Текст книги "Непристойный талант, или Исповедь мужчины-порнозвезды"

Глава четвертая. Рой, Бонзоли и Тамми

И до Лизы в моей жизни были другие люди и другие вещи, имевшие для меня большое значение Дома у меня был любимый конь-качалка, желтый. Я так усердно на нем катался, что он опрокидывался. Те действия, во время которых я мог качаться до изнеможения, волновали меня. Я помню это ощущение, когда я был в пижаме, дополненное тапочками с мягкими подошвами из хлопка с нейлоном. Ощущение трения о седло лошади было просто невероятным. Тогда моим кумиром был Рой Роджерс. Я был мачо, маленьким стрелком, напевающим песенку «Счастливый Путь». Мучая себя во время скачки, я пытался кончить. Моя нижняя часть принадлежала Дейл Эванс, а верхняя – была Роем. Это было дико. Скачи с нами, ковбой!

Моя мама собирала Зеленые Марки и она обычно вместе с ними покупала что-нибудь и мне. Мне всегда хотелось получить «Клоуна Бобо». Бобо – это игрушка вроде боксерской груши, которая была даже больше меня. У него был красный нос, который пищал при ударе, но я никогда не бил его. Обычно я переворачивал его и вытряхивал из него душу! Нет, я не мог переносить даже вид его лица. Я не мог выносить то, что смеялось надо мной. Я катался на нем, прыгал с ним по всему дому. Я притворялся, что он владеет мной, потом, что я – им. Я корчился и визжал, затем я издавал те же звуки за Бобо, хотя он, обычно, был очень тихим любовником. Я, должно быть, прошел, по крайней мере, через четыре Бобо, и мне тоже сделали обрезание.

В моих бесконечных поисках удовольствий я обычно любил залезать на столбы. Я лазил вверх и вниз целый день. Через какое-то время эти указатели перекашивались под углом в 45 градусов! Я также любил сосать свои пальцы, и я медленно посасывал два средних пальца, пока не добивался удовольствия. Когда я не мог забавляться с моим пенисом, это был оргазм для моего рта: я действительно достигал чувственного удовольствия. Один палец касался щеки, другой – верхней губы. Мой большой палец опускался вниз и поигрывал нижней губой. Это выглядело так, как будто я играл в бильярд с моим ртом, посылая короткие удары.

Кроме того, во дворе школы стояла гранитная черепаха. (Она и сейчас там). Обычно я залезал наверх и терся об нее. Летом я носил шорты и мой пенис свободно болтался в них, как будто он мог войти, куда хотел. Мне очень нравилось это ощущение сексуального блуждания и свободы. Это было почти самым важным. Я занимался любовью с бочонками, гранитной черепахой, с уличными столбами. Я не мог просто залезть на что-то, а потом спуститься. Я должен был добиться какого-то разрешения, достигнуть каких-то интенсивных отношений с этим объектом.

У меня был еще один товарищ по играм в парке, которого другие дети называли «Указательный Столб». Он напоминал гриб с дырочкой на верхушке, из которой била струя воды. Я становился над ним так, чтобы струя попадала прямо мне на плавки, щекоча мой пенис и анус. Вокруг были дети, но никто не мог видеть, что я испытываю бурный, пульсирующий оргазм.

Ощущение воды на животе было очень важным, но лучшее всего было сидеть над струей воды. Вода била между ног и обрызгивала всех вокруг на некотором расстоянии. Из-за тумана, создаваемого водой, все вокруг сияло на солнце всеми цветами радуги. И это был полный чувственный восторг.

Рядом со мной жил мальчик по имени Бонзоли. Он был не больше обыкновенного черного подростка, но тогда он мне казался гигантом. Бонзоли был первым человеком, потрогавшим мой пенис. Это случилось, когда нам обоим было около пяти лет. На мне был мой маленький зеленый купальник, я стоял с ведром для игры в песок и ждал родителей. Бонзоли и еще несколько ребят подошли ко мне. Возможно в области пениса было мокро или испачкано. Он сделал мне самое забавное, самое ободряющее, слегка обеспокоенное, смешное лицо. Без единого слова он протянул руку и дотронулся до моего «пи-пи». Представьте себе, что бы вы почувствовали, если вы вас впервые ласкал кто-то по имени Бонзоли?

О, как я любил детский сад! В тот первый день, мисс Совен попросила нас назвать те песни, которые мы любили слушать. Когда я вмешался и рассказал ей, что Рудольф, Красноносый Северный Олень действительно приходил ко мне домой, она обернулась и сыграла это на пианино. Я знал, что мой рассказ – неправда, но в том возрасте я думал, что я скажу или пожелаю, волшебным образом сбудется.

