Текст книги "Адская кошка"

Я зашел в зону временного содержания кошек. Удар грома напугал меня. И если они не мяукали, то им все равно было страшно, а с каждым новым ударом грома или приходом человека им становилось еще страшнее. Я включил свет – это было ошибкой. Я понял это – сразу же после того, как сделал. Поскольку в помещении окон не было, включение света коты воспринимали как наступление утра, а это означало время кормежки.

Я насчитал 45 котов. Комната была довольно маленькой, возможно 14 на 14 м², клетки, расположившиеся по периметру, уменьшали пространство в разы. Я решил не загонять себя в угол, в случае, если мне удастся утихомирить одну кошку, то лучше мне не проходить снова мимо ее клетки и не беспокоить ее. Я начал в той части, которая располагалась ближе к собачьей зоне. Вы понимаете, это удивительно! Собаки могут почувствовать меня через хлипкую дверь и начать лаять. Я шел по комнате с кошачьими клетками, как будто там повсюду были расставлены мышеловки. Я начну справа, потом перейду на левую сторону, затем нагнусь и опять поверну направо. Безусловно, самой большой проблемой было сфокусироваться на объекте. А это довольно трудно сделать, когда орут все.

Тем не менее. Я делаю глубокий вдох. Шаг вперед. Подхожу к клетке с короткошерстным черно-белым котом. Глаза открылись: «Я, – глаза медленно закрываются, – ЛЮБЛЮ, – опять открываются, – ТЕБЯ». Ничего не происходит.

– Я.

– Люблю.

– Тебя.

Кот, я тебя люблю

Метод «Кот, я тебя люблю», который изобрела Анита Фрейзер, может использоваться не только специалистами. Можете опробовать его на своем питомце. Сначала посмотрите на кота. Смягчите взгляд. Никакого вызова. Важно: поймите разницу между пристальным и мягким взглядом. Затем совместите момент моргания и произношения фразы: я тебя люблю. Примерно так:

1. Я – глаза открыты

2. Люблю – медленно опустите веки

3. Тебя – также медленно откройте глаза.

Ели вы действительно расслаблены и действительно сосредоточенны на процессе, кот вам ответит, сначала моргнет, а потом расслабится, и напряжение уйдет.

Крик.

Глубокий вдох. Прочь сомнения. Исцеляющая энергия течет через меня.

– Я.

– Люблю.

– Тебя.

Я хочу успокоить тебя, черт возьми! Неужели ты не чувствуешь? Я помогу тебе в любом случае, хочешь ты этого или нет! Стоп, стоп, не так, не действует.

– Я.

– Люблю.

– Тебя.

Пауза. Вдох. Джексон, давай снова. Сам поверь в свои слова. И тут я понял: он – кот, но в то же время он – публика. Надо убедить публику в чистоте своих намерений.

– Я.

– Люблю.

– Тебя.

Вот. Вот оно. Он не моргает, но в его взгляде больше нет ужаса, видно, что постепенно наступает расслабление. Его зрачки уже не так расширены…

– Я.

– Люблю.

– Тебя.

Снова вздох облегчения.

Наконец-то, взгляд пусть не дружелюбный, но хотя бы уже не враждебный. Кот моргает. Больше не ищет путей к отступлению. Он успокоился, защитный механизм отключен. Мои действия, мой взгляд подарили ему чувство безопасности.

– Я.

– Люблю.

– Тебя.

Теперь легче. Нам хорошо. Я отчаянно хочу протянуть руку и дотронуться до кота, но мои инстинкты говорят мне «стоп!» и подчиняют себе эмоции. Я сейчас работаю. Одного успокоил, а нужно помочь еще сорока четырем.

Я кайфовал. Это чувство было схоже с тем, что появилось у меня давно, когда в начале февраля я сидел в фургоне с дырой в бочине, на котором развозил багеты, и мне в голову пришли слова одной из песен; я тогда еще подумал, что мои предки гордились бы мной. Время замедляется, а предпочтения выбраны верные. А если нет, то их с легкостью можно отбросить. Они – как фрукты с вечно плодоносящего дерева. Разница лишь в том, что в случае с животными я имею дело не с мелодией, темпом, словами и смыслом, а с развивающимся языком, на котором я могу сказать несколько бесценных слов. Дождь не кончается, а мне хочется, чтобы они все знали и поверили мне, что я их не брошу, и что все будет в порядке. Верьте мне, смотрите мне в глаза, увидьте там спокойствие, ничего не бойтесь.

