Текст книги "Бунтарка"

Глава седьмая

Клодия зарабатывает медаль лучшего друга и миллион бесплатных капкейков за ее терпение во время предобеденного собрания болельщиков, когда мы забираемся на верхние ряды трибуны и я начинаю шепотом рассказывать о руках Сета Акосты.

– Почему ты разговариваешь шепотом? – кричит Клодия. – Здесь громко как в аду, и его нет поблизости. – Музыканты школы снова разогреваются и играют одни и те же бодрые мелодии. Клодия права – Сета не видно в спортивном зале. – Никто не услышит, как ты сходишь с ума по Мистеру Волшебные Ручки, – продолжает Клодия. Ее брови взлетают. – Ладно, теперь я понимаю, чем он тебе так нравится. Волшебные Ручки. – Она смеется своей же шутке.

Я краснею:

– Боже мой, Клодия.

– Ой, то есть между вами не это? – она недоверчиво спрашивает. – То есть это совершенно не связано с сексом? Тебе он нравится своим интеллектом?

– Хватит, – выдавливаю я из себя и прячу голову между коленями, чтобы она прекратила.

Правда в том, что сердечки и звезды Сета сделали его в сотню раз сексуальнее в моих глазах. На протяжении всего урока, пока мистер Дэвис монотонно что-то рассказывал, я наблюдала за тем, как руки Сета делали аккуратные записи, как он периодически останавливался, чтобы почесать затылок или постучать тихонько по парте. Я съеживалась каждый раз, когда Митчелл или один из его дружков открывали рот, опасаясь, что Сет мог стать объектом шуток. Но ничего такого не случилось. Сет делает все, чтобы соответствовать правилам Ист Рокпорта. Он редко разговаривает и постоянно занят делом, хотя и не выглядит как большинство других учеников. Уверена, я единственная слежу за каждым его движением.

– Привет, могу я сесть здесь?

Я поднимаю взгляд и вижу Люси Эрнандез, стоящую в метре от нас. Теперь, когда она стоит прямо перед нами, я вижу, что Люси – крупная. Она выше меня, у нее широкие бедра, большие глаза и полные губы. Даже ее черные волосы спадают по плечам, как кудрявые цунами. Сначала мне хочется, чтобы она ушла, потому что я планировала поговорить с Клодией о Сете. Потом я чувствую себя дерьмом из-за этой мысли.

– Конечно, можешь присесть, – говорю я. Мы с Клодией сидим на самой галерке, здесь полно места. Сара, Кейтлин и другие девушки обычно сидят на несколько рядов ниже.

– Спасибо, – говорит Люси, садясь рядом со мной, так что я оказываюсь посередине.

– Привет, я Клодия, – подруга кричит через меня, – а ты Люси?

Люси кивает и улыбается, подтягивая колени к подбородку.

– Ты тоже следуешь той брошюре, как Вив, а? – спрашивает Клодия, показывая на руки Люси.

В центре зала чирлидеры Ист Рокпорт Хай занимаются своим обычным делом под предводительством Эммы Джонсон. Танцевальная музыка звучит из динамиков, пока Эмма и другие девочки танцуют и ритмично двигаются. Их движения такие точные, такие идеальные. У чирлидеров легендарные трехчасовые ежедневные тренировки все лето, и это заметно.

– Ты имеешь в виду «Мокси»? – спрашивает Люси, поднимая руки. – Да, я подумала, это круто. Напомнило мне клуб, в котором я участвовала в старой школе в Хьюстоне.

– Ты оттуда переехала? – спрашиваю я.

Люси кивает и поясняет, что ее отец потерял работу, и они с родителями и маленьким братом переехали к бабушке в Ист Рокпорт. Ее папа недавно нашел работу начальника технического обслуживания дома престарелых «Осенние листья», поэтому теперь они будут жить здесь.

– В моей старой школе я была вице-президентом клуба «ДУВС», – рассказывает нам Люси. – «Девушки уважают и вдохновляют себя». Вроде феминистского клуба.

– И люди действительно приходили на собрания? – спрашиваю я. Пытаюсь представить такой клуб в Ист Рокпорте, и мой мозг затуманивается в растерянности.

– Да, конечно, – говорит Люси. – У нас даже были парни. Мы собирали деньги на местные убежища для женщин и говорили о том, что нас беспокоило. Я надеялась, что подобный клуб будет и здесь. Чтобы я могла общаться с другими феминистками. – То, как она легко произносит слово «феминистка», взрывает мой мозг. Клодия кивает и вежливо улыбается, но видно, что и она удивлена.

