Текст книги "Голливудские мужья"

«Нет». Она отчаянно тянула полотенце, пытаясь выдернуть его из-под отцовской ноги.

Сделав два неверных шага, он шатнулся в ее сторону, изо рта несло пивным перегаром, глаза налились кровью. «А не врешь, малая?»

«Нет, папа, не вру», – прошептала она, готовая умереть со стыда, ей хотелось как можно скорее убежать и спрятаться в постели.

Долгую минуту он сверлил ее тяжелым взглядом. Потом притронулся к себе и громко хрюкнул.

Сердце ее заколотилось, посылая сигнал тревоги. У нее перехватило дыхание. Инстинкт подсказывал ей: она в ловушке.

Он закопошился в ширинке и вытащил свое хозяйство наружу, и вот оно уже торчало из штанов разъяренным красным дулом. «Видишь?» – проурчал он.

Ее словно парализовало.

«Видишь? – повторил он, такой же красный, как его оружие. – Вот чего ты должна опасаться. – Он погладил свой восставший член. – Каждый парень, какого ты встретишь, будет думать только об одном – как всадить в тебя эту штуку».

Он потянулся к ней, и она стала кричать. – «Не надо! Не надо! Не надо!» – Она даже не узнала звуков собственного голоса высоких, визжащих.

Но услышать ее было некому. Спасти ее было некому.

И начался кошмар.

3

Силвер Андерсон исполнилось сорок семь лет, и ее первая мысль при пробуждении была о том, что она стала на год старше. Целых десять минут она лежала в постели, размышляя над этим фактом, потом неохотно поднялась, предварительно позвонив слуге и сказав ему, что ровно через пятьдесят минут на столе должны быть булочки с изюмом, стакан свежего апельсинового сока и чай с лимоном. Пятьдесят минут – именно столько времени требовалось Силвер для того, чтобы подготовиться ко встрече с миром. За этот короткий промежуток времени она успевала совершить чудо.

Женщина, поднявшаяся с роскошного королевского ложа, выглядела вполне заурядно.

Женщина, вышедшая из спальни через пятьдесят минут, была суперзвездой телевидения.

Силвер Андерсон была готова к фотосъемкам для журнала «Вог» – для ударного материала, разумеется. Только ударный материал – таков был ее уровень. Свой косметический ритуал она совершила полностью. Солидный слой грима, броские глаза (она до сих пор носила накладные ресницы, они придавали ей властный, хотя и слегка старомодный облик). Губы излучали алый блеск, щеки были нарумянены. В ушах – массивные золотые сережки, на голове – белый шелковый тюрбан, в руках – светло-бежевая сумочка, беспорядочно обсыпанная бриллиантовой крошкой. Было лишь десять утра, но Силвер знала, что всегда выглядеть звездой – это ее долг перед поклонниками. При росте пять футов и три дюйма она сохранила фигуру девочки. Приходилось сидеть на диете, делать упражнения, и хотя выкроить время для спорта было трудно, результат стоил того. Сзади – тугая попка, дерзкая и самоуверенная походка – ее вполне можно было принять за двадцатилетнюю.

Спорхнув вниз, она не удостоила вниманием своего русского управляющего Владимира, который был педиком, и ее отношение не интересовало его ни в малейшей степени – лишь бы не уволила. Два раза в неделю его приглашали на ужин, чтобы он поделился подробностями личной жизни Силвер Андерсон. Для своих друзей звездой был он – как-никак живет в тени такой знаменитой хозяйки! О подвигах Силвер всегда трубили первые страницы газет. То проблемы с мужчинами (два бывших мужа, с десяток кавалеров), то с алкоголем (спасибо жене президента Бетти Форд, теперь это узаконили), то стычки с режиссерами, писателями, продюсерами – кто подвернется под руку. Силвер всегда с гордостью говорила: «Я профессионалка. И не позволю, чтобы мной помыкали какие-то бездарные дилетанты, которые хотят погреться в лучах моей славы. Пусть точно знают, с кем имеют дело».