Но школа не всегда была веселой и полной игр. Я никогда не забуду тот день, когда Джозеф, Эдди и я вызвали пожарную тревогу. Мы пытались убежать, но они все же поймали нас. Я сидел в кабинете директора, мечтая исчезнуть. Они отпустили Эдди, но меня и Джозефа оставили сидеть, потому, что он нажал на кнопку тревоги, а я поддерживал его снизу. Кабинет директора напоминал похоронное бюро. По школьной системе оповещения прозвучало сообщение. Потом приехали пожарные. Директор спросил меня, почему я это сделал. Я ответил: «Я думал, что подсаживаю Джозефа на дерево. Я не смотрел наверх. Я смотрел вниз».

Глядя в пол, я ждал, что придет миссис Снидер, моя первая учительница, чтобы уличить меня в обмане и спасти. Меня даже не беспокоило, будет ли она ругать меня. Я просто хотел увидеть ее. Но когда миссис Снидер зашла, чтобы взять почту, она лишь остановилась взглянуть на меня. «Ты сделал очень плохую вещь», – сказала она сердито, выходя из кабинета. Я действительно подумал, что меня в шесть лет отдадут под суд, что я уже никогда не увижу моих родителей. А сегодня даже ограбление банка не вызывает особого волнения.

Мои друзья и я обычно наполняли коробки из-под обуви монетами, шашками, бейсбольными карточками, маленькими куклами и круглыми камешками – мы обходили все вокруг, выкрикивая: «Распродажа! Распродажа! Продается!». Так мы добывали запасы для обмена. Однажды я влюбился в маленького белого хомячка в Аквариуме Конго. Он стоил 1.20$, и я умирал от желания приобрести его, но все, что я имел – это 8 центов, полученных в результате распродаж из обувной коробки. После того, как я продал кое-что еще, мне не хватало двух центов. Владелец магазина не стал даже на такую сумму делать скидку и я пошел домой и продал старую, неработающую камеру за два цента. К счастью, мои родители так никогда и не узнали об этом.

Я назвал хомячка Тамми. Это было мое драгоценное животное и оно значило для меня все. Он несколько раз кусал меня, но я любил его несмотря ни на что. Он прожил у меня около полутора лет, пока я однажды не обнаружил его мертвым в маленьком домике, который купил для него. Когда мои родители вернулись домой, я плакал. Отец пытался утешить меня, но не нашел правильных слов. «Хорошо», – продолжал говорить он. – «Я куплю тебе другого хомячка». Но я не хотел «другого». Я просто хотел жить с этим ощущением, что кто-то, кого я любил, умер. Хотя, в конце концов я сдался и позволил отцу купить «Тамми номер 2». (По какой-то причине я всех своих хомячков называл Тамми. Думаю, я дошел до «Тамми номер 3».)

Однажды Тамми № 2 почувствовал себя плохо. Он выглядел мрачно и мало двигался. Я не знал, что делать и нашел телефон ветеринара в телефонной книге. На своем велосипеде я проехал вниз по авеню Кони Айленда восемь миль, чтобы попасть к ветеринару около Проспект-парка. Мне понадобилось какое-то время, чтобы выплеснуть все мое беспокойство о Тамми. «Уже темнеет и мой велосипед стоит на улице и замок не очень хороший», – рассказывал я ему. – «Что мне делать?»

Попыхивая трубкой, он пожал плечами: «Дай хомячку аспирин».

Я пришел домой, раскрошил аспирин и добавил его в воду Тамми, как он сказал мне. Тамми умер через два дня.

Глава пятая. Маленький динозавр

Хоккей. Именно отец вложил мне в руки клюшку. Хоккей стал для меня символом ценности и самоуважения – это был спорт настоящих мужчин. Другие ребята обладали лучшей техникой, чем была у меня, но я испытывал огромный эмоциональный подъем во время игры. Я принял спорт. Я рвался в спорт и осуждал его.

Сначала мы играли в хоккей без коньков. Мы всегда ждали больших снегопадов, таких, которые не так уж часто случаются. Иногда ночью бывал сильный буран и на следующее утро на Бригам Стрит за углом образовывался самодельный каток. Играя в хоккей на снегу, я чувствовал себя молодым оленем в лесу. Мне не приходилось никого ударять, это было просто восхитительно: шапка на голове, замерзшие щеки, пустой желудок и холодные губы.

