Текст книги "Омега"

Архив

Вадим, мы обнаружили на Лукауте цивилизацию со слаборазвитой технологией. На третьей планете. Она локализована в небольшой зоне в южном полушарии. Что нам делать?

Джек Марковер, 26 февраля 2234 года.

Из библиотечного архива

– Куда ты идешь, Бумер?

– Я направляюсь в Шоколадную лавку.

– Можно, я тоже пойду? Это мое самое любимое место во всем городе.

– Конечно. При условии, что ты пообещаешь не есть ни кусочка. Нельзя есть перед обедом.

– Знаю, Бумер. Можешь на меня положиться. (Подмигивает залу.)

«Шоу гумпов». Детский канал. 25 февраля.

5

Борт «Патрика Хеффернана». Район туманности Шмеля. Четверг, 27 февраля

– Ничего, – сообщил Скай. Спасатели шесть часов вели поиски в районе последнего пребывания «Квагмора». Никаких признаков ни корабля, ни ежа.

– Не мог он просто исчезнуть, – сказала Эмма.

Скай не знал, что она имеет в виду – корабль или ежа. В любом случае, нигде не было ни того, ни другого.

Скайлер Капабьянко был одним из тех двух (из двадцати шести) капитанов Академии, которые все еще были женаты, и единственным, чья жена входила в команду корабля. Она, астрофизик Аризонского университета, заявляла, что ни за какие коврижки не отправилась бы на задание Академии, если бы не возможность быть рядом с мужем. Он не очень-то верил, но был счастлив слышать это.

Эм была настроена на счастливый исход спасательной операции. Она ни разу не видела в космосе несчастных случаев со смертельным исходом и не могла заставить себя поверить в нечто подобное. Найти разумное объяснение случившемуся было сложно. Самой вероятной причиной представлялась авария в энергосистеме, в результате которой корабль дрейфует без дальней связи. Скай знал, такое возможно, но маловероятно.

Когда астронавты добрались до облака и не услышали ни сигналов СОС, ни позывных, оба поняли, что шансы спасти кого-либо исчезающе малы. Сверхсветовики проектировались так, что радиопередатчик был почти последней вещью, которая могла выйти из строя.

Кроме катастрофы, объяснений этой тишине было не так уж много. Однако люди продолжали поиски, пока Билл не доложил об отсутствии каких-либо признаков корабля:

– Его нет в области поиска.

Эм и Скай не знали экипаж «Квагмора», но от этого было ничуть не легче. Среди тех, кто путешествовал в глубинах космоса, возникло некое братство. Сложилась традиция, подобная той, что существовала у моряков в опасные времена на заре мореходства. Астронавты были товариществом, выручали друг друга и горевали, когда кто-нибудь пропадал.

«Квагмор» пропал. Миссия превратилась в спасение имущества, но не людей.

– Должно быть, произошел взрыв, – сказала Эмма.

Скай посмотрел направо, где дрейфовала Омега, темная и тихая. Но облако было слишком далеко, чтобы винить его.

Эмма прижалась к мужу.

– Черт.

– Мы с самого начала не исключали этого, – заметил Скай.

– Пожалуй. – Она всхлипнула, вытерла глаза, отошла от него и прокашлялась. – Ну, кажется, здесь делать нечего. Нужно попытаться взглянуть на то, что случилось.

Скай внимательно посмотрел на нее.

– Как по-твоему, нам удастся это сделать?

Корабль перешел в гиперпространство, пронесся через тихие туманы и снова выпрыгнул, прежде чем Скай допил свой кофе.

– Прямо по курсу, – сообщил Билл.

Спасатели пролетели 104 миллиарда километров, навели телескоп на область поиска и теперь могли видеть место, где раньше находились «Квагмор» и еж. Билл развернул множество сферических антенн, служащих корабельными телескопами, и направил их на этот район.

