Текст книги "Давай притворимся, что этого не было"

– Ох, блин. Ну ладно, тогда просто уходи. Вот тебе десять баксов и немного мыла.

Потому что глубоко в душе мой отец такой мягкотелый. Ну только когда он не убивает ненароком мать кучи новорожденных енотов. Тогда лучше отойти, на хрен, подальше, иначе будешь вся в крови.

№ 6. БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ НЕ ХОДЯТ В ЛЕС, ЧТОБЫ ПОЙМАТЬ БРОНЕНОСЦА, С КОТОРЫМ ИХ ОТЕЦ ПОТОМ БУДЕТ УЧАСТВОВАТЬ В БЕГАХ БРОНЕНОСЦЕВ. КРОМЕ ТОГО, КОГДА ВЫТАСКИВАЕШЬ ИХ ИЗ НОРЫ ЗА ХВОСТ, У БОЛЬШИНСТВА ДЕВОЧЕК ОТЦЫ НЕ КРИЧАТ: «ОСТОРОЖНО, ЗУБЫ! ПОХОЖЕ, ЭТОТ ЛЮБИТ ПОКУСАТЬСЯ!»

Наверное, дело в том, что большинство девочек любимы своими отцами не так сильно, как мой любил меня. Ну или в том, что они не заставляют своих дочерей вытаскивать из пня за хвост броненосца. Сложно сказать наверняка. Честно говоря, эти девочки многое упускают, потому что нет ничего лучше, чем смотреть, как твой отец стоит на четвереньках в окружении еще пяти взрослых мужчин, которые кричат и бьют по земле руками, подгоняя тем самым каждый своего броненосца, чтобы именно он первым пересек финишную черту. И когда я говорю «нет ничего лучше», на самом деле я имею в виду: «Срань господня, да эти люди совсем шизанутые».

Обычно, когда я говорю людям, что мой отец был чемпионом Техаса по бегам броненосцев, они думают, что я преувеличиваю, и тогда я достаю его серебряное чемпионское кольцо (сделанное, разумеется, в виде броненосца), и они такие: «Ежечки-сережечки, так ты это на самом деле серьезно». И после этого они обычно быстро уходят.

ЗОЛОТОЕ КОЛЬЦО ЧЕМПИОНА БЕГОВ БРОНЕНОСЦЕВ ПРОИЗВОДИЛО БЫ НА ЛЮДЕЙ КУДА БОЛЬШЕЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, НО ЕГО У НАС БОЛЬШЕ НЕТ, ПОТОМУ ЧТО МОЙ ОТЕЦ ОБМЕНЯЛ ЕГО НА КАТАФАЛК ВИКТОРИАНСКОЙ ЭПОХИ.

И нет, я не шучу, потому что с какой, на хрен, стати мне про это шутить? У меня даже фотографии есть:

№ 7. У БОЛЬШИНСТВА ЛЮДЕЙ ОТЦЫ НЕ БЫВАЮТ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМИ ТАКСИДЕРМИСТАМИ.

Когда я была маленькой, мой отец продавал огнестрельное оружие и патроны в магазине спортивных товаров, но я всегда говорила всем, что он барыжит оружием, потому что так звучало куда более захватывающе. В конечном счете, впрочем, он скопил достаточно денег, чтобы уйти с работы и открыть чучельную мастерскую рядом с нашим домом (который был маленьким и построенным из асбестовых плит во времена, когда люди все еще думали, что это хороший стройматериал). Отец построил мастерскую своими руками из старых досок, которые взял из заброшенных сараев. Он постарался на славу, сделав мастерскую очень похожей на салун времен Дикого Запада. Он даже поставил характерные двустворчатые двери на вход, газовое освещение и столбы для привязывания лошадей. Потом он нанял нескольких ребят, многие из которых выглядели так, словно только что вышли из тюрьмы или вот-вот туда вернутся.

