Текст книги "Зависимая: Реальная история выздоровления"

Это, однако, неверно: немало журналистов признаются в том, что у них СДВГ, и в их числе Кэтрин Эллисон, получившая Пулитцеровскую премию за освещение коррумпированного правления Фердинанда и Имельды Маркос на Филиппинах, и Кларенс Пейдж – пулитцеровский лауреат за репортаж о фальсификациях на выборах. Письмо – единственное занятие, способное загнать мои мысли в какие-то рамки, и отличные оценки по этому предмету в школе позволяли мне блефовать с остальными предметами, в которые я едва вникала.

Получив направление, я отправилась в специализированную клинику в Мельбурне на скрининг. Там была уйма опросников. Один из них, похоже, ставил целью убедиться, что я не психопатка. Другой исключал признаки депрессии. Затем психолог побеседовал с моим мужем. Когда встал вопрос о том, сколько у меня раздражающих привычек, нам пришлось пережить довольно трудные несколько недель. Наконец был вынесен вердикт: меня приняли в клуб! Диагноз казался утешительным, ведь все встало на свои места. Я была нездорова. По крайней мере, на какое-то время я против этой идеи не возражала.

Но теперь я оказалась в затруднительном положении. С учетом моей зависимости от спидов в анамнезе стоит ли мне соглашаться на стандартную терапию СДВГ амфетаминами? Пусть конкретные научные исследования и не подтверждают, что декседрин или риталин создают риск подсесть на другие стимуляторы (циники могут сказать: это потому, что исследования часто финансируются фармацевтическими компаниями), на эту тему есть достаточно информации.

Как я могла игнорировать истории, услышанные мною, когда я собирала материалы для книги? Например, историю Линн Рэнделл, поп-звезды 1970-х, которую в 2007 г. довела до самоубийства зависимость от метамфетаминовых таблеток для похудения? За три года до смерти в интервью газете The Age она призналась, что из-за этого стимулятора ее надпочечники атрофировались на 70 %. Более того, в Швеции такие лекарства от СДВГ, как риталин, часто прописывались в качестве средства для похудения, прежде чем в конце 1960-х их применение прекратили из-за злоупотреблений.

Или историю Гарриет Рен, дочери бывшего премьера Нового Южного Уэльса Невилла Рена, которую судили за участие в убийстве торговца амфетаминами, а ее защита отыскала выписанный ей в подростковом возрасте рецепт на риталин. Адвокаты отметили, что именно после отмены лечения она стала злоупотреблять нелегальными препаратами.

Или историю Элизабет Вуртцель, эталонной представительницы иксеров, которая вначале написала скорбные мемуары «Нация прозака»[13]13
  Вуртцель Э. Нация прозака. – М.: Inspiria, 2023.


[Закрыть], а затем «Снова и снова» (More, Now, Again) – о том, как глотала по 40 таблеток риталина в день. Как и Кэт Марнелл, бьюти-редакторши Condé Nast, которой терапия СДВГ принесла в качестве приятного бонуса похудение, но также привела ее к коксу и герычу, как рассказывается в ее распространившихся со скоростью света мемуарах «Как сломать себе жизнь»[14]14
  Марнелл К. Как сломать себе жизнь. – М.: Пальмира, 2018.


[Закрыть].

Или Клары Мюррей из Перта, которой в 12 лет прописали ежедневную дозу в 40 мг дексамфетамина. В подростковые годы Мюррей количество рецептов на лекарства от СДВГ, выписанных детям в Западной Австралии, втрое превысило среднее по стране. В 24 года – после двух трансплантаций печени – она умерла от спидов и героина. Вопрос, заслужила ли она вторую пересадку печени, широко дискутировался в медиа, в передаче «60 минут» спрашивали: «Вот дилемма: позволить ли Кларе умереть или дать ей еще один шанс? И кто оплатит счет?» Однако через несколько лет, в 2015 г., в Западной Австралии снова подскочило количество выписанных рецептов, в числе которых было 8000 детских – на 10 % больше, чем в предыдущий год.