Люди видели местность, какой та была четыре дня назад. Будь телескоп помощнее, можно было бы разглядеть, как «Кикимор» приближается к ежу, и могли бы разглядеть, как Терри Драфтс и Джейн Коллинз выходят из корабля и спускаются на шипы.

Эмма установила время «Квагмора»: поздний вечер двадцать третьего, ровно за двадцать пять минут до обрыва связи.

На «Хеффернане» было за полночь. Скай чувствовал себя изнуренным, усталым, все тело затекло, но спать не хотелось. Пока они ждали, он отослал на «Серенити» предварительный отчет: «Никаких следов „Квагмора“. Продолжаем поиски».

Спасатели обсудили происшествие. Странно, что корабль просто исчез. А может, они улетели? Или их кто-то похитил? Это звучало дико, но не более дико, чем то, что звездолет пропал из виду. Скай посмеялся над своей идеей, но спросил Билла, не замечает ли тот в исследуемой зоне необычных движущихся объектов.

– Ответ отрицательный, – сказал Билл.

Насмотрелись ужастиков.

Эмма мягко сжала руку мужа.

– Приближается.

Скай посмотрел на часы. Оставалась примерно минута.

На таком расстоянии облако, конечно, было невидимо. (Скай не мог не связывать происшествие с облаком. Знал, что так или иначе оно к нему причастно.) Сейчас люди были от него далеко. Расстояние между их настоящим местоположением и местом происшествия равнялось семи диаметрам Солнечной системы.

– Не могу представить, что можно разглядеть из такой дали, – произнес Скай.

– Мы ничего не увидим. Но есть шанс...

– Фотоны, – сообщил Билл. – Небольшой всплеск, но произошел именно в тот момент.

– И что нам это дает? – спросил Скай.

– Взрыв, – проговорила Эм. – Большой взрыв.

– Достаточно большой, чтобы уничтожить корабль? И скалу?

– Если отсюда видны его следы... Да, пожалуй.

Из библиотечного архива

...Немного осталось среди нас тех, кто помнит времена, когда мы смотрели на звезды и задавались вопросом, одиноки ли мы. Почти полвека назад у нас появился сверхсветовой транспорт, и пусть мы до сих пор не встретили никого, с кем могли бы вести диалог, мы все же знаем, что они где-то есть или были.

Более сотни людей отдали жизнь во имя этой идеи. Нам известно также, что за последний год около двух процентов мировых финансовых ресурсов ушло на исследование космоса.

Два процента.

Звучит не бог весть как внушительно. Но на эти деньги можно было бы кормить 90 миллионов людей в течение года. Или дать жилье 120 миллионам. Покрыть все медицинские расходы Северо-Американского Союза за шестнадцать месяцев. Оплатить годовое обучение в школе всех детей планеты.

Что же мы получили от наших инвестиций?

К сожалению, нам нечего занести в бухгалтерские книги. Правда, мы улучшили инженерные методы и создали более легкие и прочные материалы. Мы можем создать больше пищевых полуфабрикатов, чем когда-либо раньше. Электроника стала более совершенной. У нас появились светоотклонители, которые оказались полезными при предупреждении преступлений, но пригодились и самим преступникам. Наша одежда стала лучше. Наши двигатели сберегают больше топлива. Мы научились экономно использовать энергию. Но, конечно, всего этого можно было бы достичь ценой значительно меньших затрат, путем прямых инвестиций.

Так зачем же тогда мы продолжаем поиски?

Легче всего думать, что нас толкает древний инстинкт, как сказал Теннисон, плыть за грань заката.

Мы притворяемся, что заинтересованы в измерении температур далеких солнц, скорости ветров Альтаира, наблюдении за рождением звезд. Мы и впрямь делаем это.

Но в конечном счете нами движет потребность найти кого-нибудь, с кем мы могли бы вступить в диалог. Доказать, что мы не одни. Мы уже узнали, что до нас были другие. Но они, кажется, куда-то ушли. Или канули в забвение. Долгие поиски продолжаются. И если наконец они увенчаются успехом, если мы действительно кого-нибудь найдем, подозреваю, что на нас взглянет собственное лицо. Вероятно, столь же напуганное этим, как наше.