Я слышала слово «феминистка» от мамы, когда она говорила со старыми друзьями по телефону. «Честно, Джейн, как феминистку меня этот фильм взбесил». Очевидно, что «Бунтарррки» связаны с феминизмом, но до этого момента я думала о них как о крутых девушках, которые не терпели всякие мерзости.

– Не думаю, что у нас когда-либо был такой клуб, – говорит Клодия. – Ой, ошибочка. Я точно знаю, что у нас никогда не было такого клуба.

Люси кивает с тоской. Потом поворачивается ко мне и спрашивает:

– Ты видела парня на уроке английского, у которого руки были разрисованы? – Я чувствую, как мои щеки слегка вспыхивают, но Клодия держит рот на замке. Я знаю, она не скажет ни слова о моей влюбленности перед Люси.

– Да, – говорю я. – Думаю, он тоже новенький. Как ты. Мне показалось, это круто.

– Так и было, – говорит Люси, – но я удивлена, что его не побили.

– Может, никто из парней не заметил, – отвечаю я. – Они слишком заняты мыслями об этом. – Я киваю на директора Уилсона, который произносит очередную проповедь о том, как надо поддерживать наших мальчиков и бла-бла-бла.

Футболисты расхаживают в своих командных футболках, а ученики в первых рядах орут так громко, что у меня болят уши. Я оглядываюсь на задние ряды. Какая-то девушка, которую я не знаю, сидит в одиночестве и спит. Несколько тощих прыщавых мальчиков собрались группкой и тупо смотрят на центр зала.

– А вы вообще ходите на эти матчи? – спрашивает Люси.

– Обычно да. – Клодия пожимает плечами. – Хотя в прошлый раз Вив меня бросила.

– Мне было нехорошо, – напоминаю я ей, а потом обращаюсь к Люси: – В нашем городе практически нечего делать. Вот мы и ходим на игры.

Люси хмурится, размышляя, как мне кажется, о единственном кинотеатре в городе, единственном круглосуточном ресторане быстрого питания «Соник Драйв Ин» и одном клубе. Ничто из этого не весело посещать в одиночку.

– Эй, почему бы тебе не пойти с нами на игру сегодня вечером? – вырывается у меня, и я искоса смотрю на Клодию, надеясь, что она не против. Но Клодия просто улыбается и говорит:

– Да, тебе надо прийти. Это домашняя игра. Нам даже не придется никуда ехать.

Люси грызет ноготь на большом пальце, ее глаза все еще устремлены в центр зала. Мое сердце стучит чаще, пока она не поворачивается и не говорит:

– Хорошо, почему бы и нет. Я приду.

Потом она смотрит на Митчелла Уилсона и Джейсона Гарзу, которые бьют себя по груди, заводя толпу, орущую все громче и громче. Глаза Люси расширяются:

– Боже, честно, они похожи на римских гладиаторов, – говорит она, окидывая взглядом зал, словно говоря «Что за фигня?». – Словно сейчас будут драться с тиграми и львами.

– Да, так и есть, – отвечаю я, улыбаясь. Идеальное описание.

* * *

Если мама не работает, она тоже ходит на матч вместе с бабушкой и дедушкой. Интересно, каково ей сидеть на тех же трибунах и смотреть матч, если в юности она забивала на это и ехала в Хьюстон на какую-нибудь панк-рок-вечеринку. Но она постоянно говорит, что теперь, когда она стала старше, ей нравится просто сидеть и смотреть шоу.

– Это демонстрация накачанной тестостероном маскулинности, – однажды сказала она мне. – А на Нетфликсе в пятницу вечером можно посмотреть кучу всего гораздо более интересного.

В пятницу днем я стою в бюстгальтере и джинсах и копаюсь в ящике, пытаясь найти, что бы надеть на игру, когда мама заглядывает в спальню. Я замечаю, что ее щеки нарумянены, а помада кажется свежее.

– Эй, ты идешь сегодня вечером с Клодией? – спрашивает она.

– Да, она подвезет меня.

– Хорошо, – говорит мама, кивая. Потом как-то неуверенно заходит в комнату. Что-то новенькое. – Послушай, Вивиан, я не поеду сегодня на игру с бабушкой и дедушкой, – начинает она, и я замечаю, что ее улыбка какая-то натянутая.

