Текст книги "Американская грязь"

Дома в Акапулько, на заднем сиденье папиного «фольксвагена», у Луки была своя собственная система безопасности. Голубая подушка с обезьянками, которую Папи каким-то непонятным образом расплющил и прикрепил к сиденью. Когда мальчик был еще совсем маленьким, ему нравились обезьянки и пухлые ремешки, которые сначала нужно было перекинуть через голову, а потом застегнуть на поясе. Очень уютно. Однако прошлым летом он стал упрашивать, чтобы родители убрали эту штуку. Он уверял, что такое подходит только для малышей, а он уже достаточно взрослый, чтобы пользоваться обычным ремнем.

Теперь Лука смотрел, как последнее ребро затихнувшего поезда скрывается за далеким поворотом дороги, и абсолютно ничего не понимал.

12

Даже знай они время прибытия следующего поезда, они не смогли бы вообразить, что правда заберутся на этого Зверя, – теперь, когда они увидели, как это делается. Лидия размышляла об этом во время их семимильного пешего пути к Уэуэтоке. Следует ли ей сначала подсадить Луку на лестницу? Другого выхода не было: она не могла прыгнуть первой, оставив сына одного на земле. А если он повиснет у нее за спиной – обхватит ей шею руками, обовьет ее ногами, – то хватит ли ей сил, чтобы побежать и вскарабкаться на поезд? Нет, это невозможно. Всякий раз, когда Лидия проигрывала в воображении этот сценарий, заканчивался он одинаково: кровавой мясорубкой.

Чтобы не думать о том, как устали его ноги, Лука разглядывал незнакомые места. По пути они видели место, уставленное всевозможными статуями: медведями, львами, ковбоями, дельфинами, ангелами, крокодилами. Видели группу мужчин, которые возводили стену из кирпича. Видели женщину, которая пылесосила свое крыльцо, вместо того чтобы подметать его веником; Лука сжал руку Мами покрепче, чтобы та тоже посмотрела. Проходя мимо школы, мальчик увидел во дворе ребят, играющих в футбол, и неожиданно осознал: сегодня четверг, он должен быть в школе, а Папи должен забрать его, потому что четверг – это день Папи, и иногда он покупает Луке печенье, если тот обещает не рассказывать Мами, и они вместе съедают его по дороге домой. Больше Лука не глазел по сторонам. Он свесил голову и наблюдал за движением собственных ног, хотя солнце жарило ему затылок. Спустя три часа они наконец вернулись в Уэуэтоку.

Найти нужное место оказалось нетрудно: оно располагалось прямо возле железной дороги, за облупленным зеленым забором. «Каса дель Мигранте» представлял собой скопление палаток и простеньких строений на большом гладком участке земли среди пейзажа, который при других обстоятельствах можно было бы назвать даже красивым. Между приютом и железнодорожными путями раскинулась широкая проселочная дорога, кое-где посыпанная щебенкой. Лука осмотрел ее, насколько хватило глаз, и не заметил ни души. Вокруг на много миль тянулась равнина, но если смотреть, куда уходят пути, с обеих сторон можно было увидеть: вдалеке, почти у самого горизонта, земля неожиданно взмывала вверх. С неба к ней спускались пушистые сверкающие облака. Куда ни посмотри, везде лежали голые поля, но Лука заметил, что земля на них ухоженная, вспаханная, с темными полосками жирной почвы, куда фермеры со временем засеют новый урожай. В ветре чувствовался крепкий запах удобрений.

Держась за руки, Лука и Лидия перешли иссохшую дорогу и оказались перед воротами глухого забора из сетки-рабицы и пластика. Сверху торчали три острые нити колючей проволоки, а под ними – два объявления. Одно из них было мутно-голубого цвета, с изображением Иисуса и Девы Марии, поэтому Лука ожидал увидеть слова благословения. На самом деле там говорилось следующее: «Братья мигранты! Мы охраняем вас и защитим от любого койота и проводника. Здесь вы можете спокойно разместиться, и вас примут с радушием. Всякий, кто нарушит установленные правила, будет передан властям. Храни вас Господь на вашем пути!»

