Текст книги "Темный поцелуй"

Глава 2

Черный туман окутал Люсьена, в голове пульсировала одна-единственная мысль: «Анья».

Он разговаривал с ней, пытаясь забыть, как идеально она ему подходит, как остро его желание и как в течение тех нескольких мгновений, пока она находилась в его объятиях, он предал бы всех и вся за еще пару минут с нею.

Никогда поцелуй не оказывал на него такого воздействия. Его демон фактически мурлыкал у него в голове. Мурлыкал, как прирученный домашний кот. Прежде такого не случалось, и Люсьен не мог уразуметь, что изменилось сейчас.

Должно быть, с ним что-то не так.

В противном случае с чего бы собственные слова о том, что Анья ничего для него не значит, едва не убили его? Он должен был это сказать ради ее блага и своего собственного. Желание такой силы опасно. Признаться честно, оно смертельно для его хваленого самоконтроля.

Самоконтроль. Люсьен фыркнул бы, если б мог шевельнуться. Совершенно ясно, что с этой женщиной он теряет всякий контроль над собой.

Зачем она притворилась, что хочет его? Зачем целовала так, будто умрет без его языка? Женщины просто не могут жаждать его подобным образом. Больше нет. Ему это известно лучше всех. Все же Анья фактически умоляла его о близости.

И теперь он не может выбросить из головы ее образ. Она высокая – идеальный рост – с эльфийским личиком и совершенной, слегка загорелой кожей, гладкой и мерцающей, эротичной. Он вообразил, как исследует языком каждый дюйм ее тела.

Ее грудь едва не вываливалась из лазурного корсета, а черная мини-юбка и сапоги на высоком каблуке выставляли ее восхитительные ноги в самом выгодном свете.

Волосы, такие светлые, что напоминают снежную бурю, волнами струились по ее спине. Широко посаженные глаза были того же лазурного оттенка, что и ее топ. Слегка курносый носик. Полные и красные, созданные специально для поцелуев губы. Ровные белые зубы. Она излучает порочность и наслаждение, являясь воплощением самых смелых мужских фантазий.

Вообще-то Люсьен не может выбросить ее из головы с тех пор, как несколько недель назад она ворвалась в их жизнь и спасла Эшлин. Тогда она не раскрыла своей восхитительной красоты, но ее клубничный аромат навсегда отпечатался в его памяти.

Теперь же, отведав ее на вкус, Люсьен чувствовал, как сердце колотится в груди, а раскаленное шипящее дыхание сжигает горло. Подобное ощущение он испытывал, видя своего друга Мэддокса с Эшлин, воркующих, как голубки, и льнущих друг к другу, словно опасаясь даже минутной разлуки.

Неожиданно туман рассеялся, освободив его разум и тело, и он увидел, что по-прежнему находится на улице. Анья пропала, а его приятели стоят вокруг, застывшие точно статуи. Прищурившись, он завел руку назад и коснулся одного из прикрепленных у него за спиной кинжалов. Что происходит?

– Рейес?

Нет ответа. Тот даже глазом не моргнул.

– Гидеон? Парис?

Ничего.

Что-то шевельнулось в тени. Люсьен медленно вытащил оружие, выжидая… готовясь сделать то, что необходимо… Тут в голове его мелькнула мысль. Анья могла бы забрать его кинжалы и воспользоваться ими против него, а он бы и не заметил. И не встревожился бы, потому что был поглощен ею. Но она их не взяла. Это означало, что она действительно не желала ему зла.

«Зачем она подошла ко мне?» – снова с удивлением подумал он.

– Здравствуй, Смерть, – раздался замогильный мужской голос. Никто не появился, но оружие было вырвано из рук Люсьена и отброшено наземь. – Тебе известно, кто я?

Люсьена пронзил всепоглощающий страх, хотя внешне он ничем не выдал своего состояния. Он не слышал голоса прежде, но знал, кому он принадлежит. Знал на подсознательном уровне.

– Властелин, – произнес он. Некоторое время назад Люсьена порадовало бы, что бог осведомлен о нем. Теперь уже нет.