Для меня было бы невероятной самоуверенностью игнорировать все эти предупреждения. И, откровенно говоря, тот факт, что раньше я иногда покупала у наркодилеров принадлежавшие неизвестным доброжелателям лекарства от СДВГ, подтверждал мои опасения.

Прошел месяц, прежде чем я снова побывала у врача, на этот раз у психиатра, по божеской цене в 650 долларов за диагностику. Я опоздала на 20 минут и забыла причесаться. Пусть это и было непреднамеренно, я не смогла бы сыграть более убедительно. Он беседовал со мной полтора часа. По-видимому, у меня все-таки СДВГ.

Психиатр бесстрастно изучил со мной историю моей жизни. Он удивился, почему я не заявила в полицию о домогательствах в детстве. Попросил показать шрамы от самоповреждения. Спрашивал, не наношу ли я татуировки из тех же соображений. Умеренной тяжести, осложненный комплексной травмой и множественными наркологическими проблемами, которые в настоящее время по большей части в ремиссии, – написал он.

«Родителям с вами было трудно?» – скорее утверждение, чем вопрос.

Он усмехнулся, спрашивая меня о координации, и я призналась, что директриса моей начальной школы послала домой записку с вопросом, нет ли у меня легких судорог. На прием я пришла с большим синяком на коленке, подтверждавшим мои слова.

Диагностика была долгой и утомительной. Я барабанила пальцами по столу и ерзала на стуле. Привлекательная женщина, суетлива и невнимательна, но в остальном речь и интеллект развиты хорошо, – печатал врач.

Он перешел к той части заполненного мною опросника, где речь шла об употреблении наркотиков в настоящее время, и обвел ее кружком. Поднял глаза.

«Я покупаю модафинил в интернете», – сказала я. Я употребляла его, когда писала – в том числе эту книгу, – с тех пор как прочла о писательнице с рассеянным склерозом, которая пользовалась им, чтобы прояснить свой затуманенный ум. Мне представлялось, что он оказывает на меня такое же позитивное воздействие, как прежде спиды, только без отходняка.

Модафинил – препарат против сонливости, относящийся к классу так называемых эугероиков, – обычно применяется для лечения нарколепсии, хотя с его помощью также лечат прекративших употреблять метамфетамин при наличии поражения мозга. Он стимулирует выделение норадреналина (который мобилизует тело и мозг к действию, помогает вспоминать хранящуюся в памяти информацию и фокусировать внимание) и гистамина, а также повышает в мозге дофаминовую активность. В отличие от стимуляторов, он не повышает непосредственно выработку и выделение дофамина, поэтому не дает элемента эйфории и считается препаратом, практически не вызывающим аддикции (хотя производители часто так говорят, пока факты не заставят их пойти на попятную).

– Почему вы просто не обратились за рецептом?

– Я не знала, что так можно.

– Я могу выписать его.

Я выудила упаковку из сумочки, стараясь не вляпаться в лопнувший тюбик зубной пасты. Психиатр очень интересовался, сколько я плачу торговцу по интернету. Он мог прописать мне то же самое вчетверо слабее и втрое дороже. Дело в том, что в Австралии это лекарство не входит в льготный список медикаментов, что несколько странно, ведь им невозможно злоупотреблять так, как лекарствами против СДВГ, которые намного дешевле и субсидируются.

– Но он будет стоить столько же, сколько ваши три чашки кофе в день, – сказал доктор, увидев мое выражение лица. – Вам обязательно его пить?

– Нет, наверное, – вздохнула я, прощаясь с очередной великой радостью жизни. (Шучу. Конечно, я продолжаю его принимать.)

С моей подачи мы согласились, что модафинил будет для меня лучшим вариантом, чем если прописать бывшей фанатке спидов стимулятор.

– А декседрин вызвал бы проблемы? – спросила я.

– Не факт. Думаете, героиновому зависимому нельзя давать панадеин, потому что он содержит опиоид? – возразил врач, а затем привел довод, что не существует достоверных данных о связи между препаратами от СДВГ и употреблением нелегальных наркотиков.

