Текст книги "Темная ночь"

«Эшлин… Прикоснуться к ней… Обладать ее нежным, хрупким телом…» Мэддокс не был в состоянии думать ни о чем другом. Снова и снова он прокручивал в голове, как они будут заниматься любовью, еще и еще, до полного изнеможения, во всех мыслимых и немыслимых позах. «Сейчас она немного придет в себя и тоже этого захочет», – с трепетом подумал он. Мэддокс заметил, как девушка смотрела на него – у нее на лице было написано, что она его хочет, не говоря уже о том, что она постоянно пыталась до него дотронуться. Но потом он расстроил, напугал ее, и негативные эмоции заглушили желание.

«Ты должен радоваться, что эта мерзкая наживка тебя боится», – мысленно обратился Мэддокс к самому себе и криво усмехнулся. «Должен»… Как же сильно он в последнее время ненавидел это слово! На самом деле Мэддокс не до конца был уверен в том, что Эшлин наживка. Она искренне удивилась, когда он сообщил ей о четырех мужчинах, шедших за ней через лес. Содеянное им привело ее в ужас, но ведь для женщины более чем естественно сторониться всего связанного с войной и кровопролитием. «Да и потом, почему она с такой легкостью – сама, не под пыткой! – заговорила о демонах?» – спрашивал себя мужчина. Будь Эшлин наживкой, она бы скорее попыталась усыпить его бдительность, разыграв ни о чем не подозревающую простушку. И она не пыталась выманить Мэддокса из крепости или пустить внутрь посторонних. «Но это и неудивительно, – подумал Мэддокс, стараясь быть беспристрастным и учесть все обстоятельства, – ведь все это время она просидела под замком». Но как объяснить то, что произошло ночью? Рискуя жизнью, Эшлин пыталась защитить его от тех, кого полагала его убийцами, чуть ли не на меч бросалась от горя и исступления, вместо того чтобы радоваться, что кто-то вот-вот выполнит за нее всю грязную работу. «Безумие! Полнейшая бессмыслица! Кто же она все-таки такая? – почти в отчаянии подумал Мэддокс, но тут же мысленно приказал себе успокоиться: – Хватит ломать голову! Ты завтра разберешься, кто она такая и чего ей здесь нужно, а сегодня… сегодня у тебя есть дела поважнее».

Мэддокс быстро шел по галереям и переходам по направлению к комнате отдыха. Его решительные шаги гулким и зловещим эхом отдавались под старинными каменными сводами. Сидящий внутри его злой дух урчал в предвкушении стычки. Наконец оказавшись у цели, Мэддокс остановился в дверях и окинул взглядом помещение. В комнате отдыха был страшный кавардак: везде валялись попкорн и всякий мусор. Возле одного из кресел громоздилась целая куча окровавленных салфеток и полотенец, из чего следовало, что тут недавно побывал Рейес. Телевизор на сей раз не работал, зато бильярдный стол производил такое впечатление, будто здесь шла оживленная игра, но буквально за минуту до прихода Мэддокса игроки по неведомой причине прервали ее, побросали кии и поспешно ушли. В комнате никого не было. Даже Люсьен ушел.

«Куда они все запропастились?» – удивился Мэддокс и принялся методично обходить крепость в поисках хоть одной живой души. Он заглянул во все общие помещения, побывал в сауне, спортзале, на закрытом баскетбольном корте, но так никого и не встретил. Тогда Мэддокс переключился на спальни. Дойдя до комнаты Париса, он без стука рванул дверь. Постель была смята, но пуста, повсюду валялись резиновые женщины, которых некогда в большом количестве закупил Торин, но если они и знали, где пропадал хозяин комнаты, то вряд ли сказали бы. По стенам были развешаны хлысты, кандалы и прочие секс-игрушки, о назначении многих из которых Мэддокс даже боялся делать предположения. Тряхнув головой, он вышел из комнаты и пошел дальше по коридору.

«Бей! Рви! Круши!» – бесновался сидящий внутри его демон. Пытаясь не обращать внимания на призывы Насилия, Мэддокс вошел к Рейесу. Внутри не оказалось ни самого хозяина спальни, ни секс-игрушек. Зато оружия было в изобилии: пистолеты, ножи, «звездочки ниндзя» – казалось, здесь можно найти все что угодно. На полу лежал мат, покрытый пятнами засохшей крови. Также взору Мэддокса предстали боксерский мешок и пара гантелей. Стены украшало несколько вмятин, оставленных, судя по всему, кулаками. «Надо будет потом зайти и залатать их», – подумал Мэддокс.