Я не просто вошел, я ворвался в спорт.

Однажды я встал на ролики, у меня появилась скорость, удар. Я двигался так быстро, как никогда раньше. У меня были дешевые ролики, которые надевались на ботинки, но никто не смеялся надо мной. Я был слишком хорошим хоккеистом. Именно у меня, когда я несся вперед, уходя от погони и готовясь ударить, свалился ролик с резиновой тапочки! Поскольку он был привязан к моему колену, мне пришлось тащить его за собой, пока я пытался забить гол.

К тому времени, когда была основана лига роликового хоккея, я был уже чертовски хорошим игроком. Хотя я мог ездить назад и резко поворачивать, у меня все же не было той сумасшедшей крутизны. Моим любимым хоккейным игроком был Род Гилберт. Он был красивым парнем и его присутствие всегда вызывало у меня эмоциональный подъем. Он был очень похож на моего отца. (Смешно, но я не понимал этого до сегодняшнего дня). Может быть поэтому я был так увлечен Гилбертом. То, что я не мог получить от своего отца, я искал в ком-то другом. Форма, лицо, телосложение… Я все это мог дополнить. Я брал свои собственные эмоциональные мелки и дорисовывал то, чего не хватало.

Гилберт был не очень агрессивным мужчиной. Он был стремительным правым крайним нападающим в команде «Нью-йоркские рейнджеры». Очень быстрый и яркий, он восхищал и мужчин и женщин. Соперничая с ним, я играл правым крайним нападающим за вновь образованную команду Клуба юношеской роликовой хоккейной лиги Кингз Бей Б. Я тоже был стремительным и ловким. Я был самым первым, кто забил гол во вновь образованной лиге. Я был так похож на свою мать, что люди называли меня «маленькой Ширли Сидерман на коньках».

Я думаю, мой старый свитер все еще лежит где-то дома. Я не мог позволить себе купить цифры и я сделал цифру «12» из ленты. У меня были и большие штаны. Я помню, что посещая среднюю школу, я надевал спортивную форму. Дети носили бейсбольную или баскетбольную форму, почему я не мог? И вот я ходил на уроки математики и естественных наук с накладными плечами. Много часов провел я в школе в таком виде. И все потому, что я хотел выглядеть большим парнем.

Мой отец разузнал о программе хоккея с шайбой, который завоевывал район. Я ходил смотреть игры старших ребят, Бруклинских Звезд, и они произвели на меня большое впечатление. Чувствуя себя на самом деле, как Род Гилберт, я должен был носить такие же коньки, как они. Я должен был играть на таком же поле.

Будучи в сборной по хоккею на льду, я три раза в неделю приходил на искусственный каток рано утром и становился на лед вместе со 150 другими ребятами. Я был одним из самых невысоких в группе 13–20 летних ребят. Это стоило 20 долларов за все лето. Они выдавали специальную рубашку без рукавов на которой было написано БНЛХЛ – Большая Нью-йоркская Лига Хоккея на Льду. Вечером, накануне тренировки, я должен был спать вместе с отцом, чтобы слышать его будильник. Я ненавидел этот предмет.

До того, как я начал заниматься в команде, мне понадобились коньки. Отец взял меня в Корветт. Любой хоккеист будет смеяться, если вы скажете ему, что купили свои коньки там. Мы нашли коньки на распродаже за 16 баксов. Приличная пара хоккейных коньков стоила 50–60 долларов; хорошая пара продавалась за 100. Также пришлось купить коньки по крайней мере на три размера больше, – иначе они будут слишком тесными. Мой отец сделал это не специально – просто он полагал, что я подрасту и купил мне «правильный» размер. И на тренировках я должен был одевать несколько пар носок, а мои ноги выглядели так, как будто на них наложены шины. Я даже был вынужден подкладывать в ботинки губку. Чтобы компенсировать мои ужасные коньки, мне приходилось играть еще напряженнее, просто чтобы это засчитывалось.

Каток делили на две части: одна для новичков, другая – для опытных игроков. Во время тренировки вам как бы постоянно напоминали, что парни на другой стороне лучше, чем вы. Однажды я провел шайбу через весь каток и забил ее в ворота на другой стороне. Фрэнк – хриплый меленький итальянец из Бруклинских Звезд – наблюдал за мной. Он был моим кумиром и я хотел произвести на него впечатление. Фрэнк посмотрел на меня и сказал: «Ты катаешься на другой стороне».

