Текст книги "Шансы. Том 2"

ДЖИНО. 1966

Власть. Это всегда важно. Очень. Когда она есть у тебя, ее вечно не хватает. Постоянно недостает какой-то мелочи. Где-то обязательно торчит вершина, которую еще только нужно покорить…

Джино часто задумывался: что заставляет его работать с таким напряжением? Бегать то туда, то сюда, отдавать распоряжения людям, перекладывать их из кармана в карман, оказывать и принимать услуги…

– В твоем распоряжении вполне законная власть и изрядная пробивная сила, – уже в который раз повторял своему другу Коста. – Почему бы тебе не удовлетвориться тем, что у тебя уже есть, – этого не так мало?

Он держал в руке документы на право владения «Миражем», приносившим изрядный доход. Но ведь он оставался юристом с соответствующим складом ума. Всегда придерживаться наиболее легкого пути. Заплатить пятидесятидолларовый штраф и сохранить свои руки чистыми. Бедный старина Коста. Вечно спорящий. Вечно предостерегающий. И все же достаточно везучий для того, чтобы стать миллионером.

Казино-отель па Багамах, открытое пару лет назад под названием «Принцесса Сант», тоже оказалось весьма прибыльным заведением. Помимо него были еще и игорные дома в Европе. И псе остальное.

Да, бизнес процветал. Банковские счета по всему миру. Деньги уплывали из страны, отмывались и возвращались домой абсолютно чистыми. Вкладывались в дело. Шли в различные фонды. В новые предприятия.

Джино наслаждался жизнью. Она приносила ему чувство удовлетворения. Кое-где возникали проблемы. Но ничего такого, что невозможно было бы уладить.

Проносившиеся над обществом бури не причиняли ему фактически никакого вреда. Комиссия Дьюи в тридцатых. Затем комитет Кефовера, занимавшийся расследованием организованной преступности в пятидесятых. Совсем недавнее – попытка Бобби Кеннеди, бывшего в начале шестидесятых министром юстиции, разобраться в хитросплетениях криминального бизнеса и, наконец, Валачи – ничтожество, вздумавшее поделиться с обществом своими воспоминаниями о том, кто, когда, где и что делал, – с именами, названиями городов, точными датами.

Джино предпочитал молчание и никогда лишний раз не раскрывал свой рот. У властей против него абсолютно ничего не было. Он без страха мог ходить по улицам. Ему везло, как говорил Алдо. Сейчас у Алдо не все в порядке со здоровьем, он фактически отошел от дел, помогая жене управляться с ресторанчиком.

У Джино была идея. Вернее, план. Даже не план, а мечта.

Ему хотелось построить самый большой, самый роскошный, самый лучший отель из всех, что когда-либо были в Лас-Вегасе.

После того как па свет появилось детище Парнишки – «Мираж», Вегас неузнаваемо преобразился. По сравнению с новыми отелями, такими, к примеру, как «Дворец Цезаря», «Мираж» походил на общественную уборную. Неплохую – со своими постоянными посетителями, – но всего лишь уборную. Джино требовалось чего-то большего. Он должен построить отель, который стал бы отличительным признаком города – его признаком. Таким, о котором бы говорили во всем мире.

Присмотрев место для будущего строительства, он начал обсуждать свою идею с архитекторами.

– На это уйдет целое состояние, – простонал Коста, когда Джино впервые поделился с ним задуманным. – А сколько предстоит головной боли! Господи, ведь цены па строительство растут с каждым днем, и вновь придется создавать синдикат, а кому захочется вкладывать деньги, чтобы годами ждать потом от них отдачи? Да еще налоговые службы, которые спят и видят, как ты свернешь себе где-нибудь шею.

Иногда Коста превращался в старую и больную женщину. Несмотря ни на что, Джино построит самый большой в мире отель. И назовет его «Маджириано» – соединив вместе два имени: Мария и Джино. Вот он-то и станет подходящим олицетворением их любви.

Вновь отправив Лаки в школу, Джино не имел больше причин оставаться в Нью-Йорке.

Коннектикут. Неплохой выбор. Рано или поздно Лаки успокоится. Школу ему порекомендовала Бетти, супруга Петера Ричмонда, костлявая женщина с избытком энтузиазма и очарования.

– В вей проучилась наша Лоретта до самого колледжа, она превозносила местные порядки до небес, – уверяла его Бетти, говоря о своей старшей дочери.

У Джино мелькнула ленивая мысль: каково должно быть делить постель с такой матроной, как Бетти Ричмонд? Сам он так и не смог себе этого представить. Раздеть ее – и она станет похожей на ободранного кролика. Ничего удивительного, что Петер предпочитал мягкое тело Марабеллы Блю.

В конце концов между обоими мужчинами завязалось нечто вроде дружбы. Своеобразной, конечно. Никак не проявлявшейся на людях. Но тем не менее Джино был в состоянии оказывать сенатору множество различных услуг. Больших. Маленьких. Но всегда в высшей степени конфиденциальных.

Ему это доставляло удовольствие. Всегда приятно заводить друзей среди тех, кто принадлежит к совсем иным слоям общества. К тому же Джино был уверен, что в один прекрасный день сенатор Петер Ричмонд станет весьма и весьма заметной фигурой.

Из Нью-Йорка он вылетел в Вашингтон, чтобы провести неделю в качестве гостя в загородном поместье Ричмондов. Такой чести сенатор удостоил его впервые. Естественно, Джино понимал, для чего его пригласили. Бетти планировала благотворительный вечер, она ожидала, что Джино предложит ей для этой цели свой «Мираж» – на одну ночь.

Джино понимал это, однако не намеревался сдаваться без боя. Если Бетти так этого хочется, ей придется попросить его. «Да, – ответит он. – Безусловно, дорогая, безусловно. Разве я мог бы вам в чем-то отказать?»

Все это – игра. Однако и в игре нужно соблюдать определенные правила. Когда-нибудь Бетти осознает это.

Звуки ударов ракетки по теннисному мячу. Пронзительные выкрики судьи, оглашающего счет. Отойдя в сторону, Джино наблюдал за партией.

Бетти играла со своим сыном Крейвеном, и, насколько Джино мог видеть, она совсем загоняла бедного мальчишку. Мало того, что ему дали такое имя, так нужно еще обязательно унижать его поражением на спортивной площадке.

Бетти взмахнула ракеткой, резко закрутив мяч. Крей-вен дернулся в сторону, пытаясь отразить удар, промахнулся и с беспомощным видом растянулся на земле.

– Гейм! – довольным голосом провозгласила Бетти и, не повернув головы к распростершемуся на площадке сыну, поспешила навстречу Джино. Поцелуй, еще один. Как будто курица клюнула в щеку.

Вообще-то она была красивой женщиной. Высокой, сильной, со сверкающими карими глазами и волосами, напоминавшими по цвету жженый сахар. На ней был белый теннисный костюм, эластичные туфли, волосы перехвачены лентами в два девчоночьих хвостика. В сорок один год ничто в ее внешности не напоминало о возрасте.

– Ну и как мы сегодня? – обратилась она к Джино с вопросом. – Готовы к игре?

– Готовы к выпивке, – усмехнулся Джино. Бетти шевельнула бровями.

– Всегда нужно уметь выкроить время для занятий спортом.

– Знаю. Ты говоришь мне об этом при каждой встрече.

– А ты каждый раз обещаешь мне взять в руки ракетку.

– Возьму, возьму.

Крепкими пальцами Бетти сжала его локоть. Джино поморщился. Эта баба и не догадывается о своей силище.

– Только один гейм, без беготни, – предложила она.

– Невозможно. Твое представление об игре без беготни слишком уж отличается от моего.

Мимо них вялой походкой плелся Крейвен. Парню исполнился двадцать один год, он был шести футов четырех дюймов ростом и при этом тощим, как ручка от лопаты. Довольно симпатичный, он, конечно же, не имел ни малейших шансов завоевать титул самого подвижного игрока в мире.

– Привет, Джино.

– Привет. Как дела?

– В целом неплохо. Мне тут предложили работу. Ничего особенного, но…

– Позже, Крей, – перебила его Бетти. – Собери мячи, пока до них не добрались собаки.

– Да, мама.

Бетти взяла Джино под руку.

– Я так рада, что ты смог прийти, – сказала она, увлекая Джино к дому. – Мне так давно уже нужно было обратиться к тебе с одной просьбой…

Да, миссис Ричмонд не привыкла терять времени даром. Из нее выйдет прекрасная Первая Леди. Энергичная. Спортивная. Прямая. Чего еще может желать Америка?

Ночью Джино без сна лежал в комнате для гостей и невидящим взором изучал потолок. Давала о себе знать не так давно приобретенная язва. Изысканная пища… На время лучше забыть о ней. Но кто бы удержался от свежих устриц с лимонным соком, сочной телятины и только что сорванной ежевики под острым соусом?

Бетти Ричмонд умела накормить своих гостей. Ужин удался на славу. За столом сидело всего двенадцать человек. Сами супруги, их сын Крейвен, еще три супружеских пары плюс две дамы, за которыми хозяева попросили его поухаживать. С чего это Ричмонды взяли, что он на выданье? Джино, имевший возможность выбора между голливудскими красавицами, нью-йоркскими манекенщицами и бойкими девушками из Лас-Вегаса?

Пятьдесят девять лет. Марии было бы сейчас тридцать семь. Он ежегодно отмечал ее день рождения непритязательным ужином в одиночестве, сидя у бассейна в своем нетхэмптонском поместье. Да, он сохранил их дом. Обнес его забором, по верху которого был пропущен электрический ток. Пусть сад станет таким же, каким был раньше, – диким и запущенным.

Марию похоронили в этом же саду – под деревом, возле которого они впервые любили друг друга. В доме все оставалось в том же виде, что и в день ее смерти. Появляться в поместье было запрещено абсолютно всем. Ездил туда только он. В ее день рождения. Каждый год. Ожидая этого момента с нетерпением. Могла ли любая другая женщина вытеснить из его сердца Марию или память о ней?

Раздавшийся стук в дверь удивил Джино. Он бросил взгляд на часы. Половина третьего ночи.

– Кто там?

Дверь приоткрылась. На пороге стояла Бетти Ричмонд, одетая в парчовый халат, волосы свободно ниспадали на плечи.

– Зашла проведать тебя, – негромко произнесла Бетти твердым голосом, настолько уверенным, что Джино с трудом услышал в нем некоторое колебание.

Рука его, крепко сжимавшая рукоятку предусмотрительно положенного под подушку пистолета, ослабила свою хватку.

– Мне тут очень удобно, спасибо, Бетти, – медленно проговорил он.

– Ну еще бы, – протянула она, закрывая за собою дверь и приближаясь к его постели. – А вот мне – нет.

Не дав ему ни мгновения на размышление, она сорвала со своих широких плеч тяжелую узорчатую ткань и встала перед его лицом совершенно обнаженная.

– Я хочу, чтобы вы, мистер Сантанджело – друг семьи, друг всего этого, будь он проклят, мира, – я хочу, чтобы вы взяли меня.

Джино как током ударило. «Да она шлюха!»

Очень тихо он сказал ей:

– Надень свой халат и возвращайся к Петеру.

– Почему? Я тебе неприятна?

Будь осторожнее. Оскорбленная женщина…

– Я этого не говорил. Но ситуация…

– Ситуация такова, что Петер отправился навестить свою подружку и, скорее всего, в эту самую минуту сует свой безобразный член ей в рот. У меня нет ни малейшего желания сидеть у постели и ждать его.

– А у меня – вмешиваться в ваши отношения. Бетти пожала плечами. Куда ни брось взгляд – всюду мускулы. Маленькие острые груди, широкие бедра, сильные ягодицы.

– Мне казалось, что ты находишь меня привлекательной… – проговорила она.

– Это так. – Он быстро перебил ее. Без всякого приглашения она забралась к нему в постель.

– Петеру я ничего не скажу, – хрипло сказала Бетти. – Обещаю.

Такой тяжелой атлетикой ему еще ни разу в жизни не приходилось заниматься. Она работала с его пенисом так, будто это был вытянутый теннисный мяч. Туда. Сюда. Туда. Сюда. Вверх. Вниз. Закрутить. От центра. К центру. Гейм!

Второй сет. Та же тактика мастера. Профессионала. Наконец она оставила его одного.

Джино погрузился в сон. На утро ему показалось, что он видел какой-то фантастический, дикий сон.

ЛАКИ. 1966

Олимпия гнала машину так, будто кроме нее на дороге никого не было. Небрежно и яростно, как бы давая понять другим – прочь, иначе пожалеете! Путешествие на юг Франции потребовало двадцати двух часов, пяти остановок для заправки, бесчисленного количества сандвичей и банок кока-колы.

– У тебя есть водительские права? – спросила Лаки после довольно утомительного участка запутанных сельских дорог, преодоленного к тому же на головокружительной скорости.

– Права? Что это такое? – бодро прокричала в ответ Олимпия.

Лаки решила больше ни о чем ее не спрашивать. Откинувшись на спинку сиденья, она прикрыла глаза, надеясь, что все окончится благополучно.

На двоих у них было целых девяносто четыре доллара, но деньги таяли с удивительной скоростью на каждой остановке. Выглядевшие такими соблазнительными маленькие пансионы и отели становились не по карману.

– Когда доберемся до Канн, то сразу же отправимся на виллу моей тетки, – приняла решение Олимпия. – Сама она никогда там не бывает – ну разве что недельку в сентябре. Отличное местечко. Конечно, там, скорее всего, все позакрывали, но я знаю, как можно пробраться внутрь. Я проводила на вилле почти каждое лето со своей нянькой, поскольку у родителей не хватало на меня времени. – Олимпия рассмеялась, но не очень весело. – Сейчас не то, чтобы многое переменилось, просто теперь им труднее сплавить меня куда-либо – теперь я и сама могу за себя постоять.

Лаки прекрасно понимала подругу. Ужиная вместе с Джино в его нью-йоркской квартире, она отчетливо сознавала, что отец чувствовал бы себя гораздо более счастливым где-нибудь в другом месте. Она для него стала источником неудобств, она кожей ощущала это. В его присутствии она немела и не могла ничего сказать, превращаясь в собственную тень. Господи, ведь у нее не хватало мужества даже на то, чтобы спросить его, где Марко.

Внезапно она подумала о том, что предпримет отец, когда узнает о бегстве. Естественно, он будет вне себя, ну так что? Пошлет ее в другую школу – что еще он может? А она сбежит и оттуда – и так до тех пор, пока до него не дойдет.

А что было неразумного в ее желании постигать понемногу то, чем он занимался, его бизнес? У Лаки не возникало ни малейшего желания следовать путем, который он избрал для нее. Школа. Колледж. Замужество. Ну уж нет. Она будет такой же, как он. Богатой. Имеющей в своих руках власть. Пользующейся в глазах окружающих уважением. Люди прыгать будут, спеша исполнить ее приказы – точно так же, как они это делают по воле Джино.

– А мы неплохо идем, – пропела Олимпия, па полной скорости пролетая по узкому, высеченному в скале коридору. – Только что миновали поворот на Сен-Тропез. Еще час, и мы на месте.

Тыльной стороной ладони Лаки вытерла пот со лба. Стоял май, однако полуденное солнце палило так нещадно, тем более что в машине спрятаться от него некуда.

– Готова поклясться, что от нас разит потом! – Она засмеялась. – Две маленькие зловонные девственницы!

– Вынуждена внести поправку, – невозмутимо заметила Олимпия.

– М-м?

– Я собиралась сказать тебе, когда мы приедем. Знаешь, это как лежать у бассейна и потягивать сухое белое вино. А потом…

– Хочешь сказать, что ты… решилась на это? Чувственные губы Олимпии сложились в усмешку.

– А га.

Лаки невольно подалась вперед.

– Когда? С кем? Как это было? Олимпия крутанула руль, чтобы объехать скатившийся на дорогу валуи.

– Ужасно! – Носик ее сморщился. – Уж лучше держаться почти. Куда больше удовольствия!

Олимпия оказалась права в своих предположениях – теткина вилла была надежно закрыта от возможных пришельцев на все мыслимые запоры. Окруженный великолепным садом из мимозы и жасмина, дом стоял в горах, высящихся над Каннами.

Выпрыгнув из машины, Олимпия развела в стороны створки тяжелых, из кованого железа, ворот, вернулась за руль и подогнала «мерседес» прямо к дверям виллы, выстроенной из бледно-розового камня.

– Неплохо, а? – Она скорее утверждала, чем спрашивала.

– Сказка. – Лаки вздохнула. – А ты уверена в том, что твоя тетка не возмутится нашим вторжением?

– Но ведь она ничего и не узнает, не правда ли? – мудро заметила Олимпия. К тому же единственное, что может ее возмутить, – это если Баленсиага или Бальмен вдруг бросят свой бизнес. В вопросах моды она просто зомби.

Бросив машину на стоянке, Олимпия показала подруге свой собственный способ проникновения внутрь. Она взобралась на персиковое дерево, толкнула рукой створку форточки со сломанной задвижкой, потянула за шпингалет и открыла небольшое окно над лестницей, что вела на второй этаж.

Лаки терпеливо дожидалась у парадного входа. Через пару минут Олимпия отыскала запасную связку ключей, и дверь распахнулась.

– Милости просим в замок «Чудные времена»! – Она хихикнула.

Обстановка виллы говорила о хорошем французском вкусе и несчитанных греческих деньгах. Почти вся мебель стояла под чехлами, но там, где они соскользнули на пол, можно было видеть уголок крытой набивным ситцем кушетки, обитый кожей столик. Повсюду свисала паутина.

– Я же говорила тебе, что она приезжает сюда раз в год, и то всего на неделю. За несколько дней до того как она нагрянет, сюда привозят женщин, и они наводят тут чистоту и блеск. Теперь ты понимаешь, что мы можем жить здесь несколько месяцев? Никому и в голову не придет разыскивать нас здесь.

Лаки как-то не приходила в голову мысль числиться в бегах в течение нескольких месяцев. Недель – еще куда ни шло, но месяцев? Джино будет слишком обеспокоен, не говоря уже о тете Дженнифер, Косте и Дарио. Ему-то она должна написать. Сколько раз уже собиралась, но вечно что-нибудь отвлекало, сбивало.

– С кем же это ты дошла до конца? – возбужденно спросила Лаки.

– С маленьким грязным французишкой, явным «ком-ми». Он все уверял меня, что моего отца должны расстрелять, что я ничего в жизни не понимаю. Как-то ночью я провела его в дом. Он украл серебряную пепельницу и отказался довольствоваться почти. Это было что-то чудовищное – я залила кровью всю кожаную кушетку у отца в кабинете. Даже сейчас вспоминать противно. Слава Богу, на следующий день позвонила ты. Все равно я не смогла бы уже вернуться на эти отвратительные курсы русского, где пришлось бы снова встретиться с ним.

До наступления ночи они успели устроиться так, как им того хотелось.

– Займем только одну комнату, – решила Олимпия. – Легче будет наводить порядок перед отъездом.

Лаки пришла к выводу, что удобнее всего расположиться в большой комнате на первом этаже рядом с кухней. В ней стояли две раскладывающиеся кушетки, крытый зеленым сукном карточный столик и три удобных кресла.

– Комната для служанок, – презрительно бросила Олимпия.

– Сойдет и для нас, – настояла на своем Лаки. С собой у девушек было лишь по небольшой сумке с косметикой и кое-какой легкой одеждой. На то, чтобы распаковать свой багаж, им не потребовалось много времени.

Холодильник в кухне оказался набитым бутылками с вином, пивом и банками с прохладительными напитками. В буфете нашлись коробки с картофельными чипсами, сладкие и подсоленные орешки, а также двадцать четыре жестянки с тунцом в собственном соку.

– Да мы можем устроить пир! – воскликнула Лаки.

– О нет, – тут же отозвалась Олимпия. – Только не сегодня-Сегодня мы отправимся в город, чтобы поесть настоящей еды. Я уже с ума схожу по большой тарелке буайбесса . Или свеженький лобстер под майонезом… М-м… Неплохо, да?

– Но у нас нет денег. Олимпия улыбнулась.

– Лаки, для красивой девушки ты иногда бываешь удивительно глупенькой. Для чего нам с тобой деньги, когда у нас есть наши полные силы стройные тела?

Знаменитый Каннский кинофестиваль подходил к концу. Оставались, собственно говоря, только всякие неудачники. Невезучие карманные воришки, отчаянно надеющиеся в последний момент вытащить набитый бумажник. Невезучие продюсеры, так и не нашедшие для себя ничего подходящего. Невезучие будущие кинозвезды – с фальшивыми улыбками и огромными грудями.

К категории невезучих продюсеров принадлежал и Уоррис Чартере. В Канны он приехал с двумя весьма ценными, на его взгляд, предметами. Он ошибся в обоих.

Ценностью номер один была Пиппа Санчес. Гибкая мексиканочка, игравшая главные роли в паре очень неплохих испанских фильмов, снятых еще в пятидесятых. Лет сорока, хотя сама Пиппа настаивала на тридцати пяти и действительно выглядела на тридцать пять. Но Уоррису была известна правда. Он собрал информацию еще месяц назад, когда Пиппа впервые подошла к нему в Мадриде.

Это произошло после какого-то званого ужина.

– Мистер Чартере, я видела ваш фильм «Поцелуй и убей» – я в восторге от него. И у меня с собой сценарий, который приведет вас в восторг.

«Поцелуй и убей». Его единственная удачная попытка. Снят в Париже в пятьдесят девятом всего за семьсот тысяч долларов. К сегодняшнему дню сборы от него составили шестнадцать миллионов. Случайное везение. Все остальное, к чему бы он ни прикасался, представляло собой безусловное я несомненное дерьмо.

Ценность номер два: привезенный ему сценарий. Энергичное, полное насилия действие под названием «Застреленный». История об американском гангстере двадцатых-тридцатых годов. Убийце с сердцем из чистого золота.

Сценарий Уоррису понравился. Прекрасная штучка. Но отдав своему бизнесу двадцать три года жизни, он знал, что имя победителя станет известным только в самом конце.

– Чей это сценарий? – спросил он Пиппу.

– Мой, – с нажимом ответила та. – Я его оплатила. Он принадлежит мне. По контракту с автором у меня абсолютно все на него права.

– Что же ты собираешься с ним делать? Продать? – осторожно задал вопрос Уоррис, боясь проявить излишнюю заинтересованность.

– Нет, – твердо ответила ему Пиппа. – Я хочу сыграть в нем роль. Женская роль написана специально для меня.

«Конечно для тебя, – цинично подумал Уоррис, – только сбросить бы тебе лет двадцать. И все же, и все же, если она готова без всяких денег, так вот, передать ему сценарий… если он сможет договориться с… в таком случае нужно будет сразу же дать ей понять, что на роль героини она абсолютно не подходит».

И они отправились в Канны, Уоррис Чартере и две его драгоценности… И им действительно удалось привлечь к себе интерес – один-единственный раз, когда она устроила ему публичную сцену в вестибюле отеля «Карлтон Террас».

Сидя в баре ресторана на набережной Круазетт, Уоррис время от времени доливал в стакан с «перпо» воды и размышлял о том, как ему в последнее время не везет. Сейчас ему тридцать два. Еще ребенком он начал сниматься в Голливуде, но когда ему исполнилось тринадцать и голос стал ломаться, дорога в мир кинозвезд оказалась перекрытой. В двадцать пять он выпустил «Поцелуй и убей», вернувшись в Голливуд, страну своих мальчишеских грез. Потерпев затем две последовавшие друг за другом неудачи, Уоррис отправился в Европу, кочуя из одной киностолицы в другую в надежде подыскать что-нибудь для себя стоящее. Как-то в момент полного отчаяния и накачавшись наркотиками, он женился на богатой семндесятидвухлетней испанке, вдове. Когда через год после свадьбы его супруга благополучно отправилась на тот свет, ее многочисленная родня вышвырнула Уорриса из дома с легкостью, как выбрасывают за ненадобностью из ванной комнаты обмылок. Вот что значит жениться на деньгах.

Уоррис негромко присвистнул, обнажив при этом великолепные белые зубы. Сознание его не могло поверить представшему внезапно перед глазами зрелищу. Из изящного, безукоризненных линий «мерседеса» выбирались два очаровательных цыпленка. Внимание Уорриса тут же привлекла блондинка с вызывающе поднятыми грудями. Легкие золотистые волосы струились по спине, а шорты настолько коротенькие, что оставляли открытыми взору значительные части внушительных ягодиц. Спутница блондинки – на первый взгляд – не такая уж ошеломляюще привлекательная. Узкие выцветшие джинсы и спортивная майка. Высокая и длинноногая. Лицо скрыто под массой густых черных волос.

Да. Блондинка определенно ниспослана Уоррису самим Провидением. Своим невезением он заслужил этот дар.

Он следил за тем, как девушки неторопливой походкой направляются к входу в ресторан. Инстинкт подсказал ему, что явились они сюда в расчете на то, что кто-нибудь пригласит их за свой столик.

Когда небесные создания поравнялись с ним, Уоррис вскочил со стула и на своем школьном французском осведомился, не согласятся ли они разделить с ним вечер.

Черноволосая произнесла в ответ какую-то быструю французскую фразу, что-то насчет друзей, которых они обе ждут, но уж коли так, то почему бы не подождать в его обществе…

Потом блондинка вставила что-то на английском, и Уоррис тут же воскликнул:

– Вы из Америки? Я тоже!

Заказав всем «перпо», он подумал: «А есть ли у них деньги?» У него самого оставались последние пятьдесят долларов, зато лежавший во внутреннем кармане пакет с великолепной травкой прожигал, казалось, ткань до самого тела. Может, удастся продать им…

«Х-м, – подумала Лаки. – Ничего. Хотя и не особенно. Не в моем вкусе». Да, пожалуй, это и к лучшему, поскольку он явно положил глаз на Олимпию. Как, собственно, и все остальные мужчины. Может, и вправду, как говорят, джентльмены предпочитают блондинок? А с другой стороны, кому они нужны, эти джентльмены?

Сквозь полуопущенные веки Лаки наблюдала за тем, как Уоррис Чартере обхаживал Олимпию. Стройный, подтянутый, очень симпатичный – если вам нравятся мужчины с волосами цвета спелой кукурузы, зелеными проницательными глазами и светлыми ресницами. Честно говоря, Лаки от таких не собирается терять голову. Ей больше по вкусу смуглые… очень смуглые… и чем темнее, тем лучше. Такие, как Марко. Великолепный, демонический Марко и его мрачный взгляд, его мужская хватка во всем.

Она пригубила свой «перпо», решив, что по вкусу это нечто вроде отвратительной микстуры, и подумала, что пора бы уже заговорить о еде. Похоже, что Олимпия совершенно забыла о буйабессе и лобстере под майонезом.

– Эй, я умираю от голода. Мы будем что-нибудь есть?

– Да, – согласилась с подругой Олимпия. – Должна признаться, я тоже немножечко проголодалась. Что у них тут готовят, Уоррис?

Чартере бросил взгляд на Лаки. «С чего это она решила завести речь о еде? Кому нужна ее жратва? Кто будет за нее платить?»

С доверительным видом он наклонился к уху Олимпии.

– В моем кармане есть кое-что гораздо лучше какой-то там еды, – прошептали его губы.

– Правда? – маленькие глазки Олимпии вспыхнули.

– Высшего качества. Класс А. Почему бы нам с тобой…

– И Лаки.

– Само собой, и Лаки. Так почему бы нам втроем не отыскать уютное местечко и не повеселиться как следует?

Олимпия чуть было не захлопала в ладоши от радости. Вот он – человек, который хочет того же, чего и она.

– Где?

На мгновение Уоррис задумался. В целях экономии он двумя днями раньше выехал из отеля «Мартипес», а те две маленькие комнатки, которые он снимал в дешевом пансионе на одной из боковых улочек, были слишком уж бедными.

– А где вы сами остановились? Колебалась Олимпия недолго. Лаки едва поверила собственным ушам, когда услышала:

– У нас вилла в горах. При желании можно отправиться и туда.

Вся их секретность полетела к чертям.

– Мы никому не скажем, где живем, – непререкаемо заявляла Олимпия по дороге в город.

И вот не прошло после этого и полутора часов, как она приглашает в их убежище какого-то Уорриса. Это уже чересчур.

– Отлично! – Исполнившись воодушевления. Чартере дал официанту знак принести счет. – Едем!

Стоя перед огромным зеркалом, Пиппа Санчес критическим взором еще и еще раз окидывала свое отражение. Она поворачивалась из стороны в сторону до тех пор, пока не осталась полностью удовлетворенной тем, что видела. А видела она в зеркале то, что было вместе с нею всю се жизнь: совершенство. Темную кожу. Иссиня-черные волосы. Подтянутую, на редкость сексуальную фигуру. Может, ей и в самом деле сорок два, и все-таки она – совершенство. Ни складочки, ни морщинки – ничего намекавшего бы на прожитые годы. Так какого же черта она не стала еще величайшей кинозвездой?

Какого черта? Да потому что эти заправлявшие кино-бизнесом недоучки ни разу не дали ей нормальной роли, вот почему. Она всегда оставалась другой женщиной», «соблазнительной шлюхой», «обольстительной танцовщицей». Придурки? Что они понимают – со своими длинными и вонючими сигарами и блондинками с силиконовыми грудями!

Она совершенно сознательно держалась подальше от Голливуда. Во-первых, потому что слишком испугалась, узнав из газет о найденном в песчаной могиле Парнишке. Во-вторых, ее полностью устраивала Испания. Она ни на день не прекращала работать – успела сняться в десятке-другом фильмов, причем два из них оказались очень и очень неплохими. Вышла замуж за известного в Испании киноактера, через пять бурных лет супружеской жизни развелась с ним, а последние семь предпочитала жить одна. Так ей хотелось. От мужчин не было отбоя. Время от времени она позволяла себе кое-что – после тщательного и требовательного отбора. Но превыше всего была карьера. Ей вовсе не хотелось уходить со сцены всего лишь испанской кинозвездой. Так что же? Кому какое дело? Ей нужна международная слава – ей нужен Голливуд.

На то, чтобы вынянчить сценарий, у нее ушли годы. Насколько она могла судить, сценарий был весьма ценным приобретением, со всеми атрибутами: любовь, юмор, пафос, насилие.

Он обязан принести ей успех. В качестве основы взята реальная жизнь Джино Сантанджело.

Проблема заключалась в том, что сценарий этот Джино ни разу не прочитал. Пиппе пришлось покинуть город в спешке, еще до того как работа над сценарием закончилась.

Однако переписка с автором велась самым аккуратным образом, и когда в 1955 году жену Джино Сантанджело обнаружили убитой в бассейне их ист-хэмптонского поместья, Пиппа потребовала от автора изменить концовку – чтобы та соответствовала действительности. Это превратило сценарий в разрушительной силы заряд динамита… Пиппа пришла в такой восторг, что, едва дождавшись срока окончания траура, выслала Джино копию вместе с письмом, напоминавшим о его желании вложить деньги в киноиндустрию. Через полгода сценарий вернулся с язвительной припиской секретарши: «У мистера Сантанджело нет времени читать киносценарии»…

У множества людей в течение долгих-долгих лет не находилось времени прочитать его. Потом появился Уоррис Чартере, и Пиппа поняла – просто поняла – это ее человек.

И вот теперь – Каины. И – ничего. Никаких сделок. Никаких съемок. Ничего.

Сказать, что Пиппа разочарован, – значит, почти ничего, опять это слово, не сказать.

Еще раз она окинула взглядом свое отражение в зеркале, прежде чем отправиться па встречу с Уоррисом. Пора бы этому подонку вернуть ей сценарий. Он тоже оказался ничтожным болтуном, так пусть же убирается вон из ее жизни Кому нужно, чтобы этот Чартере кругами ходил, пытаясь продать ее сокровище? Уж во всяком случае не ей. Деньги для съемок она разыщет и сама – как-нибудь, где-нибудь.

Покурить травку – для Лаки в этом не было ничего нового. Ей приятно было считать себя все испытавшей личностью. Честно говоря, до сегодняшнего вечера ей приходилось пробовать это всего дважды. Первый раз вместе с Олимпией, лежа под солнцем на горячем песке принадлежавшего ее отцу острова. Божественно! Она тут же уснула и проснулась как раз вовремя – для того, чтобы проглотить за обедом четыре порции шоколадного мусса.