Текст книги "Приемный ребенок"

Глава 23

Имоджен

В школе пахнет точно также, как двадцать пять лет назад, и этот запах ударяет мне в лицо в ту секунду, когда я переступаю порог. Я не понимаю, как запах может держаться десятилетиями? Старые ковры заменили, новые соответствуют новому статусу – школа теперь именуется академией. Стены недавно покрасили, и тем не менее чувство страха и неадекватности, которые я всегда испытывала в этих длинных коридорах, остается неизменным. И мне сразу снова одиннадцать лет.

Я и представить не могла, что когда-нибудь снова войду в эти двери. Мне кажется, из коридора высосали весь воздух. Здесь еще хуже, чем в доме, где прошло мое детство, – я чувствую себя так, словно плыву сквозь вязкую, жидкую патоку.

Я иду к школьному секретарю, которая едва ли бросает на меня взгляд и буркает:

– Вверх по лестнице и налево.

– Я знаю, я раньше училась в этой школе, – улыбаюсь я, но это бесполезно: полная седовласая дама уже повернулась к своему компьютеру. Меня от нее отделяет стеклянная перегородка.

Это тоже нововведение – защитное стекло, как в банке, которое спасает персонал от тесного общения с посетителями, хотя эту перемену я могу понять. Обстановка в школе изменилась в сравнении с годами моего детства; теперь принимаются максимально возможные меры безопасности на тот случай, если произойдет самое худшее. Это постоянно напоминает о том, что мир, в котором мы живем, меняется, в лучшую или худшую сторону.

Я иду по лестнице, перепрыгивая через две ступени, и сглатываю тот страх, который поднимается вверх по груди. «Не дури, – говорю сама себе. – Это же смешно. Ты – взрослый человек. Профессионал, а не своенравный подросток, которого вызывают в кабинет директора».

Хотя я никогда не была своенравным подростком; улыбаюсь даже от одной этой мысли. Я поднималась по этой лестнице только, чтобы говорить о других девочках. Тех девочках, которые толкали и пихали меня, дергали за школьную форму и притворялись, что ловят падающих с меня блох, когда проходили мимо. Эта лестница ведет не только к кабинету директора, она также ведет к кабинету школьной медсестры.

Я смотрю на дверь, окрашенную в винный цвет, и собираюсь с силами, делаю глубокий вдох и опускаю ладонь на косяк, чтобы взять себя в руки. Едва ли можно ожидать, что Флоренс Максвелл поверит в мои способности, если я войду к ней в кабинет с багровым лицом на грани нервного срыва. Я считаю от десяти в обратном порядке (кстати, этому меня научила школьная медсестра), и мне становится лучше, когда я дохожу до трех. Стучу в дверь и выталкиваю из сознания образ меня самой, одиннадцатилетней, делающей то же самое.

– Заходите.

Сидящая за письменным столом женщина встает, когда я вхожу, склоняется вперед и протягивает руку.

– Флоренс Максвелл. А вы, вероятно, Имоджен.

Флоренс Максвелл совершенно не похожа на своего предшественника. Мистер Торн был таким же колючим и ершистым, как предполагает его фамилия [16]16
  Слово «thorne» означает «колючее растение, колючка».


[Закрыть], хилым и тщедушным созданием, состоящим из одних тонких линий и острых углов. Я помню, что видела его улыбающимся всего один раз – после того, как команда регбистов победила в финале в последний год моей учебы в школе. В отличие от него мисс Максвелл выглядит точно так же, как я ее помню, когда она вела у нас физкультуру. И еще она сейчас похожа на человека, который случайно оказался за директорским столом и все еще пребывает в растерянности, не понимая, как здесь оказался. Ее светлые, песочного цвета волосы коротко подстрижены, щеки имеют чуть розоватый цвет, словно она только что вернулась с пробежки, и у нее спортивная фигура. Единственное, чего не хватает, так это спортивного костюма. На ней цветастая блузка в черных и красных тонах и простые черные брюки. Эта одежда только усиливает ощущение, что ей не место в этом кабинете. Она никак не показывает, что помнит меня.

– Спасибо, что пришли. Чай, кофе? – Флоренс Максвелл кивает на блестящую кофемашину с обтекаемыми формами.

– Чашечку кофе, пожалуйста.