Я не могу не посочувствовать тем озадаченным приезжим, которые заходили в чучельную мастерскую моего отца, рассчитывая увидеть бар и крепко выпить, а вместо этого обнаруживали внутри несколько мужланов, вымазанных в крови и по локти погрузившихся в трупы животных.

Подозреваю, впрочем, что кровавые таксидермисты угощали сбитого с толку незнакомца из собственных фляжек, потому что, несмотря на свой грозный вид, все они обладали добрым сердцем, и я практически уверена, что они понимали: любому, кто случайно наткнулся на такое зрелище, выпить чего-нибудь крепкого становится нужно еще больше, чем когда он только отправлялся на поиски бара.

№ 8. ДОМАШНИХ ПИТОМЦЕВ БОЛЬШИНСТВА ЛЮДЕЙ НЕ СЪЕДАЛИ БОМЖИ.

Когда мне было пять, отец выиграл для меня на ярмарке утенка. Мы назвали его Нарциссом, и он жил у нас во дворе в надувной лодке, которую мы наполнили водой. Он был просто потрясный. Потом он вырос, и в лодке ему стало тесно, так что мы отпустили его под ближайший мост к другим уткам. Мы спели «Рожденный свободным», и он с довольным видом заковылял прочь. Месяц спустя в местных новостях рассказали, что все утки из реки пропали и что, скорее всего, их съели живущие под мостом бездомные. Очевидно, это было не самое удачное соседство для уток. Я смотрела с широко раскрытыми глазами на маму и бормотала: «БОМЖИ. СЪЕЛИ. МОЕГО НАРЦИССА». Моя мама, стиснув зубы, посмотрела на меня, раздумывая над тем, не лучше ли мне просто соврать, но в итоге решила, что пришла пора перестать защищать меня от суровых реалий жизни, и, вздохнув, сказала: «Будет звучать не так ужасно, если называть их “бродягами”, дорогая». Я машинально кивнула в ответ. Это стало для меня серьезной травмой, зато мой словарный запас расширился.

№ 9. БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ НЕ ДЕЛЯТ БАССЕЙН СО СВИНЬЯМИ.

Мы живем с подветренной стороны от знаменитой (в нашей местности) свинофермы Шварцев, чего, казалось бы, можно было бы стесняться, но эти хрюшки были выставочными, так что это было охренительно круто. Когда дул западный ветер, вонь была такая невыносимая, что нам приходилось закрывать окна, правда, не столько из-за свиней, сколько из-за расположенного по соседству утилизационного завода. Когда мой муж впервые учуял этот аромат, его чуть не стошнило, и мама невозмутимо сказала: «Ах, это? Это просто утилизационный завод», с интонацией, с которой другие люди могли бы сказать: «Ах, это? Это всего лишь наш садовник». Тогда он посмотрел на меня типа «Что это еще за херня – утилизационный завод?», и я спокойно объяснила, что утилизационный завод – это фабрика, на которой делают компост из увядших цветов, потому что так звучит гораздо более экстравагантно, чем «Это как второсортная живодерня».

У Шварцев во дворе стояла огромная цистерна, в которой они собирали воду для свиней, и иногда нас приглашали поплавать в этой воде. Ребят, все так и было.

Прямо на этом месте люди обычно начинают говорить: «Я ни во что из этого не верю», и мне приходится показывать им фотографии или звонить маме, чтобы она подтвердила, и только после этого они замолкают. Скорее всего, из уважения. Ну или жалости. Вот почему мне всегда приходится уточнять, что хотя в моем детстве и было много херни, оно все равно было крутым.

Когда тебя окружают люди, которые так же бедны, как ты сам, жизнь у же не кажется такой уж странной.

Так, например, одна из моих подруг выросла в доме с земляным полом, и как-то сложно слишком уж сильно переживать из-за своего крошечного асбестового домика, когда тебе посчастливилось быть обладателем дощатого пола. К тому же в защиту своих родителей могу сказать, что я никогда толком не осознавала нашей нищеты, потому что мои родители никогда не говорили, что мы не можем себе что бы то ни было позволить – они говорили, что нам это не нужно. Например, уроки балета. Или пони. Или вода из-под крана, которой не отравишься.

