Текст книги "Австралия. Полная история страны"

Первый флот

13 мая 1787 года из Портсмута отплыл первый австралийский караван, официально именуемый Первым флотом. Флот, которым командовал произведенный в коммодоры Филлип, состоял из 2 военных кораблей, 6 судов с людьми, а также 3 судов с инвентарем, скотом и различными запасами. Осужденных поселенцев было 757 человек: 565 мужчин и 192 женщины, при которых находилось 18 маленьких детей. Охранять осужденных и защищать будущую колонию должны были 211 солдат, а руководить колонией – 20 чиновников, которые ехали с семьями.

Плыли через Санта-Крус, что на острове Тенерифе, Рио-де-Жанейро и Кейптаун. Не стоит удивляться заходу в Рио-де-Жанейро, ведь прямой переход от Санта-Крус до Кейптауна был слишком длинным, и к тому же в Рио-де-Жанейро британцам было удобно пополнять запасы. Впрочем, нельзя исключать и тактическую хитрость: по понятным причинам, колонизация Новой Голландии не афишировалась, и такой путь позволял ввести в заблуждение испанцев, голландцев и французов. Поскольку у судов была разная скорость, в Ботанический залив они прибывали в течение трех дней – с 18 по 20 января 1788 года.

Суровый морской быт

Воздадим должное памяти первых поселенцев, которым в пути приходилось очень нелегко, тяжелее, чем на новой родине, где они могли двигаться, дышать свежим воздухом и не испытывать постоянной качки. Условия на борту корабля были суровыми. Осужденные не могли свободно передвигаться по кораблю, они проводили большую часть времени в трюмах, где были устроены клетки с железными прутьями или же выгорожены многоместные камеры. В одно ведро справляли нужду, из другого пили воду.

Большинство первых каторжников были неграмотными людьми, а те, кто умел писать, не имели времени и возможности для создания мемуаров, поэтому в нашем распоряжении нет полной картины австралийской каторги, созданной человеком, наблюдавшим эту систему изнутри (для сравнения можно вспомнить француза Анри Шарьера и его «Мотылька», где рассказывается о каторге во Французской Гвиане). Но отдельные, отрывочные свидетельства очевидцев сохранились, нередко в устной форме, и из них пытливый человек мог собрать цельную и достоверную картину.

Прибытие каторжников в Австралию в 1788 году

Таким человеком стал Маркус Кларк, родившийся 24 апреля 1846 года в Лондоне, в семье адвоката. В 1863 году Кларк остался сиротой, не имевшим профессии и средств к существованию. Не видя для себя никаких перспектив в Лондоне, он уехал в Викторию, где его дядя по отцу был судьей окружного суда в Арарате (да, в Виктории есть свой Арарат – холмы, напоминающие силуэтом библейскую гору, а у их подножья раскинулся одноименный город). По прибытии в Мельбурн Кларк около года проработал клерком в банке, но не нашел себя в деловой среде и решил заняться фермерством. С 1867 года он начал посылать рассказы в журнал Australian Magazine и постепенно превратился в одного из самых известных австралийских беллетристов. Отличительной чертой творчества Кларка являются реализм и тщательное внимание к деталям, так что его роман «На срок его подлинной жизни»[25]25
  Этот роман, сначала названный автором «Его реальная жизнь» (His Natural Life), а затем – «На срок его реальной жизни» (For the Term of His Natural Life) в русском переводе называется «Осужден пожизненно».


[Закрыть], созданный в начале семидесятых годов XIX века, с некоторой натяжкой можно считать свидетельством очевидца:

«На первый взгляд, корабль ничем не отличался от обычного грузового судна, но средняя часть палубы выглядела странно, как будто там был устроен загон для скота – у фок-мачты и на юте [26]26
  Фок-мачтой называется первая мачта на судне, считая от носа к корме. Ют – кормовая часть верхней палубы (с надстройкой или без).


