Текст книги "Беда"

3

Полицейский отвез Джону домой. По пути Джона оставил голосовое сообщение своему начальнику – многословное, путаное. Упомянул «происшествие». Извинился, обещал отработать пропущенную смену, свернулся на заднем сиденье, колени подтянул к подбородку, потряхивало.

Проступили новые кадры. Крик, женщина, профиль, занавешенный волосами. Вспомнил, как рукой перехватил чужую руку, сделал подножку, рухнул на груду мусорных пакетов. Вспомнил руку, взметнувшуюся над ним. Хищным клювом острие ножа. Оттолкнул его. И жаркая ночь сделалась жарче.

Он припомнил, как мужчина отвалился от него, рухнул в канаву, обреченный шорох вытекающей жидкости, будто опрокинули бутылку.

– Эй, друг! – Водитель следил за ним в зеркало заднего вида.

Ответ Джоны больше походил на икоту.

– Тебя тошнит?

– Нет…

– Выглядишь херово.

– Тошнит.

Притормозили у 23-й улицы. На рвотные позывы Джоны обернулся пакистанец с мешками под глазами, сгружавший тележки с продовольствием с безбортового грузовика. БУЛОЧКИ МАСЛО ЯЙЦА КЕКСЫ КОФЕ ЧАЙ. При мысли о еде желудок скрутило хуже прежнего, хотя вот уже четырнадцать часов маковой росинки во рту не было. Аж шея вспотела. Попытался блевануть, что-то выплюнул. Неясные прежде кадры прояснились, приобрели третье измерение. Мужчина вырос в гиганта, нож – до размеров мачете. Из вскрытой артерии кровь хлынула океанским приливом, вопль женщины раскалывал скалы. Самое страшное: Джона увидел, куда вошел нож. Сонную артерию перерезал. Заваленный бык.

Джона попросил водителя высадить его у парка Вашингтон-сквер. Домой он шел окольным путем, давая голове время проясниться.

Ист-Виллидж засыпает поздно. Но уже мелькали бегуны в «пумах», хозяйки в мини-юбках из искусственного меха выгуливали собак, на углах самозваные пророки молились восходящему солнцу. Полускрытые в тени крепкие латиносы – безымянные винтики метрополии – тащили мешки с мусором и ящики с фруктами. Вдоль Сент-Марка изрисованные граффити жалюзи скрывали до поры витрины кафе, суши-баров и просто баров, кафе-мороженое, лавок секонд-хенд, урны перед которыми извергали лаву гольфов. Подержанная одежда стоит порой дороже новой – культ бедности. Щедрый выбор футболок с политическими лозунгами на злобу дня: бесконечные клоны Че Гевары, остроумие на уровне МНЕ НАДО ПЬЯН Я ДОМОЙ. А вот и свастика с Ø. Джона частенько задумывался, кто, кроме свежевыпущенных бакалавров Нью-Йоркского университета, мог быть настолько наивен, чтобы принимать это за новое слово.

Возле Томпкинс-сквер скейтбордист упорно атаковал пожарный гидрант, с каждым разом все более приближаясь к цели своих трудов и к тому, чтобы покорябать дверцу припаркованного рядом «кадиллака». Приятель с видеокамерой подбадривал его, показывая слегка разведенные большой и указательный палец: мол, вот столечко осталось. По обочине текла, мешаясь с обильной росой, вода от поливалок, пенилась всевозможными химикатами, которые и не разглядишь на бетоне. Пахло зарождавшимся днем, летним утром в Нью-Йорке. Экскременты и харчки, молотый кофе, жареные чипсы. Эта смесь ощущений пошла на пользу, голова прочистилась. В солнечном свете отчетливее проступили лица: одинокий мальчишка с баскетбольным мячом; татуированная девчонка, прикуривающая от сигареты своего парня; бродяга с отчаянной ухмылкой – все нипочем – присел на скамейку рядом со стариком в синтетических трениках, который бросал крошки голубям. Все словно кивали Джоне, приговаривая: «Мы знаем, что ты сделал». Он поспешил укрыться в своем доме, взлетел вверх по угрожающе крутой лестнице.

Войдя в квартиру, он повесил ключи на гвоздь у двери. На свое «привет» он не ожидал ответа: Ланс обычно спал далеко за полдень. В последние три дня обитатели этой квартиры почти не встречались, разве что в тот час, когда Джона зубрил свою медицину, а Ланс готовился уйти на вечер. Так они могли бы сосуществовать годами – дневной жилец, ночной жилец.