«Бей! Рви! Круши!» – стучало у него в голове.

Комната Люсьена оказалась заперта, и на стук никто не отзывался. Спальни Аэрона и Торина тоже были пусты. Мэддокса трясло от бешенства, перед глазами прыгали черные пятна. Призывы демона переросли в нечленораздельный рев. Он так хотел Эшлин, но не мог вернуться к ней, пока не выпустит пар, но не знал, как сделать это, если никого нет! «Ни одной чертовой души!» – взревел про себя Мэддокс. Почти бегом он снова пустился сквозь вереницу галерей и коридоров.

– Где вы?! – исступленно проревел он, остановившись, и со злостью впечатал кулак в стену. Один раз, другой. Стену украсили вмятины, очень похожие на те, что он видел в спальне у Рейеса. Костяшки пальцев саднило, но Мэддоксу были приятны эти ощущения – Насилие внутри его довольно заурчал. Пройдя еще немного, он снова приложился кулаком о стену. Время поджимало, не за горами была ночь, и, прежде чем она спустится на землю, он должен, нет – просто обязан раствориться в Эшлин, изведать каждый дюйм ее нежного тела, ибо неведение было мучительнее и страшнее, чем все пламя ада, вместе взятое.

«А что, если женщина, которую ты запер в спальне, только притворяется, будто желает тебя, и хочет таким образом выпытать информацию? – стремясь доконать его, прошептал демон. – Что, если каждый раз, когда вы рядом, она думает о каком-то другом мужчине, чтобы достовернее изобразить возбуждение?»

Взревев, Мэддокс утопил кулак в стене по самое запястье. Пол покрылся кусочками камня. «Эшлин хочет меня! – возмутился он. – Меня, и больше никого! Не поддавайся! Не слушай, что говорит чертов демон!» – мысленно обратился он к себе. Насилие замолчал, удовлетворенный той ожесточенностью, с которой он выказывал собственнические чувства в отношении девушки.

– Какого черта ты портишь стены, вместо того чтобы чинить их? – раздался у него за спиной знакомый мужской голос.

Мэддокс резко обернулся. В другом конце галереи стоял Аэрон. Струившийся из окон солнечный свет причудливо выхватывал из полумрака мощную фигуру воина, играл на его темных волосах и татуированной коже.

Унявшийся было Насилие разыгрался с новой силой. Мэддокс ткнул пальцем в сторону друга и рявкнул:

– Вы заперли ее в подземелье!

– И что с того? – спросил Аэрон. Пробудившийся от сна, черный демон, запечатленный у него на шее, полыхнул красными глазами-бусинами. – Она заговорила?

– Заговорила о чем?

– О том, что забыла здесь.

– Нет.

– Тогда я сам с ней поговорю.

– Нет! – взревел Мэддокс, знавший, что Эшлин и так досталось. Образ девушки, скрючившейся на холодном полу камеры, встал у него перед глазами. Грязная, перепуганная, бледная как смерть, она дрожала. «Бей! Рви! Круши!» – взвыл Насилие.

– Где она? – потребовал Аэрон.

– Не твое дело! Но кто-то должен мне ответить за то состояние, в котором я обнаружил ее утром!

Аэрон вытаращил глаза. Фиалковые, по какому-то неведомому капризу природы как две капли воды похожие на глаза Мэддокса, они выражали искреннее удивление.

– Почему? Кто она тебе такая? – спросил он.

– Моя, – последовал ответ. – Она моя.

Аэрон пробежал языком по зубам.

– Не дури. Она наживка.

– Может, и так, – отозвался Мэддокс, всем корпусом подаваясь вперед. Его буквально трясло от ярости. – Но мне плевать!

– Тебе не должно быть плевать! И ты не должен был притаскивать ее сюда! – закричал Аэрон.

Столь же взбешенный, он сделал несколько шагов навстречу Мэддоксу. Тот, в свою очередь, понимал, что друг прав, но извиняться не собирался. Если бы снова пришлось делать выбор, то он бы поступил точно так же.