Второе послание оказалось куда менее витиеватым. То был список правил, отпечатанный простым черным шрифтом, и настолько длинный, что нижняя его часть – украшенная ярко-красным знаменем с надписью: «Добро пожаловать, братья и сестры!» – касалась пыльной земли. Лука наугад прочитал несколько правил.

Лица, желающие остановиться в приюте, должны быть мигрантами. Из этой страны, или из других стран, или депортированные из Соединенных Штатов.

Запрещается держать при себе наркотики и алкоголь. Любому, заподозренному в употреблении этих веществ, во входе будет отказано.

Пожалуйста, помните: это место – убежище. Здесь вы можете отдохнуть, чтобы Господь восстановил ваши силы, необходимые для дальнейшего путешествия. Но время вашего пребывания ограничено и не может составлять более трех ночей.

Лука не успел дочитать список правил, потому что где-то за забором их окликнули двое мужчин. Над зеленым пластиковым забором видны были только их головы. Один был пожилой, с седыми волосами и в темных очках. Первым заговорил он:

– ¡Bienvenida, Hermana![50]50
  Добро пожаловать, сестра! (исп.)


[Закрыть]

Когда он шагнул к забору, Лука сумел разглядеть сквозь колючую проволоку его плечи: на мужчине была темно-синяя кофта. Он улыбнулся и продолжил:

– Вам нужен ночлег?

Лука молча кивнул.

– Мигранты?

Лидия кивнула, нехотя соглашаясь с этим определением.

– Сюда, пожалуйста, – приветливо сказал мужчина и жестом скомандовал своему молодому коренастому напарнику отворить калитку. – Проходите.

За забором обнаружилось непокрашенное квадратное бетонное здание; в окнах вместо стекол чернели куски брезента. Это уродливое строение отбрасывало бледную тень, которая прокралась к Луке в душу и вытеснила оттуда всякое облегчение.

Пожилой мужчина скрестил руки на груди и мягко спросил:

– Вам угрожает непосредственная опасность?

Немного подумав, Лидия ответила:

– Не думаю. Сейчас, пожалуй, нет.

– Вам требуется неотложная медицинская помощь?

– Нет, мы здоровы.

– Gracias a Dios.

– И не говорите.

– Хотите пить? – С этими словами мужчина развернулся, приглашая их отправиться следом.

Обогнув серое уродливое здание, они внезапно вышли на открытое пространство. У Луки перехватило дыхание. Глухой забор, обступавший всю территорию, мешал обзору только в передней части. Отсюда же сквозь сетку-рабицу виднелись голые кукурузные поля и стоявший неподалеку городок Уэуэтока с его веселыми домиками на склоне холма. Вдоль забора кучковались высокие опунции, и их ярко-зеленые лопасти казались игрушечными в золотистых лучах послеполуденного солнца. Лагерь был гораздо просторнее, чем представлялся с дороги. В глубине Лука увидел белый фургон, небольшой домик, часовню, стоявшие в ряд туалетные кабинки и два огромных амбара.

– Добро пожаловать в «Каса дель Мигранте» под покровительством Сан-Марко-Д’Авиано. Меня зовут падре Рей, а это – Нестор, один из моих помощников.

Не глядя на мать с сыном, Нестор вскинул руку в знак приветствия. Все это время он сверлил взглядом черные сандалии падре.

– Сейчас мы принесем вам что-нибудь попить, а потом у вас будет время, чтобы передохнуть.

Взволнованный Лука просунул большие пальцы под лямки своего рюкзака.

– Когда немного придете в себя, сестра Сесилия вас оформит.

– Спасибо, падре, – ответила Лидия. – Благослови вас Бог за вашу доброту.

Они перешагнули порог ближайшего из двух амбаров. Хотя внутри было достаточно светло, глаза Луки перестроились далеко не сразу. Весь день он провел под палящим солнцем. За столом сидели мальчик и девочка, оба чуть младше его, и что-то рисовали красками. Девочка вертела головой и так и сяк, любуясь своей работой. За другим столом сидели взрослые, мужчины и женщины: кое-кто перебирал бобы, другие чистили морковку. Рядом копились горками ярко-оранжевые очистки. В дальнем углу помещения несколько мужчин смотрели футбол. Лука и Лидия нашли свободный столик и сели на пластиковые стулья цвета лайма. Какая-то дама в красном фартуке принесла им холодный лимонад. Хотя он был странного коричневого цвета, Лука с удовольствием осушил свой стакан.