– Они не пойдут? – спрашиваю я.

– Нет, просто… – Она делает паузу, пока я натягиваю футболку через голову. Во время такого разговора не следует стоять в одном лифчике и джинсах.

– Мам, что такое?

– Помнишь Джона? – начинает она, ее беспечный голос звучит натянуто. Я чувствую, как уголки моего рта опускаются.

– Тот парень, который голосовал за республиканца? – спрашиваю я и пытаюсь приподнять бровь. Знаю-знаю, я настоящая заноза в заднице.

Моя мама слегка закатывает глаза. По крайней мере, так она выглядит естественнее.

– Да, Виви, тот парень.

– Да, я помню его.

– Ну, знаешь, мы вместе работаем в клинике, и оказывается, что он один из врачей футбольной команды. Он сидит на трибуне во время матча на случай происшествий.

Вау, он голосует за республиканцев и приглядывает за неандертальцами-сексистами. Крутой парень.

– Ладно, и?

– Он пригласил меня выпить с ним после игры. Может быть, в «Уютном уголке».

«Уютный уголок» – один из баров Ист Рокпорта, в которые мама ходит в очень редких случаях. Обычно она ходит с другими медсестрами. Говорит, ей нравится, что на музыкальном автомате написано Runaways.

– Ладно, – снова говорю я, потому что не знаю, что еще сказать. Интересно, нравятся ли республиканцу Джону Runaways. Очень сомневаюсь.

– Я просто хотела, чтобы ты знала, что я могу приехать домой поздно, но не слишком, – говорит она. На ее лице снова фальшивая улыбка, а в голосе – слабая надежда.

– Так он ведет тебя на игру?

– Да, он заберет меня. Тебе не нужно выходить из комнаты. Я сама выйду к нему, когда он подъедет.

– Машина с наклейкой «Делоуб» на бампере?

– Да, Вивви, – глубокий вздох.

– Ладно, – говорю. – Ну… хорошо провести время.

Мама задерживается на несколько мгновений, и я знаю, что она раздумывает, нужно ли попытаться поговорить об этом. Но потом просто притягивает меня к себе, обнимает и целует в висок. Она пахнет духами с запахом ванили, и внезапно мне становится так стыдно.

– Мам, – говорю, когда она выходит из моей комнаты.

– Да?

– Хорошо провести время.

Наконец-то ее глаза загораются по-настоящему.

* * *

В действительности игра была неплоха. Клодия забирает меня, потом мы едем за Люси. Она ждет нас на пороге маленького бело-зеленого бунгало и подбегает к машине в джинсах и белой футболке с красными полосами на рукавах и воротнике. На ее руке болтается дюжина красных пластиковых браслетов. Я все еще вижу сердечки и звездочки, кажется, она их даже чуть подкрасила.

– Привет, – говорит Люси. – Спасибо, что приехали за мной.

Она залезает на заднее сиденье и сразу же устраивается посередине, чтобы выглядывать между передними сидениями.

– Я в первый раз куда-то выбираюсь с тех пор, как переехала сюда. – Кажется, она нервничает.

– Ерунда, – говорит Клодия. Рядом с Люси легко находиться. Когда мы встречаемся с Сарой, Кейтлин, Мэг и другими девушками, Люси легко общается с ними. Она легко вживается в роль забавной новенькой, непринужденно комментирующей традиции футбольных матчей Ист Рокпорт Хай.

– Подожди, сколько денег они потратили на большой экран? А разве наши учебники по математике еще не с 1970-х годов?

– А когда Митчелла Уилсона будут вывозить на золотой карете, запряженной белыми лошадьми?

– Если «Пираты» проиграют, мы все выпьем «Кул Эйд»[16]16
   Kool-Aid – безалкогольный растворимый напиток. В 1978 году в Джонстауне произошло массовое самоубийство почти тысячи человек с помощью Кул Эйда, смешанного с ядом.


[Закрыть], ладно?

Мы с девочками рассказываем Люси все городские сплетни, показываем ей бывших футболистов «Пиратов» на трибуне, которые могли стать большими звездами Национальной футбольной лиги, если бы не получили травму или их не выкинули из колледжа за вождение в нетрезвом виде. Теперь это старики с пивными животами в оранжевых футболках болельщиков Ист Рокпорт Хай. Они следят за каждым движением на поле безразличным взглядом. Когда мы пробираемся через толпу к «Бустер Бут» за попкорном, я сталкиваюсь с бабулей и дедулей. Люси мило улыбается и здоровается, смотрит им в глаза и пожимает руки. Уверена, позже бабуля опишет ее как «та миленькая испанская девочка, которая была так очаровательна».