– Уведи ее в город и найди способ сделать так, чтобы она все забыла, – прорычал Аэрон. – Или прикончи. Она видела и слышала слишком много. Нельзя, чтобы она передала все это охотникам.

Разделявшее их пространство все более сокращалось. «Твое счастье, что я не вооружен!» – подумал Мэддокс. Будь при нем кинжал, он бы уже метнул его в Аэрона, прямо в его мертвое черное сердце.

– Я скорее тебя прикончу! – проревел Мэддокс.

Татуировки Аэрона засветились и пришли в движение. Живущий в нем демон окончательно пробудился, поднялся в полный рост и расправил крылья.

– Ну, ты сам нарвался, приятель! – прорычал Аэрон.

– Кто тут еще нарвался?! – проорал Мэддокс.

– Может, закончим болтать и перейдем к делу?!

– Да! Давай перейдем к делу! – С этими словами Мэддокс рванулся с места.

Аэрон последовал его примеру. Мгновение спустя они сцепились.

Глава 6

Старинные своды наполнились звуками ударов, хрипами и ревом.

Мэддокс со всей силы заехал Аэрону кулаком в скулу, и тот пошатнулся, но тут же выпрямился и съездил противнику в челюсть. Мэддокс почувствовал, как его рот наполняется кровью, ее металлический и сладкий вкус пришелся демону по душе.

Осклабившись, Мэддокс ударил противника в живот, и тот, издав короткий звук, согнулся. Насилие упивался происходящим, ему хотелось еще. Прежде чем Мэддокс успел пустить в ход локоть или коленку, Аэрон, не разгибаясь, с диким ревом рванулся вперед, обхватил Мэддокса руками и повалил на пол. Они начали кататься, хаотично пуская в ход кулаки, локти и колени.

Мэддокс издал свистящий звук, когда Аэрон снова с силой хватил его по челюсти. Он уже не ухмылялся, носоглотка заполнилась новой порцией крови.

– Ты этого хотел? – прорычал Аэрон.

Еще один кувырок. Теперь сверху оказался Мэддокс. Приподнявшись над противником, он принялся душить его. Аэрон захрипел, постепенно синея.

– Вот чего я хотел! – закричал Мэддокс.

Отняв одну руку от горла задыхающегося Аэрона, он принялся колотить его по лицу. Удар, другой, третий, четвертый. Глаз затек, нос превратился в кровавое месиво. По одному удару пришлось на челюсть и висок.

«Ну все, хватит с тебя на сегодня!» – мысленно обратился он к Насилию после очередного удара.

«Ты уверен?» – отозвался дух.

Глаза Мэддокса превратились в две узкие щелочки, и он нанес еще один сокрушительный удар.

«Убей его!» – приказал Насилие.

– Нет! – рявкнул воин вслух, лишь теперь осознав, что демон вместо того, чтобы насытиться и затихнуть, расходится все сильнее. Мэддокс перестал осыпать Аэрона ударами и замер, часто дыша и не очень понимая, как ему теперь быть. Он не мог отправиться к Эшлин в таком расположении духа, еще более голодный до крови, еще ближе подошедший к точке невозврата, чем до драки.

– О да! – прохрипел Аэрон.

Весь в синяках и кровоподтеках, он воспользовался замешательством друга и со всей силы засветил ему кулаком в правый глаз. Голова Мэддокса взорвалась нещадной болью, – вероятно, нападавший повредил ему глаз перстнями. Перед глазами у него потемнело. Что-то теплое и влажное заструилось у него по лицу, и – о, чудо! – злобный голос внутри его затих. Наверное, только так и можно урезонить демона – позволить другому человеку выбить из него, в самом прямом смысле этого выражения, весь боевой задор. Предвкушая избавление, Мэддокс раскинул руки в стороны и стал с благоговением ждать следующего удара, который не замедлил последовать. Несколько раз хорошенько съездив кулаком по голове и лицу противника, Аэрон сел ему на грудь и принялся душить. На лице татуированного воина было написано удовлетворение, а в глазах плясали черти.

– Хочешь еще? – прорычал Аэрон.

– Да, – еле слышно прохрипел задыхающийся Мэддокс.

Еще удар. Голова Мэддокса мотнулась влево. И еще один. Голова мотнулась вправо. Следующий удар смял в лепешку его нос.

