Текст книги "Песнь Хомейны"

Глава 9

К сожалению, бочка была явно не предназначена для человека моих габаритов.

Мыться было не слишком удобно, мои колени едва не упирались в нижнюю челюсть, а хребтом я ощущал стенку бочки. Однако все-таки это была возможность вымыться, и вымыться в горячей воде – я тер и тер изо всех сил, стараясь избавиться от грязи и жира – заодно и тех, что покрывали мои волосы и бороду.

Когда, наконец, я сумел вздохнуть свободно, более не чувствуя мерзкой вони, наступило время расслабиться и отдохнуть. Я свесил ноги через край бочки и откинулся назад. Лицо у меня по-прежнему болело от удара львиной лапы, болело и все тело – я чувствовал себя едва ли не стариком. Лев словно бы выпил мои силы, впрочем, навряд ли кто-либо, столкнувшись с чарами Айлини, сумел бы сохранить силы и душевное равновесие. Благодарение богам, хоть жив остался…

Вода остывала – но не так быстро, и я не спешил выбираться из нее. Более того – глубоко вздохнув, я прикрыл глаза и попросту заснул – тут же, в воде.

– Кэриллон Я мгновенно проснулся, дернулся, ободрав позвоночник о грубые доски бочки, выругался – и в некотором смущении уставился на Финна, стоявшего в дверях.

Хорошо хоть занавеску догадался за собой задернуть… наверно, Аликс посоветовала: иначе с чего бы ему вспомнить о том, что я вовсе не настолько лишен стыдливости?

Я выпрямился и втянул ноги в бочку, хмуро поглядев на своего ленника. Финн как всегда улыбался – несомненно, ему просто доставляло удовольствие застать меня в подобном положении. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди: зимних кожаных одежд на нем уже не было, и я мог видеть золотые браслеты лиир, обхватывавшие его руки выше локтя – великолепные массивные украшения, вязь рун Чэйсули, изображения волка… Финн снова был в облегающей кожаной одежде штаны и безрукавка. На его поясе висел нож из Степей: я снова вспомнил о том колдовстве, с которым столкнулся так недавно.

– Когда ты вернулся? – спокойно спросил он. Я поднялся – вода текла с меня в три ручья – и поймал одеяло, которое он стянул с кровати Торрина и бросил мне.

– Не так давно, чтобы успеть набить желудок.

– Но чтобы вымыться у тебя было достаточно времени.

Его голос звучал ровно, и все же я без труда угадал его мысли – уже несколько лет это не представляло для меня особой сложности.

– Если бы ты меня видел – а вернее, обонял – ты сам спихнул бы меня в воду, – я натянул темно-коричневые штаны, потом высокие сапоги, зеленую рубаху и коричневую кожаную куртку, затянул кожаный пояс с бронзовыми накладками. – Я думал отправиться в лагерь армии. Пойдешь со мной?

– Ах да, армия… – Финн иронически усмехнулся.

– Ты, значит, так это называешь.

Я сдвинул брови, пятерней стараясь расчесать мокрые волосы, падавшие на плечи.

– Роуэн сделал что мог, собирая людей, готовых драться. Или ты ожидал, что за это время ко мне придут тысячи, и моя армия будет не меньше армии Беллэма?

– Какая разница? – Финн прошел за мной в соседнюю комнату, где Аликс пекла хлеб. – У тебя будут Чэйсули – и, я думаю, этого достаточно.

Он протянул руку в сторону Сторра, сидевший у стола волк лениво сощурил глаза.

Я фыркнул:

– У меня есть ты. Дункан. Возможно, те, кого он сумел убедить присоединиться ко мне во исполнение Пророчества, – я взял со стола торринову баклажку с кислым терпким вином и налил две кружки – сперва себе, потом Финну.

– У тебя гораздо больше наших воинов, – Финн принял кружку, не сказав ни слова благодарности, и отхлебнул сразу половину ее содержимого. – Если бы у тебя была такая возможность, скольких воинов ты бы попросил?

Я поставил баклагу на полку рядом с очагом:

– Чэйсули – лучшие воины во всей Хомейне, Финн не улыбнулся, услышав этот комплимент, то, что я говорил сейчас, было ему прекрасно известно.

– С каждым воином пришел бы лиир, а это значит, что их число удвоилось бы, – я дернул плечом.

