Текст книги "Доктор Сакс"

9

И когда пошёл дождь, Доктор Сакс с грустью опустился на скалу у реки, где заросшие и дикие лужайки Змеиного Холма спускались к скалистому вечному берегу Мерримака. «Нет, сынок, – сказал Сакс, когда застучали первые капли, и я уставился в грязную тёмную ночь с её дождевыми саванами, прислушиваясь к морокам из Замка, – нет, мой мальчик, дождь пошёл, чтобы обессилить меня. Годы моей жизни нагрузили глубокой усталостью душу некогда беспокойного дома, стоявшего на тонких, но прочных опорах; нет, теперь это сомнение вернулось, чтобы измотать меня в дни моей старости, хотя я одержал победу в дни своей юности – дни солнечных ящерок – Нет, это горе и дождь вынуждают меня сидеть на скале и плакать. Плачьте же, о волны реки». Он садится, закутанный в саван – я вижу маленький уголок его резиновой лодки, торчащий из кардинальской чёрной шляпы над пугающим грузным драпированным чёрным телом. Река изгибается и завывает на скалах. Надвигается ночь, крадучись по туманной глади, встречаясь с насыпями вдоль берегов и заводскими трубами. Весь Лоуэлл залит синим светом.

Обычные синие ночные окна Буттовских фабрик теперь пронзают, разрывают сердце невиданной синевой – этот синий сияет так жутко, как потерянная звезда в синих городских огнях Лоуэлла, – и когда я смотрю, ночь из синей медленно становится красной, сначала это ужасный красный, замшевый красный со злой дерьмовой рекой, а затем обычный глубокий ночной красный цвет, он омывает всё тусклым мягким спокойным сиянием, столь похожим на смерть, – вакуумные порошки Доктора Сакса создали Икону для Пустоты.

А он сидел, такой мрачный. «Нет, это и будет правдой, Змей не может быть реальным, голубиная шелуха или древесная шелуха, она извергнется иллюзией из земли, или пылью, тонким слоем праха, закрывающим веки – я видел пыль, собранную на странице, это итог огня. Огонь не поможет жару стыда и глупости. Фу-уи-и – что же мне делать?» Он бормотал, размышляя над своими кулаками. «Я пройду через движения… ведь этот скорбный дождь, который сейчас становится всё сильнее… Он гладит утихшую, но непокорную реку своими бесчисленными плевками-ладонями, можно сказать – нет, Змей не реален, это голубиная шелуха, ца цимис, ца дождь. Я говорю – как? каук?» Он рассеянно посмотрел вверх. «Но я пройду через движения. Я ждал этой ночи двадцать лет, и теперь я не хочу этого – это паралич руки и разума, это тайна бесстрашия… Мне почему-то кажется, что зло должно само о себе позаботиться, или быть исправленным в органическом древе вещей. Но эти обсуждения, какой в них прок для старого Спруфного Хулиганского Ерундового Сакса – послушай меня, Джеки, малыш, идущий со мной мальчик – хотя сомнения и слёзы пробуждаются дождём, и я знаю, что роза плывёт по течению и куда естественнее уснуть и примириться с мрачной, истощённой вечностью на грубом ложе скорбей, с глазами ночи и саванами души, и держать свои пальцы в равновесии – среди теней аркадных шахт, друзей и последователей Евангелистов Обетованного Севера – всегда обетованного, вечно неуступчивого саванного призрака северных верхних снегов, шума снежных певцов, вопиющих в арктической, одинокой ночи – но я шагаю и вспоминаю, я ухожу на поиски своего трепета».

10

Мы отправились в Замок.

Дальше всё шло так, чтобы помешать нам достичь своей цели, которую Доктор Сакс назвал провалом – «Провал, провал, что ты называешь провалом?» – продолжаю я его спрашивать и при этом бегу за ним со всё нарастающим страхом. Я чувствую себя как на плоту, можно спрыгнуть или остаться. Но я не знаю, как связать простое движение плота с этими порошками и тайнами, так что я по глупости иду на ощупь по чёрной жизни и безрассудничаю свою Тень. Я жажду великого солнца после всего этого рока и ночи и мрака, этого дождя, этих потопов, этого Доктора Сакса из Северо-Американской Древности.

Мы врываемся в узкий проход между двумя внезапными каменными стенами во дворах – дождь стекает со скал.