Похоже, проверку временем выдержали только дверь и большой письменный стол. Стены перекрасили в бледно-желтой и голубой гамме, на всех поверхностях развешаны фотографии Флоренс с другими учителями (я предполагаю, что это другие учителя), а также сертификаты, выданные Бюро стандартизации образования, работы с детьми и навыков, подтверждающие, что школа отвечает всем предъявляемым требованиям. Я нахожу это странным. Как можно гордиться тем, что объявлено эквивалентом пожимания плечами или слову «нормально»? Но, может, «удовлетворительно» означает что-то другое для Бюро стандартизации, не то, что для меня.

Флоренс передает мне чашку с кофе, от которого поднимается пар, и усаживается напротив.

– Теперь, как я предполагаю, пришла пора перейти к делу. О, подождите… У меня здесь где-то все записи.

Она открывает ящик стола и начинает в нем рыться, а я снова задумываюсь, как Флоренс оказалась на должности директора школы. Может, я несправедлива, ведь люди, занимающие руководящие должности, необязательно должны выглядеть суровыми и непреклонным, чтобы успешно работать. Да и школа еще не сгорела, поэтому она, вероятно, что-то делает правильно. Я достаю свой блокнот.

– А, вот она. Простите. – Флоренс кладет на письменный стол тонкую коричневую папку и открывает ее. В ней едва ли можно насчитать дюжину листочков. – Вот. Элли учится у нас уже несколько недель. Ее родители и маленький брат погибли во время пожара, уничтожившего дом, где жила семья. Они даже не проснулись – пожарная сигнализация не сработала, во всем доме не было ни одного исправного датчика дыма. Если б Элли не встала ночью в туалет, то тоже погибла бы. Пожарные услышали, как она кричит из окна на верхнем этаже. Ей удалось его открыть, к тому же она закрывалась занавеской от дыма.

– Уже возникли какие-то проблемы?

– Привыкание идет не так хорошо, как мы надеялись, но прошло еще совсем немного времени. К сожалению, сотрудница «Доброго помощника», которая с ней работала, так неожиданно уволилась. Мы надеемся, когда к делу подключитесь вы, интеграция будет проходить более гладко.

Я краснею.

– После смерти родителей ей была оказана психологическая помощь?

– Естественно.

– Работа с психологом продолжается?

Флоренс морщится – лицо искажает гримаса отвращения.

– Нет. Финансирование было выделено на полгода, с продолжением сеансов при необходимости. Психолог определил, что Элли справляется с ситуацией настолько хорошо, насколько можно было ожидать, и, как я понимаю, сеансы постепенно прекратились через восемь месяцев.

– А как идет учеба? Она соответствует уровню, ожидаемому от детей ее возраста?

– Об этом вам лучше расскажет мисс Гилберт. Я попросила ее уделить нам сегодня немного времени. Как раз сейчас у нее урок с классом Элли. Может, мы с вами туда прогуляемся?

Директриса ведет меня по коридорам, которые теперь кажутся мне, взрослой, гораздо меньше. Стулья, дверные проемы – в прошлом все казалось чудовищно большим. Теперь это здание выглядит как любая другая школа в любом другом городе, и я говорю себе, что со мной все будет в порядке. Я могу сюда приходить, вести себя как взрослый человек, я могу выполнять эту работу.

Приближаясь к классу, мы слышим крик.

Глава 24

Элли

Полиция приезжала в дом ее временных опекунов через неделю после неприятного инцидента, чтобы заверить Сару и Марка: Элли не будут предъявляться никакие обвинения в связи со случившимся в городе с Наоми Харпер.

– Не понимаю, зачем этот полицейский вообще приезжал сюда, чтобы это сказать, – прошипела Мэри, держа руку Элли в своей. Они тогда сидели на ступенях наверху лестницы. – Ты не сделала ничего плохого. Ведь так сказала женщина из машины – она все видела. Эта Наоми, чертова корова, заявила, что она из-за тебя свалилась на дорогу. Как будто ты могла заставить ее упасть, сказав, чтобы та убиралась прочь.

– Ты тоже все видела, – тихо ответила Элли. – Ты видела, что я ее не толкала. Ты же сама так сказала.

Мэри поморщилась.

– М-м, на самом деле я не видела, что случилось. – Она виновато посмотрела на Элли, потом обняла ее за плечи. – Я сказала это только для того, чтобы та ужасная тетка прекратила на тебя орать. На самом деле неудивительно, что Наоми такая дрянь, с такой-то мамашей.

– Так тогда откуда ты знаешь, что я ее не толкала?