Звездой Силвер Андерсон стала в двенадцать лет. Она пела и танцевала в школьном спектакле, и на нее обратил внимание отец одного из одноклассников, агент, чьей работой был поиск талантов; он рекомендовал ее режиссеру по подбору актеров для съемок нового крупного мюзикла. Она успешно прошла пробы, получила роль и стала минизвездой, заливалась соловьем еще в нескольких популярных картинах. Голос у нее действительно был замечательный, мощный и поразительно чистый. Впрочем, ничего странного в этом не было: ее мать Бланш (в прошлом сама певица, но карьеры не сделавшая) водила дочь на уроки пения уже с пяти лет. Бланш часто ей говорила: «Мне пробиться не удалось. Но ты, моя милая, возьмешь талант, который по наследству перешел к тебе от меня, и станешь величайшей звездой в мире». Бланш настояла и на том, чтобы девочка посещала уроки танцев и актерского мастерства. В результате детство Силвер было отравлено – занятия и занятия, чтобы в один прекрасный день стать звездой, в этом ее матушка не сомневалась. Когда ей было шестнадцать лет, спрос на музыкальные комедии в Голливуде резко упал, и ее агент предложил ей перебраться в Нью-Йорк и заняться театром.

«Никакого Нью-Йорка», – решительно возражал Джордж, ее отец, профессор колледжа, время от времени изобретавший, как выражалась ее мать, какие-то «бесполезные штучки». Они жили в большом доме с хаотичной планировкой, купленном на заработки Силвер, и пускать корни в другом месте у отца не было ни малейшего желания.

«Папочка, я должна ехать! – со слезами в голосе протестовала Силвер – по наущению матери. – Под угрозой вся моя карьера!» – Даже в шестнадцать лет она была склонна к легкому пережиму.

Бланш согласилась с дочерью. «Мы не можем разрушить ей жизнь, Джордж. Мы должны помочь ей воспарить!»

Джордж с тоской смотрел на свою властную жену с волосами морковного цвета и неосуществленными мечтами. Он знал ее не остановить, и было решено, что она вместе с Силвер поедет на полгода в Нью-Йорк, а он останется дома с их девятилетним на семь лет моложе своей знаменитой сестры сыном Джеком.

Силвер и Бланш пришли от Нью-Йорка в восторг, и он ответил им взаимностью. Силвер появилась в новом шоу «Божественная крошка», которое имело феноменальный успех и не сходило со сцены пять лет. За эти годы она вступила в первый брак (высокий брюнет на поверку оказался размазней), развелась (он потребовал с нее алименты), помогла матери развестись с Джорджем и присутствовала на бракосочетании Бланш с двадцатишестилетним рабочим сцены (матери в то время было тридцать восемь); ни у одной из них не возникало и мысли о том, чтобы вернуться в Лос-Анджелес, в Вэлли. Нью-Йорк полностью их устраивал.

«Джорджу и Джеку без нас только лучше, – рассуждала Бланш. – Ты была рождена для того, чтобы стать звездой. А я чтобы жить в Нью-Йорке и наслаждаться жизнью».

Что она и делала, благодаря успехам дочери и наличию молодого мужа.

За «Божественной крошкой» последовало еще одно убойное шоу, гигантскими тиражами разошелся ее альбом, а всякое выступление Силвер в кабаре сопровождалось бешеными аншлагами.

Домой она попала только через десять лет. Собственно, не домой в прямом смысле слова. Она сняла бунгало в отеле «Беверли-Хиллс» с ее тогдашним любовником, шведским жеребцом. В промежутке между интервью и прочими легкомысленными занятиями она наконец-то выбрала время позвонить отцу. «Приезжай завтра с Джеком в «Беверли-Хиллс», я приглашаю вас на ленч», – провозгласила она не без помпы, утаив, однако, что «Ньюсуик» готовит о ней большую статью, и им нужны фотографии в кругу семьи.