Ночь прошла, как в галлюцинации, иногда красивой и приятной, а временами пугающей, но тема была неизменная. Работа на тот момент заключалась в том, чтобы успокоить животных и вселить в них чувство безопасности при помощи слов «я тебя люблю». В какой-то момент я разделся до белья, потому что в той одежде мне предстояло провести весь следующий день. А я был так напряжен и потел, что не хотел ее замочить. И еще мне понравилось чувствовать единение с котами таким образом, так я действовал более расковано. Я мягко беседовал с котами, со старыми и молодыми, с самками и самцами, с матерями. К каждому я находил свой подход. Как только я понимал, что у меня получается общаться с котами, и начинал гордиться, какой-нибудь товарищ доказывал противоположное, приходилось искать что-то новое. Я переставал гордиться и отправлялся к следующему коту.

Как долго это продолжалось? Не знаю. Помню только, что когда неожиданно в комнате воцарилась тишина, я сполз по стене и сидел некоторое время без движения. Я выдохся. Потом увидел из окна своего офиса, что солнце поднимается. Прошло несколько часов. Был момент, когда почувствовал, что некоторые из 45 котов сидят и молчат в замешательстве: так они смущены той оказанной поддержкой и новоприобретенными языковыми знаниями, которые я им дал.

Я нашел в себе силы закончить презентацию, несмотря на то что через пару часов в приют пришли работники и занялись ежедневной рутиной: покормить, помыть, почистить. И хотя вокруг меня ощущалось движение, я находился в состоянии медитативного спокойствия. А когда общаешься с кошками скопом или с каждой наедине, эта тягучая медленная реальность бесценна. Кошка может «зависнуть», наблюдая за птицами, со стороны кажется, что они так поглощены процессом, что больше ничего не видят, но это не так. Той ночью я видел их отчаянье и смог научить их одной важной вещи – кошачья уверенность, сейчас я называю эту особенность – кошачий шарм. Этого не хватает многим котам, чтобы сносно жить и чтобы нравиться людям, а это значит – отправляться в новые дома быстрее.

Когда вы счастливы тем, что у вас есть некий решающий поворотный момент, то вы будете вдвойне счастливы, если получится оценить это счастье, этот момент. Я же так его не оценил, мне было невыносимо страшно. Этот страх можно сравнить с чувством, когда старый дробовик нацелен тебе в голову. Я думал: «Нет, не так это должно быть». И если я жаловался, что не хочу ходить пешком, то сразу вспоминал, что иначе никак, я обязан это делать. Я просвистел: «Черт!..» Это как миг, когда мимолетная ничего не значащая влюбленность превращается во что-то большее. Сначала поцелуи какие-то обыденные, блеклые, так уже делалось миллион раз, возможно, даже в другой жизни… «нет, не надо, нет, это не должно произойти…» и, несмотря на все твои протесты и все твое сопротивление, ты закрываешь глаза… И, проклятье! Ты уже безнадежно влюбился. Решающие моменты блаженны, но таким упрямцам, как я, которые хотят, чтобы жизнь шла в соответствии с намеченным планом, они кажутся ужасно страшными.

Так или иначе, вселенная ко мне относилась довольно хорошо и как будто бы просила принять и ее благословение, я имею в виду – все хорошее, что она давала, и все плохое, не оставляя мне никакого другого выбора. И я все сделал. И я снова и снова проживаю тот момент, каждый раз, когда рассказываю о той ночи, о тех 45 поцелуях. Или даже сейчас, в три часа ночи, я сижу здесь в совершенно другом состоянии после пятидесяти лет езды по ухабистой дороге, и пишу все это. Эти коты, где бы они ни оказались (котята, с которыми мне тогда довелось работать, уже пенсионеры), подарили мне бесценный подарок. Спасибо Богу за то, что он мне дал это, именно оно мне и было нужно.

