Текст книги "Чудовище"

Дженни Даунхэм
Чудовище

Jenny Downham

Furious Thing

© 2019. FURIOUS THING by Jenny Downham

© Ю. Полещук, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Моей сестре Тине

История о любви и смерти

Жила-была скверная девчонка. Она швырялась предметами, хлопала дверьми, ругалась. Она была грубой и неуклюжей, ни с кем не водилась. Учителя считали ее идиоткой. Родные махнули на нее рукой.

– У других девочки как девочки, спокойные, воспитанные, – причитали они. – Что же у тебя-то все не как у людей?

Она и сама не знала.

Родные притопывали ногой и неодобрительно качали головой, пытаясь понять, что же с ней не так.

– Я изменюсь, – обещала девчонка. – Честное слово, я буду хорошо себя вести.

Ей хотелось, чтобы это было правдой.

Ей хотелось, чтобы родные ее любили.

Но в животе у нее ядовитой змеей притаилась ярость. А некоторые обещания выполнить очень сложно.

1

Я спряталась в саду. Прошло уже десять минут, и я надеялась, что выходка сойдет мне с рук, но тут на пороге появилась мама. Я изо всех сил старалась притвориться невидимкой, но мама заметила меня с лужайки.

– Слезай с дерева, иди и немедленно извинись, – велела она.

– Он на меня злится?

– И он, и я.

– Он меня накажет?

– Не знаю. Но нельзя нахамить человеку и сделать вид, будто ничего не произошло.

– Я не хотела. Как-то само вырвалось.

– Да ну? – Мама принялась загибать пальцы. – «Чтоб вам пусто было с вашей помолвкой». «Пусть все ваши гости отравятся». «Ноги моей там не будет, отвалите». И это все у тебя само вырвалось?

Я погладила бархатистую черную почку. Будь я листиком, от меня никто ничего не ждал бы.

– Тебе не кажется, что это обидно? – не унималась мама.

Я посмотрела на нее сквозь листву. Мама была в футболке, леггинсах и фартуке. Лицо ее разрумянилось. Мне стало стыдно. Я ведь обещала помочь и только все испортила.

– Прости, мам.

Она устало улыбнулась.

– Я понимаю, ты расстроилась, что Касс не приедет, но тебе и без него будет весело. Мы столько всего вкусного наготовили, зажжем в саду огни, будут танцы – красота же!

Но я хотела танцевать только с Кассом. Я не видела его с тех самых пор, как он после Рождества вернулся в университет. То есть целых шестьдесят пять дней.

– Ладно, слезай давай, – сказала мама. – Чем быстрее извинишься перед Джоном, тем легче будет это сделать.

Я медленно спустилась, стараясь двигаться как можно более грациозно.

– Вот что я придумала, – продолжила мама, когда я очутилась возле нее. – Я знаю, ты терпеть не можешь всякие тусовки, и мне жаль, что твой брат не приехал.

– Он мне не брат.

– Ты поняла, о чем я. Если бы Касс был с нами, тебе было бы легче. Но он не приедет, что поделать. Может, будешь разносить канапе? Что скажешь? Вроде и на людях, и общаться ни с кем не надо.

Я поняла, к чему она клонит, и испугалась.

– Я не хочу ни с кем разговаривать.

– Займешься делом, отвлечешься.

Интересно, что она сделает, если я сейчас залезу обратно на дерево? Неужели за ноги меня стащит? Может, если быстренько шмыгнуть наверх, мама вернется домой и скажет Джону, что не смогла меня найти? Пусть отмечают свою помолвку без меня. Но время шло, я понимала, что никуда не полезу. И молча сунула руки в карманы.

– Лекс, – наконец произнесла мама.

– Шведский стол для того и придумали, чтобы гости сами выбирали, что хотят.

– Они будут брать горячее, но в начале принято разносить закуски.

– Ну мам, пожалуйста, не заставляй меня. Попроси Айрис.

– Айрис еще маленькая. – Мама взяла меня за руку и легонько ее сжала. – Мы начинаем новую жизнь. И я хочу, чтобы ты была с нами.

Она волновалась. Я чувствовала, как дрожат ее пальцы. Она столько лет ждала, пока Джон разведется, и теперь она наконец станет его женой, и ей вовсе не хочется, чтобы я все испортила.

– Если хочешь, я буду уносить пустые бокалы. И помогу гостям раздеться.

– Это не общение, Лекс.