[Закрыть], поперек палубы от одного фальшборта до другого, тянулись сплошные перегородки с отверстиями в них, а также входами и выходами. Снаружи этого загона находилась вооруженная охрана, а внутри сидели, стояли или расхаживали с невозмутимым видом перед шеренгой блестящих ружейных стволов несколько десятков мужчин и подростков в серых арестантских одеждах. Все они были узниками английского короля, а загон на палубе служил им местом для прогулок. Сама же тюрьма располагалась ниже, между двумя палубами… пятьдесят футов в длину и пятьдесят футов в ширину, с высотой около пяти футов и десяти дюймов – таково было расстояние между палубами. В некоторых местах перегородки были сделаны отверстия, достаточные для того, чтобы просунуть в них ружейный ствол. В кормовой части, примыкавшей к помещению для солдат, находился люк, похожий на жерло топки. Могло показаться, что он устроен из человеколюбивых побуждений, ради притока свежего воздуха, но это впечатление быстро улетучивалось: отверстие имело ровно такую величину, чтобы в него входил ствол небольшой гаубицы с нижней палубы. В случае беспорядков охрана могла обстреливать тюрьму шрапнелью. Через устроенные в стене отверстия в тюрьму притекало небольшое количество свежего воздуха, но в основном он поступал через палубный люк. Но поскольку люк находился в одном из концов помещения, то большая часть этого воздуха доставалась двум-трем десятками счастливчиков, которые лежали под люком, а до остальных ста пятидесяти узников воздух почти не доходил… Нар было двадцать восемь, на каждых лежало по шесть человек. Нары тянулись двойным ярусом по двум сторонам тюрьмы – по десяти с каждой стороны и восемь в передней части, напротив дверей. Площадь одних нар составляла пять квадратных футов и шесть дюймов, но последние были урезаны из-за недостатка места. Однако же и при столь тесном их расположении дюжина человек была вынуждена устраиваться на полу».

Хуан Равенет. Осужденные в Новом Южном Уэльсе. Литография. 1793

Мрачные картины, нарисованные пером Кларка, касались двадцатых годов XIX века, когда условия транспортировки каторжников были существенно улучшены. Во всяком случае, большинство заключенных добиралось до места назначения живыми и в относительном здравии, а поначалу дела обстояли гораздо хуже. Случалось и так, что в пути умирало больше половины осужденных. Перевозчикам, получавшим подряды на транспортировку каторжников, каждый умерший приносил прибыль: можно было продать часть продовольствия, которую он не успел съесть. Для исправления положения правительству пришлось установить премию за каждого осужденного, доставленного в колонию живым.

Пища моряков всегда оставляла желать лучшего: червивые сухари и протухшая солонина были в порядке вещей. Но осужденным доставалось худшее из худшего, причем в довольно ограниченных количествах, и кроме того, они не получали такого ценного бонуса, как спиртные напитки. Во второй половине XVIII века морякам ежедневно выдавали полпинты[27]27
  Примерно 285 мл.


[Закрыть] разбавленного водой рома, названного грогом в честь вице-адмирала Эдуарда Вернона, который, радея об укреплении дисциплины среди матросов, первым начал разбавлять матросский ром водой. (Вернон носил непромокаемый плащ из грогэма – комбинации шелка и шерсти, пропитанной смолой, – за что моряки прозвали его Старым Грогом, а от капитана прозвище перешло к напитку.)

О преступлениях, совершенных каторжниками

Не стоит воспринимать каторжников как отъявленных злодеев. Британское уголовное законодательство конца XVII – начала XIX веков не просто так прозвали «Кровавым кодексом». К началу заселения австралийского континента смертной казнью каралось более 200 преступлений. Вот наглядный пример: за кражу имущества в крупном размере полагалась веревка, а «крупным размером» считалось все, что стоило дороже двенадцати пенсов (одного шиллинга) [28]28
  Эта сумма была законодательно установлена в XII веке, когда она была действительно большой, но с тех пор не менялась, несмотря на инфляцию. (Прим. ред.)


[Закрыть]. Красть нехорошо, и с этим никто не спорит, но справедливо ли вешать человека, укравшего полтора фунта душистого мыла или, скажем, три фунта овечьего сыра? Однако вешали, а тех, кто попадался на краже буханки хлеба или бутылки джина, отправляли в далекие края. Так что в большинстве своем австралийские колонисты были мелкими преступниками, и многие из них совершали преступления не по зову испорченной натуры, а вынужденно, ради того, чтобы не умереть с голоду или обзавестись чем-то жизненно необходимым (тем, кто нарисовал в своем воображении чудесную картину идеальной доброй старой Англии, следует прочесть или освежить в памяти хотя бы диккенсовского «Оливера Твиста»).

Сиднейская бухта

Ботанический залив, восхитивший Кука и Бэнкса своей растительностью, Филлипу не понравился. Дело в том, что «Индевор» приплыл сюда в апреле, на исходе австралийской осени, а Филлип прибыл в январе, в разгар жаркого лета. Никакого буйства зелени он не увидел, но зато увидел, что почвы были чересчур заболоченными, не хватало пресной воды, да и гавань не годилась для длительной стоянки кораблей, поскольку была доступна морским ветрам. Взгляд губернатора, которому предстоит разместить 1 000 человек, сильно отличается от взгляда моряка, сделавшего кратковременную остановку во время плавания.