«Солнцепоклонники идут сырыми пещерами к змеиному сердцу!» – кричит Доктор Сакс, уходя далеко вперёд со своим капюшоном. Вдруг я вижу, что в конце каменного прохода возвышается огромное привидение.

«Это Монстр Блук!» – кричит Доктор Сакс, возвращаясь ко мне по узкому проходу, и мне приходится прижаться к стене, чтобы пропустить его. Блук – огромный лысый толстый гигант, не слишком ловкий, он не может двигаться по проходу, но тянет свои двадцатифутовые руки поверх стен, как густой клей, без какого-либо выражения на своём мучнистом лице – жуткое тьфу – зверь чистейшей воды, более желатиновый, нежели страшный. Сакс подбежал ко мне в своём Саване, и мы перескочили через стену, махнув крылом летучей мыши. «Он адски зол, ведь мы увидели, как он хоронит лук в саду!» Блук издал слабый, тонкий свистящий звук отвращения, поняв, что он нас упустил. Мы во всю прыть помчались через мокрый каплющий кустистый сад, над ручейками, грязными склонами, камнями, и внезапно я вижу огромного паука, похожего на четырёх человек, привязанных спинами друг к другу и бегущих в одну сторону, это гигантский зверь, безумно бегущий через сияние дождя.

«Это один из майянских пауков, пришедших с Потопом. Ты ничего не видел, если не видел многоножек Чиму в темницах зелёной желчи, куда на прошлой неделе бросили пару Голубистов».

«Йок! Йок!» – закричало странное существо, внезапно упав на наши головы из дождливого воздуха. Сакс отмахнулся от него когтем своих огромных красно-зелёных пальцев в общей красноватой тьме всего на свете – всё было как в Преисподней. Мы находились у входа в какую-то жуткую адскую дыру, полную невозможных выходов. Прямо впереди был наш Провал – и сто досадных преград на пути. Мы приблизились к гигантскому скорпиону, большому и чёрно-красному, в целых шесть футов длиной, он откладывал на стену помёт, так что нам пришлось его обойти – «Тоже явился с Потопом», – объяснил Сакс, обратившись ко мне с улыбкой, как молодая секретарша, дающая пояснения боссу, посетившему Площадку.

Внезапно я вижу, что красные глаза Доктора Сакса сияют как дикие пуговицы в единой речной ночи, и красные саваны обвиваются складками вокруг его скрытого лица. Я смотрю на свои руки… Я могу видеть красные вены, пронзающие мою плоть; мои кости – чёрные палки с набалдашниками. Вся ночь, залитая кроваво-красным цветом, освещается угловатыми чёрными границами живого скелетного мира. Большие прекрасные живые оргоны танцуют, как сперматозоиды, во всяком воздушном сегменте. Я смотрю, и красная луна на мгновение выходит из дождевых облаков.

«Вперёд!» – кричит Сакс. Я следую за ним, а он врезается головой прямо в зелёную кучу мха или какого-то сена, я качусь за ним и выбираюсь с другой стороны, весь в соломе. Внизу в длинном коридоре, осознаю я с ужасом, гномы стоят длинной шеренгой, и они попеременно направляют копья то на нас, то на самих себя в маленькой торжественной церемонии – Доктор Сакс издаёт дикое «Ха-ха!», как весёлый Директор Приходской Школы-интерната, и летит в своём плаще вдоль стены рядом с ними, а они тают рядом с ним от внезапного страха со своими копьями – я лечу за ним, я толкнул стену, и она смялась как бумага, как ночь городов из папье-маше. Я протёр глаза. Внезапно мы ворвались в золотую комнату и с воплем побежали к лестничному пролёту. Доктор Сакс боролся с замшелым люком в сочащемся сером камне над нашими головами.

«Гляди!» – говорит Сакс, показывая на стену – там что-то вроде подвального окна, и мы видим, что земля снаружи Замка освещена какой-то масляной лампой или фонарём – это водосточная канава вдоль цокольного этажа – тысячи скользких маленьких подвязочных змей копошатся сияющим комом наполовину на траве, наполовину в песке в этой цокольной канаве. Ужас!

«Теперь ты знаешь, почему его называют Змеиным Холмом! – объявляет Доктор Сакс. – Змеи явились, чтобы увидеть Змеиного Короля».

