Текст книги "Как Мэй ходила в гости"

Дневная прогулка

Погожим октябрьским днем в субботу я поехала в близлежащий городок, славившийся своей викторианской архитектурой, прудом с утками и детской железной дорогой. Взяв бутерброды, термос, я проехала весь путь за тридцать пять минут вместо обычных пятидесяти. Это был наш семейный маршрут, когда я была ребенком и тоже каталась на этой железной дороге.

Несмотря на прохладную погоду, молодых семей было много, и все толпились возле шести кормушек. Родители брали детей на руки, чтобы те смогли дотянуться до корма для уток, пары лебедей и гусей, которые явно не собирались на юг, так как зимы становились мягче. Сытые птицы кружились в центре пруда, словно обсуждая, как бы им отделаться от надоедливой малышни. Но дети (многие уже за неделю до Хэллоуина наряженные в костюмы) упорно пытались подобраться ближе к воде, чтобы покормить несчастных птиц. Обычно о пернатых заботятся дети и старики, та самая категория людей, которым так важно ощутить возле лица ветерок от круженья крыл. Ну а в среднем возрасте уже хочется камерности.

Зрелище было трогательным, но я не за этим сюда приехала. Выпив немного кофе из термоса, я направилась к железной дороге, детской вотчине, ибо взрослые просто не умещались в вагончиках. Как всегда родители толпились у забора на небольшом вокзальчике, наблюдая, как их чада садятся в поезд и отправляются в путь, совершая несколько кругов по кругу. Одна мамаша пыталась прорваться вместе со своим ребенком, а кондуктор неодобрительно качал головой – мол, не положено.

Раздался паровозный свисток, и поезд тронулся с места. Родители снимали процесс на сотовые, а малыши, по крайней мере большинство из них, смотрели вперед на дорогу, проявляя удивительную стойкость в своем одиноком путешествии. Я оглянулась: на засаженном ясенями и обогретом солнцем холме стояла супружеская пара. Они тоже глядели на поезд, но решительно обособились от остальных родителей. По крайней мне так подумалось. Женщина улыбалась и махала рукой, а мужчина стоял, засунув руки в карманы. Определить, который ребенок их, было невозможно, но я задалась вопросом: разве, отделившись от толпы, эта пара меньше любит свое дитя? Другие родители толкались и работали локтями, чтобы запечатлеть на видео все двенадцать кругов поездки, а эти ничего не снимали, зато имели великолепный обзор.

Я развернула бутерброд. Поезд остановился, и от толпы детей отделилась девочка в белой шапочке с помпоном. Встав на цыпочки, она искала взглядом своих родителей и наконец увидела. Я почувствовала, как у меня сжалось сердце. Поезд уже принял новых пассажиров, снова загудел паровоз, а молодые родители помахали своей дочке, которая, преодолевая сопротивление толпы, взбежала на холм.

Разве эта семья несчастлива? Какие у вас доказательства, что это так? Женщина обняла свою дочь, а отец дал ей что-то вкусненькое. Эта сценка была для меня весьма поучительной. Ведь кто-то воспитывается в понимании, что самые любящие тебя люди всегда сохраняют дистанцию. Любовь всегда стоит в стороне, а ты к ней идешь. Собственно, все это верно, но как раз мне нужно было научиться сокращать эту самую дистанцию.

Подружаньки

Спустя неделю я пригласила Сью поужинать со мной в ресторане, где рассказала, что подумываю навестить старых друзей.

У Сью все эмоции всегда на лице, и это немного раздражает.

– У тебя есть подружаньки? – спросила она.

– Собственно, я их не так называю, но да, есть. А что тут удивительного?

– Ты никогда о них не рассказывала. И где они живут?

– Неужели правда не рассказывала?

– По крайней мере не помню такого. И давно ты их знаешь? Лет десять?

– Понимаю, что не каждый станет дружить со мной, но у меня действительно есть друзья.

– Но ты молчала про это, не назвала ни одного имени.

– Могу перечислить их всех.

