Текст книги "Что это значит: быть собой?"

К настоящему времени я прожил в таком состоянии уже шесть лет и более или менее принял это как свою судьбу. Общее состояние духа может быть улучшено с помощью медикаментов, но во мне по-прежнему что-то не так. Разум выходит из-под контроля. Я научился жить в маленьком, строго ограниченном мирке, который мало похож на мое предыдущее существование. Я занимаюсь делом, которое не имеет для меня никакого смысла, и страшно боюсь продвижения вперед. Я научился отключаться, чтобы иметь возможность отделить себя от самого себя. Это большое счастье: самоанализ сведен до минимума, и ты впадаешь в глубокий сон сразу, как только ложишься в кровать. Способность отключаться особенно важна, когда я управляю машиной. Она много раз позволяла мне останавливаться у края дороги, зачастую менее чем за милю от дома, и мгновенно засыпать.

У меня целая вереница подружек. С ними я чувствую себя тревожно и неловко, особенно с теми, которые кажутся мне наиболее привлекательными. Я не осмеливаюсь раскрывать перед ними всю суть своего истинного «Я». Я никого не подпускаю к себе слишком близко, предпочитая заигрывания и короткие романтические связи длительным отношениям.

Несмотря на неимоверные старания, меня все-таки продвинули по работе. В то самое время, когда мама лежала в больнице, я должен был продавать дом в Уэльсе. Это было выше моих сил, я совершенно не мог справиться с этим. Мне было невыносимо оставаться самим собой. Я продолжал считать годы со своей первой панической атаки. «Сколько времени я прожил таким?» После многих лет консультаций я начал ходить к психотерапевту три раза в неделю. Убедившись в неспособности справиться со своими проблемами самостоятельно, я платил небольшую сумму другому человеку, чтобы он находил выход вместе со мной. За те пятьдесят минут, что мы проводили вместе, я полностью фокусировался на своих трудностях. После ухода я снова переставал признавать их, пока мы не встречались вновь. В каждую новую встречу я никогда не помнил, о чем мы говорили раньше.

Время в очередной раз помогло мне прийти в состояние, чем-то напоминавшее нормальное. Чувствуя себя немного лучше, я воспринял продвижение по работе как успех и удивился, что сумел справиться с ответственностью. В конце года мне предложили другую должность – опять повышение. Я согласился, и это событие, совпав с разрывом с первой женщиной, которой я наконец искренне открылся, полностью сломило меня изнутри. Я позвонил своему врачу и спросил его, легко ли попасть в монастырь. Он ответил, что это не особенно просто. Я с трудом продолжал бороться за существование и даже не пропустил ни одного дня на работе, хотя и был уверен, что все наверняка считают меня больным. Но я начал выздоравливать. И как только мне удалось освободиться от зимнего кризиса, меня сократили на работе, и умерла мама. Все это произошло в течение каких-то трех недель. Стоял 2001 год, мне было двадцать восемь лет.

В детстве я постоянно ощущал возможность смерти отца, но гораздо меньше верил в такую возможность для мамы. Когда мы вместе с папой отправлялись куда-нибудь вдвоем, я всегда боялся, что у него начнется сердечный приступ прямо у меня на глазах. Мама же не вызывала у меня беспокойства, пока мне не исполнилось тринадцать. Осознавал ли я в этом возрасте, что родители оба были уже довольно пожилыми людьми? Возможно. Повлияло ли это как-то на меня? Наверное. По правде говоря, какой-то страх расставания жил во мне с очень раннего возраста. Я отчетливо помню, как будто это было вчера, один случай, связанный с моим отцом. Мне было шесть лет. Мы находились в местном газетном киоске – крошечном магазинчике, который в то время напоминал мне пещеру. Мы часто ходили вместе с папой покупать для него кипу газет и сигареты. В этот раз я потерял отца из виду, когда он просматривал газеты. Мне показалось, что я его никогда больше не увижу, поэтому я страшно испугался. Я часто вспоминаю этот случай. Я уверен, что он не связан со страхом быть брошенным, а, скорее всего, стал проявлением болезни. Хотите верьте, хотите нет, но я до сих пор не могу долго находиться в магазине, не видя человека, с которым я туда пришел.