Он открывает жуткий люк, стряхивая грязь и пыль, и мы поднимаемся в густую черноту. Мы стоим целую минуту, ничего не видя и не говоря. Жизнь такова: тьма – это когда нет света. Затем постепенно возникает свечение. Мы стоим на песке, как на пляже, только влажном, мелком, полном мокрых палочек, запахов, дерьма – я пропах каменной кладкой, мы где-то под землёй. Доктор Сакс стучит по каменной стене, когда мы проходим рядом. «Здесь твой Граф Кондю, за этими камнями, его кровавый спальный ящик – но сейчас ночь, он, должно быть, шенанемашет своим маленьким звериным крылом». Мы идём по большому проходу. «Там, внизу, твои темницы и входы в шахту. Они добились успеха и извлекли Змея наружу за сто лет до назначенного срока». Какие у Сакса молочно-мягкие чёрные саваны! – Я держусь за них, полный предчувствия и скорби.

Земля содрогнулась.

«Вот он, твой вздыбленный Сатана!» – закричал он, хрипя и кружась. «Процессия плакальщиков в чёрном, сынок, отойди в сторону – » И он указал далеко вниз в тусклый осевой проход, и мне показалось, что я увидел парад чёрных саванов со свечами, но я не мог его видеть из-за неестественно красного ночного сияния. В другом цокольном окне я мельком увидел Кровавый Мерримак, текущий между красно-коричневых берегов. Однако когда я взглянул туда, всё задрожало, чтобы побелеть. Молочная луна первой отправила сияющее послание – затем река стала как ложе из молока и лилий, а бусинки дождя – как капли мёда. Тьма задрожала белым. Передо мной в белоснежных одеяниях Доктор Сакс вдруг предстал ангельским святым. Затем он внезапно стал ангелом с капюшоном на белом дереве и посмотрел на меня. Я видел каскады молока и мёда, я видел золото. Я слышал, как Они пели. Я задрожал, увидев чистый ореол. Гигантская дверь отворилась, и группа мужчин стояла перед нами у парапета в гигантском зале со стенами как в пещере и невидимым потолком.

«Войдите!» – раздался крик, и старик с крючковатым носом и длинными седыми волосами женственно встал у парапета, а остальные расступились, чтобы его пропустить.

«Колдун!» – я услышал, как эти слова со свистом потрескивают на покрасневших губах Доктора Сакса, хотя во всём прочем он оставался белым. Колдун весь светился среди белизны, как злой светлячок из темноты. Его белые глаза сияли, как безумные точки ярости… и в этой белизне кружились снежные бури. Его шея была кривой и напряжённой, покрытой ужасом, чернотой, бурыми пятнами, кусочками измученной мёртвой плоти, тугая, жуткая —

«Эти следы появились на его шее, мальчик, когда Сатана захотел разоблачить его первым – убогий нингуновый подлинг нитлингенов».

«Ленный Сакс с Большим Наксом, – произнёс Колдун странным тихим голосом со стороны парапета. – Значит, они наконец решили избавиться от твоего старого трупа? На этот раз ты попал в ловушку».

«Из этого лабиринта больше выходов, чем ты думаешь», – сплюнул Сакс, и его челюсти стянули его умильное старое лицо. Я в первый раз увидел в его глазах явный всплеск тупого сомнения; казалось, он сглотнул. Он встретился со своим Заклятым Врагом.

«Всё молоко под мостом этой ночью, – сказал Колдун, – веди своего мальчишку взглянуть на Игрушку».

Они заключили между собой некое перемирие – ведь это была «последняя ночь», я расслышал эти слова, произнесённые шёпотом. Я обернулся и обнаружил статных придворных всех мастей, они стояли вокруг без дела, но с глубоким, пристальным взглядом – среди них был Амадей Барокко, таинственный юноша из Замка; и Вооз-младший с группой остальных. За перилами парапета, в другой части Замка, я с удивлением увидел Вооза-старшего, смотрителя Замка, он сидел у старой печи в старом бомжовском пальто и грел свои руки над углями, с бесстрастным лицом, снежным —

Он почти сразу исчез и вернулся через минуту, неприятно уставившись на нас старыми красными глазами из-за решётки подвала или из окна, выходившего на водосточную канаву – От зрителей пошла волна комментариев; там были пугающие чёрные Кардиналы ростом почти в семь футов, совершенно невозмутимые, с вытянутыми лицами. Сакс гордо и белоснежно стоял перед ними всеми; его величие заключалось в усталости и неподвижности его положения, вкупе с потрескивающими огнями, исходившими от его осунувшегося тела, и он какое-то краткое время переступал туда и сюда в глубоком раздумье.