Месяц назад титаны призвали к себе Аэрона, одержимого демоном Ярости, и приказали убить четырех смертных женщин. Без объяснения причин. Аэрон отказался и с тех пор сделался невольным гостем подземной темницы Владык, став угрозой для себя самого и для мира. Каждую минуту каждого дня его снедала жажда крови.

Люсьену было ненавистно видеть, как его друг деградировал до такого животного состояния. Хуже того, его мучило осознание собственной беспомощности, ведь, несмотря на всю свою силу, он ничего не может поделать. И все по вине существа, матери-ализовывающегося сейчас перед ним.

– Чем я заслужил такую… честь? – поинтересовался Люсьен.

Текучий как вода, Кронос вступил в лучи янтарного света луны. Густая копна его волос была серебристого оттенка, и борода тоже. Его высокое, стройное тело окутывал длинный льняной гиматион[4]4
  Гиматион – верхняя одежда в виде прямоугольного куска ткани в Древней Греции.


[Закрыть], выделанный так искусно, что казался шелковым. Глаза его походили на темные непроницаемые озера.

В левой руке Кронос держал Косу Смерти – оружие, которым Люсьен был бы не прочь завладеть и обратить против самого жестокого бога, поскольку оно могло мигом снести голову бессмертному. Коса должна была принадлежать ему, Люсьену, как воплощению Смерти, но она пропала, когда Кроноса заключили в тюрьму. Люсьен гадал, как Кроносу удалось ее разыскать и мог ли он с той же легкостью найти ларец Пандоры.

– Не нравится мне твой тон, – обманчиво спокойным голосом произнес Кронос.

Этот тембр был хорошо известен Люсьену, поскольку он сам его использовал, стараясь держать эмоции под контролем.

– Приношу извинения. – Ублюдок. Ничто, помимо оружия, не говорило о том, что Кронос достаточно силен, чтобы вырваться из Тартара и сбросить с трона бывшего Верховного бога, Зевса. А он сумел. Жестоко и коварно, доказав всем сомневающимся, что с ним лучше не враждовать.

– Ты повстречал дикую и неуловимую Анью. – Тихий, как шепот, голос бога плыл в ночи, все же подобный могучему копью, способному поразить целую армию.

Страх Люсьена усилился в сотни раз.

– Да, я ее встретил.

– Ты целовал ее.

Руки Люсьена сжались в кулаки – от пьянящих воспоминаний и от ярости, что это ненавистное создание подсмотрело миг его страсти. «Успокойся», – мысленно приказал он себе.

– Верно.

Кронос заскользил к нему беззвучно, как окружающая их ночь.

– Каким-то образом ей удавалось много недель избегать меня. Твоего же общества она сама ищет. Почему? Ты не думал над этим?

– Честно? Не знаю. – Так оно и было. Проявленный к нему Аньей интерес по-прежнему не имел смысла. Пылкость ее поцелуя наверняка была наигранной. Но все же она сумела воспламенить его – его тело, душу и демона.

– Не важно. – Бог приблизился к Люсьену и остановился, пристально глядя ему в глаза. От Кроноса даже пахло могуществом. – Теперь ты должен будешь убить ее.

При этом заявлении Смерть в мозгу Люсьена стал трясти прутья клетки, и Люсьен не был уверен, делает ли это демон из воодушевления или от негодования.

– Убить ее?

– Я слышу в твоем голосе удивление. – Наконец отведя взгляд от Люсьена, бог проплыл мимо, словно разговор окончен.

Кронос слегка задел Люсьена, но этого было достаточно, чтобы опрокинуть его. Люсьена будто машиной сбило. Мышцы свело, дыхание перехватило. Люсьен выпрямился, хватая ртом воздух, и обернулся. Кронос плыл в темноту, готовясь вот-вот исчезнуть.

– Не откажи в любезности, – окликнул его Люсьен. – Ответь, зачем ее… убивать?

Бог молвил не оборачиваясь:

– Она Анархия, несущая беды всем, кто с ней сталкивается. Это достаточная причина. Ты должен благодарить меня за оказанную честь.

Благодарить его? Люсьен сжал зубы, чтобы сдержать готовые сорваться с языка слова. Теперь ему сильнее прежнего хотелось снести Кроносу голову с плеч. Однако он остался на месте, зная, какой жестокой может быть месть богов. Он, Рейес и Мэддокс только что освободились от древнего проклятия, согласно которому Рейес вынужден был еженощно закалывать Мэддокса мечом, а Люсьену приходилось сопровождать душу друга в ад.