Я вижу маму на первом ряду за скамейкой команды. Она следит за игрой, но не хлопает и не кричит. Она не видит меня. Я специально не рассматриваю мужчин, сидящих рядом. Не хочу заметить Джона.

«Пираты» выигрывают, так что нам не приходится себя убивать. Хотя с Люси было весело, как только мы с Клодией подвозим ее домой и прощаемся, я рада, что мы остались одни. Я и моя лучшая подруга.

– Хочешь переночевать у меня? – спрашиваю я Клодию. Я не горю желанием возвращаться в пустой дом, где буду представлять маму с республиканцем Джоном в «Уютном уголке».

– Конечно, почему бы и нет, – отвечает Клодия. Она не взяла ничего из вещей, но это неважно, потому что мы ночуем друг у друга так часто, что у нас всегда есть запасная зубная щетка и пижама.

Мы переодеваемся и заваливаемся в кровать поедать брецели[17]17
   Крендель, широко распространенный в южной Германии.


[Закрыть], обмакивая их в арахисовое масло и обсуждая, насколько Джон не подходит моей маме. Наклейки на потолке немного сияют, пока комната не погружается в темноту.

– Мне нравится Люси, – говорю я, уставившись на гаснущие звезды.

– Ага, – соглашается Клодия, зевая. – Она классная.

– Мне кажется, матч стал для нее культурным шоком.

Клодия перекатывается ко мне ближе.

– Да, ей не промывали мозги с рождения. – Мы обе смеемся.

В темноте я не вижу, не стерлись ли еще рисунки на моих руках. Кажется, прошло так много времени с тех пор, как я пыталась смыть их в школьном туалете.

– Знаешь, – говорю я, – мне кажется, круто, что она называет себя феминисткой.

Клодия отвечает не сразу. Секунду я думаю, что она уже заснула.

– Да, – говорит она, и я чувствую, что она пытается аккуратно подбирать слова.

– Ты так не считаешь?

– Я думаю, не стоит вешать ярлыки, – говорит Клодия. – Слово «феминистка» пугает и кажется странным многим людям. Они думают, что ты ненавидишь мужчин. Я бы просто сказала, что я за равенство.

– Но разве феминизм не про это? – говорю я. – Равенство? Это же не значит, что нельзя встречаться с парнями.

Терпеть не могу спорить. Особенно с Клодией. Вот почему у нас не было ни одной ссоры за все годы нашей дружбы.

– Нет, нет, я понимаю, – говорит Клодия, и я чувствую, что она хочет поскорее закончить этот разговор. – Ты можешь называть это гуманизмом, равенством или человеколюбием. – Она снова зевает. – Я просто считаю, что к парням и девушкам должны относиться одинаково.

– Я тоже, – говорю я.

– Ну вот и славно, – говорит Клодия.

– Ага, – отвечаю я, хотя не совсем уверена, что это так.

Мы желаем друг другу спокойной ночи, и я слышу спокойное дыхание моей лучшей подруги. У меня же сна нет ни в одном глазу, хоть я и думала, что устала. Я прокручиваю сегодняшний день и думаю о сердечках и звездах на руках Люси. Киры. Сета.

Слушая дыхание Клодии, я понимаю, что чего-то жду. Только чего? Может быть, звон ключей мамы, открывающей входную дверь. Или, может, когда начнется что-то действительно важное.

Глава восьмая

Начинается октябрь, и Люси Эрнандез садится обедать вместе со мной, Клодией и другими девочками. Иногда она приходит в столовую первая. Тогда она похлопывает по незанятому стулу рядом с собой и говорит:

– Вив, садись здесь!

Один раз я замечаю, как Клодия закатывает на это глаза, но делает это почти незаметно. Искренняя энергичная Люси легко входит в нашу компанию. А я стараюсь сидеть рядом с Клодией не реже, чем с Люси.