Странно слышать подобное от психиатра, так как даже фармацевты об этом предупреждают. Инструкция к декседрину содержит предостережение заглавными буквами: АМФЕТАМИНЫ ОБЛАДАЮТ ВЫСОКИМ ПОТЕНЦИАЛОМ К ПРИВЫКАНИЮ. ПРИМЕНЕНИЕ АМФЕТАМИНОВ В ТЕЧЕНИЕ ДЛИТЕЛЬНОГО ВРЕМЕНИ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ К ЛЕКАРСТВЕННОЙ ЗАВИСИМОСТИ И ПОТОМУ НЕЖЕЛАТЕЛЬНО.

Меня тревожило кое-что еще. Диагноз СДВГ легко поставить по ошибке, так как различные его симптомы совпадают с симптомами тревожности, депрессии, аутизма, ОКР и биполярного расстройства, не говоря уже о том, что непроработанная травма, стресс на ранних этапах жизни и злоупотребление ПАВ могут вызывать чрезвычайно похожие последствия. Кроме того, по моему мнению, в нашу эпоху патологизации личности и человеческих состояний наблюдается гипердиагностика этого синдрома. Может быть, мне просто нравилось принимать спиды. Может быть, модафинил на самом деле не облегчал мое состояние, а лишь ускорял реакции. Может быть, я просто охотно покупалась на идею, что мне требуется лечение?

Пока я приняла свое назначение неамфетаминовой альтернативы. Будет ли для меня официальное лечение у психиатра лучше самолечения? Лишь время покажет.

Глава 6
Совращение
Приобщение к наркотикам через мужчин

 
Моему парню двадцать девять,
У него есть кристаллический мет и «ниссан скайлайн» с нелегальным тюнингом.
Через месяц мне шестнадцать, департамент может идти на хер,
Буду делать что хочу, к маме не вернусь.
Не люблю парней моего возраста, они не знают, как обращаться с дамой,
Как вмазать на вечеринке или ширнуть мне в шею.
 

«Ничего из того, что мне нужно», группа Gentle Ben and His Sensitive Side

Потеряв свою первую работу, я записалась на наркологические курсы, включавшие практику в одной из лондонских реабилитационных клиник. Мне нравилось околачиваться вокруг темы наркотиков, хотя там она и подавалась с уклоном в воздержание, но ведь я, как часто бывало в моей жизни, не считала, что сама нуждаюсь в помощи. И я сопровождала пациентов в группу поддержки или студию рисования, а в моих венах бурлил амфетамин.

Я чувствовала себя мошенницей, работая там под наркотой, но вскоре догадалась, что я не одна такая. Гендиректор – всякий раз, когда он вызывал меня в кабинет, я заставала его за переодеванием из брюк в спортивный костюм или наоборот – однажды показал на мой сгиб локтя и понимающе засмеялся. Он принял более темный тон кожи за признак того, что я колюсь. Это его явно не смущало.

Еще я осознала, что женщины часто попадали туда после того, как к наркотикам их приобщили мужчины – по крайней мере, если верить их собственным словам. Они казались пассивными жертвами злой любви.

Мне это было понятно. Разочарованная девушка, я тянулась к мужчинам старше так же, как разочарованные юноши тянутся к ИРА или ИГИЛ[15]15
  Запрещенная на территории РФ организация.


[Закрыть]. Я была добровольной заложницей в ожидании детонации.

Все началось с Марка, когда мне было 14. Это был 1989 г., год падения Берлинской стены и прощальной речи Рейгана. То было начало нового мирового порядка, а я занималась установлением порядка для себя самой. Я находилась в активном поиске наставников, кормильцев и поставщиков – информации, опыта и всего прочего, что они могли предложить.

По объявлению, размещенному мною в New Musical Express, я познакомилась с девушками, разъезжавшими по стране вслед за моей любимой группой. Они называли себя так же, как называлась группа. Девушки были старше меня и могли останавливаться в дешевых отелях. Я же могла разве что прогулять школу, когда группа выступала в соседнем городе, и сбе́гать на саундчек.