№ 10. БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ НЕ ДЕРЖАТ В ШКАФУ ДИКИХ ЖИВОТНЫХ.

Когда мне было лет шесть, мои родители решили разводить кур, однако у нас не было денег на настоящий курятник. Вместо этого мы поставили в гараж несколько шкафов с выдвижными ящиками, которые выдвинули лесенкой, чтобы куры могли в них нестись. Однажды я пошла собрать яйца, вытянулась на цыпочках, чтобы достать до верхнего ящика, и нащупала какое-то яйцо неправильной формы, а все потому, что оно находилось в животе у гребаной огромной гремучей змеи, которая пыталась проглотить очередное яйцо. Осознав это, я с криком побежала обратно в дом, а мама схватила ружье из оружейного шкафа и выстрелила в брюхо пытавшейся ускользнуть из гаража змее, прямо туда, где находилось яйцо, и яйцо взорвалось жутким салютом. Позже мы выяснили, что на самом деле это была гоферовая змея, которая только притворялась гремучей, но притворяться гремучей змеей перед вооруженной матерью – все равно что размахивать пушкой перед полицейским. В обоих случаях пули не избежать. Кстати, каждый раз, когда я читаю этот абзац людям не с Юга, они неизменно зацикливаются на том факте, что у нас есть специальная мебель для оружия, только вот в сельской местности Техаса практически у каждого есть оружейный шкаф. Если, конечно, речь идет не о геях. Геи держат у себя оружейный армуар.

№ 11. БОЛЬШИНСТВУ ЛЮДЕЙ НЕ ПРИХОДИТСЯ ЦЕЛЫЙ ГОД ХОДИТЬ К ПСИХОТЕРАПЕВТУ ИЗ-ЗА ОДНОГО ДЕСЯТИМИНУТНОГО СЛУЧАЯ ИЗ ДЕТСТВА.

Три слова: Стенли, волшебная белка. Кстати, когда вы будете все это читать, мой редактор все уже поправит, так что на самом деле я могу написать здесь все, что угодно. Например, знали ли вы, что Анжелина Джоли ненавидит евреев?

Правда-правда.

Примечание редактора: Анжелина Джоли вовсе не ненавидит евреев, и это полный вымысел. Мы приносим свои извинения миссис Джоли и всему еврейскому сообществу.

Я собиралась написать про Стенли, говорящую белку, прямо здесь, в одиннадцатом пункте, однако это слишком закрученная история, так что я выделю на нее всю следующую главу – уверена, что, когда продаешь книгу, за нее платят по главам. Может, я и ошибаюсь, потому что я часто ошибаюсь. За исключением этой истории про то, что Анжелина Джоли ненавидит евреев – скорее всего, именно так и есть.

(Нет, это вовсе не так. Заткнись, Дженни – ред.).

Стенли, волшебная говорящая белка

Когда я говорю людям, что мой отец – полный псих, они смеются и понимающе кивают. Они заверяют меня, что их отец точно такой же, и что вообще у меня «типичный отец».

Что ж, пожалуй, они правы, если типичный отец зарабатывает на жизнь изготовлением чучел на дому и приходит в местный бар вместе с миниатюрным ослом и двойником Тедди Рузвельта, думая при этом, что окружающие — странные люди, потому что так заостряют на этом внимание. Если типичный отец говорит вещи вроде «С днем рождения! Вот тебе полная ванна енотов!» или «Нам придется взять твою машину. В моей слишком много крови», тогда да, он совершенно нормальный. Тем не менее я не помню, чтобы кто-то из детишек из сериала «Чарльз в ответе» залезал в морозильник в поисках фруктового льда и доставал оттуда огромную замороженную гремучую змею, которую Чарли бросил туда, когда она еще была жива. Может быть, я просто пропустила эту серию. Мы не так часто смотрим телевизор.