Джордж неожиданно уперся – он вычеркнул Силвер из жизни много лет назад. Да, она его дочь, но это не меняет того факта, что она блюдет только собственные интересы. В том, что распался его брак, он винил ее и никогда ей этого не простит.

Джек как раз вернулся домой после учебы в колледже. Это был девятнадцатилетний красивый и толковый малый, и, конечно, ему было любопытно повидаться с сестрой, которую он едва помнил. «Я поеду, папа», – с энтузиазмом заявил он.

Джордж не стал его удерживать, хотя в принципе был против их встречи. Оставалось лишь надеяться, что Силвер не отнимет у него еще и Джека.

На встречу со своей знаменитой сестрой Джек отправился в приподнятом настроении. Он вернулся через два часа с наморщенным лбом и критикой на устах. – «Она вся какая-то надуманная, охренеть можно! – воскликнул он. – Строит из себя английскую королеву».

У Джорджа отлегло от сердца, но он не подал вида. «Не ругайся, – отчитал он сына. – Вас так учат выражаться в колледже?»

«Папа! Мне все-таки уже девятнадцать».

«Тогда пора бы знать, что брань отнюдь не делает тебе чести, как мужчине».

«Ладно. Ладно. Извини», – быстро свернул разговор Джек, подумав, что в следующий приезд домой из колледжа в Колорадо он поддержит предложение своего друга Хауэрда Соломена вместе снять квартиру в Голливуде. Хауэрд давно подбивал его на этот «гениальный шаг». Джек всегда отказывался. Но в следующий раз он скажет «да».

О своем младшем брате Силвер подумала: парень видный, но балбес. Семейные черты он, несомненно, унаследовал, но весь отведенный на семью талант достался ей – тут вопросов не было. Ей вполне хватило одной встречи. Она не стала утруждать себя звонками, и они встретились лицом к лицу только через четыре года, в Нью-Йорке, на похоронах Бланш, внезапно умершей от рака.

Джек ехал на похороны со смешанными чувствами. Когда мать развелась с отцом, она развелась с ним тоже. Он прекрасно помнил, как отец однажды усадил его и с мрачным видом сообщил тяжелую весть: «Твоя мама домой не вернется, – сказал он. – Так будет лучше».

Будучи еще ребенком, Джек много месяцев плакал по ночам, пытаясь понять, почему мама от него так безжалостно отказалась, что же такого он совершил. В годы отрочества он не раз собирался связаться с ней, задать ей этот вопрос: почему? Но возможность такого визита всякий раз приводила его в трепет, и он его то и дело откладывал, а потом оказалось слишком поздно – она умерла, и он знал, что по крайней мере должен быть у нее на похоронах.

Силвер с блеском разыграла роль королевы в трауре. Она явилась в чернобурке и маленькой шляпке с вуалью. Она стояла, прильнув к мужу Бланш, подведенные сверх меры глаза переполняло сострадание, а фотографы сновали вокруг могилы и щелкали затворами.

Своего единственного брата Силвер не узнала. Он прикоснулся к ее руке, чтобы пробудить ее память. «Спасибо за участие», – дежурно пробормотала она и перешла к следующему поклоннику.

Он уловил запах спиртного, попытался ее понять. Три месяца спустя в Лас-Вегасе она вышла замуж за своего отчима – поклявшись, что на сей раз «навсегда». Но через десять месяцев последовал нелицеприятный развод, о чем не преминули раструбить газеты.

Тем не менее, волна дурной славы всегда выносила Силвер наверх. Через год она родила дочь, отказалась назвать имя отца и на два года перебралась в Бразилию с каким-то богачом (ходили слухи, что это бывший нацистский преступник, сделавший себе пластическую операцию). В тридцать четыре года она вернулась на Бродвей и блистала в двух грандиозных мюзиклах, сначала в одном, потом в другом, и это продолжалось пять лет.