Омни в подарок

«Стимулирование – одна из наиболее результативных практик», – говорила Стефани очередной сотне волонтеров на наших ежемесячных занятиях, где предполагалось мотивировать волонтеров работать в приюте и заботиться о животных. Стефани была координатором в вопросах опеки животных, и за те три года, которые я служил в приюте, я полюбил ее за способность заботиться о заботе. Она понимала, что расширение контингента потенциальных опекунов – наша цель, и так мы сможем уменьшить число усыпляемых животных из тех, которые могут поладить с новыми хозяевами. Об остальном она упоминала вскользь.

Тогда возможность говорить передавалась от координатора к координатору через час, а то и больше, поэтому пока я ждал своей очереди, чтобы вещать о проведении общественных мероприятий среди местного населения, погрузился в состояние «широко-улыбайся-пока-глаза-смотрят-в-одну-точку». В таком состоянии я обозревал помещение. И только это помогло мне не уснуть в тот момент. А это, безусловно, хорошо.

«Мы бы не советовали вам эту работу, если бы сами ее никогда не делали. Каждый из нашей команды занимался тем, что брал животных под опеку и заботился о них». Я увидел на потолке картинки для детей – так школьников приобщали к высокому и прекрасному (наши ежемесячные встречи проходили в здании библиотеки). «Бриджит, управляющая приютом, брала животных, Сара, координатор волонтеров, тоже…»

Нет, нет, нет, нет, нет!

«Джексон брал…»

Я от удивления выпучил глаза и смотрел на нее, во взгляде у меня читалось отрицание.

– Джексон, ты когда-нибудь брал животное под опеку?

Я что-то невразумительно промычал в надежде, что она расценит это как положительный ответ: «Да, конечно, помнишь, тогда в приюте, когда я не спал всю ночь и успокаивал тысячу орущих котят?»

– Джексон, я серьезно.

Лысая моя голова моментально стала пунцовой.

– М-м-м, дай подумать… М-м-м… думаю, что нет. Нет.

– Так, – сказала Стефани, – мы же это исправим, да?

– Э… э… Да, мы… Да, – ответил я, улыбаясь сквозь зубы и чувствуя, как капля пота катится по голове.

Я не хотел. У меня не было времени, в моей жизни не было места еще для одного животного. Я хотел жить в соответствии с моим планом, хотел жить ради музыки и своей группы, хотел бороться за свое предназначение. Еще одно занятие могло сильно навредить мне и моему таланту.

По крайней мере, это было то, что я сказал себе, пока мой внутренний избалованный ребенок топал ножками, ревел и вопил: «Я не хочу! Я не хочу!» Я столкнулся лицом к лицу с истинной природой моего эгоцентризма.

А правдой было то, что забота о животном просто разрушила бы тот простой порядок в моем мирке, который я создал. Я, действительно, любил работу в приюте, но когда я находился вне его стен, в моем ежедневном списке дел значились только репетиции с группой, стаканчик спиртного на ночь (а то и шесть) и, соответственно, сам сон. У меня были кошки, конечно, но они являлись составляющей ежедневной рутины – другими словами, с ними было легко. Взять животное под опеку на перевоспитание означало трату энергии на живое существо, и не только ту рутинную энергию – а всю. А этого делать мне не хотелось. Я считал, что и так делал очень много с 9–00 до 17–00. А сейчас меня выставили как эгоистичный кусок дерьма, кем, в общем-то, я и являлся.

Если ты эгоистичный кусок дерьма, то твоя главная проблема – это когда тебя при всех называют эгоистичным куском дерьма и бежать тебе некуда. Но есть и плюс в этой ситуации: если все пути отступления недоступны, то ты получаешь уникальную возможность измениться. В общем, когда Стефани «поймала» меня, «раздела» и усадила голого прямо посреди этого «морального ничто», несмотря на весь ужас создавшегося положения – как будто на меня нацелено ружье – я решил, что надо искать преимущества, и сказал себе, что готов принять этот вызов.

Но вызов этот появился намного позже, чем я его ожидал.