– Мам, ну куда мне закуски разносить? Ты же меня знаешь: обязательно что-нибудь уроню.

– Ничего подобного.

Я споткнусь и упаду. Что-нибудь разолью. Забуду, с чем эти канапе. Меня спросят: «А это что?», рассчитывая на вразумительный ответ, я же промычу какую-нибудь чушь, гости посмотрят на меня как на дуру, я разозлюсь, швырну поднос на лужайку и убегу. И все эти гламурные коллеги Джона узнают то, что ему самому давно уже известно: я идиотка с ужасным характером. «Кто эта девица?» – непременно спросят они, а Джон, страдальчески поморщившись, ответит: «Александра – моя будущая падчерица».

Мама чмокнула меня в макушку. Уж не знаю, почему. Может, на удачу, а может, просто хотела показать, что все равно любит меня, хоть я и веду себя, как черт знает кто.

– Я злюсь на Касса, – призналась я.

Мама кивнула.

– Понимаю.

Я ему сегодня послала эсэмэску: «СПИШЬ?»

Он ответил через целых тридцать семь минут: «УЖЕ НЕТ».

«ПРИЕДЕШЬ?»

Нет. Извинился и обещал исправиться. Меня так и подмывало спросить, каким же образом, но я не стала. Выключила телефон, и все.

Мама взяла меня за руку, и мы пошли домой.

– Когда-нибудь ты привыкнешь к тому, что он уехал.

Ничего-то она не понимает.

Мы познакомились, когда мне было восемь лет, а Кассу почти одиннадцать. Мама тогда была беременна Айрис, так что поневоле пришлось знакомиться с новыми родственниками: другого выбора не было.

Кассу велели присмотреть за мной в саду, пока взрослые общаются. Я решила его игнорировать. Мне уже исполнилось восемь, и за мной совершенно не нужно было присматривать. Тем более что это мой сад. Я подумала, что если не буду с ним разговаривать и смотреть на него, то он уйдет. Но он не ушел. Сел на ступеньку пожарной лестницы и сказал:

– При пожаре от этой лестницы не было бы никакого толку. – Он показал мне, что лестница спускается в огороженный сад, выйти из которого невозможно, и если бы все жильцы собрались в саду, случилась бы трагедия: им бы на головы падали обломки горящего дома, а мы даже не смогли бы убежать. – Лучше взять веревку с узлами, – продолжал Касс, – привязать к кровати или оконной раме и по ней вылезти на улицу.

Мне понравилось, что он так спокойно рассуждает о всяких ужасах. Еще мне понравилось, что он хотел меня спасти. В сказке «Гензель и Гретель» всех спасала девчонка, но и наоборот тоже ничего.

– Мать взбесится, когда узнает, что я был у вас, – сказал Касс, набрал пригоршню гравия с дорожки и принялся швырять камешки в траву. – Ты знаешь, что твоя мать – любовница моего отца?

Я кивнула.

– Ну, вот потому и взбесится. Когда все открылось, она такую бучу подняла! Она-то думала, папа работает как проклятый, а он по бабам ходит.

– Они с мамой уже давно встречаются, – ответила я.

– Вот именно, – резюмировал Касс.

И рассказал, что его мама выгнала отца, но тот поклялся измениться, и она приняла его обратно. Касс сказал, что отец вечно извиняется, но всегда врет, и Кассу надоело, что родители ведут себя как полные придурки.

– А потом мама узнала про ребенка… – Он так печально посмотрел на меня, что у меня сжалось сердце.

– И что она сделала? – прошептала я.

– Орала как резаная. Била посуду и всякое такое. Швырнула отцу в голову чашку с чаем, прикинь? Вообще чума.

Он рассмеялся, и я за ним.

– Попала?

– Не, он пригнулся, чашка разбилась о стену, но чаем его облило конкретно.

Я посмотрела Кассу в глаза.

– А что она еще разбила?

– Сбросила с лестницы телевизор.

Тут мы расхохотались как ненормальные.

– Во дает, – сказала я, – сильная у тебя мама.

На это Касс ответил.

– Подумаешь, телевизор был маленький и она все равно собиралась покупать новый, так что невелика потеря. Мама считает, что у папы теперь прекрасная новая жизнь на новом месте с новой женщиной и готовой дочкой.

– Она про меня знает?

– Конечно.

Я просияла при мысли о том, что взрослые говорили обо мне и какая-то чужая тетка мне завидует.