Конан Магрудер. «Время и Поток». 2228 год.

6

Университет Чикаго. Четверг, 6 марта

Прошло почти четыре года, но Дэвид Коллингдэйл не забыл и не простил Омегам нападения на Лунный Свет. Чудовищная бессмысленность этого по сей день изводила его, иногда наваливаясь посреди ночи.

Будь разрушения вызваны войной, или мятежом, или любой самой нелепой причиной, он мог бы смириться. Иногда он стоял перед аудиторией, и кто-нибудь из студентов спрашивал об этом случае, и он пытался объяснить, как это было и что он чувствовал. Но Дэвид все еще переживал, и порой его голос срывался, и он погружался в скорбное молчание.

Коллингдэйл не принадлежал к тем, кто считал Омеги природным явлением. Их кто-то создал и запустил. Если бы Дэйв добрался до этого кого-то, он бы с радостью убил его без малейшего сожаления.

Кампус Чикагского университета был укрыт снегом. Дорожки и посадочные площадки расчищены; все остальное засыпано. Дэвид сидел за своим столом, перед ним лежали записи его лекций, кабинет был наполнен неуместными звуками «Весны» из «Времен года» Вивальди. Он провел ночь здесь не потому, что знал о приближающейся буре, хотя ему о ней и сообщили, но просто потому, что ему нравилось иногда находиться в спартанской обстановке своего кабинета. Это восстанавливало разумность и целесообразность мира.

Лекции только начались. У Коллингдэйла назначена на девять тридцать встреча с одним из аспирантов и как раз оставалось довольно времени, чтобы привести себя в порядок – принять душ, переодеться – и спуститься в столовую факультета, наскоро позавтракать.

Здешняя жизнь ему нравилась. Он время от времени вел семинары, был научным консультантом двух докторских диссертаций, писал статьи для ряда журналов, работал над мемуарами и вообще с удовольствием притворялся важной университетской шишкой. У него начала складываться репутация чудака. Недавно он обнаружил, что некоторые из его коллег думают, что он слегка не в себе. Они думали, что события на Лунном Свете повредили его рассудок. Возможно, это соответствовало истине, хотя он считал, что выражение «еще сильнее повредили» лучше бы подошло. Казалось, со временем он все сильнее переживает по этому поводу. Дэвид, если бы захотел, и в самом деле мог расплакаться, просто вспомнив Лунный Свет.

Его несколько угнетало то обстоятельство, что он плохо влияет на своих студентов. Поэтому год назад он хотел уволиться посреди семестра, но ректор, понимающий преимущества присутствия на факультете такого лица, пригласил его в местный бар и говорил с ним всю ночь. В итоге Коллингдэйл остался.

Ректор, по совместительству старый друг, порекомендовал ему обратиться к психиатру, но Коллингдэйл не был готов признать, что у него есть проблема. В сущности, он привязался к своей навязчивой идее. Он не хотел с ней расставаться.

Дела его наладились однажды после Рождества, когда в его жизнь вошла Мэри Кланк. Высокая, худая, безупречная, она выслушивала все шутки по поводу ее фамилии[2]2
  Clank (англ.) – лязг, звон.


[Закрыть] и смеялась над ними. «Променять Кланк на Коллингдэйл? – спросила она в тот вечер, когда он сделал ей предложение. – Ты, наверное, думаешь, у меня вкуса нет?»

Он любил ее так же страстно, как ненавидел облака.

Мэри отказывалась погружаться в его настроение. Когда Дэвид хотел пойти в театр, она настаивала на прогулке по парку, когда он предлагал посвятить вечер концерту, она хотела сгонять до Лоун Вулф.

Постепенно Мэри превратилась в двигатель, управляющий его жизнью. А те редкие дни, когда Дэвид не видел ее, превращались в пустое времяпрепровождение, которое хотелось поскорее оставить в прошлом.