На следующий день, сидя на утреннем совещании, которое обычно проводилось перед открытием приюта, я смотрел в окно через приоткрытые жалюзи, которые раздвинул своим толстеньким тельцем Чикс, чтобы на расстоянии следить за птичками и детишками. Вдруг я увидел девушку – она выпрыгнула из машины, у нее в руках была одна из наших картонных переносок для котов. Она быстро подошла к приюту, оставила коробку у двери, нервно оглянулась, как будто оставила на крыльце готовую вот-вот взорваться бомбу, и нажала кнопку звонка. Я выбежал из здания и поймал ее, когда она уже усаживалась в машину.

– Я не могу его оставить, – говорила она. Я, было открыл рот, чтобы узнать хоть какие сведения о коте, но девушка меня перебила. Было заметно, что ей страшно, она с ужасом ждала, что я буду её обвинять (я не собирался) или буду просить денег (я мог). Она говорила очень быстро и не давала мне и слова вставить: «Я взяла его год назад еще котенком, зовут его Омни, вчера машина сбила, ветеринар говорит, что таз сломан, а я не могу…»

– Но.

– Деньги… Я всего лишь студентка, ради Бога. А еще ему не нравилось выходить из дома, а мне хотелось сделать так, чтобы он гулял на улице, понимаете, я считаю, что кошки должны…

– Почему вы не…

– …находиться в дикой среде, не подумайте, что я имею в виду, что жить на улице. Я считаю, что котам нельзя все время дома находиться. Ну, еще мы с ним так и не привыкли друг к другу, год прошел, а он…

– Хорошо, но мы не можем…

– …не ластится, не мурчит, не играет. Не думаю, что нравлюсь ему. А что? Если ты не любишь меня, то я не люблю тебя, поэтому лучше сделать так, – пауза, которая застала нас врасплох. А потом она сказала.

– Я его не люблю.

В яблочко. Игра окончена.

Через час, когда мы подписали все документы, и все случившееся казалось далеким прошлым, я вез кота через весь город в одну из наших ветклиник. И вдруг я понял, что не знаю, как этот зверь выглядит. Я открыл крышку переноски. Он быстро поднял голову. Очевидно, что сбежать он никуда не мог. Было видно, что ему невыносимо больно, даже несмотря на все его кошачье самообладание. Я увидел серенькое пятнышко у него на носу, такое милое и забавное, что не мог не рассмеяться. Я почувствовал недоверие Омни с первого взгляда – коты обладают способностью моментально реагировать и придерживаются тактики «доверяй, но проверяй».

Как-то я слышал интервью одного бессрочного американского посла – его темой были переговоры с албанцами после падения в Албании коммунизма. Многие годы они, албанцы, были изолированы от остального мира, жили независимо от Запада, и у них не было нужды просить включить себя в мировую песочницу. Характеризовали их обычно как надменных, подозрительных и угрюмых людей. Он же постарался отбросить свои предыдущие знания об албанцах как людях, которые попирают человеческие права. Он сказал, что его миссия заключалась в том, чтобы наладить контакт с абсолютно закрытой культурой через сочувствие и сопереживание. Принять эту культуру не с позиции покровителя, а с позиции равного, понять человека, который сидит напротив за столом – и только после этого может начаться общение, даже если языковая и культурная общность у людей отсутствует. Представить себя тем самым человеком, сидящим за столом напротив. Меня эта концепция зацепила, и я решил ее использовать в качестве основы воспитательной работы с кошками. В первую очередь для одичавших или вновь прибывших в приют домашних котов, растерянных и дезориентированных – я посол. Позже я стану им другом, но сейчас я пришел из мира, им неизвестного, но я несу добрую весть.

Я решил начать с метода «Кот, я люблю тебя», с первого подмигивания, чтобы он понял, что я не враг. Представь, что ты албанский посол, и я уважительно приветствую тебя «Tungjatjeta» на идеальном гегском диалекте. Или как в фильме «Близкие контакты третьей степени».[16]16
  Фильм Стивена Спилберга 1977 г. об инопланетянах.


[Закрыть] Ты инопланетянин, и тебя приветствуют земляне мелодией из пяти нот.[17]17
  В одном из индийских городов люди исполняли мелодию из пяти нот, которая, по их словам, была послана им небом. В финале фильма произошла встреча инопланетян и землян, а эта мелодия играла в качестве аккомпанемента.