Проклятие смерти было ниспослано им греческими богами за то, что Мэддокс неумышленно убил Пандору. Насколько худшим будет проклятие титанов, если Люсьен обезглавит их Верховного бога?

Люсьену было плевать на то, что они сделают с ним, но он опасался за друзей. Они уже перенесли столько страданий, что их хватило бы на сотни жизней.

Все же он произнес:

– Я не желаю совершать это деяние. – «И не стану». Он подозревал, что уничтожение прекрасной Аньи само по себе проклятие.

Кронос как будто не двинулся с места, но мгновение спустя оказался стоящим прямо перед Люсьеном, пронзая его, точно мечом, взглядом своих ярких потусторонних глаз. Он протянул руку – и Коса замерла у шеи Рейеса.

– Сколько бы времени это ни заняло, воин, и каких бы действий ни потребовало, ты принесешь мне ее мертвое тело. Ослушаешься моего приказа – и ты, и все, кто тебе дорог, будете страдать.

Бог исчез в слепящем небесно-голубом свете так же быстро, как и появился, и все вокруг пришло в движение, словно никогда и не замирало. Люсьен никак не мог восстановить дыхание, понимая, что один взмах руки Кроноса мог забрать – и забрал бы – жизнь Рейеса.

– Что за черт? – проревел Рейес, глядя по сторонам. – Куда она подевалась?

– Она же только что здесь была! – воскликнул Парис, сжимая в руке кинжал.

«И ты, и все, кто тебе дорог, будете страдать», – сказал Кронос. Это не хвастовство, а истинная правда. Стиснув кулаки, Люсьен проглотил подступившую к горлу желчь.

– Давайте вернемся в клуб и насладимся остатком вечера, – только и сказал он. Ему требовалось время все обдумать.

– Эй, погоди-ка секунду, – начал было Парис.

– Нет, – качнув головой, отрезал Люсьен. – Тема закрыта.

Мгновение долгое, как вечность, они молча таращились на него, потом согласно кивнули. Люсьен прошел мимо них, ни словом не обмолвившись ни о божественном визите, ни об исчезновении Аньи. И внутри клуба он продолжал хранить молчание. Воины разбрелись кто куда, не переставая бросать на него озадаченные взгляды.

Но проходящего мимо Рейеса Люсьен задержал.

Тот резко остановился и посмотрел на друга с удивлением.

Едва заметным жестом Люсьен указал на столик у дальней стены, который они занимали прежде. Рейес понимающе кивнул, они прошли туда и сели.

– Выкладывай, – велел Рейес, откидываясь на стуле и будничным взглядом обводя танцплощадку, будто они просто погоду обсуждают.

– Ты изучал Анью. За чье убийство она заслужила заключение? И почему?

Оглушительная музыка служила насмешливым фоном их разговору. Лучи света переливались на бронзовой коже и в темных как ночь глазах Рейеса. Он пожал плечами.

– В прочтенных мною пергаментах говорится лишь о том – кого, не называя причин. Айаса.

– Я его помню. – Люсьену никогда не нравился этот заносчивый ублюдок. – Вероятно, он это заслужил.

– Когда она убила его, он был Капитаном Бессмертной Гвардии. Подозреваю, что Анья учинила какой-то беспорядок, Айас намеревался арестовать ее – и они схватились.

Люсьен удивленно моргнул. Самодовольный, эгоистичный Айас занял его место? До открытия ларца Пандоры Люсьен был Капитаном – хранителем мира и защитником Верховного бога Олимпа. Однако когда в него поместили демона, он перестал соответствовать этому высокому посту и с него сняли обязанности. А потом его и помогавших ему воинов и вовсе изгнали с небес.

– Интересно, а не выбрала ли она тебя своей следующей жертвой? – как бы между прочим обронил Рейес.

Может, и так, хотя сегодня у нее была возможность, и она ею не воспользовалась. А он, без сомнения, этого заслуживает. Впервые сойдя на землю, они с друзьями принесли лишь мрак и разрушения, боль и страдания. Будучи не в силах контролировать своих демонов, они убивали всех без разбору, разрушая дома и семьи, неся голод и чуму.