«Бей меня! Еще сильнее! Еще!» – безмолвно заклинал своего противника Мэддокс. С каждым новым ударом присутствие демона ощущалось все меньше. «В поединке Ярости и Насилия последний явно облажался», – ядовито подумал Мэддокс. Мысль о поражении Насилия доставляла ему удовольствие, по своей глубине и интенсивности близкое к сексуальному удовлетворению. «Вот как, должно быть, чувствует себя Рейес, – подумал он с улыбкой. – Счастливый от боли, хотя и лишенный надежды на что-то большее».

Получив очередной удар, Мэддокс случайно прикусил язык, который тут же распух. «Ну вот, теперь я не смогу поцеловать Эшлин», – рассеянно подумал он.

«Зачем тебе целовать ее, когда можно просто трахнуть?» Выплюнув гадость, Насилие снова скрылся, успев, однако, впрыснуть в кровь Мэддокса порцию гнева.

«А ну, хватит! – приказал он себе, обращаясь одновременно и к себе, и к демону. – Я хочу целовать Эшлин, хочу знать, какова она на вкус, и я буду ее целовать. Я мечтал об этом всю прошлую ночь, пока меня поджаривали языки адского пламени».

Удары сыпались на него один за другим.

– Аэрон! Какого черта ты делаешь? – раздался голос стремительно приближавшегося к ним Люсьена.

– Задаю Мэддоксу трепку, которую он заслужил, – ответил Аэрон и наградил друга еще одним ударом.

– Прекрати!

– Нет, – отрезал Аэрон и стукнул Мэддокса по виску с такой силой, что едва не проломил ему череп.

– Не останавливайся, – прохрипел Мэддокс, понимая: еще немного побоев, и демон не покажет носа до самой ночи.

– Я сказал: прекрати! Немедленно! Иначе этой ночью отправишься в ад вместе с Мэддоксом. – Люсьен не шутил, он мог с легкостью выполнить эту угрозу.

Занесенная для нового удара рука зависла в воздухе и медленно опустилась. Оба воина, лежавшие на полу, тяжело и отрывисто дышали. Мэддокс схватил друга за запястье и потянул руку на себя, давая таким образом понять, что хочет, чтобы тот продолжал. Это было ему совершенно необходимо. «Если для того, чтобы отделаться от демона, я должен позволить избить себя до полусмерти, – думал мужчина, – значит, так тому и быть. Лишь бы не навредить Эшлин – она не должна пострадать. По крайней мере, пока…»

Аэрон неохотно поднялся и подал руку Мэддоксу. Столь же неохотно Мэддокс ухватился за протянутую руку и через мгновение тоже был на ногах. Оба воина молча воззрились на Люсьена.

– А теперь объясните мне, что здесь произошло, – поинтересовался Люсьен, который был, как обычно, непроницаем, тогда как сам видел друзей насквозь.

– Мы опробовали новую технику спарринга, – ответил Мэддокс, с трудом выговаривая слова распухшими губами.

Мужчина ощупал свое изувеченное лицо. Демона не было слышно. Мэддокс чувствовал себя почти нормально. Избавление казалось настолько полным и прекрасным, что воин не смог сдержать блаженной улыбки.

– Так и есть, да, новая техника спарринга, – отозвался Аэрон, обхватывая друга за плечо. Один глаз у него заплыл, верхняя губа была рассечена.

Мэддокс знал, что через час они оба будут как новенькие. У бессмертия были свои плюсы. «Вдруг демон вернется, когда заживут увечья?» – со страхом подумал он.

Люсьен открыл было рот, чтобы ответить, но Мэддокс жестом прервал его:

– Я не буду выслушивать твои упреки. Ты засунул Эшлин в подземелье. Благодари бога, что мне уже не хочется придушить тебя.

– Мы подумали, что ночь в камере без еды и одеял развяжет ей язык, – спокойно, без намека на раскаяние ответил Люсьен.

Мэддокс напрягся, в нем поднялась злость. Впрочем, что он с радостью отметил про себя, это была не лютая слепая ярость, которая делала его опасным для окружающих, а самое обычное человеческое раздражение.

– Я просил тебя о двух вещах, – повысил он голос, – всего о двух. Ты не выполнил ни того ни другого.

– Ты просил, чтобы мы ее не убивали, и ты хотел, чтобы ее никто не трогал. Она жива и вся в твоем распоряжении, – возразил Люсьен.