Я показала Кассу свой фирменный способ залезать на дерево и объяснила, с какой ветки удобнее перебираться на стену. Он отметил, что я точно знаю, как вести себя при пожаре, так что наверняка спасусь. Мы залезли на самую верхушку, и я показала ему окна нашей квартиры, мы высматривали в них мою маму и его папу, но в стеклах отражалось солнце, так что мы ничего не увидели. Потом мы принялись разглядывать чужие окна, надеясь, что увидим кого-нибудь из соседей голыми, но тоже никого не увидели. Еще мы играли в дурацкие игры: у кого самые дебильные занавески, у кого больше всего хлама на подоконнике, у кого самые грязные стекла и самые уродливые цветы. Сошлись на том, что этого добра полно у обоих. И хохотали как ненормальные. Мне почему-то было приятно, что я могу его рассмешить.

Но приятнее всего было, когда он спросил меня о моем отце.

– Я никогда его не видела, – ответила я. – Он бросил маму, когда она забеременела мной.

До этой минуты я никогда в жизни не радовалась тому, что не знала отца. Но, когда я в этом призналась, у меня появилось чувство, будто я сделала Кассу какой-то важный подарок.

Он протяжно присвистнул и пожал мне руку.

– Как же меня бесят взрослые, – сказал он.

Мы словно надрезали пальцы ножом и породнились кровью.

2

Наша квартира была похожа на рекламную картинку: в окна било яркое солнце, стол на кухне ломился от вкусностей. Айрис рисовала, сидя за журнальным столиком, Джон развалился в кресле, ковер устилали субботние газеты. Я надеялась, Джон промолчит, но стоило мне войти в комнату, как он тут же вскинул глаза:

– Ну что, успокоилась?

– Прости.

– И все?

– Прости, что я тебе такого наговорила. Я не хотела. Надеюсь, вечеринка получится замечательная. Обещаю, что больше не сорвусь.

– По-моему, ты просто издеваешься.

И уткнулся в газету. Я выдохнула.

Айрис улыбнулась.

– Посмотри, что я нарисовала. – У нее получился сказочный замок из стекла и зеркал, уходивший в синее небо. – Это наш новый дом, – пояснила она. – Папочка его построит, когда мы разбогатеем. Тут вот башенка, – она указала на самую низкую башню, – а это называется «бойница».

– Умница, – похвалил Джон. – Хочешь, расскажу, что такое бастион?

– Нет, спасибо. – Айрис сунула в рот кончик фломастера. – А сейчас я нарисую указатели для вечеринки, чтобы гости знали, что туалет наверху.

Я чмокнула сестренку в макушку. От нее пахло печеньем.

– Это же сколько тебе придется рисовать!

Она кивнула.

– Ничего, у меня безграничное терпение.

Порой мне не верится, что мы родные сестры. И не только потому, что Айрис в свои шесть лет знает уйму слов: она еще и очень талантливая. И безумно красивая. Как инопланетянка. Вот так причудливо сплелись гены мамы и Джона. Я по сравнению с ними просто уродина.

Джон тряхнул газетой.

– Без комплексов, – сказал он. – Восемь букв, вторая «м».

Жаль, что я так мало знаю. Мне бы хотелось блеснуть перед ним интеллектом.

– Я сперва подумал, что «аморальный», – добавил Джон, – но оно слишком длинное.

Может, ему и правда нужна помощь? Я плюхнулась на диван напротив.

– Хочешь, посмотрю в интернете?

– Не надо, так нечестно. – М-да, помощь ему явно не нужна. Он щелкнул ручкой по газете. – Ты ведь переоденешься к приходу гостей?

Я оглядела свои джинсы. На колене дыра, края штанин в грязи. Я ходила в них вчера и сегодня утром снова натянула, не проверив, чистые ли.

– Да, я надену платье.

– Отлично. И какое же?

– Новое. Потом покажу. Сперва помогу маме.

Мама на кухне гремела посудой. Коллеги Джона привыкли к вечеринкам, еду для которых заказывают в ресторане, но он заявил: мол, хочу, чтобы на этот раз все было домашнее, так что маме пришлось расстараться.

Я вжалась в диван: меня вдруг охватил ужас. Все эти архитекторы, коллеги Джона, наверняка такие же умники и модники, как он сам. И я весь вечер буду чувствовать себя последним ничтожеством.

Джон сложил газету и взял сигареты.