Разведка местности показала, что недалеко к северу есть превосходная, просто идеальная гавань с берегами, поросшими лесом, и надежными источниками пресной воды. Проплывавший мимо Кук назвал этот залив Порт-Джексон, в честь сэра Джорджа Джексона, одного из лордов-комиссаров Адмиралтейства и судьи-адвоката Королевского флота [29]29
  Судья-адвокат был гражданским чиновником, осуществлявшим надзор за флотскими военными трибуналами.


[Закрыть]. Почвы там были такими же песчаными, как и на первой стоянке, что не очень-то хорошо для выращивания растений, но, по крайней мере, не заболоченными.

Флотилия переместилась в Порт-Джексон 26 января 1788 года. Над бухтой был поднят британский флаг, знаменующий принадлежность этой земли британской короне. Филлип назвал бухту, в которой стояли корабли, в честь лорда Сиднея, так что и на австралийском континенте все тоже началось с Сиднея, точнее с Сиднейской бухты (странно, что австралийцы так и не удосужились поставить памятник лорду Сиднею, а ведь он его определенно заслужил). Новая гавань нравилась Филлипу гораздо сильнее, чем Ботанический залив, хотя основным ее достоинством он считал то, что «тысяча линейных кораблей могла маневрировать здесь в полной безопасности».

26 января австралийцы отмечают свой главный национальный праздник – День Австралии. Дата празднования могла быть и другой, ведь первые корабли Первого флота бросили свои якоря у австралийских берегов 18 января, а началом заселения Сиднейской бухты (началом создания Австралийского Союза) следует считать 29 января, когда была установлена палатка губернатора. Если подходить к делу с официально-бюрократической точки зрения, то национальный праздник следует отмечать 7 февраля, поскольку 7 февраля 1788 года состоялась официальная инаугурация губернатора Филлипа. Но отмечается именно дата поднятия Юнион Джека [30]30
  Юнион Джек – «личное имя» британского флага.


[Закрыть].

Границы колонии были определены королевским указом – от полуострова Кейп-Йорк на севере до Южного мыса со всеми прилежащими островами на юге, и до 135-го меридиана восточной долготы на западе. Но в реальности, на первых порах, колония представляла собой небольшое поселение. За двести тридцать лет это поселение превратилось в огромный город, в котором сейчас проживает около пяти с половиной миллионов человек. У лорда Сиднея оказалась легкая рука. Впрочем, столица Австралии могла бы называться Альбионом: поначалу Филлип склонялся к этому названию, но потом передумал. И правильно сделал, ведь Альбион в мире только один, другого быть не может.

Британию покинули 1 026 человек, а в Ботанический залив приплыли 1 018: за время плавания 50 человек скончались и родились 42 ребенка.

В 2021 году в Австралии проживало немногим меньше 28 миллионов человек.

Глава четвертая
Our home is girt by sea, our landabounds in nature's gifts [31]31
  «Наш дом опоясан морем, наша земля изобилует дарами природы» (англ.). Отрывок из национального гимна Австралии Advance Australia fair («Развивайся, прекрасная Австралия»), сочиненного Питером Доддсом Маккормиком в 1878 году и сменившего в 1984 году в качестве гимна британский God Save the Queen («Боже, храни королеву»).


[Закрыть]

Разочарования

Как и следовало ожидать, дела у первых колонистов пошли далеко не лучшим образом. Это в сказках все складывается гладко, а в реальной жизни на каждом шагу обнаруживаются новые обстоятельства, и редко когда они оказываются благоприятными.

Деревья здесь были большими, если не сказать гигантскими, да вдобавок еще и с твердой древесиной. На то, чтобы срубить и выкорчевать одно дерево, 12 человек тратили 5 дней. Земля же оказалась каменистой и малоплодородной. Здесь и опытному фермеру пришлось бы изрядно постараться, чтобы получить хоть какой-то урожай, а у большинства колонистов вообще не было земледельческого опыта. Первые посевы в Сиднее оказались неудачными, добывать пропитание охотой было сложно, так что колонисты питались тем, что привезли с собой, включая и живность, предназначенную для разведения. Уцелели только лошади, коровы и овцы, без которых невозможно было вести хозяйство, а утки, индейки, куры, свиньи, козы и кролики были съедены. Да, и кролики тоже. В первое пришествие у них не сложились отношения с австралийским континентом, поскольку их не выпускали на волю, а держали в клетках. Но зато когда выпустили… В свое время об этом будет сказано.