Смерть родителей (особенно мамы) была, конечно, очень болезненна для меня. Кроме того, смерть представляет собой огромную дозу реальности, а поскольку большая часть того, что я ощущал, находилась у меня в голове, а не в реальной жизни, то сосредоточенность на внешнем мире, а не на призрачных тенях, стала для меня облегчением, пускай и небольшим. По словам Уолперта, лучше страдать от горя, чем пребывать в депрессии.

Мне никогда не хотелось, чтобы это было именно так, но именно смерть моей матери привела к невероятному проявлению любви и нежности ко мне со стороны всех, кого я знал. В день маминых похорон, когда мы стояли у могилы и смотрели на венки, я потерял самообладание. Собравшиеся окружили меня, как будто я был бутоном цветка, а они – лепестками, и множество тел удерживало меня от падения. Я никогда не ощущал такой любви, как в тот момент, и она поддерживала меня еще несколько месяцев…

После смерти матери я поселился вместе с одним из своих заграничных друзей. Я слишком много пил и мочился в постель. Я безрассудно растрачивал свое наследство. Я начал писать роман и завел любовную связь с лесбиянкой. Я вернулся домой и стал встречаться с женщиной на четыре года старше меня. Освободившийся от повышенного напряжения на работе и защищенный, казалось бы, непробиваемой денежной подушкой безопасности, я расслабился и, пожалуй, впервые задумался над тем, что же мне все-таки делать со своей жизнью. Я баловался работой в области рекламы, но в итоге устроился торговым агентом в центральной части Лондона. Почти сразу я начал прилагать много усилий, не выдержал и решил встретиться со своим начальником в близлежащем кафе, чтобы отказаться от должности. Он предложил мне посмотреть, как я буду себя чувствовать после выходных.

Я работал как самаритянин. Однажды воскресной ночью я пережил самый ужасный визит, какой только можно себе вообразить. Несмотря на то, что я пишу это под псевдонимом, я по-прежнему не могу рассказать подробности, хотя речь идет о смерти двоих людей. Я отменил свой уход с должности. Мне казалось, что на работе я способен лучше пережить случившееся. Я стал более толстокожим, и моя команда добилась отличных результатов. Я мужчина, пользующийся успехом и зарабатывающий много денег. Я снова и снова получал повышение и в конце концов оказался на руководящей должности, для которой у меня не было опыта. Я ощущал неспособность вынести то, что надвигалось на меня, и когда это меня все-таки настигло, я окончательно сломался. Я начал принимать болеутоляющие, чтобы справиться со своими ощущениями. В итоге я пришел к исполнительному директору и, не имея смелости сказать ей правду, отказался от должности, чтобы «писать роман». Это было неправдой.

Теперь я дома и нахожусь на грани самоубийства. У меня осталось еще немного денег, которых хватит на то, чтобы прожить год или два, но я чувствую, что у меня нет больше сил. Так же, как матери плохо помнят боль, пережитую ими при рождении ребенка, я с трудом могу вспомнить свои прежние мысли и чувства. Лечение, похоже, принесло мне немного пользы. Моя подружка вселилась в квартиру, которую я купил год тому назад. А я был настолько подавлен и сломлен, что мне хотелось умереть. Я записал в дневнике, что без собственного ведома способен совершить самоубийство, и это очень меня пугает. Я не мог удержать в голове ни одной мысли, все забывал, оставлял ключи в замке, а двери незакрытыми, молоко в духовке, а чай в холодильнике. Несмотря на все это, я решил, что сыт по горло антидепрессантами, и мне пора от них отвыкать. Я пытался писать, но у меня не выходило ничего интересного или содержательного – отчасти потому, что мне было слишком стыдно брать за основу собственный опыт.