«И что теперь? – спросил Колдун. – Почему ты таишь от себя великую радость заключительной встречи с Мировым Змеем, врагом твоей жизни?»

«Он… я только что понял… как глупо», – сказал Сакс, чётко произнося каждый слог тонкими недвижными губами, слова проходили прямо через гримасу и скрюченный проклятьями напряжённый язык —

«Он больше, чем ты думаешь, Орабус Флабус. Иди и смотри».

Доктор Сакс взял меня за руку и подвёл к Парапету Провала.

Я посмотрел вниз.

«Видишь эти два озера?!» – крикнул Доктор Сакс громким безумным голосом, и я захотел, чтобы его было не так много.

«Да, сэр». Я будто бы видел два озера или пруда в темноте провала далеко внизу, словно мы смотрели в телескоп на планету с озёрами, – и я увидел узкую реку под этими озёрами, тихо дрожавшую, в далёком сиянии – всё это на земном горбе, похожем на скалистую гору, странной знакомой формы —

«И ты видишь реку внизу?!» – закричал Доктор Сакс ещё громче, его голос дрожал от эмоций, и все, даже Колдун, его слушали.

«Да, сэр».

«Озёра, озёра! – закричал Сакс, он подскочил к парапету, указал вниз, жёстко схватил меня за шею и наклонил мою голову, чтобы я мог увидеть, и все зрители одобрительно зачмокали губами, – это его глаза!»

«Как?»

«Река, река! – толкая меня ещё дальше, пока мои ноги не начали отрываться от земли, – это его рот!»

«Каук?»

«Лицо Сатаны глядит на тебя, огромное и мрачное, глупец! —»

«Гора! Гора!» – я стал кричать.

«Это – его голова».

«Это Великий Мировой Змей», – сказал Колдун-ящерун, обратив к нам кривое лицо с его невозможным снежным блеском и саванным глазом – мёртвый человек с восковым лицом превратился в цветок в момент своей Силы.

«О сэр, О сэр, нет!» – я услышал, как я кричу громким ребячьим голосом над кругами самодовольного смеха всех придворных, принцев и королей Мирового Зла, съехавшихся сюда со всех уголков ползучего глобуса – некоторые из них вежливо подносят тонкие носовые платки к своим ртам – я взглянул вверх и увидел, как тысячи Гномов толпятся в галереях наверху в каменной чаше Пещеры – Отрытый Змей поднимался снизу, по дюйму в час. «Ещё через несколько минут, – сказал Колдун, – может, через тридцать, а может, через одну, Змей достигнет редута, который наши горняки соорудили для него в своих ныне завершённых трудах у меня на службе – и он отлично построен!» – закричал он гулким голосом, трещавшим, как система оповещения, со своим собственным эхо: «Слава Гномам, Певцам Дьявольской Лопаты!»

Раздался громкий стук лопат наверху – отчасти деревянный, отчасти железный. Я мог видеть только смутные массы за толпами усиковых гномов. Среди них дико порхали Серые Гномьи Мотыльки, так что воздух делался многообразным и безумным, их трагические измученные лики глядели из ночной темноты на текучие отблески огня, со всех беззвучных тёмных пещерных небес, дикие и внимающие. Ангелы Судного Дня громыхали со всех сторон. Я услышал каких-то скрежещущих птиц, мы таких видели раньше у Дракатских Тигров. Гомон снаружи Замка нарастал с каждой минутой. Земля опять задрожала, на этот раз сбив Колдуна с ног.

«Старый Накебус хочет слишком быстро пожрать свою землю».