– Айрис, я хочу покурить. Будь добра, выйди минут на десять.

– Но я занята.

– Передохни, потом вернешься и доделаешь, – он улыбнулся. – Иди пока к себе или к маме на кухню.

Она положила фломастер и взяла другой.

– Никуда я не пойду.

– Доченька, я не хочу, чтобы ты дышала дымом, тебе это вредно.

Айрис сняла колпачок с фломастера.

– Тебе тоже.

Джон рассмеялся.

– Ладно.

– Папа, тебе вредно курить.

– Ну хорошо, твоя взяла, – Джон поднял руки. – Сделаешь мне чаю?

Айрис подозрительно насупилась.

– А когда я уйду, ты закуришь?

Джон махнул сигаретой.

– Обещаю, что если ты заваришь мне чаю и принесешь печенье, я вообще курить брошу.

Сестренка спрыгнула со стула и протянула руку.

– Давай сюда. – Джон отдал ей сигарету, и Айрис погладила его по голове. – Вот молодец.

Меня он никогда так не слушался. А жаль. Я бы ему командовала: «Сидеть!», «Лежать!», «К ноге!», «Служи!»

– Я так понимаю, – начал Джон, и до меня только сейчас дошло, что он специально отослал Айрис, – ты донимала Касса, чтобы он сегодня приехал?

У меня екнуло сердце.

– Это он тебе сказал?

Джон достал из пачки сигарету и закурил.

– Ты же сама рассказала маме.

Я почувствовала, что краснею. Вздохнула, словно все, что связано с Кассом, вызывает у меня дикую скуку, и развалилась на диване.

– Допустим, я написала ему сообщение. Допустим, попросила приехать.

– И что он ответил?

– Что занят. – Я уставилась на свои пальцы.

– Ты из-за этого психанула? – Он подался вперед в клубах дыма. – Мы же с тобой уже это обсуждали. Я не хочу, чтобы он все бросил и сорвался из Манчестера в Лондон.

Я рассматривала ногти и шелушащееся пятно на ладони.

– У него скоро экзамены, – продолжал Джон. – Никто не ждал, что он сегодня приедет. И теперь он чувствует себя виноватым.

– Я вовсе не этого добивалась.

Джон нахмурился. У меня колотилось сердце.

– А чего ты добивалась, Александра?

Если коротко, то вот чего: чтобы Касс захотел прожить со мной всю жизнь. Но в этом я ни за что не признаюсь. По крайней мере, пока не докажу Джону, что достойна его сына.

– Отстань ты уже от парня, – попросил Джон.

– Я думала, вам с мамой будет приятно, если он приедет.

– Он и так приедет, когда сдаст сессию. – Джон натянуто улыбнулся. – А вот если ты не прекратишь к нему приставать, может и передумать.

Чудовище во мне заорало во все горло, но я промолчала.

– Я не пристаю. Я общаюсь.

– Значит, поменьше с ним общайся.

– Как скажешь, – механическим голосом произнесла я.

– Теперь о вечеринке. Я больше не хочу скандалов, поэтому, уж пожалуйста, постарайся вести себя как следует, договорились?

– Я буду помогать маме. Разносить канапе.

– Правда? А ты справишься?

– Не волнуйся. Я ничего не уроню.

– Главное – следи за своим поведением, – он затушил сигарету о край пепельницы. – Я всего лишь прошу тебя быть вежливой с моими друзьями и супервежливой с моим боссом.

– Это еще почему? Надеешься, что тебя повысят?

Джон рассмеялся.

– Думаешь, тебе удастся его убедить?

В Норвегии есть долина, обитатели которой по полгода не видят солнца, мерзнут и хмурятся. Но в один прекрасный день кто-то придумал укрепить на вершине горы гигантские зеркала, отражающие солнце, а на городской площади поставить лавочки, чтобы люди сидели, подставив лица свету. Живя в тени, о солнце боишься и мечтать, и когда оно наконец пригревает, не помнишь себя от счастья.

– Буду паинькой, – пообещала я. – Клянусь. К концу вечера ты будешь мной гордиться.

Джон кивнул, и на миг, похоже, поверил, что это вообще возможно.

3

С Джоном я познакомилась в семь лет: мама позвала его в гости. Я нарядилась в платье с блестками, мама надела любимую юбку, отороченную кружевом, и новую розовую блузку, – прозрачную, но мама сказала, мол, не страшно, у нее красивый лифчик. Она убрала квартиру, пропылесосила, побрызгала освежителем воздуха. Купила пиво, поставила в холодильник.