В новогоднюю ночь я лежал в постели. Я немного пришел в себя, но был очень слаб и понятия не имел, какой смысл имеет для меня жизнь.

«Просто расслабься, Стивен, – сказал я себе. – У тебя ничего не получится, если ты будешь напряжен. Попробуй немного расслабиться и посмотри, что из этого получится…»

Потом произошло нечто удивительное: в голову пришла мысль, которая показалась мне замечательной идеей для книги, просто гениальной идеей. Она возникла почти полностью сформировавшейся. Я встал и записал все, что, на мой взгляд, к этому относилось, и снова лег в кровать. У меня появились еще идеи. Я снова встал. Потом вернулся в кровать. Затем у меня еще возникли идеи, но мне не хотелось беспокоить свою подружку, поэтому я записывал их в темноте на бумаге, которую не видел, надеясь на то, что утром смогу прочитать написанное.

Как ни странно, это событие имело почти божественный смысл. Внезапно разрушающее меня беспокойство улетучилось. У меня был проект, и мне было на чем сосредоточить свои мысли. В течение четырех месяцев я усердно писал. У меня появились «нормальные» чувства и реакции. Моя подружка рассталась со мной. Я понимал, что это к лучшему, и воспринял это «нормально». «Нормальные» мысли и чувства – какая радость! Я осознавал, что мое нынешнее состояние было счастьем. Я начал грезить наяву, видеть свое имя в окружении света. Я не помню, грезил ли я когда-нибудь раньше. После еще двух кратковременных попыток пребывания в мире продаж мне наконец улыбнулась удача. Мне предложили выполнять регулярные заказы для одного издательского дома…

Я не смог бы написать это эссе, если бы не поставил в его центр свой затяжной нервный срыв. Он является тем, о чем я не способен был говорить все эти годы, и я благодарен за предоставленную мне возможность. Разумеется, многие люди страдают теми или иными расстройствами, и нервный срыв избавил меня от того, что выпало на долю других: например, я ни разу не лежал в больнице. Я знаю, что мой опыт не является чем-то уникальным. Однако для меня он уникален. И что самое ужасное, я был абсолютно уверен в том, что увяз в этом состоянии. У меня было мало оснований думать иначе, поскольку я чувствовал себя подобным образом на протяжении почти двенадцати лет. Кроме того, ужасно было еще и то, что я не являлся хозяином собственного разума, и за все это время ко мне в голову не пришла ни одна сколько-нибудь заурядная мысль. Я почти никому не доверял и жил двойной жизнью: одна продолжалась изо дня в день и была заполнена работой, друзьями и подружками, а другая, сокровенная, делала первую жизнь ненужной.

Пытался ли я действительно покончить жизнь самоубийством? Нет. Когда я ощущал эту потребность в какие-то мгновения, это были лишь движения разума, ищущего простейший выход, а не конкретный план самоликвидации. В конце концов, моя жизненная сила, соединенная с любопытством, оказалась достаточно устойчивой для того, чтобы я остался жить.

Моя книга стоит сейчас на втором месте, ведь у меня в разработке есть еще другие проекты. Несмотря на серьезность этого эссе – или, возможно, в связи с этим, – у меня возникает ощущение, что мое будущее может быть связано с написанием комедий («странное» ощущение, если хотите). И если раньше я сжимался от мысли о призрачности будущего и страх загонял меня внутрь себя, морщил лоб, гнул спину и будоражил разум, то теперь будущее стало меня воодушевлять. Я на самом деле был настолько воодушевлен, что боялся того, что судьба сыграет со мной свою последнюю шутку: вдруг я умру молодым и не успею реализовать свои потенциальные способности, возможность чего мне наконец-то представилась. Впервые жизнь стала казаться мне прекрасной.