Вот почему каждый раз, когда кто-то пытается мне рассказать про то, как их «безумный отец» иногда засыпает, сидя на унитазе, или время от времени устраивает дома пожар, я подношу палец к губам и шепотом говорю: «Тсс, детишки. Сейчас вы поменяете свое мнение».

И после этого я рассказываю им эту историю…

Дело близилось к полуночи, когда я услышала, как отец гремит в коридоре, а потом у меня в комнате внезапно загорелся свет. Мама безуспешно попыталась уговорить его лечь спать. «Не буди их», – пробормотала она из родительской спальни на другом конце коридора. Мама уже слишком хорошо знала, что отца невозможно отговорить, когда ему в голову приходит какая-то «отличная идея», но она все равно с ним машинально спорила (главным образом для того, чтобы обозначить, что считается нормальным, а что – полным безумием, чтобы мы с сестрой, когда вырастем, могли отличить одно от другого).

Мне было восемь, а моей сестренке Лизе – шесть. Мой отец – чуждый условностям громила, похожий на злобного Зака Галифианакиса, – вломился в мою крошечную комнатку. Большую часть жизни мы с Лиз жили в одной комнате. Наша спальня была настолько маленькой, что места в ней только и хватало, что на кровать, в которой мы спали вдвоем, да на шкаф. Двери с кладовки давным-давно сняли, чтобы создать иллюзию дополнительного пространства. Иллюзия не получилась. Я провела многие часы, создавая крошечные бастионы уединения. Из старых одеял я возводила крепости и умоляла маму разрешить мне жить в гараже вместе с цыплятами. Я запиралась в ванной (единственной комнате в доме, которая закрывалась на замок), но у нас была одна ванна на четверых, а у моего отца был синдром раздраженного кишечника, так что это было лишь временное решение. Иногда я высыпала свои игрушки из деревянного ящика, в котором они хранились, сворачивалась калачиком внутри него и закрывала крышку, предпочитая затекшие ноги, а также тишину и темноту сосновой коробки миру снаружи… прямо как камера сенсорной депривации, только для сирот. Маму это беспокоило, но не настолько, чтобы она предприняла какие-то меры.

У нищеты немного плюсов, но отсутствие денег на психотерапевта – один из них.

Отец примостился с краю нашей кровати, и мы с Лизой заморгали, постепенно привыкая к яркому свету.

– Просыпайтесь, девочки, – басом сказал мой папа, и его лицо было красным от волнения, холода или помешательства.

На нем был его обычный охотничий камуфляж, и по комнате разносился запах оленьей мочи. Охотники частенько используют мочу животных, чтобы скрыть собственный запах, и мой отец брызгался ею, как другие мужчины – одеколоном. В Техасе как-то были запрещены законом содомия и фелляция, но никто не видит ничего зазорного в том, чтобы мужчины устраивали себе золотой дождь во имя удачной охоты на оленей.

У моего папы в руках была коробка с крекерами Ritz, и это было довольно странно, потому что у нас в доме никогда не было продуктов известных брендов, так что я была такая вся: «О, да, это точно стоило того, чтобы меня разбудить», но потом поняла, что в коробке с крекерами шевелится что-то живое, и это было довольно неприятно: не столько из-за того, что мой отец принес домой какое-то живое существо в коробке с крекерами, сколько из-за того, что, кем бы оно ни было, оно точно испортило совершенно прекрасные крекеры.

Позвольте мне для начала пояснить, что папа постоянно притаскивал домой всякую безумную хрень. Кроличьи черепа, камни в форме овощей, злых опоссумов, стеклянные глаза, странных бродяг, подобранных им на дороге, живого дикобраза в резиновой шине. Мама (терпеливый и стойкий повар в школьной столовой), казалось, втайне была убеждена, что в прошлой жизни сделала нечто совершенно чудовищное, раз в этой жизни ей выпал такой жребий, и поэтому выдавливала из себя улыбку и ставила еще один стул к обеденному столу для бродяги/торчка со спокойствием и достоинством, какие бывают обычно только у святых или паралитиков.