«А ты проедешься на его спине?» – ухмыльнулся Доктор Сакс, резко выставив руку над выцветшей деревянной кромкой перил —

«Я поведу его по всей земле, на сто шагов перед ним, с бременем своего факела, пока мы не достигнем щелочей Хеврона, и ты не задержишь меня ни на шаг. Этот путь предначертан, другого нет, а такие как ты, особенно среди незваных неизбранных, стремятся нацепить ложные регалии, возомнив о себе невесть что, однако они не знают своего безумия – почему ты дышишь, когда восходит солнце – Почему ты дышишь поутру, Утсипу? Я предпочту повести свою свечную Сатанинскую душу вместе с моим Обетованным Змеем, драконя землю и оставляя позади слизни огней и разрушения – кроткий, маленький, белый, старый образ души, ведущей вперёд мои свечные бригады, моих диких и грузных Кардиналов, ты видишь их здесь, они стоят вдоль стен как голодные ястребы, они жаждут насытиться камнями Победы – с голым песком, чтобы расклинить её и смыть – Паломничество Змея – На марше мы затмим само солнце. Все деревушки будут съедены целиком, мой мальчик. Города небоскрёбов ощутят на себе тяжесть таких весов – а если будут взвешены, то ненадолго, – весы и Фемида никак не связаны с боками дракона – держит она милосердие или утешение в своей молочной ладони – Или ваши Семенные Голубисты, половина из них уже арестована и гниёт внизу – я вижу, как они плавают в озере молочной слизи – Огни пожрут ваши Лоуэллы – Змей сделает ваши подземки своей кормушкой – одним щелчком он укокошит целые Каталоги и переписи, либералов и реакционеров смоет реками своего питья, Левые и Правые составят единого бесшумного ленточного червя в его нерушимой утробе – Ваши обычные пожарные депо и унылые департаменты не помогут – земля обратилась в огонь, западный гнев завершён».

И Доктор Сакс, слабо улыбаясь, провёл длинной бледной рукой по сердцу, где в кармане лежал вакуумный шарик, – и ждал.

Теперь могучий вздох вырвался из Провала, он разрастался, грохотал, сотрясал землю – поднялась сильная вонь, все придворные закрыли носы, некоторые отвернулись, а иные выбежали за дверь. Ужасная вонь древнего Змея, росшего внутри мирового шара, как червяк внутри яблока, с тех пор, как Адам и Ева не выдержали и зарыдали.

«Нет нужды спасать твоих маленьких флиябетов – у Природы нет времени на шутки со своими насекомыми», – усмехается Колдун. Зловоние Змея напоминает мне о некоторых проулках, в которых я побывал, – смешанное с жутким жарким запахом, которого никогда не знала ни одна птица, оно встаёт со дна мира, из середины земного ядра – запах чистого огня и жареных овощей и угли других Эпох и Веков – сера настоящего серного подземного шельфа – она горит прямо сейчас, но в огрызке Великого Мирового Змея с ней произошла странная рептилоидная перемена – голубых червей подземного мира пожрали, а об их нехватке сообщили наверх – я не винил некоторых Придворных за их неприязнь к зрелищу, которого они ждали годами. Огромные облака пыльной грязи падали с невидимого живого потолка глаз и душ – каплющим дождём – когда земля вздрогнула снова, Змей приблизил свой час. Теперь я знал, почему на Змеином Холме случались землетрясения. Я задумался, было ли это как-то связано с трещиной, которую я видел в парке – и со сном о Каннибалах, лезущих на макушку холма – странный день, когда я всё это видел, и недавний день, когда я лежал, глядя на золотые облака вчерашнего дня – сегодня они раздувались торжественной массой по предвечернему воздушному шару.