Несмотря на понятие «прежде» и «после», с моей стороны было бы неправильным предполагать, что худшее уже позади. Я продолжал слишком много пить. Очередная насыщенная алкоголем ночь вызывала у меня повышенную тревожность и страх того, что я зарезал кого-нибудь (хотя я не делал этого). Я осознавал, что должен меньше пить, иначе я рискую разрушить свое психическое здоровье. Когда я писал, мне казалось, что потребление спиртного находится под контролем. Я решил, что если потеряю контроль еще раз, то брошу пить окончательно. Во всяком случае, у меня был такой план.

Мне нравилась компания самого себя, но бывали случаи, когда я всячески старался не оставаться наедине с собой, пугался собственных мыслей и волновался, что возвращаюсь к старому. Очевидно, беспокойство является частью меня. Время от времени я думаю, что это беспокойство передавалось из поколения в поколение как результат душевной травмы, полученной в детстве моей бабушкой: она передала это беспокойство своей дочери – моей матери, а та, в свою очередь, мне. Это немного успокаивает меня, но, возможно, что это только отчасти соответствует действительности. Более уместно было бы считать, что я тот, кто я есть, и с этим мне необходимо справляться. На самом деле после «выздоровления» у меня было три довольно продолжительных приступа тревожности, во время которых я возвращался к своему прежнему состоянию. Вероятно, чередование периодов болезни и здоровья проходит у меня по какой-то схеме. Моя задача состоит в том, чтобы научиться управлять периодами болезни и сделать их последствия менее заметными. В самом начале написания этого эссе меня поразил приступ тревожности, который длился две недели. Во время него я мог думать только о том, что прежнее состояние опять вернулось. Оно было вызвано слишком усердным чтением дневников, которые я вел в двадцать с небольшим лет, что было необходимо для написания эссе. Я думал, что все будет в порядке, что я уже выработал иммунитет ко всему этому, а написание эссе представлялось мне легкой работой, и я потихоньку посмеивался над теми, кому, как мне было известно, тоже предлагали принять участие, но они отказались. Удивительно, насколько непостижимыми иногда могут быть наши реакции.

В результате своего относительно недавнего возрождения я перерос некоторых своих друзей. Мне хотелось, чтобы они заметили перемены во мне, но они продолжали навешивать ярлыки, считая меня клоуном и пьяным болваном. Я не был больше тем человеком: я стал спокойнее и сдержаннее, воспитаннее и умереннее в потреблении спиртных напитков, чем в юности, а также более счастливым. В жизни мне требуется очень мало, что только к лучшему. У меня есть практически все, что мне сейчас нужно, но мне хочется большего – разумеется, в плане достижений и карьеры.

В квартире подо мной живет пара с маленьким ребенком. Это белокурый очаровательный малыш, и ему уже почти удается произносить мое имя. Я хочу стать отцом. У меня возникло страстное желание иметь собственных детей. Возможно, моя новая девушка родит мне ребенка. Мы оба хотим этого. Сейчас мое сердце более открыто, чем когда-либо ранее.

Но правда заключается в том, что я испытываю страх по поводу своей способности любить. Я очень хочу остаться с ней навсегда, но беспокоюсь, что не способен довести это до конца – ни с ней, ни с кем-то еще. Я начинаю ощущать страх, считать близкие отношения трудно выносимыми, страдать клаустрофобией и испытывать единственное желание – спасаться бегством. Естественно, я хочу избавиться от этой привычки. Неспособность выдерживать длительные отношения беспокоит меня. Мне совершенно не нравится быть таким, хотя я не полностью все это понимаю. Так или иначе, я решил покончить с этим раз и навсегда.

Иногда я кажусь себе слишком умным, а время от времени совсем наоборот. Внутри меня идет постоянная борьба, и я испытываю сильные колебания. Особенный ли я? Я знаю, что должен сказать «нет», но не могу заставить себя сделать это. По крайней мере, пока. Так это или нет, но сам факт, что я думаю об этом, подчас помогал мне в жизни. Мнение о том, что я «особенный», служило фонограммой моего детства. Теперь это является для меня своеобразной защитой. Иногда различные средства защиты, маски и бутафория могут быть жизненно важны. В связи с этим я хотел бы провозгласить тост за своего старого друга – алкоголь. И хотя сейчас от него мало толку, на ранних стадиях нервного срыва он помогал мне вспоминать о том, что мое прежнее «Я» спрятано где-то под поверхностью. Без него жизнь была бы невероятно унылой и мрачной. Ну, за тебя, господин Алкоголь!