Вода в душе сделалась коричневой, когда Джона принялся соскребать с себя грязь и кровь, испортил мочалку, пытаясь отмыться дочиста. Бинт на локте размок и отвалился, стала видна рана: содрана кожа площадью примерно с игральную карту. Из бинта, лейкопластыря и неоспорина Джона соорудил новую повязку.

Как раз когда ложился в постель, зажужжал мобильник: шеф дал Джоне отгул на день. Счастливый, он поставил будильник на три часа дня и заполз под одеяло. Он успел еще, засыпая, увидеть лицо убитого им мужчины: оно искажалось, белело, обескровленное, обвиняло, и через отверстие в горле уходила жизнь.

В ДВА ЧАСА ЗАЗВОНИЛ ТЕЛЕФОН.

– Алло?

– Алло, можно попросить Джону Стэма?

– Эт’я.

– Кристофер Йип из «Нью-Йорк пост». Узнал о подвиге, который вы совершили нынче ночью, и хотел бы задать вам пару вопросов. Сколько вам лет и…

– Пожалуйста… – Вместо мозга суп. – Я не хочу от…

– Где вы сейчас работаете вы ординатор правильно?

– Да – то есть студент, а не ординатор. Прошу вас, я…

– Когда вы вмешались видели ли вы что у него нож и если да…

– Прошу прощения, я кладу трубку. – И он так и сделал, услышав напоследок: Вы рассчитываете получить наг…

Выдернув телефонный шнур из розетки, Джона свернулся в луже пота, надеясь наверстать упущенный сон. Не преуспев в этом, надел халат и побрел в кухню готовить то ли завтрак, то ли ланч. Качало так, что Джона едва не наступил на Ланса, скорчившегося посреди коридора.

– Утро, солнышко! Прошлой ночью меня осенило. Блестящая идея, на хрен! – Ланс откусил конец изоленты и приляпал ее к полу, закрепив метр компьютерного кабеля. Передвинулся на корточках на два шажка и закрепил кабель в другом месте.

После полутора месяцев совместного проживания подобные сцены перестали удивлять Джону.

– О’кей, – сказал он и прошел в кухню – от гостиной ее отделяла не стена, а только воображение квартирантов.

– Прошлой ночью, – откусил, закрепил, – прошлой ночью мы с Руби ходили в Бруклинский музей смотреть «Расёмон». Классика жанра, охренеть, – видел?

– Нет. – Джона порылся в холодильнике, отыскал упаковку соевых бургеров и закинул один в микроволновую печь.

– А зря. И вот смотрю я и соображаю: последние лет так пятьдесят все занимались исследованием точек зрения, понимаешь. – Откусил, закрепил. – Документальный субъективизм. И в итоге мы полностью фрагментированы. Не можем сосредоточиться. Куда ни двинешься – новые люди, идеи, образы, мелькают со скоростью сто миль в час, а что мы видим? В смысле – по-настоящему? Все подряд страдаем от СДВГ. Меня держали на риталине с четырех.

– А нюхать ты начал в девять.

– Точняк. – Ланс выдвинул диван и заполз за него. – Чтобы справиться с этой проблемой, нужно заглянуть глубже, вернуться к первоосновам, черт побери. Особенно после 9/11 наша культура должна избрать такой путь. Меня это как ядерной боеголовкой шандарахнуло или там грязевой бомбой. Месяцы напролет я напрягался – думал, чувак, – а теперь дошло: главное – рассказать о себе. И тут, как только я сообразил, прикинь, что произошло? Проектор сломался. Можешь себе представить? Херак – вырубился.

– Наверняка есть диск.

– На большом экране круче, чувак. Но плевать, главное, в тот момент я самую суть ухватил. Суть в чем: когда фильм прерывается, он останавливается. В этом вся разница между кино и настоящей жизнью. Я сказал Руби: «Эта хрень ясно показывает нам: выбранная нами передающая среда – всего лишь симулякр». Понял? Искусственное – песок вместо жрачки – сведение жизни к двум часам сорока минутам экранного времени. Мы ограничиваем себя – для художника это скверно. И потому… – из-за дивана показался кулак с зажатым в нем кабелем, – реальное кино. В реальном времени. Новый уровень, чувак. Весь я, все время. Веб-камеры в каждой комнате. Принципиально новый жанр направленного вовнутрь кинематографа, полная сеть сознания. Уже и название придумал: жанр «самоменталистики». Само-доку, сечешь? Клево, а?