Мэддокс понимал, что друг прав. «Но вы напугали и заморозили ее до полусмерти. Такую маленькую, такую хрупкую», – подумал он, и эта мысль ранила сильнее, чем унизанные перстнями кулаки Аэрона.

– Я не мог проследить, чтобы у нее было все необходимое. Об этом должны были позаботиться вы, – упрекнул Мэддокс, которого всегда бесило, что с наступлением полуночи он утрачивает всякую связь с реальностью: не знает, что делается в замке, и не может защитить себя и близких ему людей. На крепость могли напасть охотники, сжечь ее дотла, а обитателей вырезать. Эшлин могла предать его и впустить охотников внутрь. Да и сама девушка не была в безопасности – ее могли убить, а он даже не узнал бы об этом.

– Слушай, к черту твою женщину, нам всем сейчас не до нее, – сказал Люсьен. – Очень многое произошло с тех пор, как ты в последний раз умер…

«К черту Эшлин?!» Мэддокс исторг страшный рык, в котором потонуло окончание фразы.

– Если она простудится… – пригрозил он, и демон вновь пробудился, приготовившись к войне.

В глазах Мэддокса мелькнула угроза, а затем они налились черным. «Убей его! Он хочет забрать то, что по праву принадлежит тебе!» – скомандовал Насилие. «Да, я должен убить», – пронеслось в голове воина. Кровь у него в жилах закипела, кожа туго обтянула выступившие резче кости.

– Он тебя не слушает, – обратился к Люсьену Аэрон, и у него под глазом дернулась мышца. Он с силой тряхнул Мэддокса за плечи в попытке, пока это еще возможно, вернуть его к реальности. – Ты меня слушаешь?

– Да, – выдавил из себя Мэддокс.

– Сколько ты планируешь держать девушку в замке?

– Сколько понадобится, – уклончиво ответил он.

Держать ее в крепости было опасно. Для нее самой. Для него. Для других Владык. Мэддокс все это прекрасно понимал, но отпускать ее не собирался. Слишком уж заманчивыми казались ему удовольствия, которые сулило ее тело, и все остальные доводы и соображения меркли на их фоне. «Какова она в постели? – спрашивал себя он. – Страстная ли она любовница? Будет ли она в экстазе выкрикивать мое имя? Просить, чтобы я не останавливался?»

Этот поток мыслей прервал кулак, прилетевший Мэддоксу в нос. От удара его голову мотнуло в сторону, висок взорвался болью – градус клокотавшей внутри ярости спал. Ушло и возбуждение. Мэддокс недоуменно заморгал и хмуро воззрился на Аэрона:

– За что?

– Ты был уже не ты, тобой овладел Насилие, – ответил Люсьен, устало мотнув головой. – Еще немного – и ты бы на нас бросился.

– Возьми себя в руки, парень! – раздраженно воскликнул Аэрон. – Ты как дамоклов меч, который того и гляди упадет и поотрубает нам голову.

– Забавно слышать это из твоих уст, – сухо сказал Мэддокс, подумав, что, может, он время от времени и кидается на людей, ослепленный ничем не спровоцированной злобой, но Аэрон от него недалеко ушел: охватывавшая его жажда возмездия не знала границ, и он мог вырезать зараз тучу людей.

– Где сейчас девушка? – спросил Люсьен.

Первым побуждением Мэддокса было не отвечать – ведь они могут пойти к ней. Но потом все же произнес:

– У меня в комнате.

В его тоне было отчетливое предостережение: «Пойдете к ней – будете иметь дело с Насилием».

– Ты что, оставил ее в комнате одну? – спросил Аэрон, его раздражение еще больше усилилось, и он принялся выразительно жестикулировать. – Может, дадим ей нож, выстроимся в линию, и пусть зарежет нас всех по очереди?

– Я ее запер. От нее не будет неприятностей.

– А если она вскрыла замок, – сказал Люсьен, массируя шею, – и в эту самую минуту впускает в крепость охотников?

– Нет. Я убил их.

– Могли быть другие.

Люсьен был прав, и Мэддокс это прекрасно знал. Он крепко стиснул зубы, на его мощной челюсти заходили желваки.

– Я пойду и удостоверюсь, что она по-прежнему в спальне и одна, – сказал он и резво развернулся.