Я по-прежнему толком не знаю, чем я должен заниматься: писать, играть на гитаре, работать или делать что-то еще. Я полагаю, что когда-нибудь пойму это. Может быть, уже понял, не знаю. Зато мне абсолютно точно известно, что я сейчас гораздо счастливее, чем раньше. Кажется, я наконец нашел нужное направление, которое существенно изменило мою жизнь. Перечитывая написанное, я осознаю, что мне представился второй шанс.

Мой отец обрел своего рода известность (и, разумеется, счастье) с набором очень похожих качеств, которые помогли ему выбраться из уединенной однообразной жизни в бедности и безвестности и идти в ногу со временем. Интересно, есть ли у меня возможность обрести известность подобным образом? Думаю, что нет. Я не обладаю его талантами. К тому же, к его вечному огорчению, я не такой эрудированный и начитанный. И все-таки я решил, что мне не стоит надеяться на обретение известности, потому что в итоге я и так стану тем, кем я должен стать.

Там, где я живу, есть несколько мемориальных досок с именами знаменитых людей. Я хотел бы иметь такую с собственным именем. Учитывая то, что на протяжении многих лет моим единственным желанием было стать нормальным, я говорю: а почему бы и нет?

В течение месяцев после написания этого эссе в моей жизни были самые лучшие и самые худшие периоды. Я смирился с этим. Лучше иметь любовь и потерять. Я любил и принимал жизнь, потерял эту любовь, а потом снова нашел. Что касается романтической любви, то о ней надо писать отдельное эссе, роман или даже сериал.

Перечитывая свое эссе, я обратил внимание на то, каким серьезным и искренним я был, и насколько моя биография перевешивает раскрытие основной темы. Вероятно, у меня не хватило сил на то и другое. Возможно, я чувствовал, что описание одного способствовало объяснению другого. Может быть, мне просто хотелось рассказать свою историю. Это весьма драматичная история. Может быть, даже мелодраматичная. Это не означает, что она не является истинной, но она могла быть рассказана с позиции другого, менее поглощенного собственными мыслями человека. Но если вы снова спросите меня: «Что для тебя означает быть собой, Стивен?», – то одним из моих ответов, конечно, будет: «Быть поглощенным собственными мыслями».

Я остаюсь тайной причиной всех своих неудач, хотя не такой уж тайной, если честно. Я не люблю, когда меня характеризуют с какой-то одной стороны моей жизни, особенно с тех пор, как это приходит не так часто, несмотря на то, что оно никогда не исчезает совсем. Это эссе тем не менее спрятано в моем рукаве. Я мог бы показать его друзьям и близким, и тогда моя жизнь уже никогда не будет прежней, и это может быть вовсе не плохо. На самом деле я порядком устал делать вид, что у меня все хорошо. Я сразу мог бы найти оправдание любой неловкости, непоследовательности, всем случаям, когда вы ощущали неспособность установить со мной контакт. Я не уверен, готов ли я к этому, но все же я мог бы попробовать. Для начала достаточно сказать вам, что мое имя вовсе не Стивен.

Нина

Поскольку мне всего четырнадцать лет, я все еще только узнаю, что это значит – быть собой. Вот что мне известно об этом сейчас.