Томас Уотлинг. Общий вид Сиднейской бухты на север. 1794

Большие надежды возлагались на то, что вот-вот из метрополии придут корабли с продовольствием, но их все не было. В октябре 1788 года Филлипу пришлось отправить один из своих кораблей к мысу Доброй Надежды за провизией. Этот корабль вернулся в мае 1789 года и на время выправил положение. Колонисты надеялись на второй урожай пшеницы, кукурузы и овощей, ожидавшийся к концу года, но он оказался весьма скудным, и его решили оставить для посева. Весной 1790 года недельный рацион колонистов уменьшился до килограмма солонины, килограмма риса и килограмма муки, причем все продукты были сильно подпорченными вследствие длительного хранения. Если разделить на семь, то получится около ста сорока граммов мяса, риса и муки в день, и это для людей, занимавшихся тяжелым физическим трудом! Охота и собирательство не могли спасти от голода: живности было мало, а незнакомые плоды и коренья колонисты есть остерегались.

Первая карта Сиднея. Июль, 1789

Отдельное разочарование доставил остров Норфолк, на который Филлип уже в середине февраля 1788 года отправил отряд из двадцати четырех человек. Земля там была чуть получше, чем в Сиднее, но первый урожай оказался скудным. Однако хуже всего было то, что местный лен плохо поддавался обработке, а местные сосны оказалась непригодными для кораблестроения. Норфолкская сосна, также известная под названием араукария разнолистная, красива внешне, но древесина у нее мягкая, благоприятная для обитания жучков-паразитов. Кроме того, с возрастом араукария начинает разрушаться изнутри, отчего многие добротные на вид деревья оказываются пустотелыми. Джеймсу Куку надо было везти домой не единичные образцы льна, а добрую охапку для пробной обработки. Да и пару-тройку сосен срубить не мешало, чтобы составить мнение об их качестве.

Сам по себе остров тоже не радовал. Берега его были высокими и обрывистыми, корабли мало где могли пристать, к тому же все бухты оказались плохо защищенными от морских ветров и волн.

Короче говоря, центром кораблестроения Норфолк не стал. В 1814 году колонисты вернулись оттуда на материк, поскольку дальнейшее освоение острова сочли нерентабельным. Но в 1825 году там устроили тюрьму для особо опасных осужденных, отличавшуюся крайне суровым режимом. Губернатор Нового Южного Уэльса Ральф Дарлинг, подписавший приказ об основании норфолкской тюрьмы, прямо говорил, что его целью является создание таких условий, которые станут «наказанием, сравнимым со смертью».

Угроза голода

3 июня 1890 года в Сидней наконец-то приплыл корабль с родины, однако он привез не продовольствие, а пополнение – более двухсот осужденных женщин. Их в колонии недоставало – по одной на троих мужчин, но новоприбывшим мужчины не обрадовались, поскольку видели в них не спутниц жизни, а лишние рты. Затем прибыло еще свыше тысячи поселенцев, и лишь затем пришли судна с продовольствием, которого колонистам оказалось недостаточно, особенно с учетом того, что одно из этих судов, «Гардиан» (Guardian), не довезло свой груз до места назначения. «Гардиан» столкнулся с айсбергом у мыса Доброй Надежды и был вынужден максимально облегчиться, чтобы остаться на плаву. Но за Вторым флотом пришел Третий флот, а колонисты постепенно накапливали опыт, так что к концу 1791 года положение с продовольствием выправилось, хотя его все равно приходилось распределять осмотрительно. К тому времени население колонии увеличилось до 4 500 человек.

Можно представить, каких трудов стоило Артуру Филлипу поддержание порядка в своих владениях. Полномочия у него были широчайшими, сравнимыми с королевскими, и он ими умело пользовался, делая ставку на строгость и справедливость. За провинности наказывали сурово, вплоть до смертной казни, но не наказывали огульно, без вины, и в тяжелые времена делили провизию между всеми поровну, невзирая на должности и статусы. Определенную роль играло ощущение всеобщего единства в борьбе с местной природой, о которой колонисты говорили, что она «улыбается при знакомстве, а затем начинает награждать тумаками».

Каторжники в одной из австралийских колоний

Примечательно, что самые крупные проблемы Филлипу создавали не каторжники, а офицеры, командовавшие солдатами. Большинство из них соглашались охранять осужденных, но отказывались выполнять иные функции – надзирательские или полицейские, а других офицеров у Филлипа не было.

