Текст книги "Секс без людей, мясо без животных. Кто проектирует мир будущего"

Глава четвертая
На кону все наши отношения

Выставка «Роботы» в лондонском Музее науки – словно хит-парад робототехники, перекличка самых известных андроидов со всего мира. Вот Гарри, робот-партнер от Toyota, который покачивается и пританцовывает, играя залихватскую мелодию на трубе. Вот Honda P2, первый робот, который пошел как человек, – из-за круглого шлема-головы и кремового тела он выглядит так, будто надел скафандр, один из тех, что выставлены в космической галерее дальше по коридору. Вот Пеппер – милый маленький робот-компаньон с анимешными глазками, который стукается кулачками с восторженными посетителями, выстраивающимися к нему в очередь.

– То, что мы здесь видим, это кладбище современной индивидуальности, – хмурится доктор Кэтлин Ричардсон. – Воплощение идеи, что все мы просто машины.

Кэтлин пришла сюда не для того, чтобы стукаться кулачками с Пеппером. Она директор «Кампании против секс-роботов» (Campaign Against Sex Robots, CASR), начатой в 2015 году и зародившейся на конференции по этике в Университете Де Монфор в Лестере, где она занимает должность профессора этики и культуры роботов и ИИ. Я договорилась встретиться с ней на выставке, думая, что это колоритное место для того, чтобы послушать рассказ о ее кампании; и хотя присутствующие роботы явно не имеют отношения к сексу, Кэтлин не видит в них ничего забавного.

– Кампания кажется совершенно необходимой реакцией на, как мне представляется, очень мрачный период в развитии человечества, – говорит она мне, пока вокруг нас шипят и жужжат роботы. – Мы живем в мире, который пытается всех нас убедить, что мы не связаны друг с другом как люди, что на самом деле мы одиноки во Вселенной, что мы рождаемся в одиночестве и умираем в одиночестве и что мы можем использовать других людей как свою собственность. Эта выставка – дань современному индивидуализму, обществу, которое хочет взаимодействовать с предметами, будто это люди.

Эта кампания, согласно сайту, «группа активистов, авторов и ученых, разрабатывающих новые и остро необходимые феминистические и аболиционистские взгляды на роботов и ИИ». Они призывают правительства запретить в законодательном порядке появление секс-роботов, «пока еще не поздно».

«Мы верим, что развитие секс-роботов еще больше сексуально объективирует женщин и детей, – гласит их программное заявление. – Мы выражаем несогласие с доводами, предполагающими, будто секс-роботы помогут сократить сексуальную эксплуатацию и насилие против проституированных личностей, и указываем на все свидетельства того, что технология и проституция сосуществуют и подкрепляют друг друга, вызывая все больший спрос на человеческое тело».

На сайте выложена большая устрашающая черно-белая фотография Кэтлин на фоне стены с коллажем из кошмарных изображений Марии – канонического робота из «Метрополиса». Кэтлин – в черном, с черным каре с небрежной челкой, без макияжа, ее темные и суровые глаза вперились прямо в объектив. Самим своим нонконформизмом она подпадает под конформистский стереотип злобной феминистки, как ее себе представляет мужская часть интернета, и не собирается за это оправдываться.

– Идея секс-кукол основана на уже существующей в обществе мысли, что женщины – это собственность, что женщины – неполноценные люди, недолюди и к ним можно относиться как к форме собственности, – рассказывает она мне, пока позади нее уважительно кланяется Кодомороид – до жути реалистичный японский гиноид в образе ведущей новостей. – Создание робота, с которым теперь можно заняться сексом, – логическое следствие представления о современной индивидуальности как обособленной, разобщенной и отделенной от остальных. Секс – это опыт людей, а не тел как собственности, не отделенных разумов, не предметов. Это наш способ обрести человечность вместе с другим человеком.

Подход Кэтлин столь же феминистический, сколь и марксистский: она думает, что секс-роботы указывают на избыточность, присущую обществу потребления; они воплощают самое худшее в необузданном капитализме, потому что превращают отношения в товар.