Дэвид всегда считал, что романтическая страсть годится только для подростков, женщин или болванов. Он мог понять секс. Но «вместе и навсегда»? Песенка для детей. Страсть к Мэри Кланк вспыхнула в нем с первого же взгляда – на каком-то университетском сборище, – и Дэвиду уже не суждено было избавиться от нее. К его радости, Мэри ответила ему взаимностью, и Коллингдэйл чувствовал себя счастливым и довольным как никогда.

Но его врожденный пессимизм таился где-то в глубине и предупреждал, что Мэри не останется надолго. Что настанет день, когда он будет бродить по Лоун Вулф один или под руку с другой женщиной.

Наслаждайся ей, пока можешь, Дэйв. Все хорошее преходяще.

Да, наверное, так. Но Мэри сказала «да». Они не назначили дату, хотя она намекнула, что лучше всего подошел бы конец весны. Июньская невеста и все такое.

Дэвид протиснулся в душ. У него было отдельное жилье, тесноватое, но ему хватало. Коллингдэйлу нравилось думать, что по статусу ему полагается больше, что он доказывает университету свою скромность, довольствуясь (на самом деле по его просьбе) гораздо меньшими благами, чем мог бы ожидать человек его положения. Многие люди считали скромность верным признаком величия. А значит, это была благоразумная тактика.

После душа Дэвид разложил на кровати свежую одежду. Аудиосистема играла что-то из Гайдна. Стереовизор тоже работал, звук был выключен, два человека вели серьезную беседу, и, надевая рубашку, Коллингдэйл сообразил, что один из них – Зигмунд Хальворсен, которого обычно приглашали, когда в новостях сообщалось о важном научном событии. Он включил громкость.

– ...бесспорно, – говорил Хальворсен в своей обычной лекторской манере, – группа городов прямо по его курсу.

Это был здоровяк-пустозвон с физического факультета в Лойоле. Сплошные борода, живот и чувство собственного превосходства.

Диктор печально кивал.

– Доктор Хальворсен, – сказал он. – Это живая цивилизация. Подвергается ли она риску?

– О да. Конечно. Эта штука уже взяла их след. Наш опыт наблюдения за Омегами невелик, но если наши исследования верны, то у этих существ, кем бы они ни были, осталось не так уж много времени.

– Когда облако доберется туда?

– По-моему, речь шла о декабре. За пару недель до Рождества, – в его интонации сквозила ирония.

Коллингдэйл не смотрел новости с прошлого вечера. Но тотчас понял, что случилось.

Мужчин сменило изображение облака. Оно висело посреди комнаты, безобразное, зловещее, тупое. Злое. Молчаливое. Голос Хальворсена гудел что-то о «силе природы». Из этих слов было ясно, как мало тот знает.

– Мы можем чем-нибудь им помочь? – поинтересовался ведущий.

– На данный момент сомневаюсь. Нам повезло, что это случилось не с нами.

Из угла рядом с дверью ванной, где он стоял, казалось, что Омега поглотила его диван-кровать.

– Марлен, – сказал он, вызывая ИИ.

– Доктор Коллингдэйл?

– Соедините меня с Академией. Научно-технический отдел. Их штаб-квартира в Арлингтоне. Только аудио. Я хочу поговорить с Присциллой Хатчинс.

Хрипловатый голос сообщил, что соединение установлено, и Дэвиду ответила молодая женщина:

– Чем могу помочь, доктор Коллингдэйл?

– Пожалуйста, руководителя миссиями.

– В данный момент она не может ответить. Вы хотели бы поговорить с кем-либо еще?

– Пожалуйста, сообщите ей, что я звонил. – Он сел на кровать и уставился на облако. Оно померкло, вместо него появилась россыпь огней. Ночные города.

– Вы можете прокомментировать это изображение? – спросил ведущий.

– Пока нет. Это, по-моему, первые снимки.