Сью улыбнулась:

– Дело не в этом. Это деревья мы сажаем в шеренгу для обозначения границы, а в жизни все вперемешку.

Я перестала ершиться и заметила:

– А вот ты умеешь дружить.

– Для меня это как религия, – ответила Сью, и я кивнула, словно подбадривая ее для продолжения разговора. Сью сидела такая счастливая, словно давно хотела сделать такое признание.

– Ну, а как у тебя? – спросила она.

– Не знаю. Все непросто.

– Почему так?

Я вздохнула. Начав этот разговор, теперь я не была уверена, что мне это нужно.

– Хочешь возобновить или продолжить?

– Все вместе, – сказала я. – На это потребуется много времени.

Она снова улыбнулась, словно желая сказать: да что такое время по сравнению с дружбой?

– Ты-то была единственным ребенком, – возразила я, не отводя взгляда. – Тебе было легче завязывать дружбу. Ты больше нуждалась в этом.

Она вскинула брови:

– Ты настолько близка со своим братом?

Мы пригубили вина, продолжая смотреть друг на друга.

– Мы не очень-то умеем общаться, – призналась я. – У нас в семье все такие. У меня есть две тетушки и два дядюшки, кузены и кузины, но мы не встречаемся.

– У многих так.

– Мы не отмечаем никаких дат.

– Что, вообще?

– Вообще.

По мере взросления я встречала людей, что устраивали семейные сборища по самым разным поводам – то именины, то День благодарения, то еврейские праздники. Насчет последнего мама говорила: «Вот что делают с людьми многовековые преследования». Мы же принадлежали к англиканской церкви.

– Мария считает, что ты боишься пораниться, – заметила Сью, осторожно опустив бокал. Мария – партнерша Сью. – На что я ответила, что просто она не видела, как ты постригаешь вьющиеся розы.

– Возможно, Мария права, – сказала я. – Но я все равно хочу навестить друзей, отдать себя на их суд. Не исключено, что даже поживу у каждой по полмесяца. – Я вдруг вспомнила про Джейн Остин и ее героинь. В гости ездили самые ранимые, обездоленные, а еще незамужние.

– Ты шутишь.

– Нет. Мне всегда нравилась эта идея.

– Подобные визиты канули в Лету вместе с пригласительными карточками и рекомендательными письмами.

– Но также сейчас не в ходу слуги и гостевые комнаты, что являлось частью ритуала.

Казалось, она не слышит меня.

– Нет, это плохая идея. – Сью покачала головой. – Ты уж прости, но я все-таки скажу – ведь друг обязан быть честным и говорить самые нелицеприятные вещи.

– Да, говори, – ответила я, радуясь, что Сью считает нас друзьями. И тогда она рассказала мне длинную историю, как однажды загостилась у одной своей подруги.

Вот некоторые умеют рассказывать о себе. Это называется «делиться» и считается ценным качеством, зато когда я пытаюсь рассказать о себе, то быстро закругляюсь, и моя история получается куцей. Какое подобрать для этого слово, не знаю. Возможно, это сдержанность. Или почему не скромность? «Мы – лакировщики», – сказал однажды отец, что ближе всего к истине.

Долгий визит Сью окончился крахом, и дружба разладилась. Закончив рассказ, Сью прибавила:

– А ведь полмесяца – это целых две недели.

– Знаю. Ладно, пусть не на две недели. Я просто вспомнила времена, когда именно так и дружили. Вместо эсэмэсок и краткого распития кофе люди жили под одной крышей по две недели. Представляешь? Иметь друга, у которого можно пожить так долго. Двухнедельничные друзья.

Сью продолжала сомневаться, а потом мы съели по десерту, и она пообещала приглядывать за Хестер и забирать мою почту столько, сколько понадобится.

– Спасибо, – поблагодарила я. Немного посомневавшись, я все же решила рассказать, что придумала название для компании из ее сна, в котором она прокладывала русло реки через гостиную.

– Правда? – удивилась она.

– Хранитель Ручья.

Сью вскинула брови:

– А что, мне нравится.