[Закрыть] Ты не обязан доверять, но тебе придется ответить: «Я слушаю».

В какой-то момент машина позади просигналила мне, что загорелся зеленый, и я тронулся, но думать о коте не престал. Очевидно, что с доверием у этого парня проблемы, да и защитников у него не было. Я хотел стать для него этим защитником. Я изучал разные техники и немного знал о безобидной «теории запахов», поэтому дал ему понюхать дужки моих очков. Правильный шаг: так кот смог познакомиться с моей культурой, с моим запахом на расстоянии без давления. Мой запах стал для него подарком нашей культуры, эдакой Статуей Свободы из папье-маше. Он снова дружелюбно отреагировал: потерся щекой о предмет, таким образом сдав в ответ крепость Розафу.[18]18
  Находится в Албании.


[Закрыть]

Его реакция – зеленый свет для следующего шага – настоящего рукопожатия. Инстинктивно я дотронулся пальцем до того места, которое считал третьим глазом у кошек: он находится между глазами, но несколько выше. Я прикоснулся и ждал, чтобы провести по лбу к уху и таким образом замкнуть круг – через прикосновение прийти к кошачьей душе. В этот момент я почувствовал, как кот выдохнул, клянусь! Он показал это не телом, ртом и легкими, а сделал это всем своим существом, и я почувствовал. Я использовал метод подмигивания, свои очки и технику «третий глаз» отдельно до этого момента, я просто думал, как показать котам, что я не страшный и на их стороне. С Омни я соединил три техники и получил метод, названный мной трехступенчатый метод кошачьего рукопожатия, который помог мне лучше понимать котов. Второй раз за день – игра окончена: у меня появился питомец «в тестовом режиме». Я создал новый метод воспитания животных: трехступенчатое рукопожатие.

У кота было жуткое имя. Я посмотрел на зверя и подумал: «Омни?[19]19
  Omni – переводится с латыни как «всякий».


[Закрыть] Неужели? Кто вообще додумался тебя так назвать? Не подходит оно тебе. Мне жаль, что тебе пришлось жить с идиотами!» Он бросил на меня многозначительный взгляд, который как бы говорил мне: «Да, ты прав, жизнь была не сахар!» В тот момент я понял, что кот напоминает мне одного старого друга, гениального композитора, который воспринимал окружающий мир по большей части с отвращением и непониманием. Я представил его сидящим за моим столом и пишущим прекрасную симфонию, а фоном играют песни «The Rolling Stones’ на плеере. В честь Бена Вайсера я решил назвать кота Бенни. Я уже начал представлять чудесные картины нашей с Бенни жизни. Я привью любовь к творчеству «The Rolling Stones», а в особенности к альбому «Exile on Main Street».[20]20
  «Изгнанник на Главной улице».


[Закрыть] Потом отдам его новым хозяевам копию записи, а они будут думать, что я просто клоун. Но мне будет наплевать.

Этот чудесный сон о моей идеальной жизни с котом длился всего около получаса.

– С тазовыми костями у кота все очень плохо, – сказала ветеринар, показывая мне рентген. – Вполне возможно, что и нервы повреждены, левая нога ни на какие раздражители не реагирует, её, скорее всего, придется ампутировать.

– М-м-м… ладно, – я произнес это как-то сухо и официально. Я просто хотел отодвинуть как можно дальше разговоры об эвтаназии, чтобы спасти кота и не думать о растущих издержках. Я дотронулся до Бенни, чтобы хоть как-то успокоить и отвлечь от происходящего.

– Так что же… мне делать? – Глубокий вздох. Что же делать, как нам сделать так, чтобы не пришлось использовать «голубой нектар»?

– Сейчас держите его в большой переноске дома, нужно чтобы кости таза срослись. А через шесть недель приносите опять нам, и если все будет, как надо, мы удалим лапу.

– Это не лечится? Никак? – спросил я.

– Ему нужен покой. Вот его лечение. Ему просто надо время. И божья помощь.

– Но вы не понимаете, я – Кошатник, у меня есть план…

Доктор Рейчел слабо улыбнулась. Она была отличным спецом, многому меня научила, особенно тому, что касается функционирования кошачьего организма. И она уже привыкла к моим странностям.