Внезапно среди Придворных пробежало новое волнение, и его не могли не заметить ни Сакс, ни я, ни Колдун – Вооз-младший приказал ближайшим охранникам схватить Амадея Барокко во время сенсационного переворота, ставшего кульминацией нескольких недель заговора и разборок логистических проблем бессмысленного действия. Я узнал Вооза-младшего по его длинным чёрным туфлям. Как-то раз тем самым летом, вскоре после древоседства Джена Лунного Человека, в тот вечер, когда я впервые увидел Доктора Сакса в саване песчаной дюны, мы сделали ловушку, дыру в песке глубиной в шесть футов, с ветками, газетой и песком над ней – Доктор Сакс чуть было в неё не упал, как он позже признался. Но Вооз-младший, бродивший (как я теперь понял) по окрестностям в поисках таланта для своего кукольного спектакля, упал в неё – по пояс – потеряв ботинок (длинный, длинный чёрный ботинок, увидев его, я содрогнулся), и удрал в ночь, красный от смущения… он вернулся в Замок, огрызнулся на отца и сразу же отправился спать на чердак с летучими мышами. Этот молодой человек хотел быть вампиром, но не был, хотя пытался учиться – он получал наставления от нескольких бестолковых Чёрных Кардиналов, Паучный Комитет не имел к нему никакого отношения, поэтому он приохотился к глубоким мистическим исследованиям, долгим разговорам с блестящим Кондю – и поначалу был близким другом Амадея Барокко, единственного обитателя и эмиссара Замка из города Лоуэлла. Но Вооз-младший, в силу своей амбициозности, стал подозревать Барокко в Голубистских симпатиях – Голубизм был идеалистическим левым крылом сатанинского движения, он утверждал, что Сатана влюблён в голубей, а потому его Змей не разрушит мир, но окажется в день откровения всего лишь огромной голубиной кожей, она распадётся на части, и миллионы голубей всех мастей вылетят из него, когда он выстрелит из земли на сто миль в длину – большинство Голубистов фактически были непрактичными и малость женоподобными людьми – их идея была абсурдной, Змей был вполне реальным – и в итоге им пришлось уйти в подполье, когда Колдун издал свой Чёрный Указ в год восстания Гномов-Рудокопов, но его подчинили Монстр Блук и его обученный корпус Гигантских Насекомых Людей – дрессировщики с палками и усиками, они жили в хижинах вдоль подземной Челюстной реки, рядом с Пещерами насекомых – гигантскими Пауками, Скорпионами, Сороконожками, и Крысами тоже. Чёрный Указ запрещал Голубизм, и бедных несчастных Голубистов (включая Графиню, как выяснилось) собрали и отправили жить на плотах Челюстной реки, пришвартовав их у хижин и Пещер насекомых. Там беспомощные невинные Голубисты лили слёзы в вечной серой тьме и тумане. Вооз-младший, разочарованный тем, что не может быть вампиром, поскольку он не хотел зла буквально, обратился к чёрной магии, – он похищал мальчиков и парализовывал их леденящим наркотиком, превращая в марионеток – старый секрет, который он узнал от одного из Египетских Докторов в Замке. С этими куклами (он усадил их в усадочной печи до нужного размера) он показал своё Кукольное Гала-Представление всем, кто хотел его посмотреть – соорудил свои сцену c декорациями и занавесом – но это было ужасное и непристойное представление, люди ушли с отвращением. Несмотря на отсутствие успеха, Вооз-младший обратился к анти-Голубизму и теперь арестовал Барокко в решающий момент, чтобы доказать Колдуну, что он был великим государственным деятелем, равным Соломону, и должен стать по меньшей мере секретарём Колдуна – особенно сейчас, когда Змей гремел, поднимаясь. Он хотел жесточайше наказать Барокко – Барокко, прежнего идеалиста с его первыми попытками проникнуть в Замок среди Колдовских Сил, после того первоначального открытия невинной рукописи Доктора Сакса зимней ночью, которое привело его, путём предположений и расследований, к дальнейшим открытиям – Барокко стал разочарованным Голубистом, когда увидел, насколько злыми были некоторые Злодеи – Наконец, когда он узнал, как Вооз-младший получил своих марионеток, он возмутился и принёс эти новости Колдуну. Колдун устало приказал прекратить кукольные спектакли – Вооз-младший к этому времени наконец-то пробился в любительский спектакль в Театре Победы на Мидлсекс-стрит возле депо и был сброшен со сцены родителями на субботнем дневном представлении, когда он хихикал в своих длинных чёрных туфлях у огней рампы, высокий и странный – Дики Хэмпшир был помощником – в него бросали предметы, он должен был уклоняться: маленькие дети, которые были на других действиях любительского представления, бежали теперь вместе с ним в зал, к своим родителям. И тогда пришло распоряжение Колдуна: кукольных спектаклей больше не будет – так Вооз-младший планировал конец Барокко – Его очередной план состоял в том, чтобы объявить кровь незаконной, чтобы вампиров можно было сажать в тюрьму на десять лет за её хранение. Волнение, которому мы стали свидетелями, было кульминацией первого великого триумфа Вооза-младшего. Но вскоре стало ясно, что всё это не имеет никакого значения, когда парапет провала вздыбился, и казалось, что землетрясение поразило Замок и Змеиный Холм.

Воющий грохот поднялся из змеиных труб.