– Ты шутишь? – Мэри отодвинулась от нее и посмотрела прямо в глаза. – Мне не нужно было видеть, что там происходило, потому что я и так знаю, что ты никогда бы так не сделала.

– Готова поспорить: ты такая единственная, – ответила Элли.

* * *

Мисс Гилберт садится за письменный стол и оглядывается в поисках любимого ежедневника.

– Я уверена, он лежал тут до перемены… – бормочет она себе под нос, а потом резко выдвигает ящик письменного стола.

Из рта учительницы вылетает крик, от которого кровь стынет в жилах. Дети мгновенно поднимают головы, как по сигналу тревоги, а несколько секунд спустя в классе начинается невообразимое. Элли вытягивает шею, чтобы посмотреть, что же случилось, а затем у нее на лице непроизвольно появляется злобная улыбка.

Из открытого ящика мисс Гилберт вытекает извивающаяся черная масса. Элли ликует, когда понимает, что на столе у учительницы сотни черных пауков, они пытаются сбежать из ящика, где были закрыты. Толстые черные туловища и тонкие веретенообразные лапки направляются к мисс Гилберт, тянутся к ней.

Теперь класс бьется в истерике, все орут. Мисс Гилберт замерла на месте, пока визжащие ученики забираются на стулья, словно пол кишит мышами. Девочки держатся друг за друга, а мальчики пробираются поближе к письменному столу, подбивая друг друга запустить руки в двигающуюся массу арахнид.

Один из пауков падает на пол, и вид одной твари, покинувшей письменный стол, срабатывает как переключатель: мисс Гилберт вскакивает на ноги и начинает действовать.

– Тихо! – орет она, огибая стол и не обращая внимания на пауков, которые все еще по нему бегают. – Ради всего святого, девочки, это не ядовитые змеи.

Она запинается на секунду, словно обдумывая, не могут ли они оказаться ядовитыми, затем указывает на дверь.

– Стройтесь, пойдем на обед пораньше.

Дети бегут к двери – все, за исключением Элли. Она медленно собирает вещи, прекрасно понимая, что большинство учеников класса и мисс Гилберт смотрят на нее. У нее нехорошее предчувствие – неприятные ощущения в низу живота. Каким-то образом она знает, что в случившемся обвинят ее.

– Не ты, Элли. Ты идешь со мной.

Глава 25

Имоджен

– Там не было даже ста пауков, – говорит Флоренс деловым тоном. – Но я уверена: детям показалось, что их гораздо больше. – Она трет рукой лицо и устало вздыхает. – Боюсь, мисс Гилберт вышла из себя. Она отказывается дальше учить Элли, и это нелепо и смехотворно, потому что нет никаких доказательств, указывающих на то, что это дело рук именно Элли. Но Ханна в этом уверена. Она без энтузиазма отнеслась к докладу Элли о пауках как домашних питомцах, и Элли ей отомстила, посадив пауков в ящик ее письменного стола.

– А вы что думаете? – спрашиваю, стараясь, чтобы на моем лице не отражалось неверие, когда я размышляю о том, что только что случилось.

К тому времени, как мы добрались до класса Ханны Гилберт, крики стихли, вместо них нас встретила какофония возбужденных детских голосов – ученики как раз выходили в коридор. Ханна что-то начала тихо говорить Флоренс, та кивнула, а затем подтолкнула меня в пустой класс. Я какое-то время сидела там одна и гадала, что же происходит, ради всего святого.

– Если честно, я не знаю, что думать. Элли пришлось столько всего пережить, что я не удивлюсь, если она так играет. – В конце предложения слышится вопросительная интонация, и это скорее вопрос, а не утверждение. – Я не хочу верить в то, что один из учеников мог такое сделать, но ведь явно же сделал. Эти пауки не сами забрались в ящик мисс Гилберт. А Элли подготовила доклад как раз про пауков. Просто все произошло в неудачное время? Совпадение? Или это что-то более зловещее? Где одиннадцатилетняя девочка могла взять столько пауков? И как она положила их в ящик таким образом, чтобы никто не заметил?

Я не уверена, мне она задает эти вопросы или себе. Я не утруждаю себя ответами на них.

– Что вы собираетесь с этим делать?