В детстве я часто переезжала с места на место, из Оксфорда в Израиль, из Лондона в Бельгию и снова в Лондон. Это до недавнего времени вызывало во мне смешанное восприятие собственной личности. Я знала, что я англичанка, но у меня не было ощутимой привязанности к Англии, так как я долго жила в Бельгии. Все, что у меня осталось от Лондона, это дом и несколько смутных воспоминаний. Возвращение в Лондон через несколько лет означало лишь то, что я получила (и по-прежнему имею) возможность изучать его и сравнивать с другими местами. Это помогло мне выработать настоящее чувство индивидуальности. Я очень люблю Хэмпстедскую пустошь и горжусь тем, что живу вблизи уникальных мест в центре Лондона. Мне нравится рассказывать своим друзьям из Бельгии об удивительном городе, в котором я живу. Наличие места, которое я могу назвать домом, делает меня уверенной и счастливой.

Как для любого ребенка, для меня одной из важных сторон жизни является школа. У меня сохранилось много смешанных ощущений о тех многочисленных школах, в которых мне довелось учиться. Взрослые не всегда понимают, что дети большую часть времени проводят в школе, и поэтому они должны любить ее, в противном случае вся их жизнь превращается в муку. Именно так я себя чувствовала, когда вернулась в Лондон в возрасте тринадцати лет. Я была робкой, нервной и очень беспокоилась по поводу того, что думали обо мне окружающие. Первые несколько месяцев учебы в частной школе для девочек, зачисление в которую велось на конкурсной основе, показались мне по-настоящему ужасными. По сравнению с беззаботной учебой в смешанной школе в Бельгии условия в ней напоминали тренировочный центр для новобранцев. От меня вдруг потребовалась активная работа на уроках – я не могла просто плыть по течению. Я всегда надеялась на свои относительно хорошие умственные способности, но неожиданно выяснилось, что я очень многого не знаю – как по учебе, так и в общении. Я чувствовала себя робкой и косноязычной в окружении одноклассниц, которые уже знали друг друга. Сначала я была знакома всего с одной или двумя девочками, которые на первый взгляд понравились мне, но на самом деле они резко перестали признавать меня, как только у меня возникли некоторые трудности с общением. Все, что я говорила, казалось нелепым, и я понимала, что у людей создавалось ошибочное представление обо мне. Я была совершенно несчастна, так как в Бельгии у меня была компания близких друзей, а здесь я чувствовала себя очень одинокой.

Постепенно у меня появился круг друзей, и я отправилась в учебную поездку в Германию. Когда я вернулась, у меня прибавилось еще несколько хороших друзей, и сейчас, год спустя, у меня довольно много друзей. Я многому научилась от ощущения быть новенькой. Это нелегко, но если вы не будете прилагать усилия, чтобы завести друзей, то у вас их никогда не будет.

Недавно я обнаружила у себя способность мыслить или, по крайней мере, способность получать удовольствие от учебы. Живя в Бельгии, я улучшила свое владение французским языком, поэтому после возвращения в Англию я стала опережать программу и с большим интересом занималась этим предметом. Мне нравится, когда мне говорят, что в чем-то я самая лучшая. Это здорово повышает самооценку! Кроме того, всегда приятно видеть, что твои усилия замечены. На самом деле я никогда не думала, что школа может оценивать по достоинству, и считала ее обязательным для посещения местом, которое я покину как только смогу. Помимо французского языка я интересовалась историей и политологией. Я научилась следить за текущими событиями, и это заставляло меня чувствовать более тесную связь с миром и с тем, что происходит вокруг меня, так как, будучи младше, я большую часть времени витала в облаках. Люди, кажется, до сих пор удивляются, когда обнаруживают, что я на чем-то сильно сосредоточилась, и это говорит мне о том, насколько рассеянной я должна была быть несколько лет назад. В действительности, когда я внимательно слушала докладчика, приходившего к нам в школу, мне говорили, что я выглядела «немного подавленной», хотя на самом деле я просто старалась поспевать за его мыслями и сложным лексиконом. Я думаю, что для людей все еще является открытием тот факт, что определенная часть меня хочет учиться!