– Ужин будет в семь, – сказала дама виноватым голосом. – Такие правила у нас для всех, исключения мы делаем только для больных.

Времени было три с чем-то, и за весь день они съели только по тортилье. Но Лидия спокойно сказала:

– Не страшно, мы в порядке. Спасибо вам.

Когда дама в фартуке удалилась обратно на кухню, Лидию внезапно одолели сомнения. Пришлось запивать их лимонадом. Изучив лица людей за соседними столиками, она убедилась, что никто не обращает на них внимания. Вскоре появилась сестра Сесилия, невысокая опрятная женщина, и отвела их в свой маленький кабинет. Там повсюду висели детские рисунки, на столе стоял горшок с пластмассовым розовым цветком. Стулья были такими же, как в главном зале. Голос сестры Сесилии оказался самым утешительным звуком из всех, что Луке доводилось слышать: размеренный и совершенно безмятежный напев, обещавший защиту от всего дурного. Что бы она ни говорила, мальчик слышал только одно: «Здесь вы в безопасности, ничего плохого с вами не случится, вы в безопасности». Покопавшись в ящике стола, сестра Сесилия достала цветные карандаши и небольшую стопку белоснежной бумаги.

– Порисуешь с нами? – пропела она, обращаясь к Луке. – Или пойдешь в главную комнату к другим ребятам?

Рука Луки взметнулась вверх и ухватилась за мамину.

– Все в порядке, – ответила сестра Сесилия. – Оставайся с мамой.

Лидия встала, чтобы помочь сыну снять рюкзак, а потом предложила ему пересесть за столик у двери.

– Там тебе будет удобнее рисовать, – сказала она. – Не придется класть бумагу на коленки.

Лука послушался, и тогда Лидия снова подсела к столу монахини, на котором уже лежали какие-то документы и папка с файлами.

– Прежде чем мы начнем, пожалуйста, помните: вы не обязаны отвечать на вопросы, если вам этого не хочется. И все же я попрошу вас постараться. Ваши ответы очень пригодятся нам в будущем, при работе с новыми людьми. Вся информация собирается анонимно. Вы можете не раскрывать настоящих имен, если вам так удобнее.

Лидия кивнула в знак согласия. Тогда монахиня сняла с ручки колпачок и начала опрос:

– Имена и возраст?

Прежде чем ответить, Лидия немного размяла шею.

– Мне тридцать два, моему сыну восемь.

Сестра Сесилия записала: «Мария, 32 и Хосе, 8».

– Откуда вы приехали?

Засомневавшись, Лидия задала встречный вопрос:

– А у кого будет доступ к этим записям?

Монахиня сплела пальцы и чуть подалась вперед.

– Уверяю вас, сестра, кем бы ни были те люди, которых вы опасаетесь, они никогда не смогут прочитать эти записи. Единственная копия будет храниться в моей картотеке, под замком. Когда меня нет на месте, этот кабинет тоже закрывается на ключ. – У сестры Сесилии были голубые глаза, и они искрились, когда та улыбалась. – Но я всегда на месте.

Лидия кивнула:

– Мы приехали из Акапулько.

– И куда вы направляетесь?

– В Соединенные Штаты.

– Город?

– Денвер.

– Очень дружелюбный город. И красивый. Вы едете к вашему ближайшему родственнику?

– Нет.

– У вас есть родственники, которые в настоящий момент проживают в Соединенных Штатах?

– Да, там живет мой дядя и его дети.

Этого дядю, младшего брата бабушки, Лидия в последний раз видела, когда была маленькой. Своих кузенов она не видела никогда.

– Они живут в Денвере?

– Да.

– Они вас ждут?

– Нет.

– Ваше решение переехать было запланированным или спонтанным?

– Спонтанным. – Сложив руки лодочкой, Лидия спрятала их между ног.

– Причина, побудившая вас к отъезду, носила финансовый характер?