Я до сих пор храню дневник, где все это описано: случайный момент, когда я столкнулась с девицей-менеджером снаружи; что было на ней надето; что было надето на мне; момент, когда гитариста позвали ко мне и он вышел из гримерки с ухмылкой на лице; как другие участники группы выглянули за дверь в облаке дыма и снова закрыли ее; как мы обменялись адресами, когда я сказала, что мне не позволят остаться на концерт, и это показалось ему забавным; как я, трясясь в вагоне для курящих по пути домой, докуривала сэкономленный бычок.

Следующие полгода мы с Марком переписывались. Ему было 24, он был знаменит и открывал мне возможность сбежать из Слау. Когда на коврик у двери приземлялся конверт с моим именем, выведенным его безумным почерком, я бегом мчалась наверх открывать его. Он писал на оборотах плакатов из турне, разукрашенных брызгами клея и краски. Я хранила письма в запирающейся шкатулке для косметики вместе со своим амилнитратом и ментоловыми сигаретами.

Марк утешал меня в том, что касалось моей домашней жизни, описывал воздействие различных наркотиков и озарял мне жизненный путь чистой свободы. Он посылал мне по почте комочки смолы каннабиса, футболки с символикой группы и микстейпы. «Я напишу твоей маме и скажу ей, что ты делаешь уроки», – предложил он, когда я пожаловалась ему, что не смогу прийти на их следующий концерт в Лондоне.

Когда мне исполнилось 15, мне разрешили субботние поездки на электричке в Лондон при условии, что я буду возвращаться до темноты. Конечно, целью моего еженедельного паломничества стала квартира Марка. Всю дорогу в поезде я пила, чтобы успокоить нервы, а приехав, торжественно принимала от него огромный кальян с марихуаной – он вручал его мне после того, как побулькает через него сам. Я не умела обращаться с кальянами, но и не отказывалась. Получив инструктаж, я сидела в оцепенении и могла лишь смотреть, как его пальцы гипнотически бегают по грифу гитары, пока он в свою очередь смотрит на меня. Его квартира пахла кустами марихуаны, которые росли в углу под лампами на гидропонике, маслом пачули, краской и острой ноткой пота – потому что он ходил дома полуголым, в забрызганном акриловой краской рабочем комбинезоне.

Если мне удавалось достаточно протрезветь, Марк учил меня готовить простые блюда вроде макарон с соусом песто и орешками пинии или начинал разглагольствовать о Тэтчер. Мне казалось, он считал меня чистым листом, на котором можно написать что угодно. Иногда мы смотрели фильмы – «Заводной апельсин», «Бразилию», «Деликатесы», психоделические фрактальные видео или нелегальные записи смертельных несчастных случаев и убийств. Иногда он ставил видеокассету с порнушкой, хотя, когда он лег рядом со мной на матрас, я испугалась и окаменела. Он только рассмеялся и снова сел.

Когда я только начала ходить к Марку, у меня были длинные высветленные волосы с подбритым затылком, как у него в то время, но позже я стала склеивать их в дреды, потому что так поступил он. Однажды он сказал: «Мне не нравится, когда мои подружки пытаются походить на меня». Я его подружка?

К 16 годам я совершенно влюбилась. Иногда мы ходили куда-нибудь вместе, например в магазин, и солнечный свет взрывался вокруг него в сверхзвуковом хлопке. Единственной ложкой дегтя в моей бочке меда была Дебби, бывшая Маркова подружка. Она ушла от него к кому-то другому, но все еще присутствовала в его жизни и постоянно вмешивалась.

Однажды мы ехали в мини-купере Дебби, возвращаясь с рынка Портобелло, – я втиснулась на заднее сиденье, – и она влезла в наш разговор, когда мы обсуждали, где мне достать спидов. Она отчитала его: «Не надо давать наркотики шестнадцатилетним». Но Марк был чужд условностей, он был гражданином мира; он сомневался во всем и велел мне тоже во всем сомневаться. Он смущенно улыбнулся, однако потом все-таки дал мне номер телефона, которым я пользовалась еще восемь лет.