Папуля наклонился к нам и сказал с несколько заговорщицким видом, что в этой коробке находится наш новый домашний питомец. Этот же человек как-то раз принес домой рысенка, выпустил его в доме и забыл об этом предупредить, потому что «посчитал это неважным», так что из его волнения я заключила, что в коробке должно быть нечто по-настоящему удивительное вроде двухголовой ящерицы или детеныша чупакабры. Он открыл коробку и радостно прошептал: «Выходи и встречай своих новых хозяев, Пикл».

Словно по команде из коробки высунулась крошечная головка. Это была маленькая, явно напуганная белка с остекленевшими от страха глазами. Моя сестра взвизгнула от радости, и белка поспешила скрыться обратно в коробку.

– Эй, не нужно так громко, а то ты ее напугаешь, – предупредил мой отец.

Конечно, визг Лизы резал слух, но в шоке белка была скорее от нашего дома. У нас практически не осталось стен, которые мой отец-таксидермист не украсил бы головами лисиц с распахнутыми глазами, огромных лосей со зловещими ухмылками, рычащих медведей и диких кабанов с кровавыми от пожирания неповоротливых сельчан клыками. На месте той белки я бы точно наложила в штаны.

Мы с Лизой не произносили ни звука, и крошечная зверюшка осторожно выглянула из коробки. Она была миленькой, насколько милыми могут быть белки, но я только и думала, что: «Правда? Гребаная белка? Ради этого ты вытащил меня из кровати?» Конечно, я, может, и не подумала про себя слово «гребаный», потому что мне было всего девять, но эмоции в тот момент у меня были именно такие.

ЭТОТ ЧЕЛОВЕК БРОСАЕТ ДЕТЕЙ В МАШИНУ, ЧТОБЫ ВЕСЕЛЬЯ РАДИ ГОНЯТЬСЯ ЗА СМЕРЧАМИ, А КАК-ТО РАЗ, ЗАБЫВ ПРО МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ, ПОДАРИЛ МНЕ ПОЛУТОРАМЕТРОВОГО КОРОЛЕВСКОГО ПИТОНА, ТАК ЧТО ВСЯ ЭТА ИСТОРИЯ С БЕЛКОЙ В КОРОБКЕ ОСОБО НЕ ВПЕЧАТЛЯЛА.

Отец заметил мое растерянное выражение лица и нагнулся еще ближе, словно для того, чтобы белка не услышала секрет, который он собирается нам поведать.

– Это, – прошептал он, – не обычная белка. Это, – сказал он, выдержав театральную паузу, – «волшебная белка».

Мы с сестрой уставились друг на друга, думая одно и то же: «Наш отец явно держит нас за дурочек». Мы с Лизой слишком хорошо знали, как он умеет приврать. Еще на прошлой неделе отец разбудил нас и спросил, хотим ли мы в кино. Конечно же, мы хотели в кино. С деньгами всегда было туго, так что поход в кино был одной из редких возможностей прикоснуться к жизни тех обеспеченных счастливчиков, которые могли позволить себе такую роскошь, как билет в кино или центральное отопление. Я была уверена, что эти люди, сидящие в зале, также могли себе позволить настоящую зимнюю обувь вместо набитых газетами мешочков для хлеба.

Когда мы с Лизой от радости стали прыгать чуть ли не до потолка, он поручил нам позвонить в оба кинотеатра в соседнем городке и записать все сеансы, чтобы потом решить, на что именно пойти. Мы снова и снова слушали запись с названиями фильмов, чтобы все записать, и после тридцати минут напряженной работы подготовили полный список, а также многочисленные причины, по которым единственный логичный выбор – это «Маппеты». Мой отец живо с нами согласился, и мы все начали радоваться, после чего он наклонился и спросил:

– Так, а у вас есть деньги? – Мы с сестрой посмотрели друг на друга. Ну конечно же, у нас не было денег. Мы носили обувь из мешочков для хлеба.