В ожидании Джона мы залезли на сайт архитектурной фирмы, в которой он работал. Нажали кнопку «О нас»: на экране показались фотографии всех сотрудников.

– Вот он, – указала мама. – Правда, у него красивая улыбка?

Проектов домов, которые строил Джон, на сайте не оказалось, поскольку он был всего лишь наемным сотрудником, а не компаньоном, так что со странички проектов мы снова переключились на фото сотрудников. Потом мама посмотрела время на телефоне и подошла к окну.

– При свете дня он, наверное, наш дом-то и не узнает, – заметила мама. – Обычно он приходит, когда уже темно.

– Обычно? – удивилась я.

– Ты уже в это время спишь, – отмахнулась мама.

И позвонила подруге Мерьем.

– Может, он забыл? Или испугался? Или попал в аварию? – Мама ушла на кухню, но я все равно ее слышала. – Как думаешь, может, он просто цену себе набивает? Или это из-за Лекс? Он просил меня отправить ее на выходные к дедушке. Наверное, и правда стоило?

Я кружилась, только чтобы все это не слышать. Юбка вертелась вокруг меня.

– Он прислал эсэмэску, – сообщила мама, вернувшись в гостиную. – Опаздывает, но все-таки придет. Слава богу.

Я сделала пируэт, юбка колыхнулась.

– Какая ты у меня растрепа, – сказала мама.

Усадила меня на табурет в гостиной и заново причесала. Потом попросила меня надеть туфли, хотя мы были дома, и сходила за ними сама. Поменяла серьги, подкрасила губы. Заметила, что мои волосы живут собственной жизнью, и еще раз заплела мне косу. Мне было приятно: она уже с месяц не заплетала мне косы.

– Он здесь! – вдруг вскрикнула мама, спихнула меня с табурета и бросила расческу на книжную полку. Оттащила меня от окна. – Еще не хватало, чтобы он тебя заметил!

Замерла в центре комнаты, положив руку на живот.

– Дыши, – велела она себе.

Я еще никогда не видела, чтобы мама так волновалась. Словно теперь от нее ничего не зависело.

Запищал домофон, мама неторопливо подошла к двери. Помедлила, не отвечая, я видела, как она считает до десяти, шевелит губами. Потом нажала на кнопку и произнесла как ни в чем не бывало:

– Кто там? – и добавила, услышав ответ: – А, привет, заходи.

Мама подмигнула мне, и мы принялись ждать. Наконец на площадке раздался стук шагов.

– Лекси, познакомься, это Джон, – представила мужчину мама, когда он вошел в коридор, поманила меня и легонько склонила голову перед ним, точно он был король. – А это моя дочь Лекси.

Джон протянул мне руку, и я пожала ее.

– Привет, – сказал он. – Рад познакомиться.

– Спасибо, – ответила я. Других слов у меня для него не нашлось, так что мы просто глазели друг на друга. От его улыбки было тепло, как под лампой.

4

«Иди вниз, – велела я себе. – Ты должна это сделать».

Но, глядя с верхней площадки пожарной лестницы на шикарных гостей в саду, я чувствовала себя Золушкой. Или, скорее, ее уродиной-сестрой, той самой, которая отрезала себе пятку, чтобы влезть в хрустальную туфельку. В маминых изящных туфельках мои ноги казались здоровенными, как ласты, а руки неуклюже торчали из рукавов. Мама туго меня подпоясала, так что платье облепило грудь и бедра, и сказала: «Моя красавица».

Платье, которое я собиралась сегодня надеть, сидело на мне в точности так, как обещало описание на сайте: «Подчеркивает достоинства и прячет недостатки». В нем я выглядела классно. Но когда я спустилась в гостиную и продемонстрировала свой наряд Джону, он закричал: «Нет-нет!» – и позвал маму.

– Платье слишком откровенное, – заявил он, тыча в меня пальцем. – Так нельзя ходить. Это ты ей купила?

Мама ответила, что в первый раз видит это платье; пришлось сознаться, что я тайком воспользовалась ее аккаунтом на «Амазоне». Джон попенял маме за то, что она плохо следит за дочерью; я извинилась и в который раз пообещала, что буду паинькой.

Мама обняла меня и увела к себе в комнату.

– Пойдем поищем что-нибудь еще.