Дома в Слау, слегка поддатая, я забрела в мамину комнату и объявила, что влюблена. Я ожидала, что мама рассердится, но вместо этого она вручила мне куст базилика для Марка, на песто. Лучше известный черт, чем неизвестный, вероятно, подумала она. По крайней мере, я ей сказала. Хоть что-то.

В промежутках между субботами я продолжала отправлять Марку послания, совершая поступки, которые он теоретически должен был одобрить, хотя одобрения ни разу не последовало. Я раскрасила гриф моей белой гитары – имитации Stratocaster – полосками, как у него, хотя я использовала краску для плакатов. Когда краска высохла, я сочинила на этой гитаре трехаккордную панковскую песню «Меня от тебя тошнит». Это было про Дебби. Кроме того, однажды я забежала в ее магазин одежды и стырила юбку, надев ее под платье в примерочной кабинке во время оживленного разговора с продавщицей и затем выйдя прочь пружинистым шагом.

Вскоре после того, как я начала спать с Марком, я сообщила эту волнующую новость своей лучшей подруге Фионе. Она рассказала своей подруге Карен, а та рассказала своей подруге Дебби. Через несколько дней мне позвонил Марк и заговорил со мной холодным, суровым тоном, какого я прежде не слышала. Он напомнил, что мне не следовало никому об этом рассказывать (а мы разве об этом договаривались? Я в самом деле не помню) и что я немедленно должна вернуть ему бас-гитару. Он повесил трубку. В следующую субботу я отвезла его гитару в Лондон и принесла ее в магазин Дебби. Он принял ее с каменным лицом, пока Дебби неприметно возилась у вешалки с одеждой. Если она и догадалась, что гипсовая вульва в последнем художественном творении Марка была моей, то не собиралась поднимать из-за этого шум. Я помедлила в магазине на этаже, затем уныло потащилась обратно в пригород.

У женщин есть определенное преимущество в том, что касается добывания наркотиков. Едва ли вы где-то увидите объявление вроде следующего: Девчонки, берите у меня наркотики: без проблем, просто приходите, берите и наслаждайтесь, я за вас плачу, встречаю в Южном Мельбурне, если надо, или приеду к вам – только с противоположными гендерными ролями.

Это было реальное объявление на портале электронных объявлений. На него пожаловались, и оно было удалено, но подобные предложения все время всплывают на аналогичных сайтах. (Подсказка: если что-то выглядит подозрительно, то, безусловно, так оно и есть.)

Если взять менее пугающий пример, мало какой привлекательной молодой женщине откажут, если она попросит нюхнуть кокаина у мужчины из своей компании. По крайней мере, если просить мило. Но когда этот вид бартера – быть «милой» в обмен на наркотики – становится постоянным и прогрессирующим, наступает неуклонная эрозия благополучия.

Дженнифер Джонстон – научный сотрудник Университетского центра здоровья сельского населения в Лисморе. Там она руководит сбором данных о различных аспектах употребления наркотиков в регионе, в маленьких городках между Твид-Хедс и Графтоном. При высоком уровне безработицы и бездомности в регионе производство и распространение метамфетамина может обеспечить возможность заработка. Трафик контролируют мужчины, а куда идут мужчины, туда следуют и женщины. Иногда для молодых женщин привлекателен статус дилера; порой главной приманкой служит субсидируемый образ жизни, особенно в сообществах, предлагающих мало вознаграждений.

«Если девочки бросают школу, потом им особо нечего делать, – говорит мне Джонстон. – Вначале наркотики принимают за компанию, и это весело. На первый взгляд мет – это потрясающе: чувство эйфории, оптимизма, энергии. Если прежде вы ничего подобного не испытывали, то это мощно действует».

Джонстон объясняет мне: «Девчонки начинают употреблять мет, потому что у парней есть к нему доступ. Затем девчонки подсаживаются на мет и становятся зависимыми от парней. Отношения портятся. Там зачастую много домашнего насилия, или они оказываются должны оказывать парню – либо его друзьям – сексуальные услуги. Девушка не может выпутаться, поэтому в итоге сама ввязывается в насилие, затем является полиция, и девушка говорит: „Вытащите меня“. Она не видит выхода».