Младший состав в Бруклинских Звездах тренировал парень по имени Анджело. Эти хоккеисты из Нью-Йорка были лучшими в трех штатах. А мне следовало радоваться тому, что я играю за вшивую «Местную Лигу». Я не мог поверить, что Анджело захочет взять меня в Звезды. Но в 12 лет у меня был плоский бросок, как у семнадцатилетнего. Тогда Анджело сказал мне: «Ты будешь защитником».

Я не хотел быть защитником. Защитники часто получают травмы, потому что им часто приходится защищать ворота от шайбы собственным телом. Но Бруклинские Звезды… Я бы сделал все, чтобы попасть в эту команду. Они играли 65 игр в году, ездили в Канаду и Вашингтон, и получали письма от президента. Они были лучшими. И я стал защитником.

Игра в одной команде со старшими парнями придала мне огромную уверенность в себе. Я стал более дерзким. Иногда я специально бросал шайбу слишком высоко и сильно, чтобы поправить чье-то лицо. В конце концов меня раскусили и похвалили. Вскоре мне дали прозвище «Крепкий Бросок». (Прозвище Рода Гилберта было «Крепкий Род»). Я не боялся никого, кроме Анджело, который наводил на меня ужас. Когда смотришь на него снизу вверх, то невольно поднимаешь глаза выше, избегая смотреть ему прямо в лицо. Этот человек мог осудить, унизить и уничтожить все на своем пути.

Анджело обычно называл меня «Зиди». Он хвастался всем: «У меня есть дите Зидерманов». (Он думал, что мое имя Зидерман, а я слишком боялся его, чтобы поправить.) Анджело никогда не переставал муштровать нас. Если нападающий пасовал шайбу, то он был там и вопил: «Бей эту шайбу! Бей эту гребаную шайбу!» Этот крик самого страшного из живущих на земле человека был для меня самой высокой оценкой. Я пересекал линию. На льду я становился воином.

Он действительно был груб с новенькими и ругался на 12-летних ребят как на армейских призывников. Некоторые даже ушли из-за него из сборной. «Ты, ублюдок! Ты кусок дерьма, мерзавец!. Грязный презерватив! Ты не пользуешься своей головой, гребаный лизун! – вопил он во всю силу своих легких. Анджело помог мне научиться ругаться артистически.

Каждый раз после муштры мы соревновались в скорости. У меня были самые свободные коньки в мире. Анджело был вне себя, вопя: «Сними эти гребаные штуки со своих гребаных ног! Ты заслуживаешь лучшую пару коньков». Он действительно озадачил моего отца приобретением сто долларовых коньков. После этого я никогда не проигрывал гонку. В своей среде я мог победить любого. Анджело часто говорил мне: «Если хочешь играть в этой чертовой команде, тренируйся упорно и еще упорнее, Зидерман!»

Пребывание в Бруклинских Звездах было одним из самых приятных моментов в моей жизни. Это было первое, чего я достиг сам. Мой отец просто сиял. Он говорил мне: «Ты не можешь на самом деле быть в Бруклинских Звездах. Это очень крутая команда». Мама тоже гордилась мной. Она относилась к моей спортивной форме, как к форме кого-то другого.

Хоккей – это игра без обвинений и обид. Если я играл плохо и проигрывал, то проигрывали все – от команды до болельщиков в проходах. Если моего друга травмировали на льду, значит и меня тоже, потому что я не сделал свою работу, не защитил его. В эту игру играют, ударяя и травмируя друг друга. Если вы нападете на кого-нибудь на улице, вы можете схлопотать несколько лет тюрьмы. Ударьте кого-нибудь на льду и вы получите две минуты. Я запутался. Когда я откладывал хоккейное снаряжение, я становился маленьким динозавром. Дома ко мне относились как к плюшевому зверьку. Это плохо согласовывалось.

Именно благодаря хоккею я, наконец, открыл для себя мастурбацию с помощью рук. Это случилось во время моего первого пребывания в летнем хоккейном лагере в Трембли. Вернувшись в гостиницу в Онтарио, группа ребят решила наполнить чашку своим семенем. Чашку пустили по кругу и каждый мастурбировал руками. После того, как все кончили, мы оставили чашку в лифте. Это был самый сильный оргазм в моей жизни. Я просто влюбился в свою правую руку после этого случая. Мой чертов dick оставался распухшим полтора дня. Я даже подумал, что нашел новый способ увеличить его размер, но через некоторое время он снова уменьшился до нормального объема.