Как Люси присоединилась к нашим обедам, так и республиканец Джон присоединился к жизни мамы, нравится мне это или нет. Однажды вечером, спустя несколько недель после того, как она поехала с ним на игру «Пиратов», у них появляются планы на ужин, и мама предупреждает меня, что он придет официально со мной познакомиться. «Он милый, Вивви, я думаю, он тебе понравится!» Мама в своей комнате прихорашивается, когда звенит дверной звонок, поэтому открывать приходится мне. Он одет в какую-то дурацкую рубашку, застегнутую на все пуговицы, и брюки цвета хаки. По крайней мере, его растрепанная рыжая борода приведена в порядок.

– Привет, Вив, – говорит он, улыбаясь слишком широко.

– Привет, – отвечаю я. Я тоже улыбаюсь в ответ из вежливости и веду его на кухню. Мама кричит из своей комнаты: «Секунду!». На кухне Джон изучает холодильник и посудомоечную машину, словно это самые интересные приборы, которые он когда-либо видел. Я облокачиваюсь на кухонный столик, на моем лице нейтральное выражение. Возможно, будет вежливо предложить ему стакан воды. Но я уже улыбнулась ему, так что, думаю, и так сойдет.

– Ну как школа, Вив? – спрашивает Джон, наконец нарушая неуютную тишину.

– О, – говорю я, натягивая еще одну улыбку, – знаете, как обычно.

– Да, – говорит он, скрещивает руки на груди и сразу же опускает их. – Могу представить.

Что Джон может знать о моей школе? Он вырос в Клейтоне, а не в Ист Рокпорте, но если он из тех врачей, которые мечтают работать с футбольными командами, бьюсь об заклад, его жизнь в старшей школе совсем не была похожа на мою. Скорее всего, он был президентом «Юных консерваторов» или сидел за столом спортсменов.

И тут заходит моя мама. На ней красивое зеленое платье и сандалии. Это не обычный ужин.

– Привет! – говорит она, ее глаза сияют. Джон улыбается ей в ответ, а мне жаль, что я не могу исчезнуть.

– Привет! – говорит он. Потом вытаскивает книжку в мягкой обложке из кармана брюк. – Пока не забыл, вот роман Фолкнера, о котором я тебе рассказывал. Если ты правда хотела почитать его. – Думаю, он хочет поразить ее своим интеллектом, но мама просто благодарит его тем самым звонким голосом.

– Посмотрим, сможет ли это изменить мое мнение о его книгах.

– Обещаю, тебе понравится, – говорит Джон. Почему он пытается заставить маму полюбить автора, когда она уже сказала ему, что тот ей не нравится?

После нескольких «пока» и быстрых поцелуев в щеку от мамы я закрываю за ними дверь, отправляюсь в свою норку и устраиваюсь на диване. Когда дом пустой, кажется, что мама на работе. Но это не так, поэтому я чувствую себя еще более одинокой, чем обычно. Я смотрю телевизор, но когда натыкаюсь на сцены поцелуев, переключаю канал. Наконец, я сдаюсь и иду в постель. Позже ночью я слышу, как мама возвращается домой, и лишь глубже зарываюсь в одеяло, хотя все еще не сплю.

Свидание с Джоном все еще сидит у меня в голове в понедельник утром. Сердечки и звезды первого выпуска «Мокси» уже давно стерлись с рук девушек, которые их нарисовали. Здорово, что эти рисунки помогли мне познакомиться с Люси и поговорить с Кирой, как в старые добрые времена. Но в остальном ничего не изменилось. Митчелл и его дружки все еще отвратительны, футбольная команда заправляет всем (хотя их рекорд всего-то 3–2). Вчера, пока мама была на работе, я провела вечер за поисками идей в коробке «МОЯ ВПУСТУЮ ПОТРАЧЕННАЯ ЮНОСТЬ», но в этот раз все зины и флаеры в мои руках казались чем-то, чего я не могла коснуться.

Это артефакты другого времени, а я девушка сегодняшнего дня. Я в Ист Рокпорте, Техасе, и мне лучше принять это.

Я уныло бреду к главному зданию, когда слышу, как кто-то со мной здоровается. Мужским голосом. Я поднимаю взгляд и вижу его.

Он стоит в дверях школы, как какой-нибудь современный Джеймс Дин с телефоном в руке вместо сигареты.

Звездно-Сердечный Новый Мальчик Сет Акоста.

– Ох, – говорю я, слегка подпрыгнув. – Привет! – Все другие ученики, толпящиеся на главной аллее Ист Рокпорт Хай, растворяются в воздухе. Я не слышу и не вижу их.