В близлежащем городке Казино, который полиция называет метамфетаминовой столицей Северных рек, одна жительница сказала в интервью местной газете: «Мне было 19, а мой тогдашний сожитель, на 11 лет старше меня, торговал метом». Она рассказала, как в одно из ее первых употреблений он сделал ей инъекцию, вместо того чтобы мягко приобщить ее через нюхание или курение. «Думаю, он подсадил меня на него, чтобы я похудела», – сказала она.

В тех случаях, когда мужчины достают наркотики, оплачивают их и вкалывают, возникает дисбаланс труда, ведущий к дисбалансу власти. Женщины с большой вероятностью одалживают иглы и прочее необходимое у этих мужчин, поэтому они больше рискуют подхватить передающиеся через кровь заболевания – зачастую они находятся на дне иерархии наркотрафика. Женщины последние в очереди за иголками, возможно, потому, что не делают уколы себе сами, или потому, что получают дозу бесплатно.

Джефф Корбетт – врач, работающий с молодежью в Брисбене. Он рассказывает мне, что женщины часто добровольно повторно используют иглу после своего партнера – из ложного чувства романтики, что увязывается с многочисленными исследованиями, сообщающими, что женщины часто начинают колоться из желания укрепить близость в романтических отношениях. «В этом они не отличаются от подавляющего большинства остальных людей, живущих в паре, – говорит он. – Они хотят, чтобы им доверяли. А в отношениях, завязанных на наркотиках, один из способов продемонстрировать доверие – „Смотри, мы пользуемся общей иголкой, потому что мы друг другу доверяем“. К несчастью, доверие – не замена анализу на вирусы, передающиеся через кровь».

В 1992 г. мне было 17. Эндрю Мортон опубликовал книгу «Диана: ее истинная история»[16]16
  Мортон Э. Диана: Ее истинная история. – М.: Физкультура и спорт, 1997.


[Закрыть]. Три пары из королевской семьи распались. В Виндзорском замке – рядом с колледжем, где я училась в 11–12-м классах, – случился пожар. То был ужасный год для королевы, да и для меня он выдался так себе.

После перерыва мне было дозволено снова встречаться с Марком, но никто из нас не заговаривал о том, чтобы возобновить секс. Вместо этого я предложила ему познакомить меня с одним из его друзей – выступить, так сказать, в роли посредника. В дневнике у меня имелся список пунктов, что необходимо девушке, чтобы завершить образование: попробовать использовать наручники (не меховые), наряжаться в костюмы, применять ароматические масла, усовершенствовать навыки минета. Я ощутимо переживала из-за того, что у меня проставлены не все галочки и я отстаю от сверстниц. Это была еще одна причина, почему мужчина постарше мог быть полезен; и да, вероятно, я стремилась отомстить Марку.

Марк рассказал об этой идее Мартину, 36-летнему скульптору, который был весьма обаятелен и то и дело лечился в клинике от кокаиновой зависимости. Затем он сообщил, что Мартин не против. У меня по-прежнему оставались только субботние дни, и к ужину я должна была возвращаться в Слау.

Встретившись в первый раз, мы отправились на пикник, и я взяла с собой банку сидра. Мартин принес одеяло, и оно все пропиталось его потом, так как он в очередной раз пытался слезть с кокаина. Я не умела поддержать разговор, поэтому он завел длинный рассказ о том, как встречался с нимфоманкой, носившей брючный костюм и курившей сигареты из длинного черного мундштука. Я подумала, что это звучит несколько претенциозно, но потом все же купила себе мундштук.

Внешность Мартина я помню только потому, что он дал мне полоску черно-белых фотографий на паспорт. Мы виделись по субботам у него в квартире, но я ничего не помню, не помню толком и самой квартиры, так как мне приходилось напиваться, чтобы справиться с сексом, ради которого я Мартина и раздобыла.