– Это отлично, Кошатник, но коту нужен покой и время.

Хорошим же я оказался защитником котов: заставил кота поверить себе, потом посадил его в коробку на месяц, а затем отпилил ему лапу!

Знакомство с новым котом?

Попробуйте метод трехступенчатого рукопожатия

1) Сначала, чтобы сломать языковой барьер, используйте технику подмигивания, она была описана в предыдущей главе.

2) Вы носите очки? Снимите их и дайте коту понюхать дужки. Они не такие страшные и пугающие, как ваша рука, и пахнут вами, поскольку на коже за ушами концентрируется запах. Дайте ему обнюхать предмет, и еще лучше – потереться о него. Если у вас нет очков, то предложите коту ручку или карандаш, но обязательно перед этим подержите предмет у себя за ухом.

3) Дайте ему палец, пусть обнюхает его, как карандаш или дужку очков, дотроньтесь до кота, нужно трогать зону между глаз, чуть выше переносицы. Дайте коту познакомиться с пальцем, не давите на лоб, пока не почувствуете, как невидимая жидкость перетекает под кожей от носа к ушам. Это взаимный жест, похожий на объятия или рукопожатие. С этого момента вы больше не незнакомцы.

С другой стороны, такие проблемы со здоровьем, как у Бенни, облегчают мой первый опыт шефствования над котом. Если он будет жить в переноске, это означает, что он будет изолирован от других кошек, а это в свою очередь прекрасно тем, что никаких лишних контактов не предвидится. А еще мы с ним не сблизимся слишком сильно, и я не смогу взять к себе окончательно. В очередной раз я стал жертвой своих мечтаний о жизни с Бенни, и мы уже знаем, куда эти мечты ведут (здесь представьте звук удара кулака по лицу).

Моя соседка Кейт, одна из самих близких друзей, а еще барабанщик в группе по совместительству, была несколько прозорливее меня и тревожилась по поводу нового жильца. У нас уже были столкновения на кошачьей почве. Точнее, семнадцатифунтовая тушка моего крайне агрессивно настроенного кота Рэбби постоянно гонялась за кошками Кейт, Самантой и Мэгги, да так упорно, что Кейт в итоге выстроила крепость из диванных подушек вокруг своей кушетки, чтобы спокойно спать и не просыпаться посреди ночи от душераздирающих звуков драки. Другая моя кошка, Велюрия, была полной противоположностью Рэбби и в эмоциональном, и в физическом плане: обычно она весила не более шести фунтов. Эти двое были олицетворением концепции инь и ян, один – хищник, другая – травоядное. Там, где Рэбби воевал в своей манере, хитрой и обманчивой (он напоминал носорога), она летала – всегда находилась в состоянии жертвы, которая ждет нападения, и при первом удобном случае взмывала вверх и сбегала. (Когда я только ее принес, я думал, что это трех-четырехмесячный котенок породы мэйнкун, а оказалось, что ей уже три года). Для Рэбби она была любимой игрушкой. А она искренне ненавидела свою роль. И я понимал, почему Кейт беспокоилась по поводу нового кота. Рэбби, Саманта, Мэгги и Велюрия и без нового жильца были гремучей смесью.

Первый месяц или около того был относительно спокойным и бедным на события. Бенни интереса ни к чему и ни к кому не выказывал. Сейчас-то я понимаю, что то его состояние апатии было попыткой приспособиться к тому маленькому пространству, в котором ему приходилось жить. Плюс ко всему, те лекарства, которые вливались ему в больших количествах, мало помогали, и ему, очевидно, было трудно стоять, ходить, справлять нужду. Обычно кошки регулярно ходят по клетке.

Все это вкупе напоминало мне фильм «Войны» (1979), когда банда пробиралась из одного конца Нью-Йорка в другой, а на пути ей встречались другие группировки. Все кошки дразнили Бенни: «Вояка, выходи поигра-а-а-ем!»