– Один воин Чэйсули стоит по меньшей мере пятерых, с лиир – десятерых…

Тряхнул головой:

– Глупо желать того, что не можешь получить. Тем не менее… скажем, сотня меня вполне устроила бы.

– А как насчет трех сотен? – с улыбкой поинтересовался Финн. – А может, и больше?

Я уставился на него, мгновенно забыв про недопитое вино:

– Ты что, превратился в колдуна и способен умножать число людей по своей воле?

– Нет, – Финн бросил пустую кружку Аликс, она поймала ее и поставила на полку рядом с баклажкой. – Я вызвал людей, которых давно считал погибшими.

Видишь ли, Шейну удалось убить гораздо меньше Чэйсули, чем мы опасались.

Я очень осторожно поставил свою чашку в центр стола:

– Ты что, хочешь сказать…

– Именно, – он широко ухмыльнулся. – В поисках моего клана я нашел и другие. В Северных Пустошах много мест, где Чэйсули могут жить в безопасности некоторые из них я отыскал. Это заняло немало времени – но мы собрали всех воинов, каких только могли найти.

Он пожал плечами:

– Все кланы здесь, мы строим Обитель – там, за холмом.

Так просто. «Все кланы здесь, мы строим Обитель – там, за холмом.»

Я молча смотрел на Финна. Обитель. Три сотни воинов – и их лиир в придачу.

Я глубоко вздохнул – а мгновением позже уже прижимал Финна к груди так крепко, словно не находил в себе сил отпустить его. Несомненно, Финна должно было шокировать столь бурное проявление чувств – но, с другой стороны, он знал и причину этому. Когда я отпустил его, он отступил на шаг с широкой улыбкой:

– Это мой тебе подарок, – легко, почти небрежно бросил он. – А теперь идем, и я тебе покажу.

Мы вышли, оставив Аликс заниматься хлебом, Финн подвел мне коня, которого я унаследовал от Айлини. Он внимательно оглядел скакуна, по всей видимости вспомнив мышастого степного конька, на котором я сюда приехал, но расспрашивать сразу не стал – подождал, пока мы отъедем от фермы и направимся к холму. Однако и тогда он не задал прямого вопроса.

– Торрин говорил, что ты ездил в Жуаенну. – Да. Чтобы освободить мою госпожу и мать.

– Тебе это не удалось?

– Нет – но только потому, что она отказалась ехать.

Солнце светило нам в лицо, я прикрыл глаза рукой, заслоняясь от его ослепительного сияния:

– Беллэм держит в плену Турмилайн, мою сестру. Уже довольно давно. Я не сомневаюсь в том, что она в безопасности – Беллэм хорошо знает, кто она – но я хочу освободить ее из его лап, – я выругался, внезапно вскипев. – Боги, этот выродок грозит, что женится на ней!

Наши кони шли голова к голове, Сторр бежал впереди, словно указывал дорогу. Финн нахмурился и кивнул:

– Так и поступают короли. Особенно короли-узурпаторы.

– Но он не посмеет так завладеть моей сестрой!

– Тогда что же, ты думаешь, пробраться в Хомейну-Мухаар тебе будет так же легко, как в Жуаенну? Прыг-скок, и там?

Та-ак… теперь я, по крайней мере, знал, что Финн думает о моих действиях. Я мрачно сдвинул брови:

– Я вошел и вышел без особых неприятностей для себя. Я был осторожен. Меня никто не узнал.

– А эти синяки ты что, сам себе поставил? Я чуть было не забыл об этом, но теперь поднял руку к лицу и потрогал челюсть, невольно поморщившись:

– Это сделал Айлини. А вернее, тот зверь, которого он сотворил.

– Ага, – Финн удовлетворенно кивнул. – Говоришь, никаких неприятностей, никто тебя не узнал – вот только Айлини на тебя зверушку спустил, так? – он сокрушенно вздохнул и покачал головой. – Ну, почему мне нужно все время заботиться о твоем здоровье и благополучии, скажи на милость? К чему все это, если, стоит мне только на несколько дней оставить тебя одного, как ты тут же связываешься с прислужниками Тинстара?

Как всегда, его ирония меня задела. Это Финн умел.

– Хватит, не моя вина, что они меня нашли. В конце концов, они могли найти меня и здесь.