Брови Сета поднимаются вверх:

– Извини, не хотел тебя испугать.

О, ты меня не испугал. Просто лишил дара речи. Подожди лет пять, и все должно пройти.

– Все нормально, – выдавливаю я.

– Это хорошо.

ТИШИНА. Неловкая тишина. Пожалуйста, боже, пусть у меня не появятся те безумные красные пятна на груди и шее, как случается всегда, когда я нервничаю. Я бросаю взгляд вниз, чтобы проверить.

Моя грудь выглядит словно урожай на клубничной ферме.

Черт.

– У нас же сейчас урок английского? – спрашивает Сет. Он переступает с ноги на ногу и как будто бы не замечает мои красные пятна. Может, он слишком классный, чтобы показать это.

– Да. Думаю, да, – говорю я, разыгрывая неуверенность.

– Ты не помнишь, какое было последнее домашнее задание? – Сет начинает рыться в своих папках и тетрадях и наконец достает тонкий зеленый дневник. Его действия настолько заурядны и обычны, что я немного расслабляюсь. Немного.

– Ух, он задал грамматические упражнения на страницах 250–251, материал по прилагательным, – вспоминаю я, прежде чем начинаю беспокоиться, делает ли меня способность запоминать домашнее задание полной чудачкой.

– Да, все верно, – говорит Сет, закрывая дневник и засовывая его обратно в рюкзак. Тогда я замечаю наклейку Runaways на углу одной из папок, выглядывающих из рюкзака.

– Тебе нравятся Runaways? – спрашиваю я. – Они такие крутые.

Брови Сета снова ползут вверх, он смотрит вниз и замечает наклейку.

– А, да. Мама приклеила ее. Они неплохи.

– Так твоей маме они нравятся? – допытываюсь я. Чувствую, как расцветает клубничное поле. Наверное, Сета очень впечатлит то, что мне нравится та же музыка, что и его маме.

– Да, – говорит Сет и слегка улыбается. – Она включала их, когда я был ребенком, еще в Остине. То есть постоянно.

Слушая Сета, я практически могу представить, как пересказываю этот разговор Клодии, отмечая, как гениально я поддерживаю беседу.

Например: моей маме тоже нравятся Runaways, и я часто слушала их в детстве. Или: почему ты переехал из Остина? Или: а какую еще музыку ты слушаешь? Или: эй, давай встречаться?

Ладно, последнее лишнее. Но все остальные варианты подошли бы.

Вместо этого я говорю:

– Классно. Ну, увидимся позже.

Классно

Ну

Увидимся

Позже.

И ухожу. Просто иду прочь, словно мне все равно. Не могу решить, я просто самая большая дура в мире или уровень моего волнения такой высокий, что я решила прекратить разговор до того, как я превращусь в одно огромное красное пятно.

Моя шея, грудь и даже мои щеки все еще горят, когда я захожу в школу. Так было всегда. На школьных дискотеках парни никогда не приглашали меня на танец, поэтому я пряталась в туалете во время медленных песен, тренируя довольное выражение лица, чтобы моя зависть или неискренность не была заметна, когда Клодия будет рассказывать, как она танцевала со Скоттом Шнабелем.

В этот самый момент Клодия подходит ко мне, и мы вместе идем на урок истории Америки.

– Послушай, ты никогда не поверишь, какую футболку я только что видела на Джейсоне Гарза, – говорит она. Я рада, что она не замечает мое волнение и нервное возбуждение после встречи с Сетом.

– Та футболка об открытых женских ножках?

– Нет, – говорит Клодия. – Эта еще хуже. На ней большая красная стрелочка, указывающая на его хозяйство, и надпись: «Попробовать алкотестер можно здесь».

Я кривлюсь:

– Боже, неужели?

– Да.

– Отвратительно.

– Именно.

Мы садимся в задних рядах. Когда раздается звонок, миссис Роббинс объявляет тест, и мы все хором стонем, словно актеры в плохом ситкоме о старшей школе.

– Если вы читали заданные главы, у вас нет причин волноваться, – говорит миссис Роббинс, отлично играя свою роль.

Она начинает раздавать тесты, когда дверь распахивается, являя нам мистера Шелли, одного из заместителей директора. В то время как законная – пусть и смехотворная – власть находится в руках мистера Уилсона, мистер Шелли – всего лишь жалкий заместитель. Но разгуливает он с очень важным видом и будто отыгрывается на кучке подростков.