– Люди, которые их делают, говорят, что это не просто инструмент для мастурбации; они доводят логическую идею об индивидуальности до крайности, они заявляют: «С этой куклой можно завести отношения. Она может стать вашей девушкой. Она может стать вашей женой. В будущем вы сможете жениться на этих куклах». Эта изолирующая сила последовательно воздействует на наши отношения.

В этом так просто не разберешься.

– Значит, секс-роботы угрожают человеческому взаимодействию? – спрашиваю я.

– Определенно, – кивает она. – Более того, сегодняшний технологический рост уже угрожает человеческим взаимодействиям, потому что он зиждется на идее индивидуальности. Задумайтесь: айфон, айпад. Везде I – «я».

Я задумываюсь – и не уверена, что все поняла, но Кэтлин уже не остановить.

– Власти предержащие не хотят, чтобы люди объединялись и создавали друг с другом отношения, они хотят превратить людей в обособленные, индивидуальные атомы, которые потребляют товары. Сегодня вышел доклад Oxfam, где говорится, что на данный момент половина богатства мира принадлежит восьми людям. Единственное, что есть у нас, не входящих в эту элиту, это мы сами. Если предпринять меры и отменить практики, которые держат нас в изоляции и отделенными друг от друга, у нас появится шанс изменить что-то в мире.

– И ответ – запретить роботов? – спрашиваю я. Кэтлин впервые запинается.

– Музеи – подходящее место для роботов. В нашей жизни определенно должна быть автоматизация, она может быть довольно полезной для нас как людей. Но проблема, опять же, происходит от концентрации власти в руках меньшинства.

На самом деле у CASR нет четкой позиции в отношении того, стоит ли объявлять секс-роботов вне закона. Сперва они требовали запрета, потом призывали к серьезному изучению этических последствий, а потом проводили кампании за «общественные слушания перед разработкой законодательства», не уточняя, каким должно быть это законодательство. Кампания Кэтлин больше критикует, чем мотивирует, и притом критика эта не самая упорядоченная и простая для понимания: она опирается на весьма своеобразные академические определения личности и секса – очень специфическое мировоззрение. Бесконечно далекое от Фарры, Мэтта или Дэйвкэта.

– Я встречалась с некоторыми из создателей этих роботов. Они говорят, что просто хотят принести счастье людям. Говорят, у их роботов есть терапевтический потенциал, что роботы создают иллюзию общения для людей, у которых иначе общения не будет, – говорю я.

– Это миф. И к тому же вообще-то ложь, – отвечает Кэтлин. – У каждого человека есть отношения. Мы не изолированы.

– Как насчет возможности получить того, кто будет ждать вас дома? С кем можно поговорить, когда иначе поговорить не с кем?

– Если в вашей жизни будут эти вещи, вы все равно останетесь в одиночестве. Люди и вещи не взаимозаменяемы.

– То есть люди остаются в одиночестве?

– Да. И тогда вещи начинают занимать место других людей, место обиды, страдания, отчаяния, одиночества, – продолжает она. – Я бы назвала это частью культуры изнасилования. Чем больше люди участвуют в деятельности, выходящей за рамки взаимного согласия, тем больше сами превращаются в вещи.

Возможно, Кэтлин говорит несколько бескомпромиссно и не всегда понятно, но в ее словах есть правда. Объективация – это поощрение не только взгляда на человеческие тела как на вещи (как когда пялишься на порнушные груди и невозможные талии в мастерской Abyss Creations), но и обращения с людьми как с вещами. Глобальная торговля человеческими телами для секс-работы – торговля людьми – это индустрия, процветающая благодаря тому, что женщин и детей считают просто грузом, который можно перевозить и использовать подобно наркотикам или оружию. Любой продукт, который поощряет идею, что люди и вещи взаимозаменяемы, также подпитывает и мышление, допускающее рабство.

