Текст книги "Лунный свет"

Дженн Беннет
Лунный свет

Посвящается каждому, кто чувствует себя одиноким, – вы не одни

JENN BENNETT

Serious Moonlight

Перевод с английского В. М. Липки

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency © 2019 by Jenn Bennett

© Липка B.M., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2020

1

«Вы смотрите, но не замечаете».

Шерлок Холмс, «Скандал в Богемии», (1892)[1]1
  Книги Джен Беннет переводить интересно, но не всегда легко. Всему виной огромное количество культурологических ссылок, которыми изобилуют ее произведения. Другие обычаи, другие нравы, поэтому во всем надо разбираться. К примеру, описывая в Сиэтле рынок Пайк-Плейс, она приводит фразу fishmongers throw halibut for the delight of tourists. И поди догадайся, что они делают с этой рыбой на потеху туристам. Пришлось искать. Оказалось любопытно. Кому будет интересно, посмотрите сами, зрелище весьма забавное. – Здесь и далее примеч. переводчика.


[Закрыть]

Скорее всего, он меня уже забыл. С тех пор прошел месяц. Можно сказать, вечность.

И этим вечером его наверняка там не было. Просто желая убедиться, я еще раз оглядела дешевый ресторанчик – от пестрой намокшей двери до черной доски «Пирог дня», на которой хозяйка аккуратно написала мелом: «ЭНН ИЗ УСАДЬБЫ „ЗЕЛЕНЫЕ ГРОЗДЬЯ“, с черникой и виноградом „шардонне“ из долины Якима».

Все чисто.

Большую часть мая я не появлялась в этом ресторанчике, а когда проходила мимо его окон, накидывала капюшон, опасаясь, что он будет там маячить, будто, окажись мы снова в одном и том же месте, во вселенной образуется дыра, породит Самый Неловкий Момент Во Всей Современной Истории и это заведеньице – ставшее для меня в городе чем-то вроде рая – забрызгает грязь, которую потом ни в жизнь не отмыть.

Но его там не было, а если он и работал где-то поблизости, то это еще не превращало его в завсегдатая, свято хранившего верность ресторанчику «Лунный свет».

А если бы даже и был, то что? Это был мой второй дом. Большую часть детства я прожила в крохотной двухкомнатной квартирке прямо над ним. Взять, к примеру, вот этот стол с двумя длинными скамейками, обтянутыми красной, набивной искусственной кожей. Это был мой стол. За ним я учила алфавит. Зачитывалась «Шпионкой Гарриет» и похождениями Нэнси Дрю. Сто раз выигрывала у мамы и тети Моны в «Клуэдо» и «Мистери Мэншн». А еще нарисовала на обратной стороне столешницы портреты хозяев заведения – миссис Пэтти и мистера Фрэнка.

«Лунный свет» представлял собой мою территорию и проклинать его только за то, что здесь я встретила парня и сотворила глупость, явно не стоило.

– Я бы не прочь прикупить гласную, Пэт.

Мой взгляд упал на женщину, которая сидела по ту сторону стола, потягивала кофе и щурила на меня глаза сквозь накладные ресницы с золотистыми кончиками.

– Э-э-э… Что?

– Да вот, играю в «Колесо Фортуны»[2]2
  «Колесо Фортуны» – популярное американское телешоу, впервые вышедшее в эфир в 1970-х годах. В течение долгого времени неизменными ведущими программы были Пэт Сэджек и ее ассистентка Ванна Уайт. В известной степени передача стала прообразом российского «Поля чудес».


[Закрыть]… пытаюсь решить головоломку из иллюзорной, но всегда такой интригующей категории «О чем думает Берды?». Беда в том, что мне недостает слишком многих букв, – объяснила тетушка Мона, с видом Ванны Уайт взмахивая над воображаемым игровым полем длинными ногтями, украшенными слайдами с изображением шмелей.

Они идеально шли ее желтому сексуальному сверхмодному в 1960-х годах платью (сплошная бахрома), черной помаде и громоздившемуся на голове ульем золотистому парику, заколотому булавками в виде крохотных крылатых пчел.

Мона Ривера никогда и ничего не делала наполовину. Ни в старших классах, когда они с моей мамой были лучшими подругами, ни сейчас, в зрелом возрасте, когда ей стукнуло тридцать шесть лет. Большинство ее замысловатых нарядов увешивали всякие винтажные штучки, а париками в доме была завешена целая стена. Она позиционировала себя где-то посредине между любительницей косплея и дрэг-квин, а заодно считалась одной из лучших художниц в Сиэтле и его окрестностях. Мона – самая классная и оригинальная личность из всех, кого мне когда-либо приходилось знать, да при этом еще главный человек во всей моей жизни.

Таить от нее секреты было жуть как трудно.

– Ты, конечно, говорила мне, что совсем не нервничаешь, впервые выходя сегодня вечером на работу, но если тебя все же пробирает мандраж, то это вполне нормально, – сказала она. – Наставления, инструктаж, это все было днем, но трудиться вечером – совсем другое дело. Уж поверь мне на слово, ночная смена не для слабаков, поэтому если ты боишься уснуть, а сама мысль о бодрствовании внушает тебе неприятные мысли, то…

– Ничего я не боюсь, – парировала я.

Разве что самую малость. С одной стороны, я всегда была полуночницей, и поэтому трудиться, когда нормальные люди спят, мне не влом. С другой стороны, для меня это первая настоящая работа. Впервые с тех пор, как на минувшее Рождество умерла бабушка, мне разрешили сесть на паром и отправиться в одиночку в город. Теперь я все лето проведу, работая в деловой части Сиэтла, что меня немало будоражило, но вместе с тем и заставляло нервничать. К тому же я без конца подстегивала себя кофеином, что, оглядываясь на прошлое, похоже было ошибкой. Однако на Шкале Бодрости – которую я только что придумала – я нахожусь ближе к Вечной Сонливости, потому как в жилах всех членов моей семьи, наряду с массой других хилых генов, обрела пристанище нарколепсия[3]3
  Нарколепсия – внезапные непродолжительные приступы сна, возникающие неодолимо вне зависимости от обстановки при некоторых заболеваниях головного мозга.


[Закрыть]. Мама любила шутить, что пару сотен лет назад наши скандинавские предки, по-видимому, прошли этап межродового скрещивания.

Тетушка Мона нахмурилась:

– Да ты меня совсем не слушаешь! А я-то сижу распинаюсь о нашем праздничном ужине с несметным количеством картофельных оладушек, вкуснее которых в сети ресторанчиков «Лунный свет» ничего в жизни не сыщешь.

– Это точно.

– Тогда какого черта ты пялишься на каждого, кто входит в эту дверь, да при этом еще надеваешь физиономию а-ля Нэнси Дрю?

– Ничего я не делаю!

– Еще как делаешь! Держишься начеку и косишь глазами, будто намереваешься сцапать злодея. Кто-кто, а я-то хорошо знаю это твое выражение, Нэнси Дрю, хотя бы потому, что сама же его и придумала. – Она окинула взглядом ресторанчик. – Так, и кто у нас сегодня в роли подозреваемого?

Я одержима всякими загадками и тайнами. Детективы, преступления и их расследование для меня то же самое, что валерьянка для кошки.

Когда мне было поменьше годков, Мона соорудила для меня картотеку в стиле «нуар», чтобы я могла на винтажной печатной машинке «Смит Корона» вести учет находящихся в моем производстве расследований о деяниях соседей. Дело о пропаже у мистера Эйбернети мусорного контейнера? Раскрыто. Дело о разбитых уличных фонарях на Игл Харбор Драйв? Раскрыто, материалы переданы городским властям.

Дело о том, почему обеспеченная девушка из породы ботаников решила пофлиртовать с прекрасным незнакомцем, бесконечно далеким от ее круга?

Застопорилось и не продвинулось ни на йоту.

Доведись мне составить на себя досье, выглядело бы оно примерно так.

Подозреваемая: Берди Линдберг

Возраст: 18

Состояние здоровья: 1) проблемы со сном, по всей видимости унаследованные от дедушки; 2) патологический страх перед больницами; 3) нездоровое пристрастие к чтению; 4) не исключена болезненная тяга к просмотру старых серий «Коломбо», «Убийств в Мидсомере» и «Леди-детектива мисс Фрайни Фишер»

Индивидуальные особенности: робкая, но любопытная. Подчас малодушная. Дотошна в деталях. Потрясающе наблюдательна

Краткие сведения: мать залетела от никому не известного парня в бунтарском возрасте семнадцати лет, немало разочаровав родителей, живших вместе с ней в захолустном городке. После чего бросила школу, оставила сонный дом своего детства на острове Бейнбридж и вместе с Моной Риверой, которая с младых ногтей была ее лучшей подругой, перебралась на другую сторону залива Эллиотт и обосновалась в Сиэтле. Берди подруги растили вместе, пока ее мать скоропостижно не скончалась, когда девочке было десять лет. После этого бабушка с дедушкой взяли ее к себе в Бейнбридж и вместо школы дали домашнее образование, в результате чего в душе подозреваемой поселилось острое чувство одиночества, а заодно развилось поразительное любопытство по отношению ко всему, чего ей не хватало в жизни. Единственным спасением для нее стала Мона Ривера, переехавшая обратно на остров, чтобы быть ближе к юной Берди. Когда полгода назад строгая бабушка девушки скончалась от той же сердечной патологии, которая свела в могилу ее мать, она конечно же опечалилась, но, с другой стороны, испытала облегчение – дедушка наконец осознал, что ей уже восемнадцать, что она не может вечно жить узницей этого острова, разрешил ей поехать в Сиэтл и впервые в жизни найти работу. Явно злоупотребив вновь обретенной свободой, подозреваемая тут же совершила ряд развратных, похотливых действий с парнем, которого повстречала в «Лунном свете» после первого же собеседования при приеме на работу

– На сегодня все подозреваемые отменяются, – сказала я тете Моне, отодвигая тарелку с кружевными картофельными оладьями, до неприличия залитыми кетчупом, – сегодня всякие бездельники, гопники и мошенники в «Лунный свет» даже носа не кажут. Что совсем неплохо, потому как мне скоро заступать на смену.

Она покачала головой:

– Не торопись. Если никакой подозрительной активности не наблюдается, если первая ночная смена тебя совсем не тревожит, то что тогда, скажи на милость, с тобой происходит?

Я застонала, положила голову на стол, прильнув щекой к холодному пластику, и уставилась в огромное, испещренное каплями дождя окно. Там по тротуару в сумеречной мороси и под светом фонарей носились прохожие. Серый май вскоре сменится июньским унынием, которое принесет с собой еще больше дождей и окончательно затянет тучами небо, пока в Сиэтл не придет настоящее лето.

– Мне довелось сделать одну глупость, – призналась я, – и теперь никак не удается выбросить ее из головы.

Порхавшие шмелями ногти нежно убрали с моего лба прядку каштановых волос с пепельным отливом, подальше от замызганного кетчупом края тарелки с недоеденными оладушками, и заложили ее за цветок лилии у меня за ухом.

– Может, все не так плохо? Давай выкладывай.

Я пару раз протяжно вздохнула и буркнула:

– Мне повстречался один парень.

– О-хо-хо, – прошептала она, – парень, говоришь? Подлинный представитель рода человеческого?

– Может быть. Он настоящий красавец и поэтому вполне может оказаться космическим пришельцем, клоном или каким-нибудь андроидом.

– Хм… сексуальный робот в обличье парня… – промурлыкала она. – А ну-ка рассказывай, да чтобы все без утайки.

– А нечего особо рассказывать. Ему девятнадцать, он на год старше меня. А еще он волшебник.

– Волшебник – в смысле, фокусник из Лас-Вегаса или Гарри Поттер? – спросила она.

Я тихо хихикнула:

– В смысле, показывал карточные трюки и незаметно подложил салфетку с номером телефона в книгу, которую я читала.

– Погоди-ка. Ты что же, встретила его здесь? В этом ресторанчике?

Вместо ответа я подняла вверх расслабленный кулак и кивнула им в знак согласия, будто головой.

– Это в прошлом месяце? После собеседования при приеме на работу?

– Ага, когда в библиотеке появилась вакансия на неполный рабочий день и меня позвали на собеседование.

Я ничуть не сомневалась, что эта работа у меня в кармане, но… мне ее так никто и не дал. А когда спустя какое-то время я поняла, что эта моя неуместная уверенность стала одним из факторов, которые подтолкнули меня увлечься «этим парнем» в тот день, который так и не стал судьбоносным, на душе стало еще тягостнее.

– И ты мне даже ничего не сказала? – спросила тетя Мона. – Берди! Ты же знаешь, больше всего на свете я обожаю любовные драмы. Всю твою жизнь жду, когда ты поведаешь мне какой-нибудь романтический хит из жизни молодежи, который вознесет меня на вершину экстаза, а ты мне даже ничего не сказала?

– Пожалуй, именно поэтому и не сказала.

Она притворно ахнула:

– Ну ладно, справедливо. Но теперь ты свой секрет выболтала и вполне можешь рассказать мне об этом сексуальном котеночке… мяу.

– Во-первых, он парень, а не робот и не котеночек. А вел себя – сама прелесть и очарование.

– Давай дальше, – сказала она.

– Показал мне пару карточных фокусов. Я горела энтузиазмом по поводу этой работы в библиотеке. Шел проливной дождь, и он спросил меня, не хочу ли я сходить в «Египтянин» посмотреть какой-нибудь инди-фильм. Я ответила, что никогда не была в «Египтянине», на что он сказал, что тот располагается в масонском храме, о котором я даже понятия не имею. А ты знаешь? Это, наверное…

– Берди! – в отчаянии воскликнула тетя Мона. – Что дальше было?

Из моей груди вырвался тяжкий вздох. Щека прилипла к пластиковой поверхности.

– Мы под дождем побежали к его машине, припаркованной за ресторанчиком, вокруг, считай, никого не было, а потом… в общем, сама знаешь…

– О боже. Только не это.

– Оно и есть.

– Только не говори мне, что вы забыли о презервативах.

Я подняла голову и испуганно оглядела ресторанчик:

– Ты не могла бы немного сбавить тон?

– Презервативы, Берди, вы ими пользовались или нет? – чересчур громким шепотом произнесла она.

Я посмотрела по сторонам, желая убедиться, что в поле зрения нигде нет миссис Пэтти. Или кого-нибудь из ее племянников либо племянниц. Их у нее была дюжина, с парочкой я ходила в школу, когда была еще совсем девчонкой.

– Неужели ты в самом деле думаешь, что я, дитя незащищенного подросткового секса, чья мать умерла после второй беременности, что я, девушка, которой тысячу раз пришлось выслушать наставления о безопасном сексе в исполнении бывшей опекунши…

– Один раз став опекуном, потом остаешься им всю жизнь. Я, Берди, никогда и ни в чем не стану для тебя «бывшей».

– Ну хорошо, в исполнении тетушки, которая в душе продолжает считать себя моей опекуншей…

– Так-то лучше…

– Я просто хочу сказать, что… да… конечно… С этим как раз проблем не было.

– А с чем были? Он что, оказался козлом? Ты от него что-нибудь подцепила?

– Так, стоп. Ничего такого. Просто я… испугалась… и смутилась.

На какой-то момент меня без остатка затопила волна блаженства. Этот забавный юный красавец меня целовал, я отвечала ему тем же, попутно гадая, а не лучше ли нам вместо кино перебраться на заднее сиденье. Сама не знаю, о чем тогда думала. Скорее всего, вообще ни о чем, и именно в этом заключалась проблема. Потому что, когда мы действительно перебрались назад и стали расстегивать друг на дружке одежду, все случилось слишком уж быстро. В самый разгар действа ко мне вернулась пугающая способность к здравомыслию. Я его не знала. В том смысле, что он для меня был совсем чужой. Не знала ни где сей новый знакомец живет, ни в какой вырос семье. Не ведала о нем ну ничегошеньки.

Поэтому, когда все закончилось, я пулей убежала.

Смылась, как преступник после неудачного ограбления банка.

После чего отправилась на терминал, села на паром и больше сюда не возвращалась.

– Вот хрень, – сочувственно протянула Мона, хотя я, помимо прочего, точно уловила в ее голосе облегчение. – А он?.. То есть… он что, от этого расстроился?

Я покачала головой и с отсутствующим видом поменяла местами перечницу и солонку.

– Он окликнул меня по имени. Мой поступок, по-видимому, его озадачил. Все случилось так быстро…

– Может, даже слишком?

– Нет, ты не подумай, он не лез напролом и все такое. Наоборот, был очень даже мил, а я оказалась такой никчемной.

Мона недовольно заворчала и подняла три пальца, пародируя скаутское приветствие:

– Клянусь честью… Ну что же ты, давай говори.

– Слушай, ты можешь вести себя как взрослый человек?

– Я хочу помочь повзрослеть тебе. Повтори нашу клятву, Верди.

Я подняла в приветствии руку:

– Я, дерзкая девчонка и бесстрашная дама, клянусь честью прилагать максимум усилий, чтобы никогда не лгать себе, проявлять доброту по отношению к окружающим и никогда не обращать внимания на всякую постылую хрень.

Моя бабушка, когда еще была жива, категорически запрещала ругаться, богохульствовать и произносить любые слова, свидетельствующие о том, что под крышей ее дома созрел бунт. Подлаживаться под ее правила после смерти мамы было ой как несладко, и тетя Мона помогла мне пережить этот этап, придумав клятву Бесстрашной Дамы… попутно тайком научив меня, десятилетнюю девчонку, дюжине выражений со словом «хрен».

С бабушкой тетя Мона не ладила.

Удовлетворившись моей клятвой, она опустила руку:

– Я знаю, как тебе трудно сближаться с людьми, знаю, сколько вас с Элеанор разделяло противоречий, но она все равно была твоя бабушка, а потеря близкого человека всегда оборачивается болью. Сейчас тебе может казаться, что тебя бросили все, кого ты любишь, но это не так. Не так, потому что рядом с тобой я. А будут и другие. Тебе нужно лишь их к себе подпустить.

– Тетя Мона… – начала я, не желая в эту минуту ни о чем таком говорить.

– Я лишь хочу сказать, что ты не сделала ровным счетом ничего плохого. И если этот парень действительно такой потрясающий, как ты говоришь, то будь у него второй шанс, он, может, и понял бы, почему в тот раз у вас так все закончилось. Он, говоришь, оставил тебе телефон? Может, тогда ему стоит позвонить?

– Когда ноги понесли меня прочь, номер, наверное, выпал из моей книги, – солгала я, качая головой.

Потому что на самом деле выбросила его в тот день за борт парома по дороге домой, лопаясь от злости на себя за то, что натворила.

– Впрочем, может, оно и к лучшему. Что бы я ему сказала? Прости, что дала от тебя деру, как какая-то полоумная?

– Но ты хотя бы не жалеешь, что сбежала от него?

Я и сама не знала. Но это не имело никакого значения. Скорей всего, я никогда его больше не увижу. И это хорошо. Одно дело произносить клятву Бесстрашной Дамы и совсем другое – соответствовать ей в жизни. Вполне возможно, что мне, перед тем как принимать вызов в виде свидания, следовало приобрести какой-никакой опыт существования в реальном мире. А теперь, похоже, неплохо бы нацепить на нос очки детектива и попытаться понять, где была допущена ошибка.

Но после всех сериалов, которые я с таким увлечением смотрела, мне давно следовало знать, что сыщики никогда не расследуют собственных преступлений.

2

«Я переживаю. В том смысле, что мне не дают покоя всякие мелочи».

Коломбо, «Выкуп за мертвеца» (1971)

«Каскадия» представляла собой историческую кирпичную пятиэтажку, расположенную прямо на берегу на углу Первой авеню в центре Сиэтла. Ее возвели в 1920-х годах, впоследствии превратили в роскошный отель, который со временем стал настоящей достопримечательностью, а недавно реконструировали, с одной стороны, всячески подчеркнув северо-западные, тихоокеанские корни, с другой – не забыв снабдить самыми современными прелестями – по крайней мере, если верить страничке в Интернете.

Именно здесь мне и предстояло работать.

Непритязательный вход в заведение расположился под аркой, укрывшей своей тенью тротуар. А под этой самой аркой, прислонившись к припаркованному на обочине отельному мини-вэну, стоял портье в зеленой униформе – коренной американец на пару лет старше меня. Когда я подошла ближе, он, ошибочно приняв меня за постоялицу, выпрямился, отворил отделанную золотом створку двери и сказал:

– Добрый вечер, мисс.

– Мне здесь работать, – ответила я, – сегодня первая смена. Берди Линдберг.

– Ой… А я Джозеф.

Он выпустил дверь, которая тут же захлопнулась, окинул меня быстрым, но пристальным взглядом, а когда тот упал на бело-розовую лилию у меня над ухом, его глаза на миг озарились светом.

– Я так понимаю, ты Летучая мышь, верно?

– Я ночной администратор.

– Тогда точно Летучая мышь, – с улыбкой молвил он.

Ну да, теперь я вспомнила. Мелинда была ночным менеджером, а членов ее команды полуночников называли Летучими мышами. Мои обязанности сводились к тому, чтобы торчать в ночную смену на ресепшене и запускать после полуночи программу, сводившую в таблицу все счета за номера, указывая, какие из них оплачены, а какие нет. Платили мне за это чуть больше минимальной ставки.

– Инструктаж прошла? – спросил Джозеф.

– На той неделе, – ответила я, – под руководством Роксаны, правда, днем. Надеялась, что достанутся дневные смены, но вакантными оказались только ночные.

– Это потому, что они почти всегда вакантные. Работать по ночам соглашаются разве что студенты да подлинные лунатики. Ну, или у кого нет другого выхода.

– Для меня это первая работа, – признала я.

– Ну что ж, тогда добро пожаловать в нашу команду полуночников, Верди, – с улыбкой молвил он и открыл передо мной золоченую дверь отеля, – постарайся не уснуть. В комнате отдыха всегда найдешь бесплатный кофе.

В чем, в чем, а в дополнительной дозе кофеина мои нервы сейчас нуждались в самую последнюю очередь, тем более что меня никак нельзя отнести к числу фанатов этого напитка. Я поблагодарила его, резко выдохнула и переступила порог.

Тихоокеанский стиль «Каскадии» и ее винтажный гламур ослепили меня, в точности как в тот раз, когда я впервые оказалась в этом вестибюле. До такой степени, что мне даже понадобилось некоторое время, дабы осознать, насколько иначе здесь все выглядело ночью. Ни тебе постоянного цоканья каблучков по выложенному паркетом из земляничного дерева полу, ни дуэльного перезвона двух украшенных золотом лифтов у входа с фирменным оранжевым узором на дверях. И ни одного туриста, уткнувшего нос в огромный аквариум вестибюля, давший приют гигантскому тихоокеанскому осьминогу по имени Октавия – наверняка лучшему созданию во всем отеле.

Пока я шествовала мимо залитого мягким светом чана, пристроившегося под вереницей покрытых краской каноэ, подвешенных к верхнему ярусу, из динамиков в холле лился тихий джаз. Направляясь на ночь в свой номер, продефилировала хорошо одетая пара, на мягком кожаном диване остался сидеть лишь одинокий бизнесмен, пялившийся в монитор ноутбука.

Мысль о том, что любой из этих постояльцев может оказаться знаменитостью или важной шишкой, вызывала волнение. Во время своего мирового турне здесь вместе с мужем останавливалась Агата Кристи. В зале для танцев президент Франклин Рузвельт когда-то провел тайное собрание с целью сбора пожертвований и произнес речь. Звезды рока, президенты, гангстеры – «Каскадия» всем им давала приют.

Отель даже мог похвастаться собственной историей о загадочном убийстве: в 1938 году в номере на пятом этаже нашла свою смерть любимая многими голливудская старлетка Типи Тэлбот. Власти подозревали умышленное убийство, но никаких доказательств так и не нашли. Таинственная гибель актрисы долго красовалась на первых полосах газет по всей стране. Как знать, может, я в одну из своих ночных смен обнаружу какие-нибудь новые улики.

Ведь здесь могло случиться что угодно!

Я чувствовала, что мне крупно повезло. Треп с тетей Моной о «том парне» постепенно растворялся в прошлом. На свете не было ничего, что могло бы испортить этот миг. Да и потом, надо было приступать к работе.

Поскольку на ресепшене никого не оказалось, я направилась прямиком к расположенному за ним коридору, скрытому от посторонних глаз, который вел в служебные помещения. В комнате отдыха для персонала на потрепанном диване одиноко сидела горничная и, закрыв глаза, смотрела телевизор. Я поспешила в женскую раздевалку, положила свою сумочку в отведенный мне шкафчик, влезла в гостиничный блейзер цвета зеленой листвы, приколола к нагрудному карману беджик с моим выбитым золотом именем и вернулась в комнату отдыха, готовая заступить на вахту.

Во время инструктажа меня предупредили не являться на работу слишком рано. Но и не опаздывать. В пунктуальности этот отель явно не уступал Златовласке, предпочитавшей, чтобы кашу ей подавали только в урочный час. Но пока я стояла перед старомодными табельными часами, размышляя, стоит ли воспользоваться той же картой учета рабочего времени, которую мне выдали во время тренинга, за моей спиной зацокали каблучки, а в попкорновый аромат, намертво въевшийся в комнату отдыха для персонала, победоносно ворвался запах шоколадного лосьона. Повернувшись, я увидела перед собой менеджера ночной смены, которая колыхала непомерным животом женщины на последнем сроке беременности, балансируя на безумно высоченных каблуках.

– Я – Мелинда Пеппес, – сказала она, протянув для пожатия руку.

Ее черные волосы были стянуты на затылке в тугой пучок из числа тех, что обожают носить стюардессы, из-за которого она производила впечатление женщины, сотканной сплошь из профессионализма и правил. Залегшие под глазами черные круги свидетельствовали о постоянном недосыпе – не исключено от того, что она ждала ребенка.

– Э-э-э… Верди Линдберг, – сказала я. – Новый дежурный ночной администратор.

Она кивнула:

– Ты не явилась на сбор смены, который я прошлой ночью внесла в график.

В груди полыхнул приступ паники. Я бросила на график обезумевший взгляд и пролепетала:

– Я ничего о сборе не знала. Извините, пожалуйста. В жизни никогда никуда не опаздываю… но Роксана не говорила об изменениях в графике смен. Последний раз я была у нее на инструктаже в…

Мелинда подняла руку:

– Не переживай, все в порядке. Просто вчера вечером у нас в вестибюле случился инцидент с участием движения в защиту животных. Я довожу это до твоего сведения, но на будущее тебе в выходной лучше звонить сюда и просить кого-нибудь проверять график, чтобы наверняка не пропустить какое-нибудь собрание.

– Хорошо, – ответила я, – извините еще раз, мэм.

– Мне тридцать лет, – сказала она, – поэтому для «мэм» еще рановато. Зови меня просто Мелиндой. Пойдем, представлю тебя остальным Летучим мышам.

Она махнула рукой, приглашая следовать за ней, и по очереди представила другим «полуночникам» – кухня, хозяйственные службы, охрана… Большинство имен я слышала впервые, но благодаря дотошности в деталях разложила их по полочкам, пока мы шагали в вестибюль, а заодно составила мысленную картину их лиц и отведенных им ролей.

– Полагаю, во время тренинга тебя проинструктировали по поводу осьминога Октавии, – сказала Мелинда, показав подбородком на огромный аквариум, где красный цефалопод присосался к стеклу двумя щупальцами.

Компанию ему составляли яркие кораллы, несколько декоративных каменных пещер и пара морских звезд.

– Если спросит кто-нибудь из постояльцев, говори, что Октавию спасли в заливе Пьюджет-Саунд после того, как ей гребным винтом корабля серьезно повредило щупальце. И заверяй, что ради заботы о ней мы специально держим в штате биолога.

– Неужели правда?

Мелинда провела пальцем по экрану планшета:

– Так следует говорить гостям. На самом деле мы постоянно на связи с биологом из океанариума Сиэтла, который консультирует нас каждый раз, когда требуется помощь. Но в разговоре с постояльцами в подобные подробности вникать не стоит. На сборе смены я это уже говорила, теперь повторю и тебе – если в вестибюле появится кто-нибудь из ОЗЖС, немедленно звони мне.

– ОЗЖС?

– Общество по защите животных Сиэтла, – расшифровала она, огибая стойку администратора, – вчера они заявились сюда со своими лозунгами и устроили грандиозный скандал, обвинив нас в убийстве золотой рыбки и издевательстве над девочкой-осьминогом, которую мы, видите ли, содержим в неволе.

Мелинда махнула рукой на вереницу круглых аквариумов, выстроившихся за стойкой администратора. В каждом из них плавала оранжевая золотая рыбка, которую могли взять напрокат гости, желавшие, чтобы она составила им в номере компанию. Помимо прочего, в мои обязанности входило кормить в полночь оставшихся не у дел рыбок и заполнять небольшие карточки с именами питомцев. Когда мне сообщили эту новость, она стала хрестоматийной изюминкой на торте, потому как дома я давно привыкла держать рыбок.

– Задумка с золотыми рыбками, надо полагать, пользуется огромным успехом, – сказала я.

На инструктаже мне говорили, что семьи их буквально обожают. После заселения ребятишки могли выбрать одну рыбку, и тогда кто-то из обслуги затаскивал аквариум с избранницей в номер.

– Так оно и есть, – подтвердила Мелинда, – никаких рыбок никто не убивает. Иногда на них нападает какая-нибудь болезнь, в иные разы очередной возбужденный ребенок может выловить из аквариума его обитательницу или плеснуть в воду апельсинового сока… Поэтому время от времени нам конечно же приходится их терять. Но потехи ради их никто не убивает. Да и потом, золотые рыбки в любом случае долго не живут.

Я знала наверняка, что это не так, но ничего такого, разумеется, не сказала.

– Что касается Октавии, то она обитает в изготовленном по спецзаказу аквариуме стоимостью в полмиллиона долларов, – продолжала Мелинда, – и местные жители, и туристы ее буквально обожают, и в компании подружек, морских звезд, она чувствует себя на вершине счастья. Каждая Октавия содержится у нас год – осенью мы выпускаем ее в залив Саунд, а сами ловим другую.

– Постойте, как это?

– Они и живут-то год или около того. Поэтому по прошествии этого срока их приходится отправлять «на пенсию» и отлавливать молодых. Но если постояльцы проявят в этом вопросе настойчивость, скажешь, что нынешняя Октавия – отпрыск предыдущей. Ну а если кому-то не понравится, как мы здесь все устроили, отсылай ко мне – с такими я говорю сама. Поняла?

– От и до, – ответила я, хотя эти сведения мне совсем не понравились, но, поскольку для Мелинды это явно была больная тема, обрадовалась возможности закруглить рыбный вопрос и направилась к входной двери, где ей предстояло представить меня трем оставшимся «полуночникам».

С одним из них – Джозефом – мы уже встречались. Как оказалось, он не только приглядывал за дверью, но также исполнял обязанности носильщика и посыльного каждый раз, когда постояльцам требовалось отнести багаж или забрать с подземной парковки машину – до самого окончания смены Летучих мышей, когда на утреннюю вахту заступала команда Петухов.

Рядом с Джозефом стоял студенческого возраста здоровяк по имени Чак, громогласный и малоприятный секьюрити, трудившийся под началом начальника охраны мистера Кеннета.

– Как жизнь, мамзель?

– Окажи любезность, воздержись от использования этого словечка, – возмущенно заявила Мелинда, – оно может означать совсем не то, что ты думаешь.

– Но это же просто «девушка», только по-французски, – возразил Чак, чавкая во рту жевачкой, – ласкательное обращение. А почему у нее на беджике не имя, а прозвище?

Я опустила на бирку глаза:

– Меня действительно зовут Верди.

– Мама назвала тебя Верди? Она у тебя что, хиппи?

– Она умерла.

– Блин! – смутился Чак. – Опять херню сморозил.

– Соблаговоли воздержаться на работе от бранных словечек, – устало молвила Мелинда.

Он ее напрочь проигнорировал.

– Значит, Верди. Сдохнуть мне на этом месте, если ты знаешь, что наш Джозеф – потомок вождя племени Сиэтла, – поставил меня в известность Чак.

Джозеф тяжело вздохнул и отбросил с глаз прядь темных волос.

– Моя семья из Пуйаллапа, это где Такома. Совершенно другое племя.

– Да какая разница? Главное, скормить это дерьмо клиентам, – с ухмылкой сказал Чак. – Верно я говорю, босс?

Теперь уже Мелинда проигнорировала его самого.

– А это наш водитель, – сказала она мне.

Когда она махнула рукой, дабы привлечь внимание парня моего возраста, в нос тут же ударил запах ее шоколадного лосьона. Энергичный и худой, шофер стоял по другую сторону гостиничного мини-вэна и весело трепался с каким-то таксистом, напрочь не замечая Мелинду.