Когда Люсьен научился подавлять зловещую часть своей сущности, было слишком поздно – на борьбу с ними поднялись охотники. В то время он их не винил, считая их гнев справедливым. Потом охотники убили Бадена, хранителя Неверия и товарища Люсьена по несчастью. Утрата ошеломила его, потрясла до основания.

С тех пор Люсьена перестали интересовать движущие охотниками мотивы, и он помог казнить каждого десятого, кто был виновен. Впоследствии, правда, ему захотелось мира с ними. В отличие от некоторых других воинов, жаждавших уничтожения всех охотников.

Поэтому Люсьен и еще пять воинов перебрались в Будапешт, где мирно просуществовали сотни лет. Несколько недель назад в город прибыли остальные шесть Владык, преследуя охотников, вознамерившихся раз и навсегда уничтожить Люсьена и его друзей. Кровавая вражда возобновилась, и на этот раз возможности сбежать не будет. Часть Люсьена и не желала сбегать. Не будет им покоя, пока не истребят всех охотников.

– Что еще ты узнал про Анью? – спросил он у Рейеса.

Воин пожал плечами:

– Как я уже упоминал на улице, она единственная дочь Дисномии.

– Дисномии? – Люсьен потер челюсть двумя пальцами. – Не припоминаю ее.

– Это богиня Беззакония – самая презренная из бессмертных Олимпа. Она переспала со всеми мужчинами, холостыми и женатыми без разбору. Никто даже не знает, кто отец Аньи.

– И подозрений никаких?

– Тут и говорить не о чем – у матери было по несколько любовников на дню!

Мысль о том, что Анья, как истинная дочь своей матери, тоже спит со всеми подряд, разозлила Люсьена. Он не хотел желать ее, но все же желал – причем отчаянно. Правда, он пытался сопротивляться. До тех пор, пока не выяснил, что она бессмертная. «Она не может умереть, – подумал он тогда. – В отличие от смертных женщин ее не отнимут у меня, если я позволю себе увлечься ею. Мне не придется забирать ее душу».

Каким же он был глупцом. Следовало бы догадаться, ведь он Смерть. Забрать можно любого. Его друзей. Богиню. За день он видел больше утрат, чем другие за целую жизнь.

– Меня удивило, – признался Рейес, – что подобная женщина смогла произвести на свет дочь, так похожую на ангела. Трудно поверить, что прекрасная Анья на самом деле грешница.

Ее поцелуй действительно был греховным. Восхитительно греховным. Но женщина, которую он держал в своих объятиях, не показалась ему злой. Милой – да. Забавной – абсолютно точно. И – к его огромному удивлению – ранимой и нуждающейся в нем.

«Зачем она меня поцеловала?» – снова и снова гадал Люсьен. Отсутствие ответа на этот вопрос не давало ему покоя. Зачем она вообще танцевала с ним? Ей что-то от него нужно? Или просто решила испытать на нем свои чары? Соблазнить и поработить, а потом бросить ради кого-нибудь более привлекательного, все это время посмеиваясь над доверчивостью урода?

Кровь застыла у Люсьена в жилах. «Оставь эти мысли. Ты только мучаешь себя». О чем же ему тогда думать? О ее смерти? Боги, он не уверен, что сможет совершить подобное.

Она помогла ему несколько недель назад, и теперь он у нее в долгу. Как он может убить женщину, которой обязан? Как может убить женщину, которую отведал на вкус? Снова? Он сжал ладонями свои колени, пытаясь подавить внезапно поднимающуюся в нем темную волну.

– Что еще ты о ней знаешь?

Несомненно, есть что-то еще.

Рейес снова безразлично пожал плечами:

– Над Аньей довлеет проклятие, вот только неясно, какое именно.

Проклятие? Это открытие и шокировало, и рассердило Люсьена. Она страдает из-за этого? А ему-то что за дело?

– Есть упоминания о том, кто за это в ответе?

– Фемида, богиня Справедливости. Она из рода титанов, но предала их, чтоб помочь олимпийцам, когда те заявили права на небесный престол.