– Это не прекратится, – говорит Кэтлин. – Этот поезд несется на всех парах, на такой скорости, которой по-настоящему никто не понимает.

Мы обходим всю выставку – мимо танцующего робота ASIMO, робота-актера RoboThespian и Зенона – мальчика-робота с экспрессивным лицом, отражающим любое выражение злости, счастья или удивления, которое он заметит у вас. Расставленные по залу таблички должны наводить на глубокие размышления. «Насколько этично, что робот притворяется человеком? – спрашивают они. – Смогли бы вы подружиться с роботом?»

– Ты бы смогла подружиться с роботом, Кэтлин? – спрашиваю я.

– С роботом невозможно подружиться, потому что наш опыт дружбы зависит от человеческих отношений. А они – неодушевленные вещи.

Отвечает она почти как робот.

Когда «Кампания против секс-роботов» только запустилась, ее широко освещали, но главным образом потому, что журналистам понравился скорее образ кампании, чем ее суть. Это был повод рассказать историю об опасном и идеальном рукотворном партнере, которая всегда нас так увлекала. Журналисты не горели желанием выяснять, действительно ли феминистически-аболиционистский подход к имущественным отношениям – подходящая оптика для взгляда на изобретение секс-роботов: им просто был нужен любой предлог, чтобы на них взглянуть. Иронично – учитывая, что кампания стала реакцией на некритическое освещение секс-кукол и секс-роботов, – что за контраргументами со стороны индустрии секс-технологий репортеры первым делом обратились к Дугласу Хайнсу, человеку, у которого, возможно, вообще нет робота. И неважно, главное, чтобы сюжет был интересным.

Но Кэтлин плевать на привлечение публики: она говорит что думает, даже если это многих отпугивает. Впервые я увидела ее на лекции в Британской академии в Лондоне, и зал был полон – в глубине люди даже стояли.

– Я подумываю об изменении названия кампании на «Кампания против роботов для изнасилования», потому что для них это самое подходящее название, – говорила она слушателям. – Как только секс перестает быть совместным занятием, он становится изнасилованием. – На этом она не остановилась. – В проституции женщин насилуют. Это оплаченное изнасилование. В порнографии исполнители – проститутки, потому что им платят за секс. Порнография симулирует для зрителя опыт изнасилования. Если вы смотрите порнографию, вы имитируете фантазию об изнасиловании.

Это уже был перебор для аудитории из феминисток-миллениалок, которые выросли в век вездесущего бесплатного порно и никогда не назовут себя сторонницами изнасилования. Кто-то открыто смеялся над ее новыми определениями.

– Мир секс-роботов подражает этой жестокой форме изнасилования, которая теперь стала мейнстримной и нормализовалась в нашей культуре. Это проблема для каждого из нас. На кону все наши отношения, – заклинала она аудиторию. Но поддержки многих она уже лишилась.

Пока Мэтт и Роберто возятся в своих мастерских, нужно задаваться фундаментальными вопросами о последствиях того, что они создают. Но, возможно, Кэтлин не тот человек, кто должен их задавать.

Я приехала на второй Международный конгресс «Любовь и секс с роботами», и 250-местный зал имени профессора Стюарта в Голдсмитском колледже забит под завязку. В центре сидят ученые-делегаты: мужчины и женщины двадцати-тридцати лет с внешностью гиков и авангардными прическами – суперкороткими челками, замысловатыми баками. Слева в аудитории, у выхода, пристроились репортеры, слетевшиеся со всего земного шара, чтобы с придыханием расписать новые события в мире секс-роботов. Большинство уйдут разочарованными: это цикл научных лекций о гуманоидной робототехнике, а не демонстрация последних новинок.