Ничего оригинального Джона в этой затее не увидел. Веб-камеры нынче у всех, и с чего кто-то станет любоваться Лансом, а не юной обнаженной девицей? Но спорить он не стал:

– Клево, клево.

Они дружили уже семь лет. За это время Ланс Депоу, словно Протей, многократно перекидывался из образа в образ. В Мичигане он пламенно избирал один курс обучения за другим (спортивного комментатора, дизайнера видеоигр, целый семестр – вот потеха! – продержался на физике твердого тела), но каждый раз его интерес иссякал раньше, чем Лансу удавалось добиться всеобщего признания. Лучшая его идея – основать службу доставки пива под названием «Пена в стены» – изошла пеной, когда Ланс потратил весь свой запас слабоалкогольного на крутейшую вечеринку студенческого братства со времен администрации Кеннеди.

Джона часто подумывал, что Ланс попросту опоздал родиться. Его талант швыряться деньгами был бы вполне уместен в средневековой Флоренции: покровительствовал бы синьор Ланс нищим скульпторам. Все его увлечения тянулись вслед за Zeitgeist[3]3
  Дух времени (нем.).


[Закрыть], как рекламный баннер за самолетом. Но в наше время ты либо гений, либо киска-конформистка, а с этим званием Ланс смириться не мог.

Участь Джоны – выслушивать, отвечать, поддерживать воздушные замки. Слушать Джона умел, всю жизнь в этом практиковался. Но сейчас Джона мог выдавить из себя только «да», «нет» или, в лучшем случае, «звучит неплохо» – очень уж его за ночь потрепало.

– Знаешь, сколько эти камеры стоят? Баксов по двадцать. И отлично работают – для такой мелочи. Не хуже всякого дерьма из «Напряги извилины»[4]4
  Пародийный шпионский сериал Мэла Брукса и Бака Генри (1965–1971), напичканный всевозможными хитроумными и зачастую нелепыми устройствами.


[Закрыть]. Гениальное шоу! Половину их придумок можно найти на «Бест-бай». И на пленке деньги сэкономлю.

Запищала микроволновка. Джона шлепнул бургер на бумажную тарелку, добавил кетчупа. Прилив дурноты, его качнуло к кухонному шкафчику, остановился, передыхая, глядя, как приятель подтаскивает провод к холодильнику, проводит его за холодильник, в холодильник. Джона откусил кусок бургера, подавил рвотный позыв.

– Ты же не признавал цифру.

– Режем священных коров и расстреливаем всех отсталых ублюдков! – провозгласил свой манифест Ланс. – Думаешь, Микеланджело волновался по поводу традиций? Гляди: беспроводная, передает в режиме реального времени. Сюда или к тебе в комнату?

– Нет уж, оставь здесь.

– Верно, – задумчиво согласился Ланс. – Ты прав, не годится переключать фокус с моего главного героя.

Бургер не лез в глотку. Джона положил его на тарелку. Потер руками лицо. Мужчина женщина луна. Они становились все отчетливее, угнетающе отчетливы – кислотные краски. Мужчина, его дыхание почти касается губ Джоны, бесплотный поцелуй, нож. Затем кровь. Он старался не думать об этом. Вернуться в человеческое состояние. Ланс поглядывал на него в ожидании окончательного решения. Лучше поболтать – вдруг то пройдет.

– А как же твой угловой проект?

Три месяца Ланс делал фотографии из окна, нацелив камеру на угол Первой авеню и 11-й улицы. Слайдов набралось уже на три часа просмотра.

– К черту эту хрень. С ней я покончил.

– Ты говорил, это похоже на фильмы Уорхола.

– По расходам – ага. Это – подлинная реальность.

– Рад, что ты обрел свою музу.

– Она меня отыскала, чувак. – Ланс пристроил камеру над телевизором в гостиной.

– Только не сюда, – сказал Джона.

– Камера смотрит не на тебя, она смотрит в комнату. Конечно, если ты тут…

– Нет.

Небольшая заминка.

– Вот зануда!

Ланс смотал изоленту, придвинул диван на прежнее место и с удовлетворением осмотрел свою работу. Излишки кабеля он свернул и убежал с ним по коридору в третью спальню, оборудованную под студию. Секунду спустя вернулся с изысканной резной шкатулкой из дерева – памяткой о студенческой поездке в Египет и Марокко, – выудил оттуда все необходимое для косячка.