– Они? Сперва ты говорил только об Айлини и его зверушке. Теперь, оказывается, там были еще люди…

Финн жестом указал мне на вершину холма – дорога вела туда. Я метнул на него гневный взгляд:

– Почему бы не принудить меня сказать тебе правду, как ты это сделал с Лахлэном?

– Потому что мне всегда казалось, что ты меня знаешь лучше и предпочтешь все рассказать по доброй воле… но, возможно, я ошибался.

Я вздохнул и пригнулся к холке коня, чтобы облегчить ему подъем.

– Тебе вовсе незачем волноваться. Я их всех убил – даже Айлини.

– Да и верно: ну, что мне волноваться, – согласился Финн. – Кто ты мне?

Ну, подумаешь, ну, дал я клятву крови служить тебе до конца дней своих…

– в первый раз в его голосе зазвучали гневные нотки. – Или ты думаешь, что я попусту трачу время? И ты все собираешься сделать один? Подумай, сколько раз я спасал тебя от смерти. А теперь, когда я покидаю тебя, чтобы разыскать свой клан – по твоему же приказу – ты сам лезешь в ловушку, в которую и ребенок бы не попался!

– Финн… довольно.

– Нет, не довольно, – теперь он смотрел прямо на меня. – Моя жизнь связана с твоей – о, самую малость. Теперь – вся моя жизнь. То, что мы делаем, делается не только ради тебя, Кэриллон, не только ради Хомейны – но и ради Чэйсули.

Он сжал губы, придерживая своего коня:

– Если бы ты погиб сейчас по собственной глупости, восстание потерпело бы поражение. Беллэм продолжал бы править Хомейной. Он, скорее всего, женился бы на твоей сестре, у него родились бы сыновья – и они унаследовали бы трон после него. Ты этого хочешь?

Я схватил его коня за повод и рывком заставил остановиться. С гневом, с отчаяньем, со всей силой уязвленной гордости я крикнул:

– Я – твой принц!

– А я – твой ленник! Или ты думаешь, мне легко следить за тобой, как отец следит за сыном-несмышленышем? Я не твой жехаан, Кэриллон, я только твой ленник. И, в некотором роде, родственник – потому что мой жехаан решил, что ему нужна высокородная гордячка-принцесса, когда у него была дома чэйсула!

Он никогда прежде не говорил такого. Может, все это потому, что мы вернулись домой? Я ведь и в себе замечал перемены.

Я отпустил повод его лошади:

– Если эта служба так обременяет тебя, поищи себе другую, – с горечью проговорил я. Он коротко, лающе рассмеялся:

– Как это, скажи на милость? Боги связали меня с гобой. Более того – по воле богов мы с тобой идем в одной упряжке, как два быка в ярме.

Я долго молчал, щурясь в свете золотого вечернего солнца, а потом задал вопрос, которого не задавал никогда прежде:

– Чего ты хочешь от этой жизни? . Финн был удивлен. Я читал это в его глазах. Он прекрасно понял мой вопрос – возможно, понял и то, почему я его задал, но предпочел уклониться от прямого ответа:

– Я хочу видеть тебя на троне Хомейны.

– Допустим, это уже случилось. Что еще?

– Чтобы Чэйсули жили, где им угодно, по своей воле.

– Допустим, случилось и это…

Если мне придется до вечера расспрашивать его, то я так и сделаю, решительно думал я.

Финн прищурился, словно это могло помочь ему скрыть от меня свои чувства или справиться с болью, которую причиняли ему вопросы. Похоже, ему вовсе не хотелось отвечать – но на этот раз я твердо решил добиться ответа.

– Финн, – я говорил терпеливо, со всей серьезностью, на какую был способен – почти торжественно. – Финн, если бы боги пожелали дать тебе все – все, чего бы ты ни пожелал… чего бы ты попросил?

Наконец он снова посмотрел на меня. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь частокол деревьев, сослужил мне хорошую службу. В этом свете вся душа Финна была мне открыта. Только в это мгновение – но мне было достаточно и этого мгновения.

– Ты еще не видел Донала?

Мне подумалось, что этим вопросом он хочет сбить меня с толку, так лисица путает следы, чтобы обмануть охотничьих псов:

– Сына Аликс? Нет. Я только что вернулся. Финн… Но нет, он вовсе не уклонялся от ответа. Он был совершенно серьезен.