Она перебирала плечики в гардеробе, вынимала то одно платье, то другое, прикладывала ко мне, хмурилась и вешала обратно. Наконец выудила черное платье в прозрачном целлофановом чехле из химчистки.

– Вот это, – сказала мама. – С запа́хом. Купила на дедушкины похороны.

– Весело, ничего не скажешь.

– Дорогое, между прочим. Будешь выглядеть солидно.

– Я буду выглядеть так, словно у меня кто-то умер. На вечеринку такое не надевают!

Мама рассмеялась.

– Ну, то, что выбрала ты, для вечеринки тоже чересчур.

– Ладно, я его надену, но только если ты дашь мне бабушкино ожерелье. – Мой дедушка, мамин папа, подарил его моей бабушке на сорокалетие свадьбы: это ли не доказательство, что бывает любовь до гроба? – Между прочим, дедушка говорил, что когда мне будет шестнадцать, мы с тобой сможем носить его по очереди.

– Но тебе пока что пятнадцать.

– Сегодня особый случай, да и жаль, что такая красота лежит взаперти.

Мама отказала, мол, ожерелье слишком дорогое, и если я его посею, она не переживет.

Я надела платье, мама сделала мне прическу.

– Я тебе не рассказывала, – проговорила она, – но когда мы с тобой только-только перебрались в эту квартиру, мы с дедушкой не разговаривали. Он злился на меня за то, что я забеременела так рано. И еще ему было стыдно, что твой отец от меня отказался.

– Ты же не виновата.

– Ну, мне тоже надо было думать головой. А я пустила будущее псу под хвост. – Она улыбнулась мне в зеркале. – Я согласилась, чтобы дедушка оплатил мне жилье, но и только. Я хотела ему доказать, что и сама справлюсь. Мне восемнадцать, на руках ребенок, в Лондоне не знаю ни души. Ни работы, ни друзей, ни денег.

– Зато у тебя была я.

– Да, у меня была ты. И ты была чудом. – Мама туго завязала мои волосы лентой. – Но порой мне по несколько дней не с кем было словом перемолвиться. Я сидела в парке, смотрела на парочки с детьми и сама себе казалась инопланетянкой. Потом я познакомилась с Мерьем, у меня появились подруги, но мне все равно приходилось туго. С мужчинами я не встречалась несколько лет и даже подумывала, что меня уже никто и никогда не полюбит.

– Мам, фу!

Она рассмеялась и собрала мои волосы в пучок.

– Подрастешь – поймешь. Я лишь пытаюсь тебе объяснить, что когда в моей жизни появился Джон, мне показалось, будто во мне снова зажегся свет.

– Фу-у-у!

– Поэтому мне так важно, чтобы вы с ним поладили.

– Да ты мне постоянно об этом твердишь.

– А теперь, раз мы с ним поженимся, тем более.

– Ладно. Поняла.

– Вот и хорошо. Кстати, Мерьем сегодня тоже придет, так что тебе будет с кем поговорить.

– Она твоя подруга, а не моя.

– Но ты с ней сто лет знакома, вот и поболтаете. К тому же, может, она будет с Беном.

– А его ты зачем пригласила? Я его и так в школе каждый день вижу. Вот была охота с ним общаться! – По маминому лицу пробежала тень, и я спросила: – Ты думаешь, у меня нет друзей?

Она вздохнула.

– Нет, я думаю, что у нас осталось ровно двадцать минут до прихода гостей. – Она заколола пучок на моей макушке. – Готово.

У меня вечно все не слава богу. Даже волосы непослушные, и приходится их закалывать. И мне хотелось, чтобы хоть что-то было как надо. Так что, когда мама ушла одевать Айрис, я тайком забрала из шкатулки ожерелье. Толстая золотая цепь с восемью рубинами: такое и королеве впору. Камни полыхали огнем.

И теперь, стоя на верхней площадке пожарной лестницы, я подставила ожерелье свету.

– Дедушка, – прошептала я, – пошли мне сил.

Чтобы мертвые помогли, им надо дать что-нибудь взамен – например, оставить угощение, оказать какую-нибудь услугу, да хотя бы сохранить их тайны. Всякий раз, как я просила дедушку о помощи, обещала, что никогда его не забуду.

Айрис нарядилась эльфом. Она кружилась на лужайке, и у нее за спиной развевались локоны и блестели крылышки. Заметив меня, она меня окликнула и помахала рукой. Я махнула в ответ, и сестренка взбежала ко мне по лестнице. Я взяла ее на руки, Айрис обхватила меня ножками за талию, и я принялась ее кружить.