– Почему ты вообще дома? Я думал, ты работаешь. Или сегодня праздник? День Ветеранов? – Он лизнул бумажку. – Черт, совсем не слежу за календарем.

– Мне пришлось задержаться в больнице. Только утром вернулся. – Джона запнулся. – Я видел, как женщину пытались убить.

– Что?

Джона поведал ему всю историю. Зрачки Ланса расширились, будто он уже покурил.

– Я все болтаю, болтаю, болтаю, а ты ничего мне не сказал?

Джона пожал плечами.

– Ты сам-то как? Локоть болит? Черт, ну и дела, чувак, ну и дела!

– Я устал. Нужно учебники почитать. Завтра на работу.

– Тупой, что ли? – Ланс помахал так и не зажженным косячком. – Сегодня ты обязан весь день праздновать.

– Вряд ли мне вручат кубок.

– Сей момент. – Ланс выскочил из гостиной.

Покачав головой, Джона прошел в дальний угол гостиной, где журнальный столик просел под тяжестью толстых, большеформатных томов. Как многие студенты-медики, он верил в иллюзию, будто с количеством приобретенных учебников возрастают и знания. Взяв наугад «Введение в хирургию», раскрыл на обработке ран.

Вернулся Ланс.

– Обожаю Интернет! – заявил он.

– Неужто и правда заказал мне кубок?

– А то! Поверить не могу, что ты сразу не рассказал мне. Такой момент нужно увековечить. Смотри в камеру – ту, беспроводную.

– Убери. – Джона перевернул страницу и увидел, что смотрит на сосуды шеи в разрезе. Желудок взбунтовался, книга полетела на пол.

– Наш герой устал, но он все одолеет.

Джона поднялся и побрел к себе.

– Эй, ты слишком быстро идешь!

Он захлопнул дверь перед нацеленной камерой.

Ты не сможешь прятаться вечно, Стэм! Я сделаю из тебя звезду!

Разорванная трахея, отделившийся пищевод, крупные сосуды лопнули, кровь свистит, выкашливается, течет, с шипением выходит из ушей и носа; не человек – горящая петарда.

Чувак, а по ящику тебя покажут?

Почему это оказалось намного страшнее операции? Физиологические жидкости те же, даже раны похожи. Он провел операцию, чтобы спасти женщину. Вот именно: он – хирург, он устранил агрессию убийцы. Агрессиктомия. Он спас человеку жизнь. Он – целитель.

Ланс сдался и отошел от двери.

Мужчина женщина луна.

Джона присел на край кровати, уставился на коврик. Зря он согласился на разговор с Ваккаро. В тот момент, когда она подсунула ему отказ от гражданских прав, он почти ничего не соображал. Адвокат сможет использовать это обстоятельство. Будем надеяться, сможет.

«Пост» все равно опубликует этот сюжет, даст Джона интервью или упрется. Родители выписывали «Таймс», но долго скрывать от них не удастся: Эрих подберет «Пост» в электричке, расскажет Кейт, та – матери, а мать, придя в себя, расскажет отцу. Если не Эрих, то кто-нибудь другой, вопрос только времени.

Мать от дурных известий становилась нервной и отчужденной, отец сосредотачивался и анализировал. Роль Джоны в таких мини-драмах – предоставить обоим родителям доиграть до конца, заверить их, что с ним все благополучно, отбрехаться от их советов и не следовать им. Он не слушал, даже когда понимал, что они правы. Как полагал сам Джона, в этом он мало чем отличался от большинства молодых людей. Но на этот раз он столкнулся с небывалой проблемой и нуждался в помощи.

Вы позвонили в дом Полы и Стивена Стэм.

– Алло! – заговорил Джона в автоответчик. – Алло, алло, алло!

– Йона!

– Привет, Мадонна, маму можно к телефону?

– Позову. – Со стуком уронила трубку.

Родители никогда не брали трубку, ни днем ни ночью, дожидаясь включения автоответчика. Впустую Джона уговаривал их поставить определитель номера. Хотя старшие Стэмы отнюдь не были технофобами – отец так даже увлекался гаджетами, – в этом вопросе они стояли насмерть.

А если что-то важное?

Я возьму трубку, как только услышу твой голос.

А если я попаду в тюрьму и они подождут только три гудка, а потом положат трубку, прежде чем вы услышите мой голос, и я так и останусь гнить в заключении?