Пусть я сама не фиксировала детали, но это делал кое-кто другой. У Мартина был приятель, газетный колумнист из тех, что пишут серии очерков о своей частной жизни и жизни своих знакомых. Колумнист стал описывать подробности любопытной истории скульптора и девушки-подростка в духе декадентского богемного приключения. Я всерьез задумалась, не стоит ли мне брать с Мартина плату за мои услуги.

Когда Мартин снова лег в клинику – в фантастически дорогое загородное заведение, я решила, что приключение закончилось. Он стал звонить мне в родительский дом, капризничая, как ребенок. Я протягивала шнур телефона наверх до середины лестницы и говорила вполголоса. Наркологическая клиника может вызвать чувство бесправности, по крайней мере вначале, когда у человека отбирают все, что определяло его личность и придавало ему значимость. Когда Мартин рассказывал, как они с собратьями-пациентами объединяются и бунтуют против персонала, даже голос его звучал слабо.

Возможно, когда-то, когда Мартину было лет 20 с небольшим, пребывание в лечебнице воспринималось им как экзотический обряд инициации. В 36 он был болен и не мог даже раздобыть мне кокаин, о котором непрерывно говорил. Это была главная проблема с тягой к мужчинам старшего возраста: с ними всегда связываешься слишком поздно, когда их лучшие времена позади.

Песню, строки из которой открывают эту главу, написал музыкант из Брисбена Бен Корбетт (брат врача Джеффа, с которым вы уже познакомились), сам некогда работавший консультантом в наркологической службе. Текст ее основан на рассказах, которые ему доводилось слышать ежедневно, – на угрюмых ответах девочки-подростка, признающейся, что ее любовник, на 13 лет старше ее, делает ей уколы в шею.

В первый раз он, вероятно, сказал ей, что ее вены не годятся, и предложил найти подходящее местечко, нежно отведя ей волосы. Вспомним сцену в фильме «По волчьим законам», где герой Бена Мендельсона, Поуп, уговаривает юную девицу попробовать героин. Он выхватывает иглу, прежде чем она успевает обдумать это. «Это весело. Давай, ну же, выпрями руку, – уверенно нашептывает он, как ободряющий дядюшка. – Вот так. Вот так».

Я наслышана о подобных случаях, из-за которых опытным консультантам приходится брать больничные. Случай наркозависимой секс-работницы, которой без ее согласия вкололи в шею неизвестное вещество. Или девочки-подростка, знакомящейся с мужчинами постарше на сайте «для папиков». Ее увезут международным рейсом и будут давать ей деньги и наркотики в обмен на секс до тех пор, пока она сохраняет привлекательность.

Однако, если не считать данных о секс-работницах, я нашла мало исследований, подкрепляющих идею, что женщин к наркотикам приобщают мужчины-хищники старшего возраста. Джефф Корбетт говорит мне: «Мы знаем, что отдельные подобные случаи всегда имеют место, и существуют целые библиотеки работ, написанных в феминистической оптике, однако данные об этом явлении скудны». Вряд ли ему нужно добавлять: «Это вопрос, который нуждается в изучении».

Джеймс Роу – научный сотрудник Мельбурнского королевского технологического института, ведущий долгосрочные исследования образа жизни секс-работниц из Сент-Килда, и собранные им истории женщин, приобщившихся к героину до того, как они стали заниматься секс-работой, как минимум отчасти проливают свет на эту малоисследованную тему. Можно предполагать, что та же динамика власти применима и к другим веществам, требующим инициации, таким как инъекции мета или курение крэка.