Первым австралийским оппозиционером стал помощник Филлипа, лейтенант-губернатор (заместитель губернатора) майор Роберт Росс, крайне неуживчивый человек, не пользовавшийся симпатиями ни у начальства, ни у подчиненных. Современники отзывались о Россе как о «крайне неприятном командире», «человеке, вызывавшем всеобщую ненависть» и «узколобой, придирчивой, самодовольной личности, лишенной чувства юмора». Филлип и Росс вернулись в Британию практически одновременно – в 1792 году. Росс покинул колонию, поскольку полностью разочаровался в перспективах, а Филлипа вынудили к возвращению проблемы со здоровьем.

Изначально предполагалось, что на новом месте колонисты активно займутся фермерством, но фермеры из осужденных были те еще: большинство не имело ни склонности к основанию собственного хозяйства, ни качеств, необходимых для его ведения. Кому-то это может показаться удивительным, но колонисты предпочитали работать «из-под палки» на казенных фермах, вместо того чтобы заводить свои, несмотря на то что Филлип всячески поощрял подобные начинания. Кроме того, он просил правительство создать условия для переезда в Новый Южный Уэльс свободных поселенцев, напирая на то, что 50 фермеров принесут колонии больше пользы, чем 1 000 ссыльных каторжников.

Условия были созданы идеальные (спасибо премьер-министру Уильяму Питту!): правительство оплачивало все расходы по переезду, в течение двух лет бесплатно снабжало переселенцев продовольствием, бесплатно выдавало в собственность большой земельный участок и брало на себя (на первых порах) расходы по содержанию каторжников, предоставляемых переселенцам для ведения хозяйства. Многих ли соблазнили такие выгоды? За первые 5 лет существования колонии прибыло всего 5 фермерских семей! Правда, затем приток свободных поселенцев начал понемногу расти, а в 1851 году, когда в Австралии было найдено золото, добровольное переселение приобрело массовый характер.

Вот что интересно. Обычно люди не стремятся афишировать родство с преступниками и уж тем более не хвастаются им. Но при этом люди обожают «меряться корнями»: считается, что чем дальше в глубь веков уходят семейные корни, тем выше статус семьи. Поэтому «настоящие коренные австралийцы», считающие себя солью австралийской земли, бережно хранят предания о предках-каторжниках и совершенных ими деяниях, как хороших, так и плохих. Отцов-пилигримов [32]32
  «Отцами-пилигримами» называют первых поселенцев-англичан, прибывших для создания колонии в Северной Америке.


[Закрыть] не выбирают, а гордятся теми, которые есть.

Гости и хозяева

Артур Филлип сделал невозможное: доплыл до австралийского материка, основал колонию и добился ее жизнеспособности в крайне неблагоприятных условиях. Этот великий (без всякого преувеличения) человек не смог сделать лишь одного – установить прочные дружеские отношения с туземным населением. На первых порах Филлип демонстрировал необычайное терпение: всячески задаривал туземцев и строго наказывал колонистов, которые входили с ними в конфликт. Небывалое дело – в 1790 году он запретил преследовать туземцев, которые запустили в него копьем! Но со временем британцам стало ясно, что сдержанная политика воспринимается аборигенами как проявление слабости, и они перешли к решительным действиям – начали убивать непокорных или же захватывать их в плен. Жестокость порождала ответную жестокость, которая растянулась на многие годы. Дружба и сотрудничество канули в небытие, им на смену пришло противоборство по принципу «кто кого». В конце XVIII и первой половине XIX века между коренными жителями и незваными гостями шла ожесточенная борьба, в которой победили гости – более организованные, более многочисленные и лучше вооруженные.

Статуя Артура Филлипа в Ботаническом саду Сиднея

Память о Филлипе увековечена в Австралии многократно, начиная от залива Порт-Филлип на юге штата Виктория и заканчивая башней губернатора Филлипа в Сиднее. Австралийцев можно упрекнуть в чем угодно, только не в неблагодарности и не в невнимании к своим корням. «Тот, кто потерял свое прошлое, потеряет и свое будущее», – говорят австралийцы, и они абсолютно правы, ведь без прошлого не может быть никакого будущего.

Дом, опоясанный морем, и земля, изобилующая дарами природы, поначалу были не такими уж и привлекательными, но недаром говорится, что упорство преодолевает любые преграды. А уж упорства австралийским отцам-пилигримам было не занимать. Не зря же у американцев есть поговорка «упрям как австралиец». Австралийцы на это не обижаются, а гордятся, потому что упорство и настойчивость в достижении поставленных целей считаются у них высшими достоинствами. Иначе в Австралии не выжить.