– Нет.

– Медицинский?

– Нет.

– Этой причиной стало домашнее насилие?

– Нет.

– Уличное насилие или принуждение к таковому?

– Нет. – Лидия мотнула головой.

– Причиной, побудившей вас к отъезду, стала насильственная деятельность со стороны картелей или отдельных наркоторговцев?

Откашлявшись, Лидия негромко ответила:

– Да.

Она слышала, как Лука торопливо шуршал карандашом, оставляя на бумаге мягкие штрихи.

– В настоящий момент вашей жизни угрожает какой-либо человек или группа людей?

– Да.

– Вы получали от них непосредственные угрозы в адрес вашей безопасности?

– Да. – Лидия кивнула.

– Эти угрозы сопровождались насилием?

– Да.

– Не могли бы вы описать их подробнее?

Лидия придвинулась на стуле поближе и поставила локти на стол. Скрестив пальцы, она опустила голову и тихо сказала:

– Картель убил шестнадцать членов моей семьи. – Женщина сделала небольшую паузу, глядя, как выводит завитки ручка сестры Сесилии. Монахиня не отрывала глаз от бумаг. – Они ворвались во время семейного праздника и всех убили. Моего мужа, мою мать, сестру, ее детей. Всех. Но нам удалось бежать.

Ручка на мгновение остановилась. Несколько секунд ее кончик неподвижно висел над бумагой, прежде чем сестра Сесилия снова привела его в движение. Наскоро записав все ответы, она опять заговорила:

– Спонтанное решение об иммиграции устранило угрозу вашей безопасности и вашему благополучию?

Лидия засомневалась. Когда-то у нее было совсем иное мнение о том, как следует оберегать Луку, но теперь все изменилось. Ей не хотелось его пугать. Но он должен был очень сильно испугаться. В любом случае после всего, что с ними произошло разве могли какие-либо слова – слова, которые она произнесет или утаит при себе, – как-то на него повлиять? Покачав головой, Лидия решила сказать правду:

– Нет. Мы по-прежнему в опасности.

– Как вам кажется, эта угроза следует за вами?

– Да. – Лидия едва заметно кивнула. – Да. То есть он не знает, где именно мы сейчас находимся. Но это очень могущественный человек. Его влияние простирается до самого севера. И он не остановится, пока нас не найдет.

– Знаете ли вы, какие территории он контролирует и кто его союзники среди других организаций? Знаете какие-то безопасные маршруты, где вам точно не встретятся его подручные?

Лидия чувствовала дуновение благодати, словно в исповедальне.

– Нет, – прошептала она. – Не знаю. Я не знаю.

– Вы очень далеко от дома, – заметила сестра Сесилия. – Здесь он вас не найдет. С нами вы в безопасности.

За спиной у Лидии прекратилось шуршание карандаша. Монахиня убрала ручку в стаканчик возле телефона, спрятала свои записи в папку, а потом протянула через стол обе руки. Лидия взяла их в свои и слегка понурила голову. Прикрыв глаза, она вдруг поняла, что дрожит. У сестры Сесилии были холодные пальцы.

– Отче наш, благослови детей Твоих любовью и милостью. Боже, защити их от зла и подари им утешение в минуты невыразимой скорби. Иисус, не покинь их в странствиях, исцели их разбитые сердца. Дева Мария защитница, проведи их к безопасности, покуда продолжается их путь. Отче наш, перед тобою Твои верные слуги, и на их долю уже выпало больше, чем человек способен вынести. Прошу Тебя, Боже, избавь их от страданий, да исполнится воля Твоя. Во имя Сына Твоего, аминь.

– Аминь, – повторила Лидия.

За ее спиной, зажмурившись, сжимая в руке цветной карандаш, шевелил губами Лука.

Сестра Сесилия нагнулась через стол.

– Будьте осторожны и не разговаривайте с кем попало!

В ту ночь Лидию разбудили громкие голоса в коридоре. Она села и в полумраке общей комнаты увидела, как несколько других женщин тоже повскакивали со своих коек. Они бесшумно бросились проверять своих детей, которые спали, не обращая внимания на гвалт. Лука лежал на верхнем ярусе, поэтому Лидии сначала пришлось отцепить от своей ноги лямку рюкзака, которую она привязала перед сном. Наконец она встала босыми ногами на холодный пол и дотянулась до смятой постели сына. Луки там не было. Лидию охватила паника.

– Лука!

Даже не задумываясь, она сначала проверила свою собственную постель, а потом все соседние койки. Словно ее ребенок – это вещь, которую она случайно положила не туда. Как мобильник, как книгу. Или очки. Через квадратное окошко в двери в комнату из коридора струился свет. Не надев ни лифчик, ни кроссовки, Лидия кинулась к нему.

С тех пор как пару часов назад они легли спать, Лука уже в третий раз бегал в туалет. Мутный лимонад полез наружу. Эти частые пробежки усложнялись тем, что спал он на верхнем ярусе; однако Мами так вымоталась, что передвижения сына ее не будили: даже когда, карабкаясь вниз, он едва не наступил ей на плечо, даже когда он стукнул ногами об пол всего в нескольких сантиметрах от ее головы, и даже когда он бегал – угловатым, неровным шагом человека в приступе диареи – от койки до ванной комнаты и обратно.

Помыв руки, он вернулся в коридор под свет флуоресцентной лампы и вдруг увидел Нестора и падре Рея: они стояли на пороге мужской спальни и разговаривали с каким-то молодым парнем. Лука его узнал: это был мигрант, который приехал в приют перед самым ужином. На нем были длинные красные шорты, белая футболка и носки; перед собой он держал расстегнутый рюкзак. Рядом с ним на полу стояли белые кроссовки, очень чистые и дорогие.

– Дайте хоть одеться сначала, – говорил он. – Блин, это какая-то хрень. Я думал, вы помогаете людям.

Нестор ступил в темную комнату и встал между спящими мигрантами и молодым человеком.

– Мы можем все обсудить, но не здесь. Вы мешаете людям спать, – спокойно ответил падре Рей. – Пожалуйста, пройдите с нами в главную комнату. Там мы сможем поговорить и никого не разбудим.

– Да что за хрень, падре? Эта шлюха все наврала! – Парень перешел на крик. – Наврала!

В мужской спальне несколько человек поднялись со своих коек и встали рядом с Нестором, преградив молодому человеку дорогу. Они скрестили руки на груди и широко расставили ноги. Лука замер возле двери в туалет. Ему бы стоило тихонько проскочить в комнату для женщин и детей, забраться к себе на второй ярус, минуя голову спящей Мами, улечься под простынями и дать своему телу немного отдыха – пока его снова не прихватит колика. Но мальчика словно парализовало, пригвоздило к месту. Он и сам не замечал, как бешено стучало его сердце, как легкие едва набирали воздух, а ногти вонзались в гладкие выемки между бетонными блоками окрашенной стены.

– ¡Chingue su madre![51]51
  Твою мать! (исп.)


[Закрыть] – вопил парень.

– Пойдем-пойдем, брат. Не усложняй ситуацию, – сказал Нестор.

Тут Лука неожиданно понял, что впервые слышит голос этого человека. Этот голос был таким же мощным, как и его тело.

Молодой человек нагнулся и подхватил с пола свои кроссовки. Нестор и другие мигранты наступали на него с тыла – не трогали, но при этом настойчиво вытесняли в коридор. Когда тот выпрямился и последовал за падре, Лука заметил, что из-под носка у него выглядывает татуировка: черный серп с тремя капельками красной крови на острие. Прямо на икроножной мышце. Мальчик не понимал ее значения, но от одного только вида этой татуировки его охватил страх. Подгоняемый образом кровавого серпа, он отлип от стены и помчался обратно в женскую спальню. Перескочив порог, он врезался в Мами.

– Лука! Боже мой, сынок, где ты был?

Лидия не стала ждать ответа. Она схватила сына за плечи и затолкала поглубже в комнату, а потом высунулась в коридор, чтобы разузнать, из-за чего поднялся шум. Но она увидела только, как Нестор и еще несколько мужчин идут за падре Реем в сторону главного зала. Вернувшись в спальню, Лидия защелкнула за собой дверь. Лука дрожал.

– Что случилось? – прошептала Мами.

Он помотал головой.

– Почему они кричали?

Мальчик снова мотнул головой, и лицо его исказилось в тревоге.

– Все в порядке, – сказала Мами. – Ты в порядке, ты со мной.

Она притянула сына к груди и крепко обняла. Через мгновение у нее на затылке сомкнулись маленькие ручки. Постояв так немного, Лидия подхватила Луку под мышки и взяла на руки. Он, конечно, был уже великоват, и под его тяжестью у матери едва не подломились коленки. Но мальчик обхватил ее ногами, и Лидия отнесла его в постель. На этот раз она не стала отправлять его на верхнюю койку. Она уложила его с краю и накрыла собой, словно живым щитом. Удерживая маленькое тельце сына рукой и ногой, она старалась дышать размеренно, чтобы тот подстроил под нее свое дыхание и наконец уснул. А Лидия не сомкнула глаз до самого утра.

13

Когда на улицах Акапулько впервые появилась отрубленная голова, весь город был в ужасе. Та голова принадлежала двадцатидвухлетнему парню, и у нее были черные кудрявые волосы, выбритые над ушами и длинные на макушке. В правом ухе сверкало золотое колечко. Веки опухли, между губ торчал язык. Ее оставили на крыше телефонной будки у входа в «Пиццу Хат» возле фонтана Дианы Касадоры. В рот ей вставили свернутую, как сигарета, записку: «Me gusta hablar». Я люблю говорить.

Женщина, которая обнаружила эту голову, возвращалась домой с ночной смены в больнице «Дель-Пасифико»; она работала медсестрой и привыкла не пугаться при виде крови. Но в тот день, едва утреннее солнце подсветило тротуары Акапулько, голова отбросила причудливую, бестелесную тень к ногам медсестры, и та закричала, уронила сумочку, пробежала, не оглядываясь, три квартала и только потом достала из кармана мобильный и позвонила в полицию. Приехали полицейские; повсюду роились журналисты. Люди, чей путь на работу или учебу пролегал поблизости, приходили в ужас. У всех находилось время, чтобы встать на колени, перекреститься и вознести молитвы за неизвестную душу, которая когда-то обитала в этой голове. Тогда она была большой новостью.

А потом появилась вторая.

К тому моменту, как счет дошел до десяти, по городу начало расползаться постыдное безразличие, порожденное инстинктом самосохранения. Всякий раз, когда поступал звонок о том, что на пляже, или на главной площади, или у девятой лунки на поле для гольфа нашли очередную голову, оператор порой даже позволял себе шутить:

– Берите короткую клюшку. Эта лунка – простейший пар-3.

Тогда Себастьян был первым, кто понял, что к чему: город стремительно падал в кровавую утробу нарковойны. Пока другие журналисты отказывались видеть, что мир вокруг рушится, Себастьян кричал в своих заголовках:

«Очередная волна насилия в нарковойне»

«Ужас и безнаказанность: убийства сходят картелям с рук»

И самый драматичный, сочиненный после особенно ужасных выходных, во время которых убили двух журналистов, городского депутата, трех владельцев магазинов, двух водителей автобусов, священника, бухгалтера и ребенка, чьи ноги были покрыты влажным океанским песком, а руки сжимали намасленный кукурузный початок; простая констатация факта большими буквами:

АКАПУЛЬКО ГИБНЕТ

В тот понедельник Лидия читала смелый репортаж мужа о последних убийствах, сидя за кассой в своем магазине, а тем временем у нее в чашке остывал нетронутый чай. Тем утром ей было особенно трудно расставаться с Лукой у ворот его школы. На подходе она неистово сжимала в своей руке его маленькую ручку и растирала большим пальцем его костяшки. Мальчик делал вид, будто ничего не замечает, но размахивал своим контейнером с едой чуть сильнее, чем обычно. Поцеловав сына у ворот, Лидия заметила на его нижней губе засохшую зубную пасту. Она послюнявила себе большой палец и вытерла пятно, хотя Лука возмущался и говорил, это asqueroso – отвратительно. Может, он был прав. Но все же он поцеловал ее в ответ своими влажными, мягкими губами, и впервые в жизни Лидия не стала украдкой вытирать со щеки мокрый след. Впервые в жизни она не развернулась и не поспешила прочь, как только Лука промчался мимо директора во внутренний двор. Она провожала сына взглядом, прислонив ладонь к бетонной стене. И не отводила глаз, пока его зеленая с белым форма не потонула в море таких же бело-зеленых пятен.

Перемена произошла внезапно, рывком. В воскресенье Лидия ложилась спать в том же самом городе, где когда-то родилась и выросла, где провела всю свою жизнь, если не считать нескольких лет учебы в Мехико. В ее снах с океана по-прежнему тянуло прохладным ветерком, повсюду переливались сочные яркие краски, в воздухе витали мелодии и запахи, знакомые с детства, а томные покачивания бедер все так же определяли ритм жизни этого города, который Лидия изучила вдоль и поперек. Конечно, теперь было больше насилия, и к горлу подкатывала незнакомая прежде тревога. Конечно, город переживал вспышку криминальной активности. Но пока не наступило то утро, правда казалась надежно скрытой под обманчивой пеленой неприкосновенности, которой был всегда окутан Акапулько. Но заголовок Себастьяна содрал защитную шкурку прочь. Неожиданно всем горожанам пришлось взглянуть правде в глаза. Они не могли больше притворяться. «Акапулько гибнет». Несколько минут Лидия ненавидела мужа за этот заголовок. Ненавидела его редактора.

– Звучит чересчур мелодраматично, не находишь? – с вызовом сказала она, когда муж зашел за ней в книжный магазин, чтобы отвести на ланч.

Она перевернула табличку стороной «Закрыто», вышла с Себастьяном на улицу и заперла за собой дверь. Тот нахмурился:

– А мне кажется, звучит недостаточно мелодраматично. Мне кажется, в мире не существует слов, которые могли бы адекватно отразить весь ужас происходящего.

Он запустил руки в карманы и, шагая рядом, внимательно посмотрел на жену. Потом осторожно заговорил, предпринимая немало усилий, чтобы смягчить обвинительный тон. Но он никуда не исчезал.

– Ты не согласна? Что вся эта ситуация бесчеловечна до неописуемости? – В его голосе слышалось легкое, завуалированное чувство собственного превосходства.

– Конечно, я согласна, Себастьян. Это какое-то безумие. – Лидия бросила в сумку ключи, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Но «Акапулько гибнет»? Как «Рим в огне»? Правда? Ну, посмотри вокруг. Обычный день, отличная погода. Вон и туристы гуляют.

Лидия кивнула в сторону кафе: на веранде в тени навеса сидела группа шумных estadounidenses[52]52
  Жители США (исп.).


[Закрыть]. На столе перед ними стояло несколько пустых графинов из-под вина.

– Давай тоже такой закажем, – сказал Себастьян.

И хотя еще даже не наступил полдень, Лидия согласилась, так что ланч они в основном не ели, а пили. Сидя напротив, она сверлила мужа глазами, но так и не сказала того, что хотела сказать: что надо быть идиотом, чтобы писать такое, что он превращает себя в ходячую мишень, что она не хочет иметь ничего общего с его крестовым походом во имя правды и надеется, что он доволен своим разоблачением и что оно того стоило. Она не сказала: «Ты же отец» или «Ты же муж». Но Себастьян и так все видел в ее взгляде. И он не стал в ответ упрекать ее в недостатке храбрости. Не стал сердиться на ее негодование и сыпать соль на раны. Он знал, что эта бдительность – не изъян ее натуры. Он молча взял Лидию за руку и принялся изучать меню.

– Я, наверное, возьму суп, – сказал он.

Все это случилось за полтора года до того, как она познакомилась с Хавьером. Но теперь, лежа рядом со спящим Лукой на койке в женской спальне «Каса дель Мигранте» в Уэуэтоке, Лидия задумалась: имел ли Хавьер какое-то отношение к тем первым головам? Может, он их видел или сам отдал приказ? Может, он взмахнул лезвием, которое отделило одну из голов от тела? «Ну, разумеется, да, – сказала она себе. – Разумеется, он имел к ним самое прямое отношение». То, что когда-то казалось непостижимым, теперь было до боли очевидным. Por Dios[53]53
  Господи (исп.).


[Закрыть], насколько иначе повернулась бы ее жизнь, если бы только она сумела принять эту правду раньше?

Как-то раз, примерно год назад, к Лидии в магазин пришел покупатель: у него были взъерошенные волосы, а щеки раскраснелись от ветра. Плечи его то и дело нервно подрагивали. Он был взволнован и заговорил с Лидией скороговоркой. В нескольких кварталах от ее магазина открыли огонь. Какие-то мужчины подъехали на мотоцикле и двенадцать раз выстрелили в голову местному журналисту. Мертвое тело по-прежнему лежало на улице.

– Кто он? Кто это был?

– Не знаю. Какой-то репортер.

Лидия сорвалась с места. На ходу она схватила свой мобильник и выбежала из магазина, оставив покупателя одного, так и не пробив его покупки. На бегу она набрала номер Себастьяна. Автоответчик. Запаниковав, Лидия закричала. В пустоту. Добравшись до угла, она вдруг поняла, что не знает, в какую сторону бежать. Где стреляли? Она принялась наворачивать круги. Щелкнула на кнопку «Перезвонить». Снова автоответчик. В дверях других магазинов стояли продавцы.

– Где это было? – спросила она у владельца обувного и в третий раз нажала кнопку «Перезвонить».

Автоответчик. Владелец обувного указал ей путь, и Лидия опять побежала. Она завернула, потом еще раз и все это время жала на кнопку. На ходу она спрашивала дорогу, люди показывали пальцами, и она продолжала свой путь, и снова жала «Перезвонить», и бежала, бежала, бежала, а потом остановилась на улице, где одна за другой парковались полицейские машины и толпа зевак стояла, скучившись, вокруг мертвого тела. Лидия остановилась, потому что не хотела подходить ближе. Не хотела видеть своего мужа, испустившего последний вздох. Холодным пальцем она нажала кнопку «Перезвонить» еще три раза. Автоответчик. Приближаясь, она заплакала, ветер забрасывал пряди волос на лицо, и они мокли от слез. Вцепившись обеими руками в мобильный телефон, она выставила его впереди себя. На ватных ногах Лидия ступила на двойную сплошную линию – так, словно это был трап корабля.

И оказалось, что это не он. На асфальте было столько крови, что поначалу трудно было определить, но через несколько мгновений картина стала совершенно ясной: нет, это не его ботинки. И волосы другой длины, и ноги не такие полные. Боже, какое облегчение. Это не он. Теперь Лидия плакала навзрыд. Это был не он. Какая-то незнакомка забрала ее в свои большие, рыхлые объятья и прижала к груди. От нее пахло тальком; Лидия не сопротивлялась этому порыву сочувствия и не пыталась объяснить женщине, что к убитому она не имеет никакого отношения. В конце концов, это было не совсем правдой. Поэтому Лидия давала себя успокаивать, слушала слова утешения и приняла бумажный платок, который незнакомка достала из кармана. А потом все кончилось. Для Лидии. В тот день подошла очередь другой вдовы. Освободившись наконец из объятий незнакомки, она побрела прочь; всю дорогу до книжного магазина ее колотило и трясло от неожиданного выплеска адреналина. По возвращении Лидия обнаружила, что покупатель оставил возле кассы деньги за свою покупку плюс еще немного сверху.

Она продолжала бояться, что когда-нибудь настанет черед Себастьяна. Она боялась этого так долго, что не успела перестроиться: черед Себастьяна уже настал, и вместе с ним ушла и вся ее семья. Это действительно случилось, и многолетняя тревога не смогла этого предотвратить. Погиб не только ее муж, но и мама, и Йеми, и ее прекрасные дети. Никто из них не соглашался выйти замуж за Себастьяна и не принимал риски, связанные с его работой. Свое согласие дала только Лидия, но расплачиваться за этот выбор пришлось всей ее семье. Страхи прошлого и ужасы настоящего настолько перемешались в ее голове, что теперь напоминали кусочки из разных головоломок, вовсе не подходящих друг другу.