Люсьен сумел вызвать в памяти лишь туманный образ богини. Высокая, стройная и темноволосая. Аристократичные черты лица и красивые тонкие руки, подрагивающие, когда она говорит. Иногда она была мягкой, иногда – невыносимо резкой.

– Что ты помнишь о Фемиде?

– Лишь то, что она была женой Тартара – стража тюрьмы.

Люсьен нахмурился.

– Возможно, она прокляла Анью в отместку за вред Тартару во время ее бегства?

Рейес покачал головой:

– Если хронология в свитках верна, то Анью прокляли еще до тюремного заключения. – Он прицокнул языком. – Может, Анья – копия своей матушки? Может, она спала с Тартаром и тем самым разгневала богиню? Не потому ли большинство женщин желают зла соперницам?

Такое предположение не устраивало Люсьена. Он потер лицо, и шрамы показались такими выпуклыми, что расцарапали ладонь.

«Оцарапали ли они Анью?» – внезапно подумал он. Поврежденная ткань его щек залилась жарким румянцем унижения. Она наверняка привыкла к мужчинам без изъянов, а его запомнит как уродливого вояку, от которого на ее совершенной коже появилось раздражение.

Рейес провел пальцем по одному из пустых бокалов на столе.

– Не нравится мне быть у нее в долгу. И то, что она в клуб заявилась, тоже. Как я уже говорил, за Аньей тянется след из разрушений и хаоса.

– За нами тянется точно такой же след, куда бы мы ни шли.

– Мы к этому привыкли, хоть нам это и неприятно. А на ее губах играла улыбка, когда она соблазняла тебя. – Рейес нахмурился. – Видел я, как ты на нее смотрел. Как я на Данику.

Даника. Одна из смертных, которую Аэрону было приказано убить. Как подозревал Люсьен, Рейес хотел ее сильнее всего на свете, но был вынужден отпустить в надежде уберечь от жестокости богов. Люсьен полагал, что с тех пор Рейес сожалеет о своем решении, желая лично защищать девушку.

«Что же мне делать?»

Люсьен знал, чего ему хочется. Позабыть Анью и по примеру Аэрона проигнорировать поручение Кроноса. Однако проигнорировать Верховного бога означало накликать кару – как это случилось с Аэроном. Друзья-воины не вынесут еще одной утраты, в этом он был уверен. Они и так балансируют на грани добра и зла. Еще немного – и они падут, отдавшись на милость своих демонов, перестанут подавлять постоянную тягу к разрушению.

Он вздохнул. Треклятые боги. Приказ с небес поступил в самое неподходящее время. Спрятанный неизвестно где, ларец Пандоры несет угрозу самому его существованию. Доберись до него охотник – и он сможет извлечь из Люсьена демона, тем самым убив его носителя, ведь мужчина и демон связаны неразделимыми узами.

Собственная кончина Люсьена нисколько не беспокоила, но он не хотел, чтобы пострадали его собратья, потому как чувствовал за них ответственность. Если бы только он не открыл ларец, чтобы отомстить за свою уязвленную гордость – не его выбрали хранителем этого артефакта, – его людям не пришлось бы носить в своих телах демонов. Он не разрушил бы их жизни, которыми они в качестве отборного воинства олимпийцев были вполне довольны. То было благословенное и беззаботное время. Даже счастливое.

Люсьен снова вздохнул. Он подумал с сожалением, что, чтобы уберечь друзей от новой боли, Анью необходимо убить, как и было приказано. А это, в свою очередь, означает, что ему придется выследить богиню. Иными словами, снова очутиться с ней рядом.

Мысль о том, чтобы еще раз оказаться рядом с Аньей, вдыхать ее клубничный аромат, ласкать ее мягкую кожу, и восхищала и мучила его. Даже вечность тому назад, когда он влюбился без памяти в смертную по имени Мэрайя, а она в него, он не желал ее с такой силой. Сейчас его терзает жаркая боль, заполняющая каждую частичку тела и никак не утихающая.

Мэрайя… милая, невинная Мэрайя, женщина, которой он отдал свое сердце вскоре после того, как научился управлять живущим внутри его демоном. Он тогда прожил на земле сотню – или две сотни? – лет, и время для него не существовало, а каждый следующий день походил на предыдущий. Потом он увидел Мэрайю, и жизнь обрела смысл. Он возжелал хорошую, чистую девушку, способную разогнать царящую вокруг него тьму.