Пружинящей от возбуждения походкой доктор Кейт Девлин, ученая в области информатики, подходит к кафедре, чтобы произнести вступительную речь: в ее сфере не привыкли к такому интересу журналистов, шутит она. Второй Международный конгресс «Любовь и секс с роботами» должен был пройти в Малайзии, но полиция мусульманской страны запретила его всего за несколько дней до начала, потому что он пропагандирует «противоестественную культуру». Так конференция приобрела дурную славу. «Это не секс-фестиваль, – говорит журналистам Девлин. – Мы говорим о действительно важных вопросах».

Двухдневное мероприятие, организованное при участии Дэвида Леви и названное в честь его книги, – это во многом попытка академиков, которые видят в отношениях людей и роботов потенциальные преимущества, обратиться к критике, инициированной Кэтлин. Саму Кэтлин выступить не пригласили, но ее доводы словно тяжело зависли в воздухе, и многие из выступающих свое время на сцене посвящают именно ответам ей. Девлин заявляет, что вместо кампаний против секс-роботов нужно воспользоваться этой возможностью и исследовать новые виды общения и сексуальности. Эту тему она охватила всесторонне: она не только является одной из немногих ученых в области информатики со специализацией на секс-технологиях, но и писала статьи о собственных полиаморных отношениях и о том, как «немоногамия по общему согласию» обогатила ее жизнь[27]27
  I have other men. He has other women. We’re both happy. URL: https://www.thetimes.co.uk/article/i-have-other-men-he-has-other-women-were-both-happy-29wkdjd99.


[Закрыть].

Если нынешние представления о секс-роботах объективируют женщин, говорит Девлин, то нам нужно работать над тем, чтобы переформулировать их, а не пытаться подавить. «Можно пойти другим путем. Почему секс-робот обязательно должен выглядеть как человек?» – спрашивает она. Прогресс в умной и электронной ткани означает, что мы можем делать абстрактных, иммерсивных секс-роботов, которые будут окутывать и обволакивать человека, секс-роботов для обнимания из бархата или шелка, роботов с «разными гениталиями, щупальцами вместо рук», говорит она[28]28
  Кейт Девлин углубляется в подробности на эту тему в книге «Turned On», где с научной точки зрения исследуется прошлое, настоящее и будущее секс-технологий. Ее стоит почитать..


[Закрыть]: гуманоидная форма привлекает нас просто по привычке. Я пытаюсь представить, сможет ли когда-нибудь озабоченный плюшевый робот-мишка с тентаклями обрести популярность. Что-то не получается. Миллионы лет эволюции сексуального желания привели к тому, что нас возбуждает человеческое тело. Разве иначе мы бы не трахали ветки, кусты или гальку? Одной умной ткани не хватит, чтобы нас перепрошить.

Потом она говорит о Паро – пушистом белом тюлененке с ИИ из Японии, который пищит и хлопает длинными ресницами и заряжается, когда ему вставляют в рот вилку в виде детской игрушки. Паро применяется как терапевтический питомец для людей с деменцией по всему миру, от США и Германии до домов престарелых Национальной службы здравоохранения в Великобритании. «Паро не нужно кормить, он не гадит на ковер, никто не хочет заниматься с Паро сексом», – шутит Девлин. Роботы-компаньоны вроде Паро приносят большое утешение людям, которые иначе остались бы без всякого контакта, и секс-роботы могут зайти дальше в удовлетворении этой потребности, заявляет она. Есть что-то ужасно грустное в мысли о людях в домах престарелых, которым дают робота-питомца, когда им нужен человеческий контакт, но ее тезис строится на предположении, что роботы надежнее людей. «Запретить или прекратить это развитие – недальновидно, ведь терапевтический потенциал неоспорим, – говорит она. – Это необязательно выльется во что-то ужасное».