– Я иду с тобой, – отозвался Аэрон не терпящим возражений тоном и поравнялся с ним.

Люсьен тоже пошел следом.

Мэддокс чуть не бежал. Если Эшлин сбежала и пустила в замок охотников, воины устроят охоту за ее головой, и он не знал, как в этом случае поведет себя сам. В сущности, каждая клеточка в его теле вопила о потребности защитить ее, какими бы ни были ее истинные намерения. «Я? Буду ее защитником? – недоуменно переспросил он самого себя, и кровь у него в жилах от этой мысли воспламенилась. – Когда (если!) она совершит преступление, – думал он, – смогу ли я сделать то, что должен?» У него не было ответа на этот вопрос. Мэддоксу хотелось верить в это, но…

Они повернули за угол. Три пары ног ступали тяжело и решительно, и, усиленные эхом, их шаги сливались в некое подобие барабанного боя, какой обычно звучит перед жаркой битвой. Краем глаза Мэддокс заметил, как Аэрон слегка дернул руками, после чего в каждой из его ладоней оказалось зажато по небольшому клинку. Значит, во время драки, мелькнуло в голове у Мэддокса, демон не за хватил власть над сознанием Аэрона. В противном случае от него, Мэддокса, осталась бы лишь кучка лоскутов. Он ощутил укол вины. «Неужели Аэрон дрался со мной только для того, чтобы помочь мне?» – подумал он.

– Не трогайте девушку, – резко сказал он. Чувство вины усилилось. «Мне следует быть мягче с друзьями», – решил он. – Что бы мы ни увидели в спальне, она моя. Вы поняли? Я сам с ней разберусь.

Повисло молчание, как если бы каждый из мужчин обдумывал ответ.

– Хорошо, – ответил Люсьен со вздохом.

Аэрон по-прежнему хранил молчание.

– Это моя комната. Захочу – и войду один, а вы останетесь ждать в коридоре.

– Хорошо, – выдавил из себя Аэрон. – Она твоя. Но только при условии, что ты сделаешь то, что должен. И если там будут охотники, то с ними никто церемониться не станет.

– Идет.

– Что она такого сделала, что ты с ней так носишься? – спросил Люсьен с искренним любопытством, однако и не без скрытого презрения.

Мэддокс не знал, что ответить, и даже не хотел размышлять на эту тему. Он был уверен лишь в том, что этот презрительный тон он более чем заслужил.

– Я думаю, наш друг забыл, что секс – это просто секс, – протянул Аэрон и крутанул один из клинков, лезвие которого при этом угрожающе блеснуло. – И совершенно не важно, с кем именно ты им занимаешься. В этой девушке нет ничего особенного. Ни в ней, ни в ком-либо еще.

Вновь пойманный в силки ярости, которая полностью заглушила недавно владевшее им чувство вины, Мэддокс сбил Аэрона с ног и вскочил на него верхом. Маневр занял секунды. Мэддокс выбил у не ожидавшего нападения друга один из клинков и упер его острие в горло поверженного противника. Второй клинок оказался у горла самого Мэддокса, – уже падая, Аэрон осознал, что произошло, и, выбросив руку со вторым клинком, упер его в горло соперника. Мэддокс ощутил, как лезвие вспороло кожу и вонзилось в сухожилие, но назад не подался.

– Ты хочешь умереть? – прошипел Аэрон, выгибая проколотую бровь. Его лицо выражало холодную решимость. – Хочешь?!

– Пусти его, Мэддокс, – сказал Люсьен с тем спокойствием, что царит в эпицентре урагана.

Мэддокс сильнее надавил на клинок. Противники не сводили друг с друга глаз, в которых плясали языки сине-сиреневого пламени, столь яркие, что казалось, вот-вот можно будет услышать характерное шипение и потрескивание.

– Не смей говорить о ней в таком тоне! – прорычал Мэддокс.

– Я буду говорить так, как посчитаю нужным.

Мэддокс нахмурился. «Этот человек мне нравится, я им восхищаюсь. Он убивал ради меня, а я – ради него», – пронеслось у него в голове. И все же глубоко внутри он знал, что если об Эшлин еще раз отзовутся, причем совершенно не важно кто, так же оскорбительно, то он убьет. Он ненавидел и не понимал себя, но ничего поделать с собой не мог: в целом свете лишь Эшлин имела для него значение.