Наблюдавший за нами Джон крикнул:

– Осторожнее, Александра, не упадите с лестницы!

Я аккуратно поставила Айрис на ноги.

– Пожелай мне удачи с канапе.

– Хочешь, я тебе помогу?

– Я обещала, что сама справлюсь. И пообщаюсь с гостями.

– Можем вместе. Получится, что ты уже вроде как общаешься.

Я взяла Айрис за руку.

– Только чур говори ты.

– А ты будешь держать поднос?

– Именно. Будем действовать сообща, как сестры. Ты умная, а я сильная.

Айрис блистала. Я держала поднос и старалась ничего не уронить, а малышка щебетала ангельским голоском:

– Кростини? Еще есть тарталетки из слоеного теста, волованы и креветки в кляре. Все очень вкусное, я пробовала.

Гости таяли от одного лишь взгляда на нее.

– До чего милая девочка!

– Чудесная.

– Неудивительно, вся в отца…

– Она с каждым днем все красивее, клянусь.

– А старшая кто?

– Она не его дочь.

Да, пока не его. Но после свадьбы стану его.

Я обняла Айрис.

– И как только у тебя получается всех очаровать? – спросила я.

– Я им улыбаюсь.

– Ты не устаешь улыбаться? Челюсть же заболит!

– Чтобы хмуриться, требуется больше мышц, – сердито бросила сестра.

Я рассмеялась. А за мной и Айрис.

Мы раздали два подноса закусок и почти закончили третий, когда увидели Мерьем. Айрис бросилась к ней и обняла. Мерьем протянула ко мне руки.

– Лекси, сто лет тебя не видела.

Из-за подноса я толком не могла ее обнять, поэтому просто подалась к ней, и Мерьем погладила меня по спине.

– Ну как ты? – спросила она.

– Нормально. – Я пожала плечами.

– Она не любит чужих, – пояснила Айрис. – А еще она думает, что от улыбок заболит челюсть.

Мерьем рассмеялась.

– Бедняга Лекс. Трудно улыбаться незнакомцам, да еще таким расфуфыренным. Ты представь, как они сидят на унитазе: у меня всегда срабатывает.

Айрис так расхохоталась, что на нас стали оборачиваться. Мне было приятно, что со стороны это выглядело так, словно нам веселее, чем им. Я рассказала Мерьем, что сперва хотела надеть красное платье, но Джон его забраковал.

– Оно клевое, – сказала я. – Куда круче этого.

Мерьем погладила меня по руке и заверила, что ни одно платье не спрячет мою юную красоту.

Мы поболтали о том, как неожиданно, что Джон после стольких лет все-таки позвал маму замуж. Я предположила, что он сделал это в пику маме Касса, которая отказалась давать ему развод, а Айрис ответила, что, наверное, бывшая его до сих пор любит, а я сказала: нет, просто она стерва, и мы снова рассмеялись.

– О, а вот и знакомые, – наконец бросила Мерьем. – Не возражаете, девочки, если я отойду поболтать?

Айрис озорно улыбнулась.

– Чур я первая. – И ускакала прочь, потряхивая крылышками. Мы с Мерьем проводили ее глазами. Без нее как-то сразу стало пусто.

– Если хочешь, пойдем со мной, – предложила Мерьем.

Я поняла, что она просто меня пожалела.

– Нет, мне сперва надо раздать закуски. – Я указала на поднос.

– Давай я позову Бена, он тебе поможет. Вон он там, у бара.

Бен открывал бутылку пива. Мы с ним ровесники, почему это ему можно пить пиво, а мне нельзя? И одет он был кое-как – джинсы да балахон с капюшоном.

– Иди поздоровайся. – Мерьем толкнула меня локтем.

– Непременно, только сперва раздам канапе.

Мерьем погладила меня по спине и ушла к приятелям. Я сделала очередной круг по саду, стараясь держаться спокойно и дружелюбно, как Айрис.

– Кростини? Тарталетку?

Мама с Джоном о чем-то беседовали у ограды, я подошла и протянула им поднос.

– Не хотите волованчик?

Мама улыбнулась мимолетно.

– Потом, Лекс, не сейчас.

– Что случилось?

– Ничего, милая, все в порядке.

Но Джон хмурился, мама держалась напряженно: что-то явно стряслось.