– А где это?

– Третья планета – прямо как наша – звезды, которая имеет только номер по каталогу.

– Это далеко?

– Чуть больше трех тысяч световых лет.

– Звучит впечатляюще.

– О да. Мы практически не летали на бóльшие расстояния. Я рискнул бы заявить, что единственная причина, по которой мы там оказались, – обнаружение кем-то движения облака.

Замигал сигнал вызова. Коллингдэйл ответил в гостиной.

– Дэйв. – На ковре возникла Хатч. Ее силуэт был обрамлен дверью кабинета и именной табличкой, врученной Дэвиду Гамбургским университетом. – Рада получить от тебя весточку. Как поживаешь?

– Хорошо, – отозвался он. – Платят прилично, работа мне нравится. – Черные волосы Хатч были короче, чем когда он видел ее в прошлый раз. Темные глаза светились умом, и она явно наслаждалась тем, что была важной персоной. – Я вижу, заварилась каша.

Она кивнула.

– Живая цивилизация, Дэйв. Впервые за все время. Мы заявили об этом сегодня утром.

– Давно вы знали?

– Мы узнали эту новость два дня назад, но придержали ее до настоящего момента.

– Ну. – Он не знал, как подойти к интересующей его теме. – Поздравляю. Небось, там у вас большой праздник.

– Не совсем.

Нет, конечно, нет. Облако приближается.

– Какого она типа? – спросил он, имея в виду тип цивилизации.

– Зеленая двойка.

Непромышленная. Земледельческая. Но с развитыми городами. Похоже на восточное Средиземноморье, может быть, четыре тысячи лет назад.

– Что ж – сказал он, – рад слышать. Знаю, не обойдется без сложностей, но это великолепное открытие. Кому принадлежит честь?

– Похоже, технику с «Бродсайда». И Джеку Марковеру с «Дженкинса».

Сюрприз! В прежние времена это был бы кто-нибудь из вышестоящих чинов.

– Облако привело вас туда?

– Да. – Она выглядела удрученной.

– По стереовидению говорили про декабрь.

– Да.

– Вы попытаетесь что-нибудь сделать для них? Для обитателей?

– Мы собираем команду.

– Отлично. Я так и думал. У вас припасено что-нибудь, что могло бы уничтожить облако?

– Нет.

Да-а. Это и поганит всю ситуацию.

– Чего же вы хотите? Какова цель экспедиции?

– Мы отвлечем его. Если сможем.

– Как?

– Проекции. Если это не сработает – воздушный змей. – Хатч позволила себе улыбнуться.

– Воздушный змей? – Он сам не смог удержаться от ухмылки.

– Да.

– Ладно. Не сомневаюсь, вы знаете, что делаете.

– Спроси меня через девять месяцев. – Хатч наклонила голову, и выражение ее лица изменилось. Стало менее казенным. – Дэйв, чем я могу тебе помочь?

Он дрожал. Лучшее, что он мог сделать, единственное, что мог, – это не ввязываться. Экспедиция в целом займет почти два года. И, вероятно, закончится провалом. К тому времени он мог бы уже счастливо жить в браке с Мэри.

– Когда они вылетают?

– Скоро. Как только мы всех соберем.

– У них будет не так уж много времени, когда они туда доберутся.

– По нашим расчетам, около десяти дней.

– Кто участвует?

– Мы все еще принимаем заявки.

Дэвид перебрал в памяти несколько имен, прикидывая, кто постарается попасть в команду, и не нашел никого более квалифицированного, чем он сам.

– Что будет, если приманка не сработает?

– У нас останется еще несколько идей.

Время принимать решение.

– Хатч, – сказал он.

Она ждала.

Два года коту под хвост. Прощай, Мэри Кланк.

– Да, Дэйв? – ободряющее спросила она.

– Я бы хотел полететь.

Она улыбнулась ему, как поступают люди, думая, что вы шутите.