Джек тем временем начал строить собственную жизнь. Закончив колледж, он поселился в Голливуде, снял квартиру вместе со своим другом Хауэрдом Соломеном. Хауэрд мечтал стать агентом, главным образом потому, что считал: «тогда все бабы будут мои». Он устроился в крупное агентство по поиску талантов, поначалу ему пришлось работать с почтой.

Джек не знал толком, чем хочет заняться. Все говорили, что с его внешними данными надо идти в актеры – но от этой мысли он содрогался. Его интересовало писательство. Газеты. Манил мир журналистики. Он начал писать для небольшого журнала рецензии на фильмы и пластинки, а чтобы было чем платить за квартиру – свою половину, – подрядился водить экскурсии по телестудии. Через полгода он пошел на повышение: ему предложили готовить материал для местного разговорного телешоу.

«У тебя есть подход к людям», – заверила его новая начальница, дама, способная оценить талант с первого взгляда.

«Спасибо», – поблагодарил он, ловко «не поняв» намек провести ночь экстаза в ее квартирке в Уэствуде.

Но дальше он себя не сдерживал и спал практически со всеми хорошенькими женщинами, которые появлялись у них в шоу, постигая тем временем науку и искусство телевидения.

Однажды молодой киноактер, один из гостей их передачи, за сценой схватил Джека за грудки. «Слушай, приятель, ты трахаешь мою подружку», – сообщил он безо всякого удовольствия.

«Я?»

«Клянусь твоей задницей».

Джек не мог сразу вычислить, о ком именно шла речь, поэтому, не называя имен, ограничился туманным «извини, старик».

«Как же, «извини», – бушевал актер. – То-то она меня дальше первой базы не пускает. Как хоть она в койке, ничего?»

Разговор был продолжен в ближайшем баре, и Мэннон Кейбл – открытие сезона, тем не менее сидевший на мели, – подселился к Джеку и Хауэрду. Они назвали себя «Три покорителя», имея в виду скорее не насыщенную половую жизнь, а путь наверх. Между тем Хауэрд был половым гигантом, Мэннон со своей внешностью и юмором мог заманить в постель любую, Джек был просто неотразим.

Джек никогда не хвастался своей знаменитой сестрой. Хауэрд о ней знал, но помалкивал. Когда об этом услышал Мэннон, он едва не лишился дара речи. «Но почему это надо скрывать?» – не мог понять он.

Джек пожал плечами. «Я ведь едва ее знаю. Зачем трезвонить об этом на весь мир?»

К счастью, в начале своей карьеры Силвер взяла девичью фамилию матери – Андерсон. Джек предпочел отцовскую, более броскую, – Питон.

Карьеры «Трех покорителей» пошли в гору.

В двадцать шесть лет Хауэрд стал полновесным агентом, а в двадцать восемь уже вышел на уровень. По пути он женился, приобрел закладную на роскошный и соответственно дорогой дом в Лорел-Каньоне, обзавелся своим первым «Мерседесом» и начал закатывать приемы.

Мэннону дорога к звездам открылась благодаря популярному женскому журналу, в котором его фото поместили на центральный разворот. Он переплюнул самого Берта Рейнольдса, снялся в главной роли в нескольких забойных фильмах подряд, купил достойный дом на побережье и кремовый «Роллс-Ройс» и не давал ослабнуть текшему в его сторону потоку головокружительных красоток.