– Что ж, – сказал отец, широко улыбнувшись, – у меня тоже нет денег. Но все равно же было здорово от того, что мы думали, будто пойдем в кино, не так ли?

Кто-то может прочитать это и подумать, будто мой отец был полным мудаком с садистскими наклонностями, но это было не так. Он искренне полагал, что планирование похода в кино, которому никогда не было суждено случиться, даст нам с Лизой небольшую передышку от того, чем бы мы занимались, не заговори он об этом (а мы бы заводили, замкнув провода, соседский трактор или играли с лопатой). Мне интересно, будет ли мой отец в таком же восторге от этой идеи, когда в один прекрасный день мы с Лизой позвоним ему, пообещав забрать его из дома престарелых домой на Рождество, а в итоге так и не приедем.

– Но тебе же все равно было приятно, когда ты подумал, что приедешь домой, так ведь? – задорно спросим мы его в канун Нового года. – А если серьезно, то мы точно приедем тебя забрать завтра. Больше никаких клизм и лекарств для сердца! Мы поедем в цирк! Это будет здорово! Ты должен нам довериться!

Ему определенно не стоит нам доверяться.

Вот о чем я думала в ту ночь, когда отец разбудил нас со своей «волшебной» белкой. Мой отец, казалось, почувствовал, что я планирую месть, связанную с домом престарелых и цирком, и попытался, сведя вместе брови, вернуть наше доверие.

– Серьезно, эта белка волшебная, – сказал он. – Смотрите. Я вам докажу.

Он заглянул в коробку.

– Привет, белочка. Как зовут мою старшую дочь?

Белка посмотрела на моего отца, потом на нас… И будь я проклята, если эта белка не вытянулась и не прошептала что-то моему отцу прямо на ухо.

– Она сказала «Дженни», – самодовольно заявил мой папа.

Это было весьма впечатляюще, однако мы с сестрой поспешили заметить, что на самом деле не слышали, чтобы белка произносила мое имя, и что, скорее всего, белка просто искала еду в волосатых ушах моего отца. Отец вздохнул, явно разочарованный такими скептически настроенными детьми, ну или комментарием про волосатые уши.

– Ладно, – угрюмо сказал он, недовольно фыркнув и снова заглянув в коробку из-под крекеров. – Белочка-белочка… сколько будет два плюс три?

И эта удивительная, волшебная, чудесная белка подняла свою маленькую беличью лапку. Пять. Гребаных. Раз.

Тут же я поняла, что эта волшебная белка поможет мне выбраться из этой техасской глуши. Эта белка принесет мне деньги, игрушки, а также возможность появиться в «Сегодня вечером»[10]10
  The Tonight Show – американское вечернее развлекательное ток-шоу, выходящее с 1954 года. – Прим. ред.


[Закрыть]. Я назову ее Стенли и найму швею с Кубы по имени Хуанита, которая будет шить для нее крошечные кожаные костюмчики. Пока я раздумывала над тем, что пойдет Стенли больше – мягкая фетровая шляпа или берет, – мой отец широко улыбнулся и раскрыл коробку, в которой пряталась белочка.

Стенли выглядел… странно. Его живот был большим и вытянутым и свисал, словно огромное пивное пузо. «У Хуаниты будет много работы», – подумала я про себя. И тогда я поняла, что крошечные задние лапки Стенли безжизненно болтаются, и что мой отец ЗАСУНУЛ СВОЮ РУКУ ВНУТРЬ БЕЛКИ.

– Мать твою, да ты психопат! – сказала бы я, не будь мне восемь. По рукаву моего папы стекала кровь, и мой разум с трудом пытался осознать, что происходит. На какое-то мгновение я подумала, что Стенли Волшебная Белка был жив все это время, пока несколько секунд назад мой отец не решил устроить ему своеобразный ректальный осмотр, который ужасным образом вышел из-под контроля. Потом я поняла, что, скорее всего, мой отец просто нашел эту белку мертвой на дороге, вспорол ей живот, а затем решил использовать в качестве абсурдной перчаточной куклы из самой преисподней.