– Черт знает почему, – проговорил Люсьен, – но девчонка – спусковой крючок. Скажи ему, что больше не будешь о ней говорить, Аэрон.

– С чего это? – прогремел Аэрон. – С каких пор у меня нет права высказывать свое мнение?

Мэддокс глубоко вдохнул, затем шумно выдохнул. Не помогло. Он чувствовал, что вот-вот окончательно сорвется. «Черт! Я должен взять себя в руки!» – пронеслось у него в голове. Происходящее казалось ему постыдным и нелепым – он совершенно не мог контролировать собственные действия.

– Аэрон, ты, наверное, жутко устал отмывать кровь от пола, – сказал Люсьен. – Представь, сколько ее будет, если охотники прямо сейчас пытаются проникнуть в наш дом и мы их не остановим. Скажи ему.

Немного помедлив, Аэрон убрал клинок от шеи Мэддокса.

– Ладно, – выплюнул татуированный воин, – больше не будем говорить о девчонке. Доволен?

Да, Мэддокс был доволен. Тут же успокоившись, он поднялся и даже протянул ту из рук, что была пустой, Аэрону, но тот оттолкнул ее и встал сам. Как-то раз Парис заявил, что у Мэддокса меняется настроение, как если бы у него внутри кто-то раскачивался на качелях; это было шуткой, но сейчас Мэддоксу начинало казаться, что сказанное было более чем точным.

– Я не буду ничего говорить, но ты все равно знаешь, что я думаю обо всем этом, – сухо сказал Аэрон.

Мэддокс прекрасно знал. Аэрон был ничуть не лучше Париса, пожалуй, хуже.

– Дети, – проворчал Люсьен, закатывая глаза.

– А ты наша мамочка, – отозвался Аэрон, впрочем, без всякой агрессии.

Мэддокс на несколько секунд опустил веки, пытаясь собраться с мыслями. «Эшлин – всего лишь женщина, – уговаривал он себя. – Всего лишь инструмент физического удовлетворения. Тени и боль, застывшие у нее в глазах, не имеют никакого значения. Они не смягчат меня и не околдуют его. На этот раз – нет. Я должен начать относиться к ней беспристрастно, так же, как отношусь ко всем остальным». Ему казалось, что еще немного внутренней борьбы и уговоров, и его чувство собственного достоинства будет вызволено из-под кучи отбросов, среди которых оно оказалось погребено. «А может, боги наконец вняли моим шальным воззваниям, просьбам сделать жизнь еще невыносимее и подослали Эшлин, чтобы я сошел с ума, погрузился в боль и страдания? – спрашивал себя мужчина. – Вдруг это наказание? И теперь, вместо того чтобы корчиться в агонии только по ночам, я буду страдать еще и днем?»

– Ты в порядке? – спросил Люсьен.

Нет, Мэддокс не был в порядке. Спокоен – да, но так паршиво, как сейчас, ему, должно быть, не было еще никогда в жизни! Тем не менее он кивнул и, не проронив более ни слова, двинулся дальше по коридору, преодолел лестницу и зашагал по галереям его крыла замка. «Надо быстрее покончить с этим», – думал он.

Когда Люсьен и Аэрон вновь поравнялись с ним, Аэрон сказал:

– Мой клинок.

– Он у тебя шикарный, – ответил Мэддокс, делая вид, что не понял его, и клинок не вернул.

– Я не знал, что ты без оружия, – проворчал Аэрон.

– Если хочешь остаться при своем, лучше смотри за ним.

– Могу сказать то же о твоей голове.

Мэддокс не ответил. Чем меньше оставалось до спальни, тем явственнее он ощущал нежный медовый запах Эшлин. Так пахла ее кожа. Не мыло, не духи, а она сама. Его тело напряглось до боли в мышцах, а достоинство наполнилось жаром и желанием. Он готов был упиваться этим медом вечность напролет. «Она такая же, как все прочие женщины, помнишь? Ничего особенного», – мысленно напомнил он себе. Метнув быстрый взгляд на своих спутников, он убедился, что они не замечают аромата, которым был напоен воздух. «И слава богу», – решил Мэддокс, который ни с кем не хотел делить Эшлин, даже ее запах. «Ничего особенного, черт бы тебя побрал», – твердил он, словно заклинание.