– Не имея доказательств, я мало что могу сделать. Я собираюсь поговорить со всем классом, сказать им, что случившееся сегодня недопустимо и неприемлемо, а если я поймаю кого-то за чем-то подобным в будущем, последствия будут очень серьезными. Наверное, это все, что я могу сделать. Не думаю, что стоит подключать полицию. – Флоренс качает головой. – Нет, лучше не раздувать это дело. Не нужно этого.

Она смотрит на меня, и я вижу страх в ее глазах. Флоренс Максвелл испугана, и я не знаю, боится ли она неправильно поступить в этой ситуации, или она боится чего-то гораздо худшего.

Глава 26

Имоджен

Учительница Элли, Ханна Гилберт, ходит взад и вперед по пустой учительской, когда мы заходим туда вместе с Флоренс. Она явно не может сидеть на месте. При звуке открывающейся двери она дергается и разворачивается к нам. При виде нас плечи у нее опускаются.

– Флоренс, слава богу, что ты здесь. Я не знала, что делать. – Ее рука слегка дрожит, когда она проводит ей по лицу. – Это было ужасно, казалось, они везде. А мне еще приходилось держаться перед детьми. Не знаю, как это у меня получилось, я была в ужасе. И я… – Она проглатывает рыдание.

– Ханна, пожалуйста, присядь. Это Имоджен Рид. Она из «Доброго помощника». – Флоренс опускает ладонь на руку учительницы и мягко направляет ее к одному из диванов. – Принести тебе что-нибудь?

– Кофе, пожалуйста, – отвечает Ханна.

– Воды, пожалуйста, – одновременно говорю я и усаживаюсь на диване напротив.

Мы ждем в неловком молчании, пока снова не появляется Флоренс с нашими напитками и ставит их перед нами. Наверное, ни одна из нас не ожидала, что наша первая встреча будет проходить таким образом.

– Что произошло? – спрашиваю я.

– Пауки были везде. У меня в письменном столе. Я запустила руку в ящик и дотронулась до них. – Она содрогается. – Элли Аткинсон положила их туда.

Я открываю рот, но не успеваю ничего сказать: меня опережает Флоренс.

– Откуда ты знаешь, что это Элли?

Ханна хмурится, и в одну секунду ее симпатичное лицо становится уродливым.

– Классу было задано домашнее задание – доклад о домашних питомцах. Элли приготовила доклад о пауках. – Последнее слово она буквально выплевывает и содрогается, словно снова переживает то, что испытала, когда восьмилапые существа ползли из ящика ее письменного стола, один за другим.

– Возникла какая-то проблема с докладом Элли?

– Пауки не являются домашними питомцами, – твердо заявляет мисс Гилберт. Судя по виду, она готова спорить на эту тему, если одного ее утверждения будет недостаточно, а я задумываюсь, почему она пытается защититься.

Я вздыхаю. Эта женщина идиотка, и я почти надеюсь, что Элли Аткинсон на самом деле подбросила пауков в ящик ее письменного стола. Это пойдет женщине на пользу: она, похоже, ведет себя бесцеремонно и не считается с другими. Сидя в одиночестве в классе, я прочитала папку с делом Элли и уже знаю то, что не поняла эта женщина после того, как уже несколько недель является учительницей Элли.

– А у Элли есть какое-то домашнее животное, о котором она могла бы рассказать, мисс Гилберт?

Мисс Гилберт пожимает плечами.

– Называйте меня Ханна. Откуда мне знать? Это как раз была цель задания: выяснить, как живут дети. Обычно им нравятся такие задания.

Мне приходится прилагать огромные усилия, чтобы не разозлиться на эту недовольную женщину.

– Но вы же знаете, что случилось с Элли? Предположительно, вы знаете, что она живет в доме у приемных родителей, которые временно являются ее опекунами, поэтому если там и есть домашние животные, то они, скорее всего, не ее. И вы могли бы выяснить положение вещей – поскольку вся информация есть в этой папке, которую мне менее часа назад вручила миссис Максвелл. Здесь говорится, что оба домашних любимца, которые жили в семье Элли, собака и хомяк, погибли в огне, вместе со всеми членами ее семьи. Поэтому любому человеку, который, конечно, удосужился заглянуть в эту папку, должно быть понятно, что Элли не захочется выбирать традиционного семейного любимца для выполнения домашнего задания, и, конечно, у нее нет многочисленных фотографий ее собственных домашних животных. Никаких нет.