Лиза захихикала и засунула свою руку в задницу мертвой белке. Для ее хрупкого детского разума это было слишком. Ей было всего шесть, и она попросту спятила. Пока она засовывала руку по локоть в беличий труп, я сделала мысленную заметку и начать проверять, что написано сзади на коробках с молоком, потому что мои настоящие родители, которые, скорее всего, потеряли меня в кинотеатре, должно быть, теперь сильно волновались по поводу моей пропажи. Я успокоила себя мыслью о том, что они сейчас, скорее всего, на собрании общества защиты животных, куда пришли, чтобы пожертвовать огромную сумму денег от имени своей давно потерянной дочери.

– Ох, ей бы это так понравилось, – говорила моя настоящая мама, утешая моего отца (графа), когда они вместе прикладывали всевозможные усилия, чтобы приобщить соседние округа к миссии по спасению луговых собачек.

Многие годы спустя у моей сестры родилась дочь, которую назвали Гэби. Мой отец (судя по всему, ошибочно решивший, что я вспоминаю историю про мертвую белку каждое Рождество, отдавая дань уважения своему счастливому детству, а не из-за посттравматического синдрома) принял решение благословить свою четырехлетнюю внучку на бесконечные сеансы психотерапии, которые понадобились ей после встречи с говорящим волшебным трупиком из коробки. Он обработал мертвого енота, положил его окоченевший труп в большую коробку из-под хлопьев и спрятал ее под кроватью в спальне для гостей (видимо, с целью подобрать самый удачный момент для того, чтобы напугать Гэби до конца жизни), а затем напрочь про него забыл. Несколько недель спустя Гэби нашла под кроватью обезображенный труп енота и (думая, что это лишь просто очень жесткая игрушка) стала разгуливать с ним по дому, играя со своим новым другом и до усрачки пугая этим кота. Она забралась в комнату к моему отцу, где тот дремал, и тихонько положила мертвого енота ему на подушку, словно послание от Крестного отца. Скукоженная лапа мертвого енота слегка поцарапала лицо моему отцу, когда Гэби придвинула енота поближе, чтобы тот подарил моему отцу эскимосский поцелуй.

– Деда, – ласково прошептала она, – просыпайся и поздоровайся.

В этот момент отец закричал, словно маленькая девочка, а затем Гэби закричала в ответ, а затем вскинула руки вверх, и мертвый енот полетел в дверной проем на кухню и приземлился у ног моей сестры. Нормальный человек упал бы в обморок или хотя бы закричал: «Какого хрена?!», но к этому моменту в летающих енотах и орущих дома людях для Лизы уже не было ничего необычного, так что она пожала плечами и продолжила готовить.

Позже Лиза позвонила мне, чтобы рассказать эту историю, и я пообещала купить Гэби пони за то, что она за нас отомстила, однако позже мне стало немного жалко нашего отца, потому что никто с таким высоким давлением, как у него, не заслуживает того, чтобы проснуться под пристальным взглядом пустых глазниц мертвого енота, который поглаживает тебя по щеке. С другой стороны, опять же, приносить ребенку изувеченную белку в коробке из-под крекеров тоже не совсем здравая идея, так что, полагаю, мы практически в расчете.

Кстати сказать, я не смогла найти фотографию Стенли, изувеченной белки (наверное, потому что идея сфотографировать беличий труп приходит всем слишком поздно), однако у меня есть фотография, на которой мой папа кормит из бутылочки детеныша дикобраза, лежащего в запасной шине, и мне кажется, что она будет к месту и даже немного оправдает моего отца. Правда, я только что заметила, что отец держит дикобраза ручкой от малярного валика, и по всей шине следы от краски. Так что вполне вероятно, что он кормит дикобраза малярной краской. Это маловероятно, но, впрочем, в нашем доме происходили и куда более странные вещи.