Джек перебрался в Аризону и стал работать на местном телевидении, в отделе новостей. Через два года он был там ведущим всего, что эта студия могла предложить. Его пригласили вести передачи в Чикаго, потом в Хьюстон. Он пробовал себя на всех направлениях от серьезных новостей до легких развлекательных пустячков, вел программы о политике, фестивалях, убийствах, кино, развращении малолетних. Любая область, любая программа телевидения была ему хоть как-то, но известна. В Хьюстоне ему дали собственное шоу, «В ритме Питона». Популярность его затмила всех и вся в округе. Его почта никуда не умещалась. К тому времени, как он взошел на ньюйоркском небосклоне – его пригласили вести ночное телешоу по крупному телеканалу, – Силвер стала собираться в Голливуд, играть главную роль в киноверсии одного из ее бродвейских ударных мюзиклов. Иногда его занимал вопрос: захочет ли она связаться с ним и поздравить с успехом? Все-таки, как ни крути, они брат и сестра почему бы не забыть о прошлом и начать сначала?

Но она так ему и не позвонила.

Фильм, в котором Силвер сыграла главную роль, провалился и не просто, а с треском. Сказать, что разорвалась бомба – значит, не сказать ничего. Это был мегатонный взрыв, ядерная катастрофа, которая смела всех, кто оказался в радиусе действия. Силвер, униженная, сбежала в Европу. Все шишки посыпались на нее. Господи, да за что? Она не сомневалась: лучшее, что было в этом фильме, – это она.

Последовал период «нервного переутомления», как она изысканно потом его называла. В действительности это был опасный флирт со спиртным и наркотиками, едва не стоивший ей жизни, не говоря уже о звездной карьере.

Тут-то она и возникла в жизни Джека. Вернее, не она лично – из Лондона ему позвонила десятилетняя девочка по имени Хевен. «Вы мой дядя? – спросила она. – Можно я к вам приеду? Мама заболела. Ее увезли».

Джек отменил все назначенные на следующую неделю интервью, купил билет на «Конкорд» и полетел в Лондон. Он нашел Хевен в Челси, где она жила под присмотром какого-то трансвестита. Оказалось, что Силвер упрятали в психиатрическую лечебницу.

«Бедняжка пыталась лишить себя жизни, – прошелестел трансвестит. – Представляю, каково на душе, когда красота уходит, а вместе с ней и талант. Я поступил по своему разумению. Кстати, она задолжала мне две тысячи фунтов. Лучше наличными, если можно».

Джек позаботился обо всем. Оплатил все счета, договорился о том, чтобы Силвер перевели в частный пансионат, нанял сестер для круглосуточного ухода, пригласил лучших психиатров.

Он нанес сестре визит, и она смотрела на него ничего не выражающим взглядом. Без грима она была собственной тенью, бледной, как привидение, но в глазах ее горел огонь. «Как Джордж?» – спросила она. В сорок лет она наконец-то вспомнила об отце – об отце, которого бросила, когда ей было всего шестнадцать.

«Ничего, тянет, – ответил Джек. – Я заберу Хевен, и она будет жить у него. Если ты не возражаешь».

«Чего же тут возражать, – промолвила она едва слышно, теребя прядь волос тонкими, словно вощеными пальцами. – Мне-то все равно конец, – сказала она безучастно. – Все прошлое – коту под хвост. В Голливуде никогда не умели за дерьмом разглядеть истинный талант. Сисястые двадцатилетки – вот все, что им нужно. Мне уже не вернуться».

Джеку было неуютно с этой изнуренной и поблекшей женщиной, говорившей с такой горечью. Это была не та Силвер Андерсон, за которой он следил все эти годы. В каком-то смысле он испытал облегчение: он больше не живет в ее тени. Даже если об этой тени знал только он сам.

«Ну, что ты, – попытался он ее утешить, – ты и сейчас очаровательная женщина. И всегда будешь крупной звездой».

«Спасибо! – в голосе ее зазвучал сарказм. – Слова поддержки от братишки Джека. Господи. Ты еще в пеленках барахтался, когда я уже была звездой. Так что побереги свое красноречие».

По поводу его карьеры она не сказала ни слова. А между тем он – Джек Питон. У него свои часовые программы. Свое шоу на крупнейшем телеканале.