– Ну… Это не оправдывает то, что она сделала! – Ханна Гилберт заикается, когда произносит эту фразу. Ее явно нервирует моя злость, которую мне не удалось полностью скрыть. – И откуда она узнала, что я боюсь пауков? Эта девочка… – Она скрипит зубами. – Этой девочке многое известно. Она знает такие вещи, которые знать не должна.

– О, прекратите, – я качаю головой. – Давайте на мгновение предположим, что это на самом деле сделала Элли – хотя, похоже, у вас нет неопровержимых доказательств того, что именно она подбросила пауков в ящик вашего письменного стола. Но это все равно никак не доказывает, что она что-то знала про вашу фобию. Большинство людей боится или просто не любит пауков. Это едва ли является серьезным доказательством экстрасенсорных способностей, не правда ли?

Судя по виду, Ханна снова готова спорить, но тут снова вмешивается Флоренс.

– Дамы, я не думаю, что мы таким образом придем к какому-то конструктивному решению.

– Да, вы правы, – соглашаюсь я. Не хочу устраивать спор с учительницей в первый день работы по этому случаю, но иногда я ничего не могу с собой поделать. Дэн называет это страстностью. – Примите мои извинения, мисс Гилберт.

Ханна Гилберт кивает, принимая их.

– И вы меня тоже простите. Я испытала шок. Конечно, я не намекала…

Женщина запинается и не заканчивает фразу. Она явно не способна четко изложить, на что не намекала. Теперь Ханна выглядит смущенной, словно позволила себе сказать лишнее и уже сожалеет об этом. Несмотря на ее злость, я рада, что она высказалась откровенно. Таким образом я увидела, с чем Элли сталкивается в школе. Флоренс Максвелл знает о том, что произошло между Элли и Наоми в городе, о том, в чем ее обвиняла мать Наоми? А Ханна Гилберт? Я знаю, что мне следует это упомянуть. Если полиция приходила в школу, то моя фамилия есть в отчете. И если полиция приходила, то обсуждала случившееся, по крайней мере, с директрисой. Но учитывая то, что случилось только что, я не думаю, что это пойдет на пользу Элли. Она будет выглядеть некрасиво.

– Так что мы будем делать дальше? – спрашивает Флоренс. Она явно испытывает облегчение от того, что споры закончились и напряжение больше не нарастает. – Относительно Элли и ее пребывания под опекой?

– Очевидно, я хочу поговорить с самой Элли, как и было запланировано, – отвечаю я. – Но, возможно, сегодня – не лучший для этого день. Если она станет ассоциировать меня со случившимся сегодня, у нее может возникнуть ощущение, будто я здесь в качестве наказания. Я предпочла бы, чтобы наша первая встреча произошла не при таких эмоционально насыщенных обстоятельствах, если это, конечно, несложно для вас?

Флоренс кивает, соглашаясь со мной.

– Конечно, нет. Вы, вероятно, правы. Мне следует позвонить ее опекунам, чтобы кто-то из них за ней приехал, а завтра начнем все сначала?

Она смотрит на меня за подтверждением, и у меня снова появляется ощущение, что директриса понятия не имеет, как действовать в ситуации, подобной сегодняшней. И если руководствоваться тем, что происходило в этой самой школе, когда я сама в ней училась, то она на самом деле, скорее всего, этого не знает. Гонт – маленький городок, здесь очень мало проблемных детей, то, как меня задирали и травили, просто игнорировалось. Заметалось под ковер! И это четко показывает, как в городе в общем и целом относятся к возникающим проблемам. Через некоторое время я прекратила обращать внимание на то, как люди относились ко мне и к моей матери, когда мы заходили в местные магазины или шли по главной улице. Они смотрели сквозь нас, вели себя так, словно нас просто нет. Таким образом игнорируют детские приступы гнева, так притворяются, будто ничего не случилось, если кто-то испортит воздух в лифте.

– Можно вопрос? – спрашивает Ханна.

– Конечно, – отвечает Флоренс, с сочувствием глядя на учительницу. Какие у них отношения? Они близкие подруги?

– Если мы сейчас отправим Элли домой, как предлагает Имоджен, не получится ли так, что мы ее выделяем? У нас нет никаких доказательств того, что это ее рук дело, хотя я уверена, что это она, – быстро добавляет Ханна. – Но если мы хотим, чтобы она не чувствовала, будто ее подвергают несправедливым преследованиям, то, может, также и не стоит показывать, что к ней относятся не так, как к другим?