Она осветила солнечным светом его непроглядную тьму, стала яркой свечой в безжалостном мраке, и он надеялся провести вечность, поклоняясь ей. Однако очень скоро ее поразила болезнь. Смерть моментально узнал, что ей не выкарабкаться. Люсьену следовало в тот же миг забрать ее душу, но он не смог себя заставить.

Неделями недуг терзал тело Мэрайи, постепенно разрушая ее. Чем дольше Люсьен тянул, надеясь на исцеление, тем сильнее она страдала. Ближе к концу она рыдала и с воплями молила о смерти. Скрепя сердце, зная, что им уже никогда не быть вместе, он наконец-то подчинился и исполнил свой долг.

Той ночью он и приобрел свои шрамы.

Люсьен исполосовал себя отравленным клинком и, как только раны почти заживали, резал себя снова и снова. Он даже жег себя до тех пор, пока не добился, что кожа перестала восстанавливаться. Убитый горем, он хотел сделать так, чтобы ни одна женщина больше и близко к нему не подошла, ведь тогда ему никогда не доведется опять страдать из-за потери возлюбленной.

Люсьен никогда не сожалел о своем поступке. До настоящего времени. Он собственноручно лишил себя шанса стать мужчиной, которого по-настоящему захотела бы Анья. Такая физически совершенная женщина, как она, заслуживает столь же совершенного мужчину. Он нахмурился. Зачем он думает об этом? Она должна умереть. Влечение только все усложнит. Хотя все и так сложнее некуда.

Перед его мысленным взором снова возник образ Аньи, завладел сознанием. Ее лицо – праздник чувственности, а тело – невероятно сексуально. Будучи мужчиной, он взвыл от ярости при мысли об уничтожении такой красавицы. Будучи бессмертным воином… он тоже взвыл.

Возможно, ему удастся убедить Кроноса отменить приказ. Возможно… Люсьен фыркнул. Нет. Это не сработает. Пытаться заключить сделку с Кроносом – еще глупее, чем игнорировать его. Верховный бог просто велит ему сделать что-нибудь еще более жуткое.

Черт подери! Почему Кронос хочет смерти Аньи? Что она натворила?

Отвергла его, предпочтя другого?

Взор Люсьена застлала пелена ревности, нахлынуло чувство собственничества, но он не обратил на них внимания. Как и на звеневшее в ушах слово: «Моя».

– Я жду, – сказал Рейес, отвлекая его от размышлений.

Люсьен заморгал, пытаясь собраться с мыслями.

– Чего?

– Чтобы ты мне рассказал, что случилось на улице.

– Ничего не случилось, – тут же соврал Люсьен, как бы ему это ни было ненавистно.

Рейес покачал головой:

– Твои губы все еще припухшие после ее поцелуев, а волосы растрепаны – сразу заметно, где она запускала в них свои пальчики. Ты закрыл ее своим телом, когда мы хотели схватить ее, а затем она вообще исчезла. И ты по-прежнему утверждаешь, что ничего не случилось? Придумай историю поубедительнее, старина.

У Рейеса и без того забот достаточно, и Люсьен не хотел взваливать на его плечи еще и собственную ношу.

– Передай остальным, что я встречу их в Греции. Я не поеду со всеми, как планировалось.

– Что? – нахмурился Рейес. – Почему?

– Мне было приказано забрать душу, – только и сказал он.

– Забрать душу? Не просто сопроводить ее в рай или ад? Что-то я не понимаю.

Люсьен кивнул:

– Тебе и не надо понимать.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу этих твоих загадок. Скажи мне, чью и почему?

– Какая разница? Душа есть душа, и конец всегда одинаков, какие бы причины к нему ни привели. Смерть. – Люсьен похлопал Рейеса по плечу и встал из-за стола.

Прежде чем тот успел произнести еще хоть слово, Люсьен зашагал прочь из клуба, не останавливаясь до тех пор, пока не достиг того самого темного закутка, где целовал – и потерял – Анью.