Уладив все финансовые и прочие проблемы, он улетел вместе с Хевен назад в Калифорнию. «Поживешь пока в доме дедушки, – объяснил он девочке. – А когда мама поправится, она тебя заберет».

«Она меня не заберет», – возразила умная не по годам Хевен, маленькая, с заостренным личиком и огромными янтарными глазами.

«Заберет», – не согласился он.

«Поспорим?» – предложила Хевен.

«Давай. Проиграть не боишься?»

Хевен выиграла спор. Силвер вскоре оправилась, осталась в Лондоне и за дочерью так и не приехала.

Джек воспринял это с чувством отвращения. Он переговорил с воротилами на своем канале и попросил их перевести его шоу в Лос-Анджелес. К его удовольствию, они сразу согласились. Наконец-то рядом с Хевен помимо дедушки будет еще одна близкая душа.

Силвер вынырнула на поверхность на английской сцене, в новой постановке «Старина Джои», пресса была восторженная, и к ней вернулась прежняя слава. Но только в Англии. Она была счастлива, что снова оказалась в лучах прожекторов, этот свет был для нее настоящим бальзамом. Но английских прожекторов ей было недостаточно. Что такое Англия? Мелкий пруд. Нет, ей требовалась Америка. С этой мыслью она наняла в Голливуде нового агента, Куинна Лэттимора, и стала активно подталкивать его в спину – ищи, ищи!

Куинн не считал, что им удастся разжечь костер на всю Америку. Силвер Андерсон? Ну и что? Она слишком долго была на виду, наступила на слишком много мозолей – чем она сможет покорить публику? Он предлагал ее имя нескольким продюсерам и режиссерам и всякий раз слышал что-то типа «слишком стара» или «эта бабенка здорово закладывает». И вдруг откуда ни возьмись поступило предложение сняться в дневной мыльной опере «Палм-Спрингс». В другое время Куинн такое предложение отклонил бы не задумываясь. Да, Силвер хотела вернуться, но едва ли с помощью дневного сериала, где ей предстояло играть стареющую певичку, исполняющую сентиментальные песни о несчастной любви. Но это предложение исходило от крупной компании «Сити телевижн» и выглядело очень соблазнительным. Куинн позвонил в Лондон и сказал: «По-моему, это хороший шанс показаться, тебя увидят нужные люди».

«Мыльная опера? – вознегодовала она. – Ни за что!»

«Тебя приглашают на полтора месяца, появишься в нескольких сериях – и все, – перебил ее Куинн. – Высшая ставка, неограниченные расходы на гардероб – вся одежда, кстати, остается тебе, – ты имеешь право вносить изменения в сценарий… мы еще найдем, что с них сорвать. Потому что они очень тебя хотят».

«Еще бы! – фыркнула она. – Мыльная опера, это же надо!»

«Не торопись с ответом», – посоветовал он.

«Это еще почему?» – опять взорвалась она.

«Да потому что других аттракционов в парке нет».

Силвер согласилась сниматься в «Палм-Спрингс». Своей игрой она потрясла всех. Популярность сериала взлетела до небес. Продюсеры предложили ей астрономическую ставку, лишь бы она осталась. И Силвер Андерсон стала популярнейшей актрисой дневного телевидения.

Ее новое царствование длилось уже три года. Она достигла пика своей карьеры и в полной мере наслаждалась успехом.

У парадной двери особняка Силвер в Бель-Эйр ее ждал черный длинный лимузин. Внутри сидели Нора Карвелл, ее помощница по рекламе и связям с общественностью, пятидесятидевятилетняя лесбиянка с проницательным взглядом и скрипучим голосом (кто еще смог бы ужиться с Силвер?), и ее личный ассистент, высокий дергающийся парень, который проработал у нее всего две недели, но было уже ясно, что скоро она даст ему пинка под зад.

– Всем доброе утро. – Силвер одарила всех лучезарной улыбкой.

Те вздохнули про себя с облегчением. Слава Богу, никакая муха ее с утра не укусила!