Девлин говорит, что есть и более животрепещущие проблемы в связи с секс-роботами – они могут с легкостью тебя предать, распространив твои данные. И умные секс-игрушки это уже делали: в марте 2017 года канадские производители вибратора We-Vibe выплатили 3,75 миллиона долларов компенсации при удовлетворении группового гражданского иска после того, как выяснилось, что производители собирали в реальном времени информацию о том, насколько часто 300 тысяч владельцев пользовались вибраторами и в каком режиме. Позже в том же году было установлено, что приложение для удаленного управления вибраторами гонконгского производителя секс-игрушек Lovense записывает звуки сессий мастурбации некоторых пользователей без их ведома и втайне сохраняет аудиофайлы. Как только на рынке окажется робот вроде Хармони, она узнает о своем владельце намного больше, чем простой вибратор. Что, если эта информация попадет не в те руки?

Среди проблем с умными секс-игрушками выявился потенциал для насильственных действий с помощью роботов. Как оказалось, американский вибратор Siime Eye со встроенной камерой, предназначенной для того, чтобы пользователи «записывали и делились» своими сессиями, можно с легкостью взломать, то есть могут быть украдены невероятно интимные видео и управление устройством могут перехватить посторонние. Девлин еще не упоминает, что в анальной пробке Hush от Lovense выявили уязвимости в безопасности, из-за которых ею может удаленно управлять любой человек в радиусе действия блютуса. Взломанные секс-роботы потенциально могут спровоцировать куда более кошмарные сценарии, чем взбесившаяся анальная пробка.

У меня голова кружится, когда я представляю, насколько прибыльна может быть продажа рекламщикам данных, собранных секс-роботами об их владельцах. В мыслях всплывают слова Мэтта: «Она постоянно старается узнать о вас больше, пока не узнает все, что делает вас вами, пока не будут заполнены все пробелы». Забудьте про Cambridge Analytica и Facebook – это будущее, где информацию, которую о вас узнал ваш партнер, можно продать тому, кто больше заплатит. И так создание, которое вы больше всех любите и которому доверяете, станет самым могущественным в истории инструментом маркетинга, начнет подбрасывать намеки и рекомендации, чтобы убедить вас что-то купить. Или за что-то проголосовать. Секс-роботы могут вас развлекать и удовлетворять, но могут и унижать, ранить и эксплуатировать. Возможно, все-таки не бывает идеального и верного компаньона – ни человека, ни робота.

На сцену выходит Леви, чтобы поблагодарить Девлин. «Я рад, что кому-то хватает смелости выступить против Кэтлин Ричардсон, – говорит он. – Неужели кому-то не нравится идея, что секс-робот сможет сохранять данные о своем опыте с любовником, чтобы стать лучше в сексе самому и чтобы лучше стал его партнер-человек? Секс-роботы могут применять обучение во благо». Как обычно, Леви настроен мыслить позитивно.

Секс-роботы кажутся идеальным чистым холстом, чтобы проецировать личные убеждения и причуды, даже если ты сам никогда не подумаешь заниматься с ними сексом. Если ты ученый в области информатики, мужчина и либертарианец, то они – дивный новый мир возможностей. Если ты полиаморный специалист по секс-технологиям, то они предлагают способ исследовать нетрадиционные виды сексуальности за пределами того, что Девлин называет «моногетеронормативным» мейнстримом[29]29
  Это есть в ее книге.


[Закрыть]. Если ты марксистка-феминистка, они представляют собой коммерциализацию женщин. Текущая дискуссия о секс-роботах больше говорит о нас сегодняшних, о наших нынешних желаниях и страхах, чем о будущем секса.

В завершение дня Леви походя бросает фразу, которая меня цепляет. Неважно, на что направлена кампания Кэтлин, говорит он, ведь приход секс-роботов уже никому не остановить. «Не думаю, что у них на пути встанет этика или мораль, – продолжает он. – Я правда не считаю, что можно помешать миру изобрести то, что он хочет изобрести. Есть слишком много стран, слишком много государств-изгоев, слишком много коммерческих интересов».

И он, конечно, прав. Пока в Великобритании ученые завязываются этическим узлом, китайцы молча делают свою работу.