Будто наяву, он снова услышал ее стоны, почти почувствовал, как ее ногти впиваются ему в спину, а бедра ударяются о его возбужденную плоть. Эрекция сохранилась до сих пор. Несмотря ни на что.

Желание по-прежнему держит его в своих когтях, но он отбросил его прочь и прикрыл правый глаз. Осматривая территорию голубым глазом – своим духовным глазом, – он увидел радугу мерцающих неземных оттенков. С помощью этих цветов он мог воссоздать все события, произошедшие в клубе, и все испытанные посетителями эмоции. Иногда ему даже удавалось определить, кто и что совершил.

Он проделывал это бессчетное число раз, потому без труда отыскал в общей массе признаки недавней активности. Возле заново отстроенной и окрашенной стены здания ощущались вспышки страсти.

Поцелуй.

В духовном измерении страсть Аньи представала в искрящемся розовом цвете. И была подлинной, а не наигранной, как казалось Люсьену. Розовый след сверкал ослепительно, как ничто из виденного им ранее. Неужели она по-настоящему желала его? Неужели столь физически совершенное создание сочло его достойным себя? Это казалось невозможным, но все-таки доказательство сияло перед ним, как путь к спасению посреди шторма.

Мышцы живота у него напряглись, тело захлестнула волна жара. От стремления снова отведать Анью на вкус рот его наполнился слюной. Острая боль пронзила сердце. Ах, снова ласкать ладонями ее груди, ощущая, как от прикосновения затвердевают соски! На этот раз погрузить пальцы во влажные ножны меж ее бедер, двигать ими вперед-назад, поначалу неспешно, а затем все быстрее и быстрее. Она кончит и, может быть, попросит еще. Он застонал.

«Она должна умереть от твоей руки. Не забывай об этом».

«Будто бы я могу это сделать», – сжимая кулаки, подумал он.

– Куда же ты отправилась? – пробормотал он, следуя за вспышками туда, где Анья стояла, когда оттолкнула его. Мигающий голубой. Грусть. Она была огорчена? Тем, что он сказал, будто она не имеет значения? Осознание этого наполнило его чувством вины.

Он внимательнее присмотрелся к цветам. К голубому примешивался яркий пульсирующий красный. Ярость. Он, должно быть, задел ее за живое, и она рассердилась. Чувство вины в нем нарастало. В свое оправдание он мог сказать лишь, что не сомневался: она играет с ним и не хочет его по-настоящему. Он и не подозревал, что ее будет заботить его ответное желание.

Этим Анья чрезвычайно его поразила.

Продолжая разбирать цвета, он наткнулся на слабый след белого. Страх. Что-то ее испугало. Но что? Почувствовала ли она Кроноса? Увидела его? Узнала, что он готовится вынести ей смертный приговор?

Люсьену не понравилось то, что она была испугана.

Чувствуя, что мышцы его напряжены до предела, он последовал за безмолвным белым следом. Двигаясь, он позволил своему телу целиком слиться с демоном Смерти, стать духом, полуночным туманом, способным мгновенно перемещаться с места на место.

Как вскоре обнаружилось, след Аньи привел в их с воинами крепость. В частности, в его спальню. Там она надолго не задержалась, походила из угла в угол и телепортировалась в… спальню Мэддокса и Эшлин.

Люсьен сконфуженно нахмурил брови. Почему сюда? Парочка в обнимку спала на кровати, их щеки раскраснелись от недавнего секс-марафона – в этом он был уверен.

Стараясь подавить внезапный порыв зависти, Люсьен снова взял след Аньи и перенесся… в незнакомую квартиру.

Сквозь трещины в черных оконных ставнях пробивался лунный свет. До рассвета далеко. Так он все еще в Будапеште? Мебели почти нет: у стены коричневый диван с потертой обивкой да плетеное кресло с торчащими планками, которые будут колоть сидящего в спину. Ни телевизора, ни компьютера, ни других удобств современного мира, к которым Люсьен начал постепенно привыкать.

Из соседней комнаты доносилось звяканье кинжалов, так хорошо знакомое Люсьену. Он поплыл на звук, зная, что, кто бы ни был внутри, его не увидит.