На следующий день после совместного ужина со Сью мне начали встречаться дружеские парочки. Стоял ноябрь, но было по-летнему тепло. Я обедала в ресторанчике в центре города. В окне я увидела двух стариков, один высокий, другой низкий: они гуляли по кругу в парке перед ратушей. Шли они быстро, и их старая дружба была очевидной, иначе почему они так приноровились шагать в ногу и вровень друг с другом.

Еще через несколько дней я зашла в кофейню: в углу сидели, погрузившись в разговор, две женщины. Они были старше меня; одна – высокая и грузная, другая – маленькая и худенькая. Даже не знаю, почему вселенная подсовывает мне такие парочки как из сказки, даже не приходится ничего выдумывать. Я так уставилась на них, что молоденькая бариста, принесшая мне кофе, заметила:

– Правда, забавные? Они приходят сюда каждый день.

– Каждый день? – переспросила я.

– Да, представьте себе. Вот я, например, тоже разговариваю со своей лучшей подругой каждый день, но кофе мы не можем попить. Она в Мейне живет.

– Какая досада, – говорю я.

– Ничего страшного. Скайп нам в помощь.

Я пыталась вспомнить хоть что-то, что я делаю каждый божий день. Единственное, что пришло на ум, так это чистка зубов.

Следующим вечером, в понедельник, Лео разделил со мной трапезу.

– Не возражаешь? – одной рукой он взялся за стул, а в другой держал тарелку с едой. Это было в помещении, так как Променад уже готовили к зиме, складывая за зданием столы и стулья. Лео был без фартука и в красивой рубашке.

– Конечно, присаживайся, – сказала я, выпрямившись.

– Как твой отец?

Я сказала, что бедро еще болит, но доктора обещают, что повода для беспокойства нет.

Какое-то время мы просто молча ели, а потом Лео сказал, что весной планирует оформить ландшафт вокруг Променада, чтобы образовался зеленый заслон от парковки. Ему хотелось услышать мое мнение.

– Ты хочешь деревья в кадках? – спросила я.

– Возможно, я пока не могу ничего придумать. Рассчитываю на тебя.

Я посмотрела в окно на Променад, а потом предложила одолжить пару книг о контейнерном растениеводстве.

Мы продолжили есть, а потом Лео прибавил, что хочет цветы и вокруг мастерской тоже.

Отложив серебряный прибор, я промокнула губы салфеткой и стала объяснять, что однолетники хорошо растут в подвесных горшках, только стоит бояться вирусов, от которых их уже не вылечишь. И еще не надо перебарщивать с поливом, это частая ошибка. Многие берутся разводить цветы в контейнерах без предварительных знаний, и растения начинают плесневеть, заводится тля или белая пятнистость.

– Понятно, – сказал Лео и немного приуныл, но я ведь просто описала ему возможную картину.

Я заметила, что мой буррито особенно хорош сегодня.

Он улыбнулся:

– Рад это слышать. Я сам его для тебя приготовил.

– Но ты же сегодня не работаешь.

– Ради тебя я сделал исключение.

– О… – удивленно произнесла я. – Спасибо.

– Не за что.

Также Лео приготовил для меня десерт, но я сказала, что лучше пойду прогуляюсь.

Моя мама, будучи девушкой городской, часто переживала, что во время прогулок по Анневилю глазу не за что зацепиться, и тогда она придумала игру с компенсациями. Ходишь по улицам и находишь какую-нибудь компенсацию – не в смысле денег, а что-то приятное, заставляющее тебя идти дальше. Когда я волнуюсь, то играю в такие компенсации.

Нашей с мамой компенсацией был розовый «Кадиллак», неизменно припаркованный на склоне возле университета. Это было таинственное место – там всегда пахло сигаретным дымом, хотя в пределах видимости никто не курил. Рядом на длинном участке простирался сад, в котором выращивали чередующимися рядами кукурузу и циннии. Помню клумбы с розовыми флоксами под мостом, недалеко от гостиницы Econo Lodge, и винный бар в центре города: если повернуться к окнам спиной, то можно представить, что находишься в большом городе. Как теперь понимаю, для мамы то была игра отчаяния, но на какое-то время она помогала.

