а затем странное жгутиковое облако с пастью, похожее на огромную скрюченную птицу с капюшоном, с важным клювом, невероятную, недвижную —

И тут мы поняли, что это было не облако, там, в ослепительном белом небе церковных колоколов и дикой катастрофы, повисла эта огромная чёрная птица, наверное в две или три мили длиной, в две или три мили шириной и с размахом крыльев в десять или пятнадцать миль по воздуху —

Мы увидели, как тяжело она движется… Это была настолько большая птица, что когда она взмахнула крылами и взлетела с мощным замедленным движением в трагически сжавшееся небо, это было так, словно волны великой чёрной воды налетали т-ы-д-ы-щ с тяжёлой медлительностью на гигантские айсберги в десяти милях отсюда, но выше в воздухе, вверх тормашками и со всей жутью. И знамёна струились из её Перьев. И её окружала огромная орда белых Голубей, некоторые из них принадлежали Доктору Саксу – Pippiones, pippiones, молодые и глупые голуби! И великая тень покрыла всё. Наши глаза были поражены светящимися знамёнами, они так и сверкали в неверной дымке, сохраняя в себе вспышки солнца на теневой стороне Птицы – как трепетно сияли эти великолепные небесные перья, вызывая Аааахи и Оооохи надежды в людях внизу, которым выпала честь при этом присутствовать. Это была Райская Птица, она явилась спасти человечество, когда Змей, продвигаясь вверх, инсинуировал себя из земли. О, её огромный могильный клюв! – её мяукающие волновые стоки, ниспадающие архитектурные ссаки, громадная конструкция крыла и суставов, и возносящаяся Все-Осанновая Золотая кучерявая плоть в её далёком собранном полёте – Никто, ни Сакс, ни я, ни ученик Дьявола или даже сам Дьявол, не мог не видеть ужаса и силы, ревевших над этой лоуэлльской фралой. Измученная земля, измученный Змей, измученное зло, и эта Неумолимая Птица с тем же самым широким скрипучим движением, миллион бесчисленных свисавших вниз перьев медленно колыхался на ветру, с глазами-капюшонами. Мастера в Капюшонах стояли там и хмурились. Взглянув на этот нисходящий Мир Птиц, я ощутил больше страха, чем когда-либо за всю свою жизнь, он был бесконечно хуже, нежели страх, ведь увидев Змея, я сразу же вспомнил Великую Птицу, я играл в неё своими руками, преследуя Маленького Человечка, когда мне было пять лет – Маленького Человечка хотели поймать, и его звали Сатаной – Это не мог быть Судный день! Ещё оставалась надежда!

Змей, превращаясь в свою агонию и огонь, чтобы увидеть, что происходит в этом бергойнском воздухе, попросту сник и остановился – и хотя у него не было глаз, одна слепота – Гигантский Змей высунул зелёный язык и облизнул небо с огромной тщетой замедленного движения, я услышал и ощутил вздох за полем —

Птица снизилась, медленно, с вольными крыльями, с величием и необъятными локонами золотых полос по бокам, чёрная как Иона, громоподобная, с немым клювом.

И когда Змей нанёс себе рану, чтобы обвиться вокруг кромки Парапета и попытаться извлечь свою задницу из ста миль огромности и слизи – могучий зелёный моток, обращённый к солнцу, заскользил с подмирными массами и парами, целые куски злой макухи падали с боков Змея в суматохе его раскрытия – Все в ужасе бежали прочь, он сбросил свои пушечные облака детонации и катастрофы – и вся река почернела —

Вот так это и произошло – Великая Чёрная Птица снизилась и подняла его одним мощным челюстным движением Клюва, подняла его с Треском, который прозвучал как далёкий гром, поскольку весь Змей был сломан и выпотрошен, он почти не сопротивлялся, с брызгами пота —

Подняв его одним гигантским движением, неспешным, как Вечность.