– Проверяю дресс-код, миссис Роббинс, – гавкает мистер Шелли, пока его глаза пробегают по классу. Миссис Роббинс только вздыхает. – Дама на задней парте. – Все, даже сама миссис Роббинс, подпрыгивают. – Это вы Джана Сайкс? Встаньте, дорогая.

У Шелли поросячье личико и маленькие глазки-бусинки. Кажется, что он сразу родился заместителем директора пятидесяти с чем-то лет, с лысиной на макушке и красными угрями.

Конечно, мы все поворачиваемся и смотрим, как Джана Сайкс неуверенно встает, пожимая плечами.

– Джана, бретельки на твоей майке очень тонкие.

Джана смотрит вниз и моргает раз, потом два, уставившись на свой черный топ и мужские джинсы, низко висящие на ее худых бедрах. Похоже, с утра она вряд ли задумывается, что надеть.

– Эм… бретельки? – переспрашивает Джана.

Слышится тихое хихиканье.

– Джана, пойдемте со мной. Вас надо переодеть.

– У них сейчас будет контрольная, – говорит миссис Роббинс.

– Я верну ее через мгновение, – настаивает мистер Шелли, и Джана уже направляется вон из класса. Миссис Роббинс раздает тесты, которые явно распечатала из интернета этим же утром. Джана так и не возвращается.

У нас регулярно забирают девочек с первых и вторых уроков. Иногда мистер Шелли, иногда другие заместители или педагоги. На уроке математики Джесмин Стюарт и Келли Чен забирают из-за слишком обтягивающих штанов, хотя мне они такими не кажутся. На уроке химии Карли Сандерс говорят, что ее кофта неприемлема. Это просто кофта с глубоким круглым вырезом, но, может, тот факт, что грудь Карли далеко не самая маленькая в школе, играет здесь какую-то роль.

Я бросаю взгляд на мои собственные скучные джинсы и простую серую футболку. Каждый раз, когда девушку вызывал кто-нибудь из администрации, ей приходилась вставать, словно какой-нибудь кукле на выставке, в то время как ее тщательно осматривали. Когда Келли Чен пришлось встать на уроке математики, ее щеки так быстро порозовели, что я почувствовала, что краснею просто из сострадания. Я бы скорее умерла, чем позволила всему классу рассматривать меня и мою одежду.

На уроке английского две девочки на заднем ряду утопают в огромного размера спортивных костюмах. Ярко оранжевые с белым кофты доходят почти до колен, а воротник явно натирает шею. Судя по всему, в это должны переодеваться девушки, которые нарушают правила.

– Что, черт возьми, происходит? – спрашивает Люси, когда я сажусь рядом с ней.

– С чем?

– С этими Эстер Прин[18]18
   Эстер Прин – персонаж романа «Алая буква» американского писателя Натаниэля Готорна. По сюжету ее подвергали гонениям из-за возможной измены своему мужу и обязали всю жизнь носить одежду с вышитой буквой «А» (сокращенное от «адюльтер» – измена).


[Закрыть] вон там, – говорит она, кивая в сторону девочек. – Что за странные проверки дресс-кода?

– Кто знает, – отвечаю я, – руководство периодически будоражит.

– Это полный произвол, – говорит Люси, но я не успеваю ей ответить, потому что раздается звонок и в класс заходит Сет Акоста. Я наблюдаю, как он проходит к своему месту, и гадаю, вспомнит ли он о нашем утреннем разговоре. Но ничего не происходит. Митчелл Уилсон и его команда протискиваются в дверь несколько минут спустя и конечно же, мистер Дэвис ничего им не говорит.

Тихий приятный голос раздается из-за двери.

– Мистер Дэвис, извините, что прерываю, но меня перевели в этот класс.

Мальчики на задних рядах негромко улюлюкают, когда Эмма Джонсон подходит к мистеру Дэвису и отдает ему розовый листок. Она садится на место такая вся аккуратная и милая, каждое движение продумано и отточено. Она игнорирует улюлюканье Митчелла и его дружков до самой последней секунды, лишь перекидывает волосы через плечо и бросает на мальчиков один из тех взглядов Эммы Джонсон, которые парни получали еще с пятого класса. Взгляд, который кажется одновременно раздраженным и приглашающим. Всегда было интересно, как ей это удается.