Покинув «Эль Пуэрто», я отправилась гулять и обнаружила, что стою возле того самого винного бара. С тех пор у него поменялось несколько владельцев. Было уже достаточно темно, и компания возле окна могла видеть лишь собственные отражения. Восемь мужчин и женщин младше меня лет на десять явно что-то праздновали: прямо сейчас официант разливал по бокалам шампанское. Четверо сидели на скамейке ко мне спиной, двое у торцов и двое – лицом ко мне. Похоже, официант знал эту компанию: он улыбался и что-то рассказывал. Как тут было не порадоваться за людей? Им было хорошо друг с другом. Время от времени кто-нибудь обнимал соседа или соседку, и это был жест радостного приятия.

Начал накрапывать дождь, а я все стояла. Друзья за окном долго делали заказ, но официант не выказывал признаков раздражения. Одна женщина поднялась из-за стола, и я испугалась, что она хочет выйти покурить, и шарахнулась в сторону, но женщина ушла куда-то в глубь ресторана. Потом она вернулась и стала пробираться к своему месту на скамье. Наши лица почти соприкасались, если бы не разделявшее нас окно. Но все равно она меня не заметила.

Потом другая женщина начала что-то рассказывать. Должно быть, история была грустной, потому что пара подруг смахнули слезу. Но потом снова вернулись улыбки и смех. Принесли закуску, и возобновилась оживленная беседа.

Наконец, резко развернувшись, я ушла, убыстряя шаг под дождем. Говорят, дружба смягчает течение болезни и делает нас более счастливыми. Если ты находишься среди друзей, у тебя нормализуется давление, уходит депрессия, снимается стресс, утихают хронические боли. Одно исследование доказало, что дружба так же полезна для здоровья, как если б ты бросил курить. В другом исследовании участвовала группа студентов: ученые привели их к крутой горе и раздали тяжелые рюкзаки. Кто-то поднимался наверх один, кто-то шел группками – и рюкзаки последних казались легче. При этом чем более долгим было знакомство, тем легче воспринималась ноша.

Но когда наваливаются дела, мы в первую очередь перестаем встречаться с друзьями, это тоже доказано. Спорт полезен для здоровья, и любой из нас пытается восстановить форму хотя бы пару раз в году. Многие включают в свою диету кудрявую капусту. Но кто из нас берет за правило регулярно навещать своих друзей? Мы прислушиваемся к самым радикальным советам о поддержке здоровья, но теряем из поля зрения собственных друзей. Почему так?

«У вас есть к кому пойти?» – спросил у бездомной какой-то мужчина.

Я как раз проходила мимо, копаясь в телефоне, и помощник Siri вдруг сказала: «Мне поискать поблизости ваших друзей?»

Грендель являлся одиночкой, но у Данте был Вергилий, а у Одиссея – друзья и сероглазая Афина. У человека, играющего в квест, есть команда или гид.

Я шла мимо кладбища. В дождливом мареве горели мягким синим светом штук двадцать светильников – они работают от солнечных батареек, и люди оставляют их на могилах своих близких.

Я опять что-то случайно нажала на своем айфоне, и в темноте послышался голос Siri.

«Чем я могу вам помочь?»

«Вот что я умею».

«Найти поблизости ваших друзей?»

Я выключила сотовый. Мне хотелось самой ответить на все эти вопросы.

Мы фиксируем жизнь для далеких и близких, обновляем статус все новыми и новыми фотографиями, но при этом редко заявляемся в гости.

А я вот решила это сделать.

«Бедняжка Мэй отправляется в путешествие», – прошептала я, решив, что прямо утром пойду покупать новый чемодан.

Ракита
(Salix fragilis)

Ракита, или ива ломкая, произрастает возле водоемов, а своим названием обязана особому характеру ветвей, которые легко отламываются от сучьев с характерным треском. Нельзя сказать с полной определенностью, почему ракита такая хрупкая (ее еще называют ивой хрупкой), но именно благодаря этому свойству она хорошо размножается. Ветви, отрываемые сильными порывами ветра, относятся дальше по течению и хорошо приживаются на влажных берегах. Одним словом, ракита относится к роду ивовых (Salix).