– Это же вечеринка, – сказал ей Джон. – Значит, мне позволено общаться с гостями, разве не так?

– Общайся на здоровье, кто тебе запрещает. Я вообще не это имела в виду.

Я взяла с подноса кусочек огурца и сунула в рот. Выглядел-то он ничего себе, а вот на вкус оказался гаже некуда: водянистый, с душком из холодильника.

Джон потер лицо ладонью, словно устал; мама глубоко вздохнула: наверное, стало стыдно за то, что наговорила.

– Ладно, забудь.

– Поздно.

Я взяла еще одну дольку огурца и шумно ее сжевала.

Джон удивленно уставился на меня.

– Ты чего?

Я улыбнулась.

– Ничего.

– Ты же должна людей угощать, а ты сама ешь.

– Подумаешь, взяла огурчик.

– То есть, по-твоему, это не считается?

– В нем ноль калорий.

– Я говорю о том, что ты все съела и никому ничего не оставила.

Я взяла с подноса волован и откусила кусок, не сводя глаз с Джона.

– И ты ей ничего не скажешь? – спросил он маму. – Между прочим, это ты предложила, чтобы она помогала, а она все сожрала.

Мама ласково ему улыбнулась.

– Я с ней поговорю. А ты иди к гостям.

Джон фыркнул: мол, я и сам давно хотел.

– Ну что, через десять минут я скажу тост? – произнес он уже мягче.

– Конечно, – ответила мама.

Он чмокнул ее в щеку.

– Я тебя люблю. Помни об этом.

Мы проводили его взглядом.

Я думала, что мама задаст мне взбучку из-за канапе, но она заметила ожерелье и нахмурилась.

– Я же тебя просила!

Я погладила цепочку.

– Я не потеряю. Не парься.

– Неужели тебе наплевать на все мои просьбы?

– Я буду аккуратна. Оно придает мне смелости.

Мама покачала головой.

– Ты ведь обещала, что сегодня будешь вести себя хорошо.

Она так грустно на меня посмотрела, что я не выдержала:

– Ладно-ладно, сниму.

– Ну не здесь же. Сперва раздай канапе. Я сейчас принесу горячее. Как только закончишь, бегом наверх и положи ожерелье на место.

Я еще раз быстро обошла лужайку, раздала бо́льшую часть оставшихся закусок, напоследок подошла с почти пустым подносом к паре, которая стояла возле уличного обогревателя. Он седой и явно небедный, она красивая, намного его моложе.

– Креветку в кляре? – Я постаралась улыбнуться как можно ослепительнее.

Женщина вежливо покачала головой.

– Нет, спасибо.

Мужчина оглядел меня с головы до ног.

– Не могли бы вы принести мне еще бокал шабли?

Удерживая поднос одной рукой, второй я засунула в рот кростини.

Пара удивленно уставилась на меня.

– Я не официантка, – ответила я. – Я старшая дочь.

И в доказательство понесла в рот волован, но он сломался у меня в руке, и половина пирожка шлепнулась на ногу женщине. Та ойкнула.

– Блин, – сказала я. – Прошу прощения.

К нам тут же подскочил Джон.

– Что случилось?

– Ничего страшного, – отмахнулась женщина. – Пустяки.

– Прямо вам на ногу! Ну Александра, руки-крюки…

– Я нечаянно, – тихо сказала я.

– Сейчас же принеси салфетки.

Мужчина протянул мне свою – полотняную.

– На вот, возьми.

Опустившись на корточки, я убрала самый крупный кусок пирожка с туфли гостьи. С пылающими щеками завернула ошметки в салфетку и вытерла то, что осталось. Я чувствовала, что все трое пялятся на меня.

– Официантов позвать не успел, – сказал Джон; гость хмыкнул.

Я размазала волован по туфле, окончательно ее испачкав и испортив.

– Ничего страшного, – успокоила меня женщина. – Правда, пустяки.

– Ну вот еще, – возразил Джон. – Будете отдавать в чистку – пришлите мне счет. Я настаиваю, Моника.

Я выпрямилась, протянула гостю салфетку, но Джон отмахнулся:

– Выброси.

Я сделала еще два круга по саду. До смерти хотелось слиться с пейзажем – притвориться каким-нибудь кустиком. Или лечь на землю и прикинуться мертвой. Или уползти к себе.

Но вместо этого я уселась в теньке под своим деревом.