Жизнь Эммы, как сказала бы бабуля, просто сказочная. Красивая, популярная, умная ученица, богаче многих, капитан чирлидеров и, кстати, достаточно милая, когда ты с ней заговариваешь, а я говорила с ней примерно пять раз за всю жизнь. Обычно такие девушки мерзкие и заносчивые, но Эмма не такая. Она ведет себя словно политик перед выборами, что недалеко от правды, ведь она вице-президент класса. Аккуратная, зрелая. У нее есть цели. Однажды в девятом классе на уроке «навыков жизнедеятельности» – на этом уроке мы должны были узнать, как вести счета, но в действительности просто смотрели объявления общественных служб об опасности метамфетамина – я заметила, как Эмма работает над своим резюме. В девятом классе!

Когда Эмма усаживается, я искоса бросаю взгляд на Сета, чтобы понять, заметил ли он ее. Ведь она просто прекрасна, как ни посмотри.

Но Сет смотрит на меня.

Я немного приподнимаю брови, потому что я поражена или даже в ужасе, а может, мне просто приятно, и тогда Сет опускает взгляд.

Боже, я идиотка.

Он не смотрит на меня до конца урока.

После звонка мы с Люси направляемся в столовую.

– Все это просто отвратительный сексизм, – говорит она, от злости шагая так быстро, что мне приходится идти быстрее, чтобы не отстать от нее, несмотря на мои длинные ноги.

Мы останавливаемся, только чтобы достать наш обед из шкафчиков. Потом Люси снова берется за свое.

– Это никуда не годится. Девочкам приходится вставать и позволять другим смотреть на них, терпеть это… это… общественное порицание. – Последнее слово она будто выплевывает.

– Знаю, это ужасно, – отвечаю я и машу Клодии, которая ждет нас у входа.

– Так было и раньше? – спрашивает Люси.

– Да, несколько раз в прошлом году. Каждый раз, когда администрация школы решает, что мы нарушаем дресс-код.

– Но этот придурок Джейсон как-его-там может носить оскорбительные футболки хоть каждый день, а?

Мне не нужно на это отвечать, потому что она сама знает ответ.

Клодия подходит к нам и тихо говорит:

– Слушайте, Сара очень расстроена.

– Почему? – спрашиваю я.

– Только что на уроке французского мистер Кляйн наехал на нее из-за майки.

– Но она же была на первом уроке с нами! – я растеряна. – Почему тогда никто ничего не сказал?

– Зачем вообще на нее наезжать? – громко говорит Люси.

Мы садимся рядом с Кейтлин и Мэг, пока Клодия объясняет, как было ужасно, когда мистер Кляйн заставил Сару встать перед всем классом.

– Он сказал ей, что ее майка неприемлема и ей стоило бы хорошенько подумать, прежде чем ее надевать, – говорит Клодия, – он просто набросился на нее.

– Потому что у нее огромная грудь, – сказала Мэг себе под нос, – как будто это можно контролировать.

Только тогда мы замечаем, что Сара направляется к нам, одетая в страшную как грех спортивную кофту Ист Рокпорт Хай, которая ей слишком велика. Оранжевая ткань вся покрыта пятнами от травы и грязи.

– Привет, – говорит Сара почти шепотом и садится.

Никто не знает, что сказать. Сара ставит бумажный пакет с обедом на стол, открывает его и достает упаковку шоколадного молока. Потом дрожащий вздох вырывается из ее рта, и глаза наполняются слезами.

– Простите, – говорит она. – Мне пришлось переодеться. Мистер Кляйн был очень груб. Он обвинил меня в том, что я ношу одежду, которая отвлекает мальчиков. – Слезы достигают уголков ее глаз и капают на лицо. Мэг, Кейтлин, Клодия и я начинаем хором говорить «Мне жаль», а Мэг протягивает руку, чтобы ободряюще сжать плечо Сары. Но Люси бьет ладонями по столу так громко, что мы подпрыгиваем.

– Это все бред собачий, – говорит она, и никто из нас не отвечает.

Мы просто смотрим на Люси, пока Сара вытирает глаза салфеткой.

– Я правда так считаю, – продолжает Люси. – Заставлять девушек следить за своим поведением и внешностью, потому что парни якобы не могут себя контролировать? Это, черт возьми, старый трюк. – Она откидывается на спинку стула, словно совсем измотана.