В его докладе 2011 г., подготовленном для отдела здравоохранения штата Виктория и посвященном проблеме ВИЧ и нерегулируемой секс-индустрии, имеется раздел «Эксплуатация». Там Роу отмечает: «Многие интервьюируемые сообщили, что их приобщили к героину бывшие или нынешние партнеры. В некоторых случаях это был процесс, инициированный мужчиной, который воспользовался возможностью эксплуатации уязвимых молодых женщин, и приведший не только к наркозависимости, но также к утрате самоуважения и достоинства. В обмен на относительную безопасность с мужчиной, предлагающим защиту, а иногда и убежище, женщины соглашаются на секс-работу как способ получить доход, достаточный для оплаты не только собственных нужд, но и наркотиков для мужчины, чьи действия, возможно, и привели эту женщину к столь уязвимому положению. Как только она в этом положении оказывается, ей становится чрезвычайно трудно выйти из отношений, некогда внешне респектабельных и нежных, а теперь характеризующихся абьюзом и эксплуатацией».

1993 год. Принцесса Диана скрылась от публики. Я сама попала в газеты – из-за «Давалки» – и поступила на первый курс университета. Недавно папа разглядывал мою фотографию, снятую в тот год. Я сижу на ступеньках в холле и говорю по телефону, спиралька провода намотана на руку. У меня рваная стрижка, волосы выкрашены в черный цвет, юбка обрезана, и из нее свисают нитки.

– Тогда все могло пойти иначе, – задумчиво проговорил папа, откинувшись на садовом стуле. На обеденных тарелках оставались одни крошки.

– Что могло пойти?

– Твое психическое здоровье.

Не знаю, по какому из путей оно пошло, с его точки зрения, но я вполне уверена, что оно пошло по другому.

В тот год Марк познакомил меня с Кристианом, сидевшим на очищенном кристаллическом кокаине, который он предпочитал крэку, хотя иногда мы курили и его. Я не была поклонницей этого наркотика, однако мне было непросто сказать «нет». Через несколько секунд после каждой затяжки я деревенела, как вешалка. Со временем рот у меня немел и начинал болеть.

Кристиан жил в трехэтажных апартаментах прямо у рынка Портобелло. Я так и не узнала, откуда у него столь головокружительно элитное жилье, так как правду он не рассказывал. Он говорил мне, что он был настоящим Джонни Фингерсом в группе Boomtown Rats. Позже он говорил, что он парень из дуэта Scarlet Fantastic. Ни тем ни другим он не был. Я до сих пор не знаю, кем он был.

Но зато он был неизменно обаятелен, пусть и по-иному, чем Марк или Мартин. «Нам нужно, чтобы тебе было удобно», – говорил он, раскладывая подушки, набивая трубки и ставя фильмы по моему выбору. Он вызывал такси, чтобы доставлять мне пирожные, пачки сигарет и пиццу. Сам он ничего не ел. Секс не предусматривался, хотя он любил, чтобы мы сидели голышом, желательно на полу, откуда проще собрать крошки. Не знаю, как он выглядел прежде, но теперь был болезненно худ и ходил с синяками всякий раз после того, как садился в джакузи. Было ему, вероятно, за 40, но он казался как минимум на десять лет старше.

Иногда заходил Марк, поболтать и покурить, но надолго не задерживался. При виде меня он спрашивал, как я поживаю, и пытался выдавить улыбку, однако она неизменно застывала гримасой у него на лице. Похоже, он понимал, что его социальный эксперимент с чистым листом зашел слишком далеко. Теперь он был во взрослых отношениях с эко-хиппушкой по имени Бекс, которая была со мной задушевна, но не близка.

Таинственные женщины все чаще звонили в домофон и рыдали под окнами у Кристиана, кидаясь камнями. Он притворялся, будто ничего не замечает. Марк утверждал, что это, должно быть, проститутки. Через три месяца я наскучила Кристиану, и мои звонки в домофон он тоже стал игнорировать. Это случилось как раз вовремя, потому что я еще не подсела на кокаин, но весь следующий год его вкус и запах преследовали меня, когда я принимала ванну с пеной или когда выходило солнце. Часть моей университетской курсовой осталась в компьютере у Кристиана, но я так и не вернула ее, потому что он больше не отвечал на телефонные звонки.

Через несколько лет я услышала, что, кем бы ни был Кристиан, однажды в его квартиру вломилась группа мужчин и вынесла всю его мебель, пока он сидел и курил. Должно быть, его привилегии закончились.