Когда отец упал, он пытался пошутить, сравнив себя с ивой ломкой. Листья у ивы – ярко-зеленые, а по весне она вся обсыпана пушистыми сережками. На территории университета нет водоемов, и наши ивы очень восприимчивы к снегу и ледяной корке.

А может, таким образом отец просил меня не покидать дом. Ведь перелома не было, зато осталась тревога, что в следующий раз с ним может случиться что-нибудь плохое.

Ракита (Salix fragilis)

Часть II

Багаж

Когда я покупала в Walmart свой Грендель, туда залетел воробей. Чемодан я выбирала долго, но еще дольше смотрела, как воробей крутит своим черным клювом, вопросительно чирикая под высоким потолком с лампами дневного света. Двери работали по принципу воздушного запора, так что скорей всего птица попала сюда из отдела по садоводству, где имелся выход на парковку. Отдел по садоводству – ужасное место, где торгуют среднего качества вечнозелеными кустарниками и осенними хризантемами (род Dendranthema) всего трех цветов: слишком желтыми, оранжевыми как ржавчина и неприятно пурпурными. Понатыкать морозоустойчивых хризантем в саду или вдоль дорожек – не мой стиль, и я не большой любитель однолетников. А пользоваться многолетником как однолетником – вообще дикость. Хризантемы вывели в пятнадцатом веке китайцы, и наряду с цветущей сливой, орхидеей и бамбуком они входили в четверку Благородных Растений. Но сегодня хризантема среди цветов – такое же общее место, как «Ред Делишес» среди яблок. Здесь же контейнеры с окончательно низложенными хризантемами были выставлены одноцветными рядами на телескопическом прилавке из алюминия. Хуже может быть только орхидея в бакалейном отделе.

Молодая продавщица превратно истолковала мой взгляд.

– Вам помочь? – спросила она.

Она была в садовых перчатках и с маленьким совочком, но, судя по чистой одежде, вряд ли занималась растениями.

– Нет, благодарю вас, – ответила я.

– Никак не можете определиться? – Она посмотрела туда же, куда и я. – Они такие милые. В этом году я посадила у себя желтые и пурпурные.

Двинувшись дальше, я без труда отыскала воробья. Он метался под потолком между отделом постельных принадлежностей и магазином для домашних животных, что было весьма разумно с его стороны, ведь именно тут кто-то мог над ним сжалиться, хотя магазин пустовал. Я стояла, задрав голову, и смотрела на птицу. Арка, соединяющая этот магазин с отделом садоводства, была широкой, но низкой, и это запутывало воробья. Я замерла возле прилавка с собачьей едой, прикидывая, как он поступит. Арка вела к спасению, но воробья ко всему прочему отпугивали яркий свет и рождественская музыка.

В проходе появилась женщина моих лет и стала выбирать кошачью еду. В корзинке у нее уже лежали коробки с сухим кормом «Золотая Рыбка», с десяток рулонов бутербродной бумаги, и сейчас к ним добавились кошачьи консервы.

– Там воробей, – сказала я, указывая наверх.

– Простите? – не поняла она.

– Воробей, он никак не выберется отсюда.

Она нахмурилась и задрала голову. Воробей открыл клюв и жалобно зачирикал.

– Вот беда, – сказала женщина. – Вы кому-нибудь сказали?

– Нет. Думаете, есть смысл?

– О… – изрекла она, присовокупив к запасам еще парочку консервов. – Мне пора домой.

– Конечно. Я имела в виду себя.

Она пересчитала баночки, потом снова посмотрела на воробья.

– Я уверена, что такое не в первый раз, – заметила она и покатила тележку дальше.

– Думаете, от этого легче? – сказала я.

Она издала короткий смешок, как будто я изрекла глупую шутку, и покинула магазин.