Два из самых живучих клише о Восточной Азии гласят, что, во-первых, там технологический прогресс не скован какими-либо этическими рамками, и во-вторых, что это родина самого странного в мире отношения к сексу. Предположение, что народ в Китае, Корее и Японии одновременно и одержим сексом, и беспол, – невнятный и несправедливый стереотип, особенно если учесть, что значительную часть рынка для самых странных секс-игрушек в прошлом занимали Северная Америка и Европа.

Но можно с уверенностью утверждать, что Восточная Азия – место, где производится большинство секс-кукол в мире и где разрабатываются самые пугающе реалистичные роботы-гуманоиды. Взять Софию от гонконгского Hanson Robotics – робота с 50 различными выражениями лица и первого робота-гуманоида, получившего настоящее гражданство (в Королевстве Саудовской Аравии, стране, которая не дает гражданство беженцам и, возможно, не самое лучшее место для любой женщины, хоть искусственной, хоть настоящей). Или Геминоид – известный и поразительный робот, которого создал в 2007 году японский инженер Хироси Исигуро, похожий на своего создателя, словно брат-близнец; по мере того как Исигуро стареет, он сохраняет ту же прическу и регулярно делает коррекционную пластику, чтобы и дальше выглядеть в точности как его андроид-двойник: старания одновременно и тщеславные, и тщетные.

Может, Мэтт и пытался убедить меня, что я зря потрачу время c секс-роботами из Восточной Азии, но он отлично знает, что там-то и происходит самый серьезный прогресс в технологиях роботов-гуманоидов. И здесь же находится его главный конкурент, наблюдающий за каждым его шагом из порта на полуострове, выдающемся в Желтое море.

Если Abyss Creations – это Apple от секс-кукол, то Doll Sweet – это Samsung. На базе в Даляне, одном из самых загруженных портов Китая, DS с 2010 года выпускает свою линейку секс-кукол DS Doll. Они продают около трех тысяч кукол в год, в основном в Японию, Европу и США; мисс Винтер – та единственная кукла в коллекции Дэйвкэта, с которой у него нет «романтических отношений», – это DS Doll. Как и «Реал-Доллы», «ДС Доллы» ультрареалистичны, сделаны вручную из специальной смеси силикона, способны принимать любую позу, изготавливаются под клиента; их лица делают с глиняных скульптур, а ноги и руки – с живых моделей. Но они дешевле и производятся быстрее «Реал-Доллов»: целую куклу можно купить за 3 000 долларов – и на ее изготовление уйдет всего неделя.

И «ДС Доллы» прекрасны. У них деликатные совершенные черты и нет оранжевого отлива автозагара или порнушных пропорций американских конкурентов. У некоторых кукол очень молодые лица (хотя всегда на взрослых телах), но «Флер» и «Серена» – явно зрелые модели, с гусиными лапками и темными кругами вокруг глаз (впрочем, у тел не бывает обвисших грудей или возрастного лишнего веса). В основном лица азиатские, но есть и европейские. «Мы создаем красавиц и мечты, – сообщает их англоязычный сайт. – Наша миссия – развивать открытость, инновации, идти к прогрессивной и более совершенной разработке». В этом духе открытости на сайте выложено ненамеренно уморительное видео, где человек в лабораторном халате и белых перчатках, чье лицо не показывают, пальпирует груди куклы, чтобы продемонстрировать их натуральную упругость, пока на заднем фоне звучит фортепианный кавер на «Dancing Queen» от Abba.

DS Robotics открылись в 2016 году, через несколько лет после того, как Мэтт начал работу над Хармони, но DS начали тратить деньги намного быстрее Abyss – два миллиона долларов в первые два года научных исследований. По сравнению с прототипом DS Хармони кажется доисторической. У робота DS более экспрессивное лицо: она может подмигивать, поднимать брови, кривиться и хохотать, и улыбка у нее теплая и искренняя, без намека на саркастическую усмешку Хармони с холодными глазами. Ее руки и торс движутся, и она эмоционально наклоняет голову, когда разговаривает – или когда поет по-китайски, как в одном из роликов, закрыв глаза и покачиваясь, словно погружаясь в музыку. DS сфокусировались на правильной аниматронике, а ИИ оставили на потом – он не лучше, чем сейчас можно найти у Сири или Алексы, то есть прототип невероятно реален на вид и на ощупь, но звучит неправдоподобно. Пока.