Ну что ж, рискну.

Интересно, отважится ли мать повторить эту шутку теперь.

Мать была жестковата – последствия прекрасного образования, втиснутого в жизнь домохозяйки. Как свободная белая женщина из хорошей семьи, она хладнокровно отвергала всякую патетику, но столь же решительно отвергала критику со стороны, если в роли трагической актрисы выступала она сама. Ни та ни другая реакция сейчас Джону не порадовала бы.

– Дорогой мой сыночек, как трогательно, что ты звонишь мне с работы. Совсем как твой отец.

– Я дома.

– Тем более трогательно, что ты звонишь мне в выходной. Хороший мальчик.

Он невольно улыбнулся:

– Как ты, мама?

– Готовлю утку по-пекински. Оказалось сложнее, чем я думала. Нужно гарнировать ее крошечными кусочками лука порея. В предыдущем существовании я точно не была китайским поваром.

– Мне ты никогда не делала утку по-пекински.

– Не чувствовала потребности произвести на тебя впечатление. К тому же ты бы ее и не оценил. Помнишь, как ты два года подряд питался исключительно макаронами с сыром? Мы уж испугались, как бы ты цингой не заболел. Стали пичкать тебя витаминами, чтобы ты не превратился в моряка шестнадцатого столетия.

Послышался удар ножом, скорее всего, угадал Джона, по большой разделочной доске из бамбука.

– Как хорошо, что ты позвонил. Деньги нужны?

– Можно подумать, я звоню вам только денег попросить.

– Разумеется, нет. Но они тебе нужны?

– Послушай, мама…

– Ох! – Кажется, она отложила нож. – Что-то серьезное?

– Пожалуй, да.

На заднем плане голос матери поручил Мадонне «порезать вот это», трубка прошуршала, пристраиваясь к костлявому плечу матери, – миссис Стэм обтирала руки кухонным полотенцем. Джона словно видел ее собственными глазами. Но он не был готов перенестись в родной дом.

– Я вся внимание.

– Ты где – в гостиной?

– В столовой для завтрака. А что?

– Хотел представить себе, где ты. – Он передохнул. – Мама, я тебя люблю.

– И я тебя люблю, – всполошилась она. – Что случилось, Джона?

Рассказать ей оказалось намного труднее, чем Лансу. На полпути Джону пробила дрожь. Мать молчала, паузы в его рассказе заполнялись ее затяжными, отчетливыми вздохами.

– Со мной все в порядке, – повторял он. – Ты слышишь? Все в порядке. Ни царапинки. Мама, скажи, что ты меня слышишь!

– Да-да, я все поняла. – Она сглотнула. – Что сказали в полиции?

– Это был несчастный случай.

– Они в этом разобрались?

– Да.

– Что они сказали про тебя?

– Ничего не сказали.

– Ты отцу уже звонил?

– Тебе первой рассказываю. Первой после Ланса.

– Надо позвонить отцу. Включу конференц-связь. Погоди.

Он попытался спорить, но мать уже отняла трубку от уха.

– Мама! – Он слушал, как в трубке прощелкивается набор номера, и в бессилии колотил рукой по кровати.

– Уверена, он что-нибудь придумает, – заговорила мать, перекрывая начавшиеся гудки. – А я, честно сказать, не знаю, что делать.

– Я собирался позвонить ему после разговора с тобой.

– Зато теперь мы все обсудим вместе.

– Приемная.

– Привет, Лори, это Пола. Срочное дело.

Пока они ждали, Джона спросил:

– Ты сердишься на меня?

– С какой стати сердиться на тебя?

– Сердишься, – повторил он. – От этого мне только хуже. Честно. И без того ведь погано.

– Алло?

– Стив, это я.

– Лори сказала, это срочно. Я как раз собирался поесть. Что случилось?

– Ты ешь? Почему ты ешь сейчас?

– Не было свободной минуты. Весь день на ногах.

– Три часа дня. Если ты сейчас поешь, не успеешь проголодаться к ужину. А я-то готовлю! – В голосе Полы пробивались истерические ноты.

Господи, мама, только этого не хватало.

– Хорошо, – сказал отец. – Раз так, не буду сейчас есть. Вот я кладу сэндвич на тарелку. Слышишь: положил. Так лучше?

– Прошу прощения, – вмешался Джона.

– Джона?

– Джона попал в беду.

– Нет! Мама!