Подойдя к порогу, все трое остановились. Аэрон вытянулся и удобнее перехватил клинок. Его лицо сейчас напоминало маску. Он был готов ко всему, с чем может столкнуться внутри. Люсьен тоже достал оружие – пистолет 45-го калибра – и снял его с предохранителя.

– Сначала смотрите, а потом нападайте, – сказал Мэддокс сквозь крепко стиснутые зубы.

Не глядя на него, воины кивнули.

– На счет три. Раз. – Он слегка повел ухом, прислушиваясь.

Изнутри не доносилось ни звука. Не было слышно ни плеска воды в ванной, ни возни тарелок по подносу. Неужели Эшлин и вправду сбежала? Если это так, то…

– Два. – Его желудок сжался от гнева и страха, шрамы на животе нестерпимо жгло. Он покрепче сжал рукоятку клинка. Мэддокс решил, что покинет крепость и будет обыскивать все закоулки земного шара до тех пор, пока не найдет ее. «И в самом деле, в ней нет ничего особенного», – уверенно подумал он. – Три. – Мужчина повернул замок и толкнул дверь. Петли жалобно хрустнули.

Все трое воинов разом ворвались в комнату, молчаливые, готовые ко всему. Мэддокс обвел глазами спальню, стараясь ничего не упустить. Полы – никаких отпечатков. Окно – по-прежнему закрыто. Блюдо с едой – не тронуто. Часть вещей выкинута из шкафа и разбросана по полу.

«Где же она?» – почти в панике подумал он.

Аэрон и Люсьен осматривали комнату, а Мэддокс осторожно подкрался к гардеробной. Держа наготове клинок, он резко дернул дверь и принялся шарить между вещами. Пусто.

И тут тяжелое одеяло на кровати шевельнулось, и по комнате пронесся глубокий вздох, перешедший в чуть слышный стон.

– Опустите оружие, – распорядился Мэддокс яростным шепотом.

Протяжный женский вздох воспламенил кровь у него в жилах.

Несколько секунд прошло, прежде чем оба мужчины подчинились. И только тогда Мэддокс, неслышно ступая, приблизился к кровати. У него на лбу выступила испарина… Сам не понимая почему, Мэддокс трепетал, как простой смертный. Он подозревал, что зрелище, которое вот-вот предстанет перед ним, вконец его доконает. И не ошибся.

Перед ним предстала спящая красавица. Эшлин. Ангел. Уничтожительница. Ее янтарные волосы разметались по белоснежной подушке. Пушистые ресницы, на несколько оттенков более темные, чем волосы, отбрасывали тени на щеки. Она так и не помылась, не поела. Похоже, сразу после его ухода она забралась в кровать и заснула.

– Симпатичная, – протянул Аэрон, и в его тоне проскользнуло невольное восхищение.

«Божественно прекрасная, – поправил про себя Мэддокс. – И моя». Ее губы были красными и слегка припухли. «Должно быть, она кусала их от беспокойства», – подумал он. Мужчина наблюдал, как мерно поднимается и опускается ее грудь, и вдруг, словно в беспамятстве, протянул руку. «Не трогай, не трогай!» – в отчаянии заклинал он себя, но был бессилен остановить медленно скользившую по воздуху конечность. Лишь в самый последний миг она замерла, сжатая в тугой кулак. Его тело вновь окаменело и вытянулось в струну, внутренне содрогаясь от желания – темного, пугающего своей глубиной и мощью, в сравнении с которой яростные призывы Насилия казались детским лепетом. «Как она это делает? – удивлялся про себя Мэддокс. – Как ей удается вызывать столь сильный отклик в моем теле, просто вдыхая и выдыхая?»

«Дотронься до нее, – пронеслось у него в голове. – Чье это было желание? Мое? Демона? Наше общее? А впрочем, какая разница?» Мэддокс решил, что только слегка и очень нежно проведет пальцами по ее бархатистой коже, а потом сразу уйдет, затем примет душ и вернется, когда она отдохнет. Он обещал себе к этому времени полностью взять себя в руки. «Решено, так и поступлю», – подумал Мэддокс и, разжав кулак, аккуратно, едва касаясь кожи, провел кончиками пальцев по щеке девушки. Кожа была мягкая и нежная, как шелк, от прикосновения к ней у него по руке словно пробежал электрический ток, кровь в теле вскипела с новой силой.