Потребовалось четыре месяца переписки по электронной почте, но я наконец назначаю видеозвонок со Стивеном Чжаном из Даляня. Он старший специалист по развитию DS Robotics и появляется в некоторых рекламных роликах, где дурачится с прототипом. В одном из них кукла вскрикивает и пугает его, отчего он разливает воду на белый халат; в другом он брызгает освежителем дыхания в рот и чмокает ее в щечку, отчего она закатывает глаза и изображает, что ее тошнит. Чжан пришел в робототехнику из киноиндустрии – спецэффектов, специального грима и 3D-анимации, – так что привык добиваться актерского мастерства от своих созданий.

Когда я наконец вижу Стивена, он серьезен, профессионален, с манерами, уверенностью и авторитетом человека, возглавляющего команду с многомиллионным бюджетом. Белого халата нет; на нем синяя рубашка, застегнутая до воротника, и очки в тонкой черепаховой оправе. Лаборатория вокруг него светлая и оживленная: в робототехническом отделе трудятся 30 человек, и многие из них работают вместе за огромным сосновым столом, у стены со стойками с электроникой.

– У робота будет очень большой рынок, и мы хотим на этот рынок попасть, – говорит он на почти идеальном английском, хотя и с сильным акцентом. – Очень большой, думаю, и не только в Китае. В будущем многим людям понадобятся роботы для работы и помощи.

– Вы имеете в виду роботов-прислугу? – спрашиваю я.

– Да, в правительстве, в офисах, ресторанах и кинотеатрах. Везде, где вы видите людей вроде официантов, обслуживающего персонала, вы найдете роботов.

– Тогда зачем фокусироваться на роботах, с которыми можно заниматься сексом?

– Секс – только малая часть функций, – говорит он с мягкой улыбкой, напомнившей мне о раздражении Мэтта из-за того, что я сосредоточилась на сексе, тогда как он создал робота, который может куда больше. – Возможно, кто-то захочет красивого, эротичного робота женского типа с функцией секса, но не это главное.

Главная проблема перед DS Robotics – «зловещая долина», из-за которой секс-роботы не кажутся сексуальными, говорит Стивен.

– Мы находимся на рынке продуктов для взрослых много лет. Мы знаем, что, когда люди хотят силиконовую куклу, у них в голове есть какой-то красивый образ. Когда секс-кукла сидит на кресле или лежит на кровати, этот образ сохраняется. Но когда секс-кукла начинает что-то делать, это полностью разрушает образ – на данный момент секс-роботы недостаточно убедительны, чтобы владелец в них поверил, зато они имеют потенциал разбить воображаемый мир, который владельцы строят с помощью своих кукол. На этом этапе технология не может заменить настоящих людей.

– Но однажды технология станет лучше, верно?

– Да. Мы надеемся, что этот день скоро придет, – снова отвечает он с мягкой улыбкой.

Он проводит для меня по скайпу экскурсию по лаборатории. Мужчины со стрижками под горшок сутулятся над жидкокристаллическими экранами. Два прототипа, которых я узнаю по видео, стоят в дальнем конце комнаты, у окна. Утонченный элегантный робот с длинными взъерошенными волосами, одетый в расшитый цветами пастельно-голубой чонсам[30]30
  Традиционное китайское платье.


[Закрыть], скромно кивает и говорит «ни хао»[31]31
  «Здравствуйте» на китайском.


[Закрыть].

– Мы надеемся, однажды она сможет войти в дверь какого-нибудь магазина, – говорит Стивен.