На пороге Люсьен застыл как вкопанный, шокированный открывшимся его глазам зрелищем. Даника, обреченная женщина, которую вожделеет Рейес, снова и снова всаживала два кинжала в свисающее со стены чучело в рост человека. Чучело, имеющее сходство с Рейесом и Аэроном.

– Похитишь меня, да? – бормотала она. С висков и груди ее капал пот, пропитывая серую майку. Длинные светлые волосы прилипли к шее. Надо было упражняться часами, чтобы так вспотеть в холодном помещении.

Зачем Анья приходила сюда? Даника скрывается или скрывалась. То был единственный способ обеспечить этой смертной некое подобие жизни, прежде чем Аэрон выследит ее на крыльях Ярости, как повелели боги. Рано или поздно он так и сделает. Его побег из темницы – всего лишь вопрос времени. Ни один из воинов не смог заставить себя лишить его последних крупиц свободы, заковав в созданные самими богами цепи – а они единственные и могли его сдержать. Так что Аэрон в конце концов сбежит.

Люсьен испытывал искушение обнаружить свое присутствие и поговорить с Даникой, но сдержался. Он запомнился ей как злодей, поэтому вряд ли она станет помогать ему в поисках Аньи. Он потер челюсть двумя пальцами. Какие бы цели богиня Анархии ни преследовала, она явно интересуется всей Преисподней. Чем еще больше сбивала его с толку.

Ответов здесь не было, только новые вопросы, поэтому Люсьен не стал тратить больше ни минуты. Следуя за светящимся следом Аньи, который из-за гнева снова стал ярко-красным, он перенесся в… магазин товаров повседневного спроса. Так вроде смертные их называют.

Люсьен нахмурился, сведя брови на переносице. Он уже не в Будапеште, поскольку за окнами ярко сияет солнце. По магазину снуют люди, оплачивая бензин и покупая легкие закуски.

Невидимый, Люсьен выбрался наружу. По проезжей части несется нескончаемая лавина желтых машин, а по тротуару течет бурлящая толпа пешеходов. Отыскав переулок потемнее, Люсьен материализовался без свидетелей. Движимый любопытством, он вернулся в магазин. На двери звякнул колокольчик.

Женщина ойкнула, заметив его, и поспешно отвернулась. Ребенок показал на него пальцем и был одернут матерью. Все от него шарахались, стараясь все же сделать свое отступление как можно менее заметным, чтобы не показаться грубыми. Люсьен, не извинившись, обошел стоящую к кассе очередь.

Никто не возражал.

Кассиром оказался подросток, с виду похожий на Гидеона: синие волосы, пирсинг, татуировки. Жует жвачку и кидает деньги в кассу. Однако ему недостает присущей Гидеону диковатой силы. Бросив быстрый взгляд на бирку у парня на груди, Люсьен узнал его имя.

– Дэннис, ты не видел светловолосую женщину в короткой черной юбке…

– И льдисто-голубом топе, которого будто и нет вовсе? Как же, видел, – закончил за него Дэннис, захлопывая кассу.

По акценту парня Люсьен догадался, что попал в Штаты. Дэннис поднял голову и замер. Сглотнул.

– Ух, да. – Голос его дрогнул. – Я видел. А что?

Люсьеном разом овладели три чувства, ни одному из которых он не обрадовался: ревность оттого, что другой мужчина любовался Аньей, предвкушение скорой встречи и ужас оттого, что найдет ее.

– Она с кем-нибудь говорила?

Парнишка отступил на шаг и покачал головой:

– Нет.

– А купила что-нибудь?

Повисло напряженное молчание, будто парень опасался своим ответом разозлить Люсьена.

– Типа того.

Типа того? Не дождавшись от Дэнниса пояснений, Люсьен процедил сквозь зубы:

– И что она, типа, купила?

– А… а в-в-вам что за дело? Вы коп, что ли? Или бывший муж?

Люсьен прижал язык к нёбу. «Спокойствие, – велел он себе, – сохраняй спокойствие». Он вперился взглядом в побледневшего Дэнниса, пригвоздив того к месту. В воздухе запахло розами.

Дэннис опять сглотнул, но глаза его начали стекленеть.

– Я задал тебе вопрос, – негромко произнес Люсьен, – и сейчас ты на него ответишь. Что купила женщина?