– Если бы такое случилось, я просил бы богов о сыне.

Он проговорил это коротко, словно самими этими словами мог разрушить надежду – а потом пустил коня вперед, должно быть, решив, что и так поделился со мной слишком многим.

Никаких следов армии в лесу найти было нельзя – даже струйки дыма не поднималось над деревьями. Беллэму сложно было бы выследить меня. Финн вел меня все глубже в лес, и чем дальше мы ехали, тем больше я убеждался, что армия в безопасности. Роуэн исполнил мой приказ – теперь даже я сам с трудом мог бы разыскать свою собственную армию.

Лес зарос какими-то плющами, вьюнами, кустарником и ежевикой. По стволам деревьев полз лишайник, под ноги нам стелились мхи и невысокие еще травы.

Хомейна. Наконец-то. После долгих лет в изгнании наконец-то я вернулся домой.

Лучи солнца пробивались сквозь листву, земля казалась коричнево-зеленым ковром, вышитым золотыми нитями. Ехавший передо мной Финн вспугнул фазана треск ветвей, шелест листьев и хлопанье крыльев нарушили тишину леса. Внезапно я подумал о том, когда в последний раз мне доводилось отведать жаркого из фазана: помнится, было это в Хомейне-Мухаар, на обеде, устроенном в честь какого-то посланника – мой дядя праздновал заключение нового военного союза.

Слишком давно. Слишком долго я был наемником, а не принцем.

Услышав звон арфы, я остановил коня – узнал по звуку, чьи руки касались струн.

– Лахлэн…

Финн, тоже приостановивший коня, кивнул:

– Он приходил каждый день и делился с нами своим даром песни. Я было думал, что это просто песенки, но ошибся. В его арфе – истинная магия, Кэриллон – может быть, большая, чем когда-либо видели даже мы сами. Он дарит Чэйсули то, чего нам недоставало долгие годы – мир и душевный покой, – Финн улыбнулся, хотя и суховато. – Мы давно уже забыли музыку наших предков, предавшись делам войны.

Элласиец напомнил нам – это, забытое, он снова возвращает нам музыку – и, думаю, вскоре она зазвучит в Обители.

Пробравшись сквозь очередной занавес листьев и вьюнов, мы неожиданно оказались в Обители.

Конечно, это была не совсем Обитель – не было здесь обычной полукруглой стены, защищавшей шатры. Не Обитель – скорее, просто лагерь, затерявшийся в лесу.

Финн пригнулся, проезжая под низкой веткой, и отвел ее, чтобы дать проехать мне. Обернувшись, он заметил выражение моего лица и прочел по нему мои мысли:

– Не теперь. Все будет позже – когда в Хомейне станет достаточно безопасно, чтобы мы могли строить постоянные Обители, – он отпустил ветку и остановился рядом со мной. – Этот лагерь легко защищать. И легко сняться, если нам здесь будет что-либо угрожать.

Шатры были рассыпаны по земле, как грибы под деревьями. Шатры цвета земли: темно-зеленые и светло-зеленые, цвета мха, голубовато-серые, ржаво-красные, коричневые, черные и бледно-кремовые, почти белые. Маленькие простые шатры, почти палатки, даже без изображений лиир. Но несмотря на невзрачную видимость, это все-таки была Обитель Чэйсули.

Я улыбнулся, хотя тут же лицо мне обожгла боль. Я не мог пересчитать все шатры. Я даже не мог разглядеть их все в лесу – так хорошо они были замаскированы, а я ведь знал, как и где смотреть. Значит, о солдатах Беллэма и говорить нечего, даже если они и заберутся так далеко.

Легко защищать? Верно, легко: враг не увидит Обитель, пока не станет слишком поздно. Легко сняться? Конечно же, долго ли – свернуть тонкую, хоть и прочную ткань, окрашенную в цвета земли? Переносная Обитель…

Обитель, полная Чэйсули.

Я рассмеялся и остановил коня. Вокруг раскинулась Обитель – молчаливая, затаившаяся в лесах. Вокруг меня была моя сила – молчаливая, тайная, но от этого не менее могучая. Если у меня будут Чэйсули и к тому же хомэйнская армия, Беллэм не сможет остановить меня.

– Толмоора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу, – тихо проговорил я.

Судьба человека всегда в руках богов.

Финн позади меня сказал – и в голосе его слышалась улыбка:

– Добро пожаловать в Хомейну, господин мой. Приветствую тебя в доме моего народа.

Я покачал головой, ощутив внезапную робость:

– Я не стою этого…

В этот миг я был совершенно искренне уверен в том, что не подхожу для столь великого свершения.

– Если ты не стоишь этого, – просто ответил мой ленник, – этого не стоит никто.

Я не сразу собрался с силами, чтобы въехать в Обитель.

Я благодарил богов за Чэйсули.

Глава 10

Песня арфы наполняла лес. Мелодия была нежной, хрупкой, и в то же время необыкновенно сильной. Она вела меня, звала, словно женщина – Леди Лахлэна, а я был мужчиной, уже испытавшим на себе ее чары, но не сумевший привыкнуть к ним.

Я забыл о воинах, которых привел мне Финн, и последовал туда, куда вела меня песня, чувствуя, как мелодия словно бы тонкими пальцами легко касается моей души…

Когда я, наконец, нашел его, он сидел на стволе рухнувшего дерева огромного дерева с шелковистой корой. Упало оно давно, но и теперь служило прекрасной скамьей – или троном – для арфиста. Солнечный свет пронизывал занавес листьев и веток, и освещенные им пальцы казались копьями, направленными на одну цель: на арфу. На Леди – темно-золотую, старую и мудрую, с золотыми струнами и сверкающим глазом-камнем. И – дивный голос, манивший меня, и – чары, тончайшей незримой сетью опутавшие меня…

Я остановил коня перед арфистом и подождал, пока он закончит, представить себе не мог, что можно словом оборвать это колдовство.

Лахлэн улыбнулся. Тонкие чуткие пальцы затихли на поблескивающих струнах, окончилась музыка, пали чары – передо миной был просто человек, арфист, благословенный Лодхи.

– Я знал, что вы придете, – сказал он своим шелковым мягким голосом, похожим на звук струящейся воды – Чародей, – ответил я. Он рассмеялся:

– Некоторые называют меня так. Пусть их. Вы же должны были уже узнать меня лучше, господин, – на мгновение отблеск какого-то непонятного чувства промелькнул в его глазах. – Я – друг. Не более того.

Я осознал, что мы наедине, Финна я оставил позади, и одно это уже могло вызвать у меня страх по отношению у элласийскому арфисту.

Он мгновенно понял это. По-прежнему он неподвижно сидел на стволе дерева, а руки его по-прежнему лежали на струнах Леди.

– Вы пришли, потому что я этого хотел, а также потому, что этого хотели вы сами, – тихо сказал он.

– Я не звал Финна: не теперь. Потом придет и он, и Дункан…

Солнце озаряло его лицо так, что скрыть что-либо было невозможно, но я не увидел в нем ни хитрости, ни коварства. Только честность и толика преданности.

– Я арфист, – раздельно произнес он. – А арфистам для того, чтобы петь, нужны герои легенд. Вы, мой господин, уже легенда для многих. Вы нужны мне, он улыбнулся, – и разве я не доказал уже своей преданности?

– Люди убивают по приказу, имея для этого еще меньше причин, чем ты, – я сидел в седле: не слишком-то я ему доверял, пока у него в руках была арфа.

– Ты убил человека по моему приказу, но то же сделал бы и шпион – просто затем, чтобы заслужить мое доверие и лишний раз доказать собственную невиновность.

Он отнял, наконец, руки от арфы и развел ими:

– Я не шпион. Разве что ваш собственный, мой принц.

– Мой собственный… – на мгновение у меня язык отнялся, потом я заглянул ему в глаза. – Станешь ли ты, элласиец, подчиняться мне, хомэйну, во всем, что я прикажу тебе?

– Да – коли это не будет противно моей совести, – немедленно ответил он. Я служитель Всеотца, я не преступлю законов Его учения.

Я махнул рукой:

– Я не заставляю никого поступаться убеждениями. Тем более в том, что касается его богов. Нет. Я хочу всего лишь знать, Лахлэн, насколько ты верен мне.

– Тогда прикажите, – ответил он, – Я здесь потому, что сам пожелал этого, не потому, что меня послал какой-нибудь солиндский король или чародей-Айлини. А если бы меня послали они – разве я не отправился бы к ним немедленно, чтобы принести те вести, которые они так желают услышать? Остался бы я здесь, зная расположение вашей армии и Чэйсули?

– Мудрый шпион не станет действовать поспешно, – отстраненно сказал я. Кролика, слишком рано выскочившего из укрытия, легко поймает лисица.

Он рассмеялся своим теплым искренним смехом, идущим из глубины сердца:

– Только, боюсь, не лисица, мой господин… а волк. Волк Чэйсули.

Он смотрел на что-то за моей спиной. Я не обернулся, зная, кого он там видит.

– И что же ты станешь делать? – поинтересовался я.

Смех умолк. Лахлэн прямо посмотрел на меня:

– Стану вашим шпионом, принц Кэриллон. Приду в Хомейну-Мухаар, во дворец, и разведаю, что замышляет Беллэм.

– Опасно, – раздался за моей спиной голос Финна. – Кролик просит позволения бежать.

– Ну да, – согласился Лахлэн. – Но кто другой сможет сделать это? Не Чэйсули, это ясно. И не хомэйн – кого из них и под каким предлогом примет Беллэм? Но я – я арфист, а арфисты ходят там, где им заблагорассудится.

Верно: арфистов принимают и там, куда не может прийти простой человек. Я знал это с детства – дядя принимал в Хомейне-Мухаар арфистов со всех концов королевства. Я не сомневался в том, что из арфиста может получиться прекрасный шпион. И все же…

– Лахлэн Элласиец, – сказал я, – какие же услуги ты можешь мне оказать?

Его пальцы пробежали по струнам. Это была светлая мелодия, напоминавшая о танцах, песнях и юности. Перед моими глазами встало видение: юная женщина, легкая в движениях, очаровательная, с темно-золотыми волосами и яркими голубыми глазами. На устах ее был смех, в душе – веселье. Моя сестра, Турмилайн – такая, какой я помнил ее, какой видел в последний раз, когда ей было девятнадцать лет.

Сейчаc она повзрослела на пять лет.

Турмилайн, заложница Беллэма. Лахлэн прекрасно знал об этом. Я мгновенно соскочил с коня, в два шага оказавшись подле дерева.

Моя рука потянулась к его пальцам, чтобы остановить музыку, но я ничего не успел сделать. Сила, великая и непонятная, оттолкнула меня так, что я едва не упал – словно незримая преграда возникла между мной и арфистом. Я невольно отступил на шаг – и замер неподвижно.

Пальцы замедлили свой бег по струнам, мелодия истаяла, и Только эхо ее все еще отдавалось под сводами леса. Потом затихло и оно, и повисло напряженное молчание.

– Нет, – тихо сказал он, – никто не сможет заставить молчать истину.

– Ты говорил, что не станешь зачаровывать меня!

– Я этого и не делал, – просто сказал он. – Сила исходит от Лодхи, не от Его слуги. Если вы захотите повредить моей Леди, боюсь, она повредит вам, – он больше не улыбался, – но ни я, ни моя арфа – мы не желаем вам зла, мой повелитель, зло может настичь только того, кто пожелает зла мне.

Я почувствовал, как гнев закипает в моей груди, жесткой рукой сжимает мне горло.

– Я не желал тебе зла, – натянуто произнес я. – Я просто хотел, чтобы это прекратилось…

– Моя Леди начинает петь, когда захочет, – мягко сказал он. – Все ваши мысли, господин, прикованы к ваши сестре, пленнице Беллэма. Я просто хотел показать вам это, чтобы объяснить, что я могу сделать для вас.

Финн оказался рядом со мной:

– И что же ты сделаешь? – поинтересовался он. – Вырвешь его сестру из лап Беллэма? Лахлэн покачал головой:

– Этого я не смог бы сделать даже с помощью Лодхи. Но я могу передать ей все, что вы пожелаете, а также узнать все, что возможно, о планах Беллэма и Тинстара.

– О боги! – прошипел я сквозь зубы. – Если бы я мог доверять тебе…

– Так доверьтесь мне, мой господин, – мягко посоветовал он. – Доверьтесь своему вассалу, если уж не верите мне. Разве он не узнал моих намерений?

Я резко выдохнул – так, что, кажется, в моей груди вовсе не осталось воздуха – и посмотрел на Финна: его лицо было серьезно, почти торжественно.

Сейчас он был очень похож на Дункана, подумалось мне.

Финн смотрел на Лахлэна. В солнечных лучах его золото лиир горело не менее ярко, чем струны арфы. Ни он, ни арфист не сказали ни слова, они словно оценивали друг друга. Сам я просто не знал, что делать, потому мне оставалось только предоставить право решения Финну. Я был голоден, устал и измучился, принимать решения было выше моих сил.

– Можешь доверять ему, – наконец, сказал Финн словно бы через силу. Худшее, что он может сделать – сказать Беллэму, что мы здесь, – он нехорошо усмехнулся. – Если же он сделает это, и Беллэм пришлет сюда солдат, мы просто убьем их.

Я не сомневался, что он сможет это сделать – с тремя-то сотнями воинов Чэйсули! И Лахлэн, без сомнения, тоже знал это.

Он поднялся со ствола, прижимая к груди свою Леди. Медленно, медленно он опустился на одно колено, все еще обнимая арфу, и слегка склонил голову. Гордый человек этот Лахлэн, я не ждал от него такого. Покорность не шла ему: скорее, склоняться должны были перед ним.

– Я буду служить вам в этом, принц, как желал бы, чтобы вы служили мне, будь я на вашем месте, – лицо его было почти мрачным, но в глазах я разглядел и огонек истинного чувства – уверенность в своей судьбе.

Как толмоора Финна.

Я кивнул:

– Что ж, хорошо. Иди же в Хомейну-Мухаар и исполни свой долг.

– Господин мой, – он еще мгновение стоял на коленях, быть может, впервые преклоняясь перед королем, а не перед богом, потом поднялся. И – исчез почти мгновенно, скрылся за густой порослью, не проронив ни слова на прощание. Но, как ни странно, арфа все еще звучала – так, словно самый воздух пел.

– Идем, – сказал, наконец, Финн, – Дункан ждет нас.

Я несколько мгновений безмолвно смотрел на него:

– Дункан? А как он узнал, что я вернулся? Финн ухмыльнулся:

– Вы забываете, господин мой – мы в некотором роде находимся в Обители, он явно развлекался. – Здесь лиир. И болтливые женщины в придачу, – ухмылка стала еще шире. – Можешь винить меня или Сторра – или Кая, поскольку именно он, как говорит мне Сторр, и поведал Дункану о твоем возвращении. Мой братец

– рухо – ждет, и с некоторым даже нетерпением.

– Дункан в жизни никогда не был нетерпеливым, – я раздраженно прошагал к своему коню и смел в седло. – Ну, ты едешь? Или я еду без тебя?

– А теперь кто из нас нетерпелив? – не дожидаясь ответа, которого я, впрочем, и не собирался давать, он вскочил в седло и поехал вперед, указывая дорогу.

Я увидел Дункана раньше, чем он меня: он был слишком занят своим сыном. Я решил, что это и есть его сын: мальчику на вид было как раз лет пять, а лицо его было не менее серьезным, чем у его отца. Он был маленьким воином-Чэйсули, в коже и сапогах, только золота на нем не было: он еще не был мужчиной, не был связан с лиир. Это у него еще в будущем.

Мальчик внимательно слушал отца. Черные волосы, вьющиеся, как и у всех Чэйсули в детстве, обрамляли смуглое лицо, а желтые глаза горели любопытством.

Я было подумал, что он мало что унаследовал от матери – и тут мальчишка улыбнулся. Я увидел словно отражение Аликс и почувствовал боль от того, что Донал был сыном Дункана, а не моим.

Дункан быстро наклонился и, подхватив мальчишку на руки, поднял его и посадил на плечо. Он обернулся, улыбаясь знакомой тихой улыбкой – улыбкой финна – и я понял, что очень мало знаю Дункана. Я всегда видел в нем соперника, мужчину, который желал ту же женщину, что и я, и который завоевал ее, когда я не смог этого сделать. Я видел в нем человека, который увел свой народ от границы пропасти туда, где оставалась надежда выжить. О прочем я и не думал.

Теперь же я задумался, кем он был для Чэйсули – и для того мальчонки, которого нес сейчас на плече.

А мальчишка смеялся. Его голос был чистым сопрано, звучал чуть похоже на голос девочки – с возрастом это уйдет, сердечный, открытый, не таящийся ни о г кого. Несомненно, Донал знал, как это – прятаться и скрываться, поскольку именно этим он и занимался все пять лет своей жизни, но смелости он из-за этого не утратил. Дункан и Аликс следили за тем, чтобы он чувствовал себя хотя бы относительно свободным.

Обитель внезапно ожила. Гул голосов и смех детей стал служил теперь словно бы дополнением к этой сцене. Глядя на Дункана и его сына я понимал, что вижу будущее Хомейны. Сын, рожденный от Дункана, без сомнения будет править Чэйсули по смерти своего отца. Будет ли мой сын править вместе с ним? Мухаар Хомейны и вождь клана Чэйсули… Под их властью суждено возродиться народу, и земле оправиться от войны, Хомейне – стать лучше и сильнее, чем она когда-либо была.

Я рассмеялся. Мой смех, в отличии от сопрано Донала, звучал басовито, и на миг голоса приутихли. Я увидел, как удивление на лице Дункана сменяется узнаванием, а затем – гостеприимной радостью. Он ссадил сына с плеча и остался ждать, пока я спешусь.

Но сперва я подошел к Доналу, а не к его отцу. Мальчик, такой маленький по сравнению с отцом, смотрел на меня настороженно. Он знал, что чужаки зачастую приносят беду, а потому смотрел на меня, как на возможную опасность.

Рядом со мной он казался совсем малышом – я был еще выше ростом, чем Дункан. Я тут же опустился на одно колено, чтобы не быть похожим на голодного демона, нависающего над ребенком. Теперь мы были как бы равны: высокий принц и маленький мальчик, оба – воины. Прошлое, настоящее и будущее.

– Я – Кэриллон, – представился я, – и я благодарю богов, что ты здесь, дабы помочь мне.

Настороженность исчезла, уступив место узнаванию. Я видел в его лице удивление, неуверенность и растерянность – но в то же время и гордость. Донал вынул ручонку из широкой ладони отца и встал передо мной, нахмурившись, сосредоточившись, его загорелые щеки залил темный румянец. Он был милым мальчиком, а со временем обещал превратиться в красивого мужчину. Чэйсули вообще красивая раса.

– Мой жехаан служит тебе, – мягко сказал он.

– Верно.

– И мой су-фоли.

Я подумал о стоящем за моей спиной Финне:

– Да. Это прекрасно.

Донал смотрел на меня пристальным взглядом, в котором больше не было ни сомнения, ни нерешительности. На его лице ясно читалось, что он до конца понимает смысл тех слов, которые собирается сейчас произнести.

– Тогда и я буду служить тебе.

Маленькая клятва маленького мальчика. И все же я ни на йоту не сомневался ни в его серьезности, ни в его чести. Все Чэйсули таковы, это у них в крови.

Донал станет воином лишь через годы, но я не сомневался в том, что он не изменит слову.

Я положил руки на его хрупкие плечи, внезапно почувствовав себя слишком большим и неуклюжим, как и рядом с моей матерью – во мне было не слишком много нежности. И ни капли отцовских чувств.

Зато я хорошо знал, что такое честь и гордость, и умел уважать их – даже в пятилетнем мальчишке.

– Если бы рядом со мной мог встать Чэйсули, это был бы ты, – сказал я ему.

Он ухмыльнулся:

– У тебя уже есть мой су-фоли! Я рассмеялся в ответ:

– Да, и я благодарен ему. Я не сомневаюсь, что он еще долго будет рядом со мной. Но если мне понадобится еще один, я знаю, к кому обратиться.

Он смутился – все-таки он был еще юным, совсем мальчишкой. Доверительность между нами исчезла: я снова стал принцем, а он – всего лишь сыном Дункана, и теперь было не время для клятв верности.

– Донал, – сказал Финн за моей спиной, – если хочешь служить своему сюзерену так же, как я, позаботься о его коне. Иди и присмотри за ним.

Мальчик исчез мгновенно. Я повернулся, поднимаясь на ноги, и увидел, как посветлело лицо Донала, когда он бросился исполнять поручение Финна. Он подхватил поводья моего коня и бережно повел его к коновязи у кромки леса. Финн шел пешком рядом с Доналом, и я видел, что его лицо светится тихим счастьем.