Она потянулась к небу со своим омерзительным бременем – Роллиполлисная масса Змея, причудливый узор, мечущийся во все стороны по отпечатанным небесам бедной жизни – разве кто-то может взять его в клюв —

И вот она взмыла в ослепительно синюю небесную дыру в облаках, когда все птицы, орлы, перьевые мозги, воробьи и голуби скрипели и дёргались в золотом колокольном звонком утре Курлыкурлы, дикая верёвка Майского Времени переброшена через Колокольню, колокол звенит дин-дон, Господь восстал в Пасхальное утро, ромашки ликуют в полях у церквей, всемогущий мир утвердился в клевере – восстали огромные чудища, покинувшие нашу Весну! Наша Весна может свободно течь и расти своими зелёными соками.

Ввысь и ввысь – Птица поднимается вверх, уменьшаясь до изначального Гигантского Птичьего Облака, я смотрю и смотрю на небо, и не могу поверить перьям, не могу поверить, не могу поверить, что Змей – Парусные объекты в этой далёкой Выси, мирные и такие далёкие – они покидают землю – и уходят в эфирную синеву – воздушные небеса ждут их – они растекаются и становятся точками – спокойные как железо, кажется, чем они веселее, тем меньше становятся – Небо такое яркое, солнце такое безумное, глаз не может проследить за грандиозным экстатическим полётом Птицы и Змея в Неизвестное —

И я говорю вам, что смотрел так долго, как мог, и оно ушло – ушло насовсем.

И Доктор Сакс стоял там, руки в карманах, разинув рот, подняв своё лицо искателя к загадочному небу – дурак дураком —

«Будь я проклят, – сказал он с удивлением. – Вселенная избавляется от своего зла!»

Этот кровавый червь вытеснен из своей норы, шея мира свободна —

Колдун недоволен, но шея мира свободна —

Я видел Доктора Сакса несколько раз с той поры, в сумерках, осенью, когда дети прыгали и кричали – теперь он имеет дело только с радостью.

Я пошёл домой под звон колоколов и ромашек, я вложил розу в свои волосы. Я снова прошёл мимо Грота и увидел крест на вершине этого каменного горба, увидел несколько старых франко-канадских леди, молившихся на коленях, шаг за шагом. Я нашёл ещё одну розу, вложил её в волосы и пошёл домой.

И слава Богу.

Написано в Мехико-Сити

Теночтитлан, 1952

Древняя Столица

Ацтеков

Комментарий от переводчика

Легенда о «Докторе Саксе»

Начнём с легенды: Керуак написал «Доктора Сакса» в 1952 году, когда жил в Мехико в гостях у Уильяма Берроуза, и печатал свой роман на машинке в туалете, потому что другого места для работы не было; говорят также, что Керуак писал «Доктора Сакса» под наркотиками. Смысл этой легенды вполне понятен: во-первых, она вписывает роман Керуака в контркультурную историю битников, а во-вторых, позволяет списать все непонятные места романа на неполную адекватность автора, отодвинув подальше эту неадекватность от себя, читающего. Однако тут есть несколько «но». Читатель, открывший «Доктора Сакса» в качестве дополнительного чтения к роману «В дороге», обнаруживает изощрённое, барочное по форме и автобиографическое в своей основе повествование о четырнадцатилетнем Джеке Дулуозе (он же Ти Жан для родителей), о его родном Лоуэлле, семье, друзьях, о его детских и подростковых фантазиях, о Великом наводнении 1936 года, о страхе смерти и его преодолении. Керуак считал «Доктора Сакса» своим самым лучшим и самым важным романом. И читатель сперва не может понять, почему: ведь битнический миф выдвигает на первый план, помимо романа «В дороге», другие романы о жизни взрослого Керуака и его окружения, будь то «Подземные», «Бродяги Дхармы» или «Ангелы Опустошения». Кроме того, «Доктор Сакс» имеет привлекающий внимание подзаголовок «Фауст, часть третья», зачем Керуак его поставил, тоже не совсем понятно. Так что со всеми этими вопросами нам предстоит разбираться в комментарии.