Еще одной частью меня, которая, как мне кажется, до сих пор развивается, являются мои религиозные и духовные взгляды. Я еврейка, но в Бельгии еврейское сообщество было относительно маленьким, и состояло оно в основном из американцев. На самом деле я никогда не чувствовала себя довольной своей верой, так как среди моих друзей не было ни одного еврея. Я предпочитала считать себя «нейтральной» и даже признавала тот факт, что я принадлежу к тайной религии, сбивая окружающих с толку этой неопределенностью. В Лондоне, и особенно в районе, где я живу, очень много евреев. Вокруг меня неожиданно оказалось полно таких же, как и я, евреев, и мне стало интересно больше узнать о той вере, к которой я принадлежу. Существовала огромная часть моей личности, от которой мне так долго приходилось отказываться. Как правило, мои друзья были людьми нерелигиозными, и мне не требовалось соблюдать религиозные ритуалы. Мне просто нравилось осознавать, что существовало целое сообщество, частью которого я могла быть. Я решила отпраздновать бат-мицву, чтобы соответствующим образом влиться в общину (и получить много подарков). Это было по-настоящему веселым мероприятием, полезным для понимания тех вещей, которые раньше не имели для меня никакого смысла.

Многие люди считают меня счастливым человеком; я и сама думаю, что я оптимист. Однако меня не так просто отнести к какой-либо категории. И хотя я стараюсь смотреть на вещи оптимистично, иногда я все-таки чувствую себя подавленной: когда у меня слишком много дел, когда я ссорюсь с друзьями или членами семьи. Обычно я способна ясно выражать свои чувства, но если я расстроена, то дело может кончиться тем, что я чувствую себя очень одинокой. Так или иначе, я недолго бываю в плохом настроении. Я осознаю, что я очень счастлива, и у меня нет времени грустить из-за мелочей, когда в мире происходит столько неприятных событий. Даже если я начинаю хандрить по поводу каких-то незначительных вещей, я пытаюсь думать о других людях, жизнь которых намного хуже моей, и понимаю, что должна радоваться тому, что у меня есть.

Я чувствую себя увереннее, когда нахожусь в чьем-то обществе, но и наедине я пытаюсь быть довольной собой. Для меня очень важно, как я выгляжу, и чем лучше я выгляжу, тем лучше я себя чувствую, хотя я полностью согласна с утверждением, что важно не то, что снаружи, а то, что внутри. Всего несколько лет тому назад я могла отказаться дружить с кем-то, если он не был привлекательным внешне, но в людях надо видеть нечто большее. Кроме того, я осознала, что ограниченные люди, скорее всего, несчастны.

Когда я впервые с кем-то встречаюсь, мне кажется, я не настолько дружелюбна, как могла бы быть, так как при первом знакомстве я веду себя довольно робко. Однако после того как я ближе узнаю человека, я думаю, он видит меня такой, какая я есть. Мои друзья, как правило, считают меня веселой, дружелюбной и занятной, и я согласна с ними. Но люди не всегда полностью понимают меня, так как я довольно сложная личность! Я думаю, что моя самооценка сейчас намного выше, чем раньше, и это помогает мне заводить друзей. Я имела обыкновение сожалеть о многом из того, что сделала, и постоянно пыталась изменить себя и способ взаимодействия с другими людьми – вероятно, только для того, чтобы выглядеть крутой, как мне теперь кажется. Я все еще беспокоюсь по поводу того, как воспринимают меня другие люди, хотя и пытаюсь быть со всеми вежливой и надеюсь, что они разглядят мою истинную сущность и со временем узнают меня лучше.

Что касается будущего, то я возлагаю на него такие же надежды, как большинство людей: чтобы у меня и у моей семьи была счастливая жизнь. Я хотела бы хорошо учиться в школе и поступить в престижный университет, а потом у меня будет вся жизнь впереди, чтобы принимать дальнейшие решения. Несмотря на то, что взрослая жизнь немного пугает меня, в то же время она выглядит очень привлекательной, и я надеюсь, что она окажется прекрасным и длительным путешествием.