Примерно в это время я встретил Большого Майка, у которого в нашей команде был сын. Майк был женат на прелестной женщине по имени Люсилль, которая была очень похожа на Мэри Харт из «Вечерних развлечений», кроме того, что она была платиновой блондинкой и имела огромные круглые титьки. Я никогда не рассказывал маленькому Майку, что когда я ночевал у него дома, я обычно мастурбировал, думая о его матери.

Но и Большой Майк, здоровый и крепкий, тоже производил сильное впечатление. У него был хриплый голос, он носил ковбойскую шляпу и имел пятичасовую щетину даже сразу после бритья. Большой Майк был совершенно лыс, но никогда не сверкал лысиной. И когда Большой Майк надевал свой небольшой парик, он начинал походить на что-то неизвестное из зоопарка Бронкса. Волосы на его груди всегда выбивались из-под краев рубашки. Он всегда шутил. Он хватал какого-нибудь парня на катке за пенис и делал вид, что хочет его оторвать, вызывая у него смущение. Или схватив кого-нибудь за голову, начинал кусать его лицо.

Когда я пришел в команду, Большой Майк взял меня под свое крыло. «Эй, большой парень», – говорил он мне, – «мы достанем тебе новые перчатки и накладки». Я мог видеть, как ощетинивался мой отец. Большой Майк купил бы мне все на свете. Может быть я был таким, каким он хотел видеть своего сына, но я твердо знал, что Большой Майк был таким отцом, какого я хотел бы иметь. Мой отец был очень закрыт, а с Большим Майком я чувствовал себя искателем приключений, исследователем. Еще до того, как мне исполнилось 13, он дал мне поводить свой Бьюик. Меня пришлось довольно высоко приподнять на сидении, чтобы я мог видеть панель управления. Затем я шел домой к своему отцу. Если я вечером не почистил зубы, на следующий день он заставлял меня носить зубную щетку на шее. Отец давал мне 50 центов на карманные расходы, а Большой Майк запихивал мне в карман двадцатидолларовые чеки.

Большой Майк также отдал мне старое хоккейное снаряжение своего сына, которое было лучше всего, что когда-либо покупал мой отец. Когда я попытался поблагодарить его, он сказал: «Ну, большой парень, я положил тебе жалование». Однажды, на игре, которая проводилась в Вашингтоне, его вышвырнули с катка за то, что он пообещал игрокам своей команды по пять баксов за гол, четыре – за содействие, и два – если они кого-нибудь побьют!

Я всегда считал, что Большой Майк был влюблен в мою мать. Возможно, он поухаживал бы за ней, но слишком уважал моего отца. Он, в конце концов, ушел с моей сестрой Линдой, может быть потому что, она тоже была красавицей. Жена Большого Майка все-таки бросила его из-за Линды. Вот почему Маленький Майк вырос ненавидя любого, кто носил имя Сидерман. Вдобавок ко всему, Большой Майк всегда пренебрегал своим сыном из-за меня.

Однажды, когда мы были в Скиринке, туда приехал Большой Майк из Далласа. Он был кинооператором и снимал там классический гольф. Он привез кулоны со знаками Зодиака для меня и себя. Маленький Майк понял, что о нем забыли. Я почувствовал себя ужасно, когда увидел выражение его лица. Большой Майк попытался сгладить неловкость и снял свой кулон. «Я не Стрелец, папа», – грустно сказал ему Маленький Майк.

Догадываюсь, что вы можете сказать будто Большой Майк разрушил мое детское восприятие. Первый раз я летал на самолете именно с ним. Когда он снимал игру Mets, в Сент-Луисе, он взял с собой только Маленького Майка и меня. Мы остановились в той же гостинице, что и игроки Mets. Когда Большой Майк увидел, что сзади есть теннисный корт, он сбегал в спортивный магазин и купил две восьмидолларовые вилсоновские ракетки – черные, сверкающие… Глядя на которую можно было представить, как звездная теннисистка использует ее в качестве искусственного члена.

В ту ночь он привел жгучую брюнетку в наш номер. (Он думал, что мы спим, но я только притворялся). Я зачарованно наблюдал за тем, что они делали в соседней комнате. У Большого Майка я впервые увиден не подвергшийся обрезанию пенис, не считая Джона Холмса из порнофильмов. Я подумал, что он забыл снять какую-то шапочку или что-то вроде этого.

Он сказал девушке: «Залезай на эту штуку». Наблюдение за их совокуплением ввело меня, наконец, в реальный мир секса. Это было за несколько лет до того, как я приобрел свой собственный опыт, но я видел это непосредственно впервые.