– Что такое?

– Стойте, стойте, стойте! Замолчите оба. Мама, я сам объясню, что произошло, мне в этом твоя помощь не нужна, ты просто перестань перебивать.

– Кто-нибудь введет меня, наконец, в курс дела?

При этом пересказе – четвертом по счету – Джона был настолько озабочен задачей уберечь родителей от паники, что страшные подробности уже не тревожили его самого.

– Ты разговаривал с помощницей прокурора без адвоката?

Начинается.

– Надо было первым делом позвонить тебе. Но я так устал, ничего не мог сообразить, и мне хотелось все рассказать как есть, чтобы не заподозрили, будто я что-то натворил.

– Ты все сделал правильно, – вступилась мать.

– Знаю, потому-то и…

– Тебя могли убить. Джона! Тебя могли убить!

– Не убили же.

– Меня беспокоит другое, – ровным голосом кабинетного человека заговорил отец. – Ты мог, не отдавая себе в этом отчета, сказать лишнее, что будет использовано обвинением.

– Его не в чем обвинять.

– Верно, Пола, но я прикидываю, как это повернет прокурор.

– Мне показалось, эта Ваккаро не думает, будто я в чем-то виноват.

– Такая у нее работа, Джона, – пояснил отец. – Разговорить тебя.

– Они сказали, что будет дальше? – не выдержала мать.

– Ваккаро сказала, будет на связи, если что.

– Не нравится мне это, – сказал отец.

– Они сумеют доказать, что это был несчастный случай, – сказала мать. – По положению тела или я не знаю, как еще. Всегда же доказывают.

– Без свидетелей трудно, – указал ей отец.

– Девушка! – спохватился Джона. – Девушка все видела.

– Ее показания – чистое золото. Правильно. Мы с ней свяжемся.

– Мы?

– Завтра ты пойдешь… нет, лучше я позвоню ему прямо сейчас… погоди.

– Кому ты звонишь?

– Чипу Белзеру. Старый друг.

– Один из лучших уголовных адвокатов Нью-Йорка, – пояснила мать.

– Зачем мне уголовный адвокат?

– Еще понадобится. Лори… – Отец положил трубку.

– Не затем я вам позвонил, – горестно попрекнул Джона. – Мне другое нужно.

– Прежде всего нужно тебя обезопасить.

Он попытался спорить, но быстро сдался. Родители всегда защищают детей. Всегда за них волнуются. Просто волнуются не о том, что терзает его. Сердце стучит в такт чудовищному клипу.

Все сначала.

ХВАТИТ.

Все сначала.

хватитхватитхватитхватитхватит

– Джона? Ты слушаешь?

– А? Да.

– Я спросила, знаешь ли ты свое расписание.

– На когда?

– На День благодарения.

В глазах миссис Стэм День благодарения затмевал Рождество, дни рождения и годовщины. Она готовилась к нему с лета, ориентировалась на эту Полярную звезду, лавируя между удачами и провалами каждого года.

– Ты обещал дать знать, когда будет готов график дежурств.

– О’кей.

– Еще не готов?

– Август на дворе.

Мать пропустила его ремарку мимо ушей.

– Кейт и Эрих приедут с няней.

– Они и в прошлом году приезжали с ней.

– Мне трудно привыкать к новым людям.

– С Гретхен ты быстро сошлась.

– Гретхен не человек, Гретхен ангел.

По крайней мере, чувство юмора к матери вернулось, причем без сарказма. Джона решил воспользоваться моментом. Посулил матери сбегать прижить ребенка, если она рада будет еще одному внуку.

– Я думала, ты давно уже это проделал, – откликнулась она. – Была уверена, что у меня имеется целая поросль незаконного потомства где-нибудь… в Канаде, например.

– Отлично, – подключился отец. – Я поговорил с Чипом. Он готов тебя принять, но лишнего времени у него нет, ступай прямо сейчас.

– Как это – прямо сейчас?

– Он принимает на Сорок седьмой – Восточной пятьдесят пятой – между Парком и Лексингтоном. Фирма «Белзер и Макиннис».

– Сейчас я не могу.

– Иди, – велела мать.

– Я сказал ему, что ты доберешься через полчаса. Возьми такси.

– Да, Джона? И позвони сразу, как узнаешь расписание.

– Хорошо! – Он нажал кнопку отбоя, уронил трубку на кровать и принялся лихорадочно шарить в поисках запасной пары обуви.