У другого робота раскрыт затылок, в котором видны электросхемы. Кожа у нее только на лице, шее и плечах; все остальное – темный и сложный скелет с полным набором ребер. Стивен берет руку робота с бледной кожей и приносит на свой стол, чтобы показать мне, как она двигается. Поразительно, какую грациозность приобрели в этой лаборатории сталь и силикон.

– Насколько мы близки к роботу с полноценным телом? – спрашиваю я.

– Прямо сейчас двигаются руки, верхняя часть тела и лицо. Думаю, наверное, в следующем году.

– В следующем году он сможет пойти?

Он решительно кивает.

– Мы пытаемся это сделать. – Он шагает пальцами по столу. – Мы надеемся, в будущем люди не смогут отличить настоящего человека от робота, так что отношения между людьми и роботами станут лучше.

– В чем они станут лучше?

– Во многом. Дайте подумать, как сказать это по-английски. Прямо сейчас мы можем покупать с eBay или откуда угодно роботов, которые помогают людям убираться по дому. Еще есть роботы, которые умеют готовить. Мы уже можем купить их очень дешево. Но они не похожи на людей. Когда у людей есть выбор, они хотят, чтобы им помогали убираться и готовить красивые девушки или очаровательные мужчины, а не передвижные мусорки.

– То есть вы считаете, что в будущем у нас появятся роботы-слуги, которые все будут делать за нас? Они могут готовить, убирать, а если мы захотим завести с ними отношения, то и это будет возможно?

– Да, – с энтузиазмом кивает Стивен. – Именно. В будущем.

– Вы пользуетесь тем, что уже узнали в DS о создании суперреалистичных кукол, на вид и на ощупь похожих на людей, и добавляете технологию ИИ, чтобы у людей дома был робот-слуга, к которому можно относиться как к человеку, а если хочется заняться с ним сексом, то и это можно?

– Да, верно.

Мне приходится переспросить два раза, потому что внезапно мне все становится ясно: те, кто создают секс-роботов, создают рабов. Не людей-рабов, конечно, но рабов, которые однажды будут почти неотличимы от людей. Если у производителей получится, для нас будет нормой жизнь вместе с существами, к которым необязательно проявлять сочувствие, ведь они будут существовать только для реализации всех наших желаний и выполнения всех тех человеческих действий, которыми большинство людей заниматься не захотят.

Прямо как мне и пытались все это время сказать Мэтт, Роберто, Серхи и Стивен: дело и вправду совсем не в сексе.

Секс-роботов из нашего коллективного воображения – идеальных искусственных компаньонов без человеческих недостатков – не существует. Но они появятся, и раньше, чем многие из нас думают. Через десять-двадцать лет технологии будут достаточно развитыми и доступными, чтобы отношения с роботами стали обыденными, а не маргинальными.

Создатели секс-роботов и ученые с колумнистами, обсуждающие их, принадлежат к поколению, которому вряд ли удастся завести с ними отношения. Стивен говорит, что в Европе и Северной Америке большинство из заплативших 300-долларовый депозит за голову робота DS – «молодые люди». Англичанин Пол Ламб, руководитель Cloud Climax – ритейлера с правом на дистрибуцию DS Doll в Европе, – говорит, что клиенты с интересом к куклам и роботам – это участники новой сексуальной революции, в которой можно почти все. «Мы так сильно изменились за прошедшие десять лет. Мы так открыты в отношении сексуальности и сексуальных предпочтений», – говорит он мне.

У Пола склады в Нидерландах и на северо-западе Англии, он работает с производителями со всей Азии. Он постоянно в разъездах. Когда я смогла поймать его по телефону в воскресенье днем, он извиняется за то, что его так трудно застать: «Сейчас для нас интересное время. Бизнес на стероидах». Он говорит, как участник передачи «Ученик»[32]32
  «The Apprentice» – американское реалити-шоу, где оцениваются деловые качества участников.


[Закрыть], сыпет сленгом и сравнениями с машинами. И поговорить он любит; вопросы задавать почти не приходится.