– Да, все правильно, я уловила твою мысль, – быстро кивает Флоренс. – Я подумала, ей будет некомфортно остаться в школе, но ты права, Ханна. Давайте посмотрим, как пройдет остаток дня, хорошо? Сейчас мне, наверное, лучше сходить к Элли, поговорить с ней, отправить на обед, а потом пусть возвращается к занятиям.

Ханна встает вместе с Флоренс.

– Мне можно идти? – спрашивает она и краснеет. – Я была очень резка с девочкой… это все шок… Я… я хотела бы извиниться.

Флоренс буквально сияет. Я пытаюсь не прищуриться и не дать подозрительности отразиться у меня на лице. Ханна Гилберт была в ярости, когда мы вошли в учительскую, она была абсолютно уверена, что именно Элли виновата в том, как сильно она испугалась и как глупо выглядела перед классом. Она была в такой ярости, что практически обвинила девочку в занятии колдовством, ради всего святого. А теперь эта женщина собирается незаметно исчезнуть, поджав хвост, и извиниться перед человеком, которого до сих пор считает виноватым?

– Это прекрасная мысль, Ханна. Я уверена, что Элли сразу же почувствует себя лучше, если будет знать, что между вами больше нет никаких трений.

«Ты параноик, Рид. Ханна Гилберт не леди Макбет, а Элли Аткинсон – не маленькая ведьма Сабрина». Я пытаюсь изобразить на лице теплую улыбку, чтобы прикрыть свои подозрения. Ханна кивает мне.

– Была рада познакомиться с вами, Имоджен, – говорит она. – Мне только жаль, что наше знакомство произошло при таких обстоятельствах. Надеюсь в дальнейшем работать вместе с вами.

– А я с вами, – вру я.

Когда за ней закрывается дверь, ко мне поворачивается Флоренс Максвелл.

– Мне очень жаль, что все так получилось. Ханна – не плохой человек, как раз наоборот, она хороший человек и хорошая учительница, но когда дело касается Элли Аткинсон, кажется, у нее в голове что-то щелкает. Ее просто заклинивает! Я не знаю, что еще произошло между ними. Ханна всегда придерживалась мнения, что у Элли просто дурной характер. Хотя вам, похоже, удалось до нее достучаться. Я рада.

Я очень сильно сомневаюсь, что это так, но не хочу оставить о себе плохого впечатления. В любом случае мне будет легче присматривать за Ханной Гилберт, если я буду ее подругой, а не врагом.

– Ну, мы все бурно реагируем, если испытываем шок. С ее стороны было очень мило предложить поговорить с Элли. – Я встаю. – Мне на самом деле нужно возвращаться на работу. Это моя первая неделя на новом месте, и приходится разбираться с массой вещей.

– Конечно, – кивает Флоренс и протягивает руку. – Рада была познакомиться с вами, Имоджен. Спасибо за то, что пришли. Мне написать вам на почту, чтобы организовать вашу встречу с Элли?

– Это было бы прекрасно, спасибо.

Я пытаюсь определить по лицу Флоренс, не узнала ли она во мне ту тощую, неряшливую девочку, которая когда-то прогуливала ее уроки физкультуры, но очевидно, что Имоджен Тэнди давно забыта в этой школе, возможно, во всем городе. Я чувствую укол грусти, и он меня удивляет. Я на самом деле расстроена из-за того, что город, который я ненавидела, мог меня забыть? Или это грусть из-за того, что пятнадцать лет жизни девочки так мало значат?

– О, еще один момент, – говорит Флоренс Максвелл, когда я уже нахожусь на полпути к двери. Я поворачиваюсь к ней.

– Эмили что-то рассказывала про Элли перед тем, как уволиться? Когда передавала дела? – Она явно пытается говорить легким тоном, словно о чем-то совершенно незначительном.

– Никакой передачи дел не было, – отвечаю я. – Она уже не работала в организации, когда пришла я. Насколько я поняла, она хотела уволиться побыстрее и выйти замуж. У меня есть записи, но, если честно, у меня сложилось впечатление, что ей не удалось далеко продвинуться с Элли.

У директрисы на лице на секунду промелькнуло облегчение, или мне это показалось? В любом случае его нет, когда она снова начинает говорить.

– Да, все так и есть. Надеюсь, у вас получится лучше.

– Я почти уверена в этом, – отвечаю я. Только я в эту минуту ни в чем не уверена, как и не была уверена с той минуты, как мы въехали в этот город.