В товарах для дома я почти полчаса выбирала чемодан, пока не остановилась на экземпляре «360 градусов» фирмы American Tourister. Текст на бирке характеризовал чемодан как «функциональный помощник во время захватывающих путешествий». Его колеса могли разворачиваться в любую сторону, «облегчая ваше передвижение». Не бог весть что, но может пригодиться и эта функция. По расцветкам – черные и синие, но я нашла один серый, с браком. На передней стороне словно шрам темнела длинная борозда, и один из бегунков на молнии погнулся. «Мы выбираем друзей такими, какие они есть», – писал Сэмюэл Джонсон[30]30
  Сэмюэл Джонсон (1709–1784) – английский литературный критик, лексикограф и поэт эпохи Просвещения.


[Закрыть]. И я покатила к кассе это раненое чудовище, надеясь на скидку. Над головой продолжал чирикать воробей, но я не подняла головы.

Мне хотелось спросить хоть у кого-то, часто ли сюда залетают воробьи, но на кассе оказалась та самая девушка из цветочного отдела.

– Так вы не взяли хризантемы? – искренно удивилась она, увидев меня.

– Нет, – сказала я, понимая, что нужно как-то сгладить свою резкость. – В другой раз, – прибавила я с наигранной улыбкой.

Она улыбнулась в ответ, и я решила закруглиться, даже не попросив скидку.

Приглашения

Одно дело приехать в гости по приглашению, а другое – без оного, чего я и не собиралась делать. Также не было необходимости составлять список друзей, чтобы потом кого-то вычеркивать. У меня их мало, и я знаю, кого хочу навестить.

1. Линди Асколи. Именно в ее доме я проводила много времени в школьные годы и знаю наизусть номер ее телефона. Она всегда была серьезной девочкой, но при этом улыбчивой. Сейчас Линди с удовольствием сидит дома и растит трех дочерей.

2. Ванесса Мейерс. Я и Линда познакомились с Ванессой в восьмом классе. Она была выше нас, с длинными темными волосами, карими глазами и таким чувством юмора, до которого нам с Линди было далеко. Мы стали неразлучной троицей, но потом только они вдвоем тесно общались между собой. Линди поехала на учебу в Коннектикут, а через пять лет вышла замуж и с тех пор продолжает вить свое гнездышко. Ванесса успела пожить в шести разных местах в трех странах и недавно вышла замуж за разведенного мужчину, став мачехой двух мальчиков-двойняшек. Мы недавно виделись, и Ванесса все время старалась к кому-то прислониться – к другу, к кому-то из пасынков, словно пыталась обрести опору.

3. Нира Халем – моя подруга по колледжу. Соседка по комнате в общежитии стала для меня сплошным разочарованием, впрочем, как и я для нее, поэтому довольно скоро я сблизилась с Нирой – мы познакомились на вводном занятии по психологии. Эта целеустремленная девица с западного побережья была поздней пташкой и вовсю встречалась с парнями. Я была другой, и тем не менее Нира – та самая ниточка, которая так крепко связывает меня с теми прекрасными временами. Я знала ее теперешнего мужа Адама, и именно я их познакомила, еще сильнее скрепив нашу дружбу.

4. Роуз Грегори выбрала меня сама – просмотрела список студентов магистратуры и решила, что мы будем друзьями. Эдакие Май и Роза на курсе по ландшафтной архитектуре. Да, вот такая она упертая. Придя в магистратуру сразу после колледжа, Роуз была моложе меня на несколько лет и при этом более спокойная и сосредоточенная. Не знаю, что такого я могла ей дать полезного, но когда я ушла из программы, а она осталась, а потом уехала в Англию, то все равно не теряла со мной связь.

Линди, Ванесса, Нира и Роуз. Волею неизъяснимых обстоятельств, где перемешались и общие интересы, и совместный опыт, они тянутся ко мне, а я тянусь к ним. Были и другие друзья, которых я находила, а потом теряла, друзья, бывшие таковыми совсем недолго, потому что я не смогла их удержать. Есть фотка меня девятилетней возле бассейна: вот я стою, закинув руку на плечо какой-то девочки, а вторая рука размыта, потому что я ею машу, радуясь новой дружбе. Подружиться значит привязать к себе, и тогда я всеми силами старалась привязать к себе эту девчушку. Но ничего не вышло, и я даже не запомнила ее имени.

Линди, Ванесса, Нира и Роуз. При мысли о каждой из них возникают яркие образы, смесь живых воспоминаний и постов в социальных сетях. Например: вот Линди уверенно шагает по парку, балансируя на цыпочках, чтобы казаться выше. Ванесса пишет мне из Нью-Йорка, как строит свою семью. А вот Нира в Сиэтле, прежде чем усесться за свой рабочий стол, отправляется за покупкой бегонии в горшке. Вот Роуз в ладной курточке спешит через Клэпхэм Коммон[31]31
  Клэпхэм Коммон – городской парк в Лондоне.


[Закрыть] в бакалейный магазин. Все эти образы имеют для меня большое значение, словно ключи к чему-то важному.

Обычно не принято навязываться в гости к друзьям, кроме тех случаев, когда ты случайно оказался в том же городе. Можно предупредить заранее, и, как правило, тебе предложат заночевать. Кто-то оповещает сразу нескольких друзей, что будет там-то и там-то в такой-то день и что неплохо бы пересечься. Такой спонтанный подход кажется мне слишком безрассудным, если только вы не уверены, что пользуетесь огромным успехом. Уж лучше держать в уме поучительный случай с Кэтрин Сьюзан Дженовезе[32]32
  Кэтрин Сьюзан Дженовезе (1935–1964) – американка, проживавшая в Нью-Йорке. Ее имя вошло в историю и в учебники социальной психологии в связи с тем, что убийца забил ее до смерти на глазах нескольких свидетелей, ни один из которых не посчитал нужным вмешаться. Подобное явление получило название «эффект свидетеля» («синдром Дженовезе»).


[Закрыть] и общаться с друзьями последовательно.

– Хотела вот нанести тебе визит, – сказала я по телефону.

Что значит «наносить» визит и «принимать» гостей? Это же прямо бухгалтерский язык, что-то про дебет и кредит. Никто не любит подобное подсчитывание, поскольку оно противоречит правилам хорошего тона.

– Хотела?

– То есть я и сейчас хочу. – Я не умею себя выразить по телефону.

– Правда? Здорово. Когда планируешь?

– Могу подстроиться под тебя, у меня много свободного времени.

– У тебя точно все хорошо?

– Да, меня наградили отпуском.

– Наградили?

– Ну да, просто долго объяснять.

– Мэй, приезжай в любое время. Я буду рада.

Я посмотрела на календарь.

– Через две недели нормально?

– О, совсем скоро. Здорово.

– Могу чуть позже. – Я полистала календарь.

– Да нет же, все отлично. Просто ты меня сильно удивила. Мы никуда не уезжаем, будем ждать. Ты на выходные собираешься?

– Возможно, денька на четыре или пять.

– Хорошо. Мэй, у тебя точно все в порядке? Как отец?

– У него все отлично.

– Ничего, что он так надолго останется один?

– Он у меня очень независимый.

– Рада слышать. А вы по-прежнему живете…

– Да, в том же самом доме.

– Слушай, я так рада, что ты приедешь. Просто не ожидала, и вообще.

– Понимаю.

– Правда?

– Ага.

– Ладно.

– …

– И какой тебе дали отпуск?

– На четыре недели, причем оплачиваемый. Это подарок от университета, потому что некто получил огромный денежный приз за стихотворение о дереве, которое посадила я.

– Круто. Мои поздравления, Мэй.

– Спасибо. Только, пожалуйста, не подумай, что обязана меня развлекать. Я приеду совсем не ради этого.

– Хорошо, просто пообщаемся, наверстаем упущенное. И спасибо, что наконец доберешься до меня.

Доберусь? В смысле? Как-то не очень весело звучит. Как будто я слепая или мне трудно доехать. Эмбер Дуайт справилась бы с этой задачей более грациозно, ну а я… Как есть, так есть.