Даже когда через месяц Бенни было разрешено выйти из клетки, те мучения, которые он пережил, и затянувшееся лечение мало благоприятствовали успешному исследованию территории. Но было что-то еще в его манере, что мне казалось любопытным и забавным. В тот день он вошел в гостиную, огляделся, потом посмотрел на себя, лапы, хвост – и показался мне озадаченным и огорченным. Бенни напоминал водителя автобуса – вечного холостяка, который приходит домой после десятичасового рабочего дня, уставший и голодный, ужинает наспех, а пока ест, засыпает с вилкой в руке, затем просыпается и уходит спать на свою кровать, рядом с которой стоит засохший папоротник. Бенни зашел в гостиную и потряс головой, как будто хотел избавиться от наваждения и застыл от ужаса, осознав, что это не сон, а явь: «…кот? Я чертов кот?» Затем щелкнул хвостом и прыгнул. Он безуспешно пытался исследовать мир, используя лапы, когти, хвост. Делал шаг, проверял, как работает новое тело. Он рассматривал комнату с другого угла. Ему бы хотелось посмотреться в зеркало и понять, что происходит, но он находился всего лишь под раковиной. Левая задняя лапа еще очень плохо двигалась, поэтому он и не пытался прыгнуть на раковину, чтобы посмотреть на весь этот ужас. Ногу он волочил за собой, иногда пробовал шагать, но чаще грыз её, как будто она была чем-то лишним, ненужным. Как будто к нему пришел незваный гость, и Бенни приходится обслуживать этого гостя, и если он сейчас предложит ему бокал вина, то он перестанет его так раздражать. Я не могу сосчитать, сколько раз мы поворачивали головы в его сторону и видели, что лапа застряла между прутьев бамбукового кресла «Папасан» – кресла, которое было идеальным вариантом для скудного бюджета. Бенни вопил, мы вытаскивали его, а сами думали: «Нельзя так выкручивать лапы».

Было очевидно, что лапу придется ампутировать. Я знал многих трехлапых, которые неплохо прожили свои жизни. Кейт же думала иначе, она так активно возражала, что казалось, речь идет о ее собственной ноге.

– Хорошо, – сказал я. – Давай заключим сделку. Мы назначим дату операции, но если ты до этого момента сможешь его вылечить и он перестанет застревать в прутьях стула, в нитях ковра и еще в куче невидимых для нас ловушек, мы отменим ампутацию.

Сделка была простой формальностью: Кейт знала о реабилитации столько же, сколько я об ампутации. Кроме того, мы по-прежнему не имели ни малейшего понятия, были ли задеты нервы. Я назначил дату операции через месяц.

Кейт упорно проводила курс статических упражнения для укрепления мышц. Она клала кота на бок, мягко подводила лапу к тазу, отводила назад, давала отдохнуть и повторяла все упражнение сначала. Она делала это несколько недель, а Бенни молчал. Но однажды Бенни разозлился и укусил её – это стало его ответом на её действия.

Кейт настояла, чтобы я отложил операцию. Она могла быть очень настойчивой. Потом, наконец, пришел приказ из приюта, что лапу все-таки надо ампутировать и переводить Бенни на новый этап – учить его жить и общаться в новых условиях без одной конечности (я все думал, как трехлапый ходит в туалет, как дерет линолеум?). Или возвращать кота обратно в приют и готовить его к адаптации в новой семье.

И даже несмотря на это, она не могла не делать упражнение – она сгибала и разгибала лапу, сгибала и разгибала. Во время завтрака, перед репетициями, и все без толку. Я начал даже жалеть ее. Но однажды все изменилось. В тот вечер мы сидели в гостиной и смотрели телевизор.

– О, черт, Джексон, Джексон! Джексо-о-он! Смотри!

Я не посмотрел.

– Круто.

Я был занят тем, что злился на ее новую прическу, которая загораживала мне обзор.

– Да нет, посмотри же!

– Вижу я!

– Иди сюда, – она стянула меня с дивана одним презрительным взглядом, подождала, когда я усядусь рядом с ней, и подтянула лапу кота к тазу – и она сопротивлялась!

Я был в шоке.

– Вот черт! – сказал я. – Ну-ка еще раз! – Она сделала, и снова сопротивление.

– Дай я попробую! – она позволила. Он ударил меня. Я определенно почувствовал удар.

И я вспомнил слова доктора Рейчел: «нет ответа, нет рефлекса», и «нерв поврежден». «Хорошая работа, приятель!» – я вдруг начал беспокоиться за сохранность ноги. Покажем ей! Дни проходили за днями, лапа Бенни показывала все большее сопротивление во время упражнений. И как только я понял, что лапу можно сохранить, я с энтузиазмом присоединился к реабилитационным действиям. Хотя в душе я все еще сомневался.

Толкать руку лапой – одно, а вот ходить – другое, да и время неумолимо шло вперед. Операция была назначена на утро среды. В тот вторник в 11 часов ночи, когда мы проводили последний сеанс, Бенни как будто бы осознал, что завтра ему отрежут ногу: «Простите, что? Вы именно это имеете в виду?» Он вскочил на ноги и начал гонять по всему дому, прыгал на полки, летал через столы, забирался под кровати: «Что, правда? Давайте мыслить разумно! Вот, смотрите! Я двигаю пальцами! Гоняюсь за жуками! На полки карабкаюсь! Вот сиганул на кресло! Эй, человек, тебе что, страшно на меня смотреть? Ты не веришь? Хорошо, я подбегу к тебе ближе, укушу тебя за щиколотку и быстренько свалю? Отрезать мне ногу? Не думаю. Да ты просто придурок. Я думал, мы понимаем друг друга!»

Его поведение не значило на самом деле ничего, просто он сам был сбит с толку и носился с бешеной скоростью. Была полночь. Рано утром я собирался позвонить Рейчел и снова отменить операцию. Фактически я должен был молиться за лапу. Не за очередную отсрочку, а чтобы объяснить ту фразу, которую она полушутливо бросила по поводу божьей помощи. И пока я смотрел, как Бенни носится по комнате, то думал, неважно, будет он трехлапым или у него останутся все четыре, игра снова завершилась.

Бенни больше не был моим приемным, он стал для меня семьей. Кейт яростно сопротивлялась. Она помогла ему и хотела вернуть в приют, чтобы он попал в хорошую семью. А я собрался упрашивать доктора сохранить ногу, а Кейт – сохранить все остальное. Больше всего моя подруга отрицала, что я был настоящей семьей для Бенни. Когда посетители приходят за животным в наш приют, мы всегда им говорим, если они хотят взять у нас питомца, то им не надо руководствоваться цифрами и уж тем более не чувством жалости, когда хочется взять их всех домой. Не мы выбираем животное, а оно нас. Я осознал это, когда смотрел на бегающего по дому Бенни, и понял – он меня выбрал. Учитель приходит тогда, когда ученик готов учиться. Я умолял, угрожал, манипулировал Кейт, я хотел убедить ее оставить Бенни. А он постепенно, очень медленно, привыкал к своему новому дому, пока, наконец, хоть немного не приспособился. Столько всего произошло за его короткую жизнь, что, наверное, место, где все остается на тех же самых местах, казалось ему раем.

Это счастье длилось недолго. Вообще в моей жизни понятие «тот же самый» – что-то из серии фантастики. Срок аренды подходил к концу, и мы решили не тратить деньги на продление, а пустить их на запись студийного альбома. Деньги, которые бы мы получили как по волшебству, мы потратили бы на покупку места, где вся команда могла бы жить и репетировать и куда каждый вечер приезжали бы копы. Между тем нам надо было где-то жить сейчас, и мы отправились в широкие объятья Джереми, парня Кейт, а точнее – в его дом.

Дом был построен в викторианском стиле, и как все дома, был необычайно большим, но в то же время каким-то ограниченным. Мне кажется, викторианцы специально строили такие здания, где мало места, это делалось для того, чтобы перемещаться там вообще было невозможно. Джереми и Кейт спали в большой комнате, в другой спальне обитал друг хозяина дома, в третьей жила Бет, клавишница, ну а я уместился в четвертой, такой маленькой, что казалась бывшей гардеробной. Вдобавок к пяти кошкам (Рэбби, Бенни, Велюрия, Саманта и Мэгги) в доме еще обитали кот Джереми Трэппер, собака друга и одна громко кричащая птичка, которая никому конкретно и не принадлежала.