– Я так поняла, ты тут обосновался довольно прочно.

– Вроде бы, Хатч. Ну так как, ты мне поможешь?

– Я добавлю твое имя в список кандидатов.

– Спасибо, я буду считать это личным одолжением.

Она на миг отвернулась и кивнула кому-то за кадром.

– Дэйв, я не могу обещать.

– Знаю. Что это за создания?

Хатч исчезла, и появилось другое изображение: неуклюжий кругленький гуманоид, похожий на персонаж карнавала в День благодарения. Мешковатые штаны, мягкая обувь, кричащая рубашка. Круглый гладкий череп. Никакой растительности, кроме бровей. Длинные тонкие уши.

Почти эльфийские. Их изящество спасало комичную в остальном физиономию.

– Шутишь, – проговорил он.

– Нет. Так они выглядят.

Он рассмеялся.

– Сколько их?

– Немного. Похоже, они все сосредоточились в группе городов вдоль побережья. – Ее снова что-то отвлекло. – Дэйв, – произнесла она, – мне пора. Приятно было поговорить с тобой. Я перезвоню через двадцать четыре часа. Сообщу, да или нет.

Дэвид обедал с Мэри, и она поняла: что-то случилось. Они сидели в факультетской комнате отдыха, у него оставалось всего двадцать минут до семинара, который он должен был вести, у Мэри – целый час. Он решил ничего не говорить, пока не узнает решения Академии. Но Мэри сидела здесь над тарелкой с жареным сыром, вглядывалась в Дэвида и ждала, когда он объяснит, что происходит.

И он объяснил, хотя и представил все так, будто Хатч позвонила ему сама и спросила, может ли он лететь.

– Они могли выбрать кого-нибудь другого, – заключил он. – Слишком многое поставлено на карту. Будет сложно сказать «нет».

Мэри посмотрела на него нежными голубыми глазами, и Дэвид подумал: «Не сошел ли я с ума?»

– Я понимаю, – промолвила она.

– У меня и правда нет выбора, Мэри. Слишком многое от этого зависит.

– Все хорошо. Поступай, как считаешь нужным. – Словно ножом по ребрам.

– Извини. По времени неудачно совпало, да?

– Говоришь, тебя не будет два года?

– Если меня выберут, скорее полтора. – Он попробовал улыбнуться, но это не подействовало. – Если это случится, я мог бы, вероятно, выбить место для тебя. Если захочешь полететь.

Она откусила от сэндвича. Посмотрела на него. Дэвид видел, как она борется с собой. Видел, как твердеет ее взгляд.

– Дэйв, я хотела бы полететь, но не могу взять и выбросить два года.

– Полет не займет столько времени.

– Почти столько. И разрушит мою карьеру. – Мэри преподавала на юридическом факультете. Мелькнула слеза. Но она прокашлялась. – Нет, я просто не могу.

Что-то в ее голосе, в выражении лица говорило: «Я буду твоей, если хочешь. Но не воображай, что я стану бегать за тобой».

В этот миг, напоенный ароматами свежезаваренного кофе и корицы, Дэвид надеялся, что Хатч обойдет его, выберет кого-нибудь другого. Но он понимал, что вбил клин в свои отношения с Мэри и, что бы ни случилось, эти отношения никогда уже не будут прежними.

Хатч позвонила в тот же вечер.

– Ты все еще хочешь лететь?

– Когда отправляемся?

– Через неделю, считая с завтрашнего дня.

– Я буду готов.

– Прилагаю папку. Там вся информация по миссии. Кто участвует. Что мы планируем предпринять. Если возникнут идеи, перезвони.

– Обязательно.

– Добро пожаловать на борт, Дэвид.

– Спасибо. И еще, Хатч...

– Да?

– Спасибо, что выбрала меня.

Коллингдэйл отключился и посмотрел на озеро. Он жил на Северном Берегу. Приятное местечко. Жаль покидать его. Но